astérisque.

      Цветок Ноя — астра, цветок Ванитаса — незабудка. Но встречаются они на поле астерисков — в обители цветов, что астру напоминают названием, а незабудку — цветом.       В каком-то голубом мареве тает это место — размытым кажется поначалу силуэт Ванитаса напротив.       Он видится Ною сотканным из света, что рождают цветы вокруг, — дрожит, светясь голубым, на ветру, точно иллюзия, которая вот-вот рассеется, исчезнет.       Вот только он не исчезает — напротив, выходит из неясности пространства вокруг такой отчётливо-осязаемый, что Ной едва ли не пугается сначала этого.       Ванитас — садится меж голубых цветов, которые странным образом под ним даже не приминаются.       — Цветы астериска, — говорит ни с того ни с сего, — расцветают там, где произошёл разлом структуры мира. Ты знал?       — Д-да, — отвечает Ной, пытаясь унять дрожь в голосе.       — Интересно, что же случилось на этот раз? — Тонкие пальцы Ванитаса скользят по светлым лепесткам цветка рядом, а после опускаются к синему стеблю. Одно движение — и цветок остаётся в его руке, светясь так же ярко, как прежде, между лепестков.       А Ной медлит, растерявшись, не понимая происходящего.       — Т-ты же мёртв! Как мог ты оказаться здесь? — вопрошает, игнорируя его рассуждения.       — Так же, как и эти цветы. — Ванитас усмехается. А Ной невольно вспоминает последние его слова: «Даже если я ещё не здесь…»       Так вот что он имел в виду, оказывается.       — Иди сюда, — приглашает тем временем его Ванитас, протягивая цветок, который прежде крутил в руках. Ной дотрагивается до стебля осторожно — если всё это сон, бред, мираж, то и цветок испарится, наверное, стоит его коснуться; значит, так же испарится и Ванитас. А тот будто бы даёт ему сейчас в обратном убедиться — по знакомым хитрым искоркам, что мелькают в синих глазах, Ной вполне себе ясно понимает это.       Понимает — и принимает из его пальцев астериск. Сперва — нерешительно, с сомнением, но после сжимает его уже крепче, убеждаясь в том, что никуда он не собирается пропадать. «Значит, и Ванитас…» — делает вывод Ной, отчего-то с облегчением выдыхая.       После — садится рядом на покрытую цветами землю. Он цветы уже мнёт — как ни старался бы, не может иначе.       — Спасибо тебе, Ной. — Ванитас встречается с ним взглядом.       Ной чуть смущается от этих слов — неожиданно.       — За что? — недоумевает.       — За то, что тогда… В тот день ты смог убить меня.       — Ах, это… — Ной поднимает взор, который прежде в смятении силился опустить, отвести как можно дальше от как всегда пронзительно-изучающего сапфирового. — На самом деле, я всегда жалел, что не успел попросить у тебя за это прощения. Я… Не смог спасти тебя. Лишь только освободить успел.       — В этом и была вся суть, — возражает Ванитас. — Меня нельзя было спасти. Да, нельзя — и лишь ты, глупый наивный вампир, всё пытался найти способ. Способ, которого не существовало. Я сам подписал свой смертный приговор, раз за разом используя Книгу… Впрочем, ты-то как никто другой хорошо понимаешь это, верно?       — Верно… — соглашается неохотно Ной после непродолжительного молчания.       Следующие несколько минут проходят в тишине — они лишь смотрят друг на друга, ничего не говоря. Незабудки и астры сияют в их взорах, астериски вокруг всё ещё излучают яркий холодный свет — нет им конца и края, как нет конца и края раскинувшемуся над головою голубому небу.       — Есть кое-что, — начинает вдруг Ванитас, — что я не успел сделать. Что ты не успел сделать со мной, если быть точным.       — Что же?.. — Ной глядит на него удивлённо. Вспоминая всё, что довелось им пережить, — догадывается, впрочем, о чём тот, да только озвучить свою догадку не решается.       А Ванитас приближается к нему — резко-резко, стремительно. Встречается с ним в очередной раз взглядом. Произносит тихо, так же внезапно:       — Тут, в этом искажённом месте, ты уже не увидишь моих воспоминаний, если выпьешь моей крови.       Выждав с мгновение, добавляет к тому:       — А я совсем не буду против, если ты оставишь на мне свою метку.       На мгновение Ной замирает, раздумывая, не ошибся, не ослышался ли, не погряз ли в собственных безумных фантазиях. Но нет — Ванитас находится перед ним, настоящий, осязаемый, и сам, по собственной воле, предлагает ему сделать то, чего никогда не позволил бы прежде.       — А… Ну… — произносит в замешательстве, будто не находя для ответа подходящих слов.       Но слов и не требуется — будто бы в доказательство тому Ванитас придвигается ещё ближе, касаясь пальцами его щеки и жестом как бы поворачивая к себе, заставляя на себя же посмотреть — вновь утонуть в спокойном, но наверняка полном чертей омуте синих глаз.       — Ну же. — Усмешка появляется опять на его лице. — Не думал, что мне придётся просить дважды. Это Жанну я вечно уговаривал, но ты… Мне всегда казалось, что ты и сам этого хочешь, разве нет?       — Да… — только и может произнести Ной.       — А раз так, — продолжает он, — то чего сомневаться?       — Но… Зачем это нужно тебе?       — Может, я просто хочу исполнить твоё давнее желание, как ты исполнил в тот день моё? — Слова эти, определённо, имеют смысл, однако что-то в его взоре и в его выражении подсказывает Ною, что не всё так просто.       В конце концов, он слишком хорошо успел узнать этого человека. Даже сейчас… Даже сейчас он остаётся чертовски загадочным, многое недоговаривает и почти наверняка темнит в чём-то.       Впрочем… Если уж Ванитас хочет того, то, какими бы ни были его цели, Ной готов позволить тому его для достижения оных использовать.       Выдохнув и будто бы этим прогнав окончательно все сомнения, он тянется к Ванитасу; через мгновение — впивается клыками в плоть бледной шеи. Опускаясь вместе с тем наземь, нависает над ним, чувствуя лишь восхитительный вкус крови. Всё вокруг кажется вновь туманно-размытым, теперь уже — от охватившего его дурманящего наслаждения. Лишь холодный свет цветов по-прежнему рябит перед глазами — всё остальное сливается в ярко-хаотичные пятна.       Кровь Ванитаса и вправду кажется особенной — никогда прежде Ною не доводилось пробовать такой. Или, может, дело всё в его к тому чувствах — невысказанных, но таких глубоких? Ной не задумывается. Ной вообще ни о чём сейчас не может задумываться — лишь наслаждаться этим мгновением, о котором так долго мечтал — и не только потому, что знал от Жанны о том, сколь чудесен вкус этот.       Отстраняется он, впрочем, довольно скоро — останавливает себя, не позволяя вытянуть ещё больше крови, как бы того ни хотелось. Метка — лиловый цветок с прямыми лепестками, очень уж астру напоминающий, — расцветает на месте укуса, раны от которого затягиваются в то же мгновение.       — Это именно то, чего я хотел, — говорит Ванитас с привычной своей таинственностью.       — И именно то, чего хотел я, — неосознанно, едва ли не против своей воли отзывается Ной.       Они уже не сидят — лежат — на астерисковом поле рядом друг с другом. Вновь в безмолвии — не нужно им сейчас слов. Красноречивее любых слов говорят прикосновения: Ванитас сплетает вдруг его пальцы со своими. Вкладывает в них вновь выпавший в этом буреподобном порыве астериск.       — Забери этот цветок с собой, — всё же произносит, прерывая молчание.       И так много смыслов отчего-то видится Ною за этим.       «Не забывай меня» — обозначает цветок Ванитаса, на который столь парадоксально похожим кажется Ною сейчас астериск.       — Обязательно, — подтверждает Ной.       «Я никогда не забуду тебя» — значит его цветок. Тот самый, что остаётся меткой, ярко-ярко выделяющейся на фарфорово-белой коже.       И в этом тоже так много смысла, на самом-то деле.       Ещё одна встреча взглядов — астр и незабудок, цветущих в них. Затем — ещё одно сближение, ещё одно прикосновение — такое быстрое, внезапное, как само воплощение непостоянства и мимолётности. Короткий поцелуй ледяных губ, отчего-то уже совсем не кажущихся человеческими, прощальная улыбка — тёплая, светлая, и вновь встреча взглядов — уж точно в последний раз.       — Не забывай меня. — «Не забывай, что я рядом, Ной».       — Я никогда не забуду тебя, Ванитас. — Слова, брошенные уже в сторону вновь туманной голубой дымки, что рассеивается, теряя человеческие очертания, и после заполняет собою всё пространство, сияя в воздухе, подобно сердцевинкам астерисков, голубыми искрами.       А потом Ной закрывает глаза — точно какая-то сила вынуждает его потерять сознание.       Открыв — видит вокруг себя самое обычное поле юных весенних трав.       «Неужели… привиделось?» — думает, поднимаясь с земли и жуткой тяжестью ощущая тело.       Цветок астериска, зажатый в руке, впрочем, становится тому опровержением.       На секунду призрачно-синий силуэт мерещится — или в самом деле видится? — ему чуть поодаль в воздухе.       Точно! Здесь, в этом самом месте, ещё с тех давних времён проклятия Хлои осталась та аномалия формулы, что позволяет случаться самым разным явлениям.       Но… Но отчего-то таким реальным кажется всё, что пережил он пару мгновений — или вечностей? — назад.       И теперь… Теперь что-то незримо меняется для него. Теперь он как никогда явственно ощущает присутствие Ванитаса.