
Описание
~ When you press me to your heart
I'm in a world apart
A world where roses bloom
And when you speak, angels sing from above
Everyday words seem to turn into love songs
Give your heart and soul to me
And life will always be
"La vie en rose"
Примечания
В данной работе фигурирует не Орфей-детектив, а Орфей-Новелист, а также два конкретных костюма главных персонажей - Silver Shell для Луки и Homesick для Новелиста.
Ханахаки здесь представлена в несколько менее травмирующем виде: человек не откашливает цветы, но они прорастают сквозь его грудь, когда он испытывает подавляемые чувства.
Посвящение
Посвящаю эту работу Zed и всем тем, кто поддерживает меня в моей гиперфиксации на лукорфеях~
____
24 апреля 2022, 06:06
Ничего не получается.
Вдохновение, что Орфей так долго искал, гуляя по парку недалеко от квартиры, которую он снимал в этом незнакомом городе, покинуло его сразу же, стоило ему сесть за бумагу. В голове бродили воспоминания последних дней: суета прибывающего корабля, неурядицы с багажом, поиски именно той квартиры, что была заказана заранее… Печаль.
Он скучал по своему городу. Постоянные разъезды лишали его возможности проводить больше времени с дорогими ему людьми, пусть они и исчислялись светловолосой девочкой в красном платье, чей рисунок стоял сейчас, застекленный, на его столе. Мемори всегда отдавала ему свои любимые рисунки в дорогу, чтобы тот не забывал ее. Взгляд Орфея становился ласковым-ласковым, когда он останавливался прямо на детском рисунке. Но в этот раз он споткнулся о третью фигуру на нем.
Человечек, едва ли не из палочек сделанный, с темными волосами, в синей рубашке и комичных больших перчатках. ”Чуть смазанные завитушки у него на груди, видимо, должны обозначать ракушки.“ - Подумал Орфей, растерянно подпирая щеку рукой. Он прекрасно знал, как зовут этого нарисованного человечка, но отказывался произносить его имя в своей голове. Ведь если он вспомнит, как они гуляли по пляжу поздним вечером, обсуждая все на свете, как он раскрывал перочинным ножом ракушки для Мемори, в поисках маленьких жемчужинок, как сидели в лунном свете в лодке, держась за руки и…
Хрусть.
На ткани черного пиджака проступила алая клякса с желтой сердцевиной, всплывшая цветком бархатца. Раздраженный внезапным проявлением чувств, Романист одним движением сорвал распустившийся бутон, отбросив его в мусорную корзину у стола. Вот чем заканчиваются его размышления о Луке. Его глупая улыбка, прищур серых глаз, разболтанная походка, так ясно появившиеся в его памяти, заставляли гореть кончики ушей. Каждый раз, когда Орфей видел его рядом с собой, застенчивая натура, скрытая за вежливой холодностью, давала о себе знать бутонами и распустившимися цветами алого цвета на его пиджаке.
Хрусть. Хрусть. Хрусть.
Он вспоминал теплый, будто бы всегда смеющийся голос, рассказывающий ему о том, как добывают самый прекрасный жемчуг, о том, как спокойно море, когда они выходят в плаванье… О том, как он позаботится о Мемори.
Бархатцы то тут, то там, проскальзывали ароматными бутонами сквозь его блуждающие пальцы, срывающие застилающие грудь цветы. У кресла, в котором сидел Орфей, весь пол был усеян оборванными тонкими лепестками: расчувствовавшемуся мужчине не хватало рук от стыда, чтобы сорвать их все, прекратить этот поток чувств. Они не хотели останавливаться, заставляя прятать лицо в ладонях, глубоко дыша и уговаривая себя прямо сейчас написать дорогому человеку письмо, вложив в него злосчастные цветы.
Ведь на языке цветов бархатцы означают верность.
Орфей был верен своей любви.
И каждый раз, когда его сердце пело от нежности, оно покрывало его грудь незамысловатыми алыми цветами, возвращая его в тот день на берегу моря, когда он встретил собирателя ракушек.