An Affair of Consequence and Amity

О легендарном дуэте, называвшем себя Луной, говорят многое. Говорят, они были двумя любовниками — офицер полиции и убийца, принудивший свою любовь к работе с Призрачной Косой, чтобы разрушить её. Он был самым опасным преступником в городе. Она была представителем закона, способным распознавать ложь. Они были единственными двумя людьми, которые могли сработаться друг с другом. Говорят, они ненавидели друг друга — были партнёрами по оружию, но питали отвращение ко всему, во что тайно верил каждый. Поначалу они были заклятыми врагами. Затем луна стала свидетельницей временного партнёрства. Со временем, решившись поверить друг другу, они стали друзьями. Случай разделил всё на до и после и двое вновь стали абсолютными врагами. После этого раскаявшимися партнёрами, затем доверяющими друг другу во всём людьми, а следом образовалась связь, вышедшая за рамки дружеской. Они знали друг друга, как мышь знает свою клетку, как река своё русло. Когда она обняла его за плечи в цирке, и они улыбнулись, глядя в объектив камеры, оба осознавали, что то, чем они обладали в данный миг, не могло сравниться со всем тем, о чём они могли думать раньше. Они были двумя половинками единого целого, двумя частями одной истории. Когда они поцеловались в первый раз, он весь крови, а она в синяках, они понимали, что зашли слишком далеко, чтобы беспокоиться. Говорят, когда церковь, внутри которой находился лидер Призрачной Косы, озарилась светом выстрелов в ночь на 17 февраля, Луна стояла там над всем этим, словно два чёрных ангела на краю восхитительного ада. Она взбежала по ступенькам собора, отчаявшимся призраком с дрожащими на ветру фалдами пальто и волосами, развевающимися у её забрызганного кровью лица. Один выстрел, два выстрела, три выстрела, и всё же звону её пистолета не удавалось заглушить металлический лязг в её ушах. Она бежала, бежала и бежала, всё время произнося безмолвные молитвы. Пожалуйста, пусть он будет жив. Пожалуйста, не дай мне опоздать. Пожалуйста, пожалуйста. Она наткнулась на тела Апостолов, успела рассмотреть 8-го и 10-го, их внутренностями были забрызганы стены церкви. Ни одного гиацинта не было видно. Возможно, рассуждала она, он просто не сожалел об их смерти. Она не сожалела уж точно. Всё дальше и дальше, пока она не добралась до часовни, где заметила, что магазин в её пистолете был израсходован, а сердце и ноги мучительно болели. Там он и оказался. Совсем не тот, кого она желала, пускай и тот, по которому тосковала и горевала, которого искала и в конце концов возненавидела. Его. Его. Он сидел на скамье, белые волосы обрамляли опущенное лицо. Выражение благочестивого легкомыслия как оно есть, но, стоило ему поднять голову, — это было что угодно, только не невинность. — Рен. Надеюсь, это не для меня. Она направила на него пистолет, который никогда не достигнет его, протянула руку, которая никогда его не коснется. Ей хотелось, чтобы он умер. Ей никогда не хотелось его отпускать. Она была большей лицемеркой, чем все они вместе взятые. — Дилан. Пожалуйста. Не заставляй меня делать это. Он издал усталый и надорванный вздох. Ей следовало бы знать лучше. — Ах, Рен. Ты не обязана этого делать! Почему нам стало так трудно понимать друг друга? — он медленно поднялся, стряхивая воображаемые крошки со своего чёрного одеяния. Она крепче сжала пистолет, сильнее затаила дыхание. Больно, больно. — Ты не хуже меня знаешь, что это должно было быть сделано. Что хорошего в монархии без анархии, Рен? Что хорошего в этой жизни, если мы не можем стоять рядом друг с другом на равных? — его глаза были затуманены напряжением, хотя лицо оставалось бесстрастным. Лорен стиснула зубы. — А Киран? Это резко остановило его. Он посмотрел на неё с любопытством, как будто не понимал. — То, что они сделали с Кираном и всеми другими детьми. Включая тебя. Разве... это тоже должно было случиться?? Некоторое время он молчал. Затем: — Конечно. На благо Ардхалиса. Ей хотелось закричать. Я люблю тебя. Я ненавижу тебя. Кем ты стал? Она хотела многого: выстрелить в него, закричать, броситься в его объятия и умолять его раскрыть глаза. Но она не может. И только сжимает в руках пистолет. — Ты действительно сможешь это сделать, Рен? Лорен. Лорен, скажи мне. Ты не можешь так поступить со старым другом, — он протягивает руки насмешливо, презрительно. Она целится, чтобы выстрелить, прекрасно зная, что выстрел не раздастся. Но ей не приходится этого делать. Ибо ангел появляется извне со светом окна, с осколками стекла, кровью и едким запахом дыма. Меч, знакомый ей слишком хорошо, вонзается в грудь её самого старого, самого дорогого друга (а теперь и самого старого, самого дорогого врага). Он обрушивается без единого звука. Глаза, в которых временами до этого бывали флирт, серьёзность, холодность, искры и любовь, теперь не хранят в себе вообще ничего. А её собственное сердце одновременно разбито и возрождено. Фиолетовый гиацинт забрал ещё одного. Это желание было последним. Миссия Луны завершилась успехом. Лидер мёртв. Он смотрит на неё и подносит окровавленную руку к её щеке, размазывая кровь по коже. Издалека она слышит звук лезвия, падающего на пол, но не замечает этого из-за волн облегчения, обрушивающихся на неё. Шаг вперёд, второй, и из неё вырывается отчаянный крик, похожий на рёв изголодавшегося животного. Её пистолет присоединяется к его мечу. Она прыгает в его объятия, и он ловит её с разорванными рукавами и усталой беспомощностью. — Здравствуй, любовь моя. Скучала по мне? Говорят, они смеялись в падающих от стёкол отсветах огня, когда уничтожали Лидера. Они вдвоём сидели перед телом Лидера. Она держалась за его окровавленную руку и рыдала, а он вертел в пальцах гиацинт, и в его глазах бушевала буря неназванных эмоций. Дождь барабанил по стенам собора, вокруг них образовывались лужи воды, похожие на океан пиявок. Лунный свет проникал сквозь витражи на стенах, отбрасывая разноцветные тени на деревянный пол, на скамьи, на тело мальчика, когда-то живого, а теперь мёртвого. Когда рыдания прекращаются, они остаются в тишине, тишине, недостаточно комфортной, чтобы назвать её приятной, но разделённой двумя людьми, настроенными против всего остального мира. — Он... — Мм? — Он никогда не лгал. — О чём? — О себе. — Ах. — Я не знаю... — Тебе и не нужно знать. — Я убила его... — Нет, — он поворачивается к ней, и в его глазах сосредоточено столько эмоций, сколько она не удостаивалась видеть прежде. — Это сделал я. — Я... — Ты убила его только в своём собственном сердце. Она сворачивается клубком и рыдает у него на плече. Она позволяет себе слабость впервые за последние десять лет. Он крепче сжимает её колено. Возможно, он тоже позволяет себе слабость, потому что наклоняет голову и устраивает её поверх её головы. Он чувствует солоно-горький вкус и узнаёт знакомую боль слёз и крови. Они смеются, лишь забредая в те уголки жизни, о желании оказаться в которых и не подозревали. Говорят, они были видными лидерами, бизнесменами или политиками. Что желание свергнуть Лидера было порождено их собственной манией величия. — Что ты собираешься делать теперь? — Хмм? — Ты услышал меня, подчинённый. Что ты хотел бы сделать? Теперь ты свободен. — Разве? — на его лице не было веселья. — Хорошо. Что ты планировал делать после того, как мы должны были убить его? — она подняла голову с его плеча, за которое цеплялась, будто оно было её якорем в потоке. Слезы текли по её лицу, а золотые глаза были затравленными, но для того, кто был ночной тьмой, она по-прежнему оставалась солнцем. — Я планировал умереть. Она ударила его по руке. — Киран! Не будь таким ужасным. Серьёзно. Он посмотрел на неё сверху вниз. — Разве я солгал? Она бросила на него строгий взгляд, но он предпочёл проигнорировать его. — Я сяду в тюрьму и расплачусь за то, что сделал. Буду гнить там, как цветок, пока не умру. В любом случае, таков был план. Она нахмурилась, но больше ничего не сказала. Он снова посмотрел на лежащее перед ними тело. Белые волосы, глаза, когда-то серые, как сланец, сомкнувшиеся в посмертии. Снова тишина нарушалась одними лишь сбегающими по потолку каплями и её редким сопением. — Я бы хотел стать учителем рисования. Она вскинула голову, и он слегка улыбнулся ей. Не резко и озорно, как тот, кого она знала и сумела полюбить, а искренне и мягко. Он говорил правду. — Или что-то ещё, связанное с рисованием. Я никогда не хотел быть в окружении детей... по очевидным причинам. Но думаю, было бы здорово. Здорово научить молодёжь чему-то. Она не может сдержать улыбку, которая расползается по её лицу. Он смотрит на неё, а затем усмехается. — Не смей никому говорить, в конце концов, у меня есть репутация, которую нужно поддерживать. Она смеётся, настоящим, хриплым смехом, и он смеётся вместе с ней. Она смеется так, как никогда раньше не смеялась. И они продолжают сидеть там, наслаждаясь обществом друг друга в церкви, где вся их безопасность подошла к концу. Говорят, они исчезли в ночи, и больше их никто и никогда не видел. — Может быть, я бы даже осел где-нибудь. На ферме. Стал бы разводить коз и свиней. Она фыркает. — Правда, подчинённый? Никогда бы не подумала, что ты из тех, кто способен остепениться. Собираешься обзавестись женой и несколькими наследниками? — А, ну. Возможно. — А, тогда, — показалось ли ему, или выражение её лица и в самом деле было угрюмым. — Есть девушка на примете, Уайт? Он поворачивается, чтобы посмотреть на неё, и небо не идет ни в какое сравнение с неуловимым чем-то в его глазах цвета морской волны. — Да, — отвечает он, не сводя с неё глаз. — Есть. Но я не знаю, примет ли она меня. Это занимает у неё смущающе много времени, но она осознаёт, что он не шутит. Он поворачивается обратно к скамьям, освещённым в темноте лунным светом и блеском воды. — В конце концов, я всего лишь обыкновенный подчинённый для неё. Она крепче сжимает его руку и утыкается головой в его бицепс. Он прижимает свою голову к её голове. Она запечатлевает легкий, как перышко, поцелуй на его руке и смотрит на него из-под ресниц. — Надеюсь, твоя начальница сможет пойти на уступку. Он поворачивается и целует её в лоб с таким благоговением, что она чуть было снова не начинает плакать. — Будем надеяться на это. Говорят, когда судили остатки Косы, Гадюку, оставшихся Апостолов, которых они не убили, и, конечно же, отвратительного Пурпурного Гиацинта, Луна тоже была там. Они ждали, торжествующе наблюдая со стропил. Когда Кирана судят, Лорен бросается из поместья своего дяди в зал суда, как огонь, мчащийся к концу зажжённой спички. Когда она видит его стоящим во весь рост, с чёрными волосами, каскадом ниспадающими на плечи, ей хочется кричать. Но как главный детектив участка и кандидат на пост начальника полиции, она должна быть сильной и свидетельствовать в его пользу. Утверждение о том, что его забота и великодушие как полицейского указывают на его внешность закоренелого преступника, было всего лишь средством достижения цели. Луна действительно была там в тот день, но один из них был свидетелем, а второй — обвиняемым. Они ничем не могли помочь друг другу, кроме как красноречивыми словами и надеждой. Ей хочется рассказать, что он хороший человек. Хочется поведать им о том времени, когда он пообещал ей, что найдет того, кто убил Харви Вуда, о том времени, когда они помирились после своей самой страшной ссоры, и он посмотрел на неё с такой печалью, что она почувствовала, что может лопнуть. О всех тех случаях, когда он хватал её за руку и подносил к своим губам, о тех случаях, когда он слушал, по-настоящему слушал её. О том, как с первого же дня он поверил ей, когда она рассказала, что знает вещи, недоступные людям. О том, как она могла слышать его ложь, словно шипы вонзались в глаза, и каждый раз, когда он позволял себе ей солгать, он лгал о том, что не испытывает раскаяния. Что он был и остается жемчужиной среди людей. Но она не озвучивает ни единого слова. Вместо этого она соглашается на предложение короля. Говорят, членам королевской семьи известно, кто они на самом деле. Что они покрывают их, потому что боятся, что они станут следующей Призрачной Косой, преследующей жителей Ардалиса. Что они слабы перед позицией Луны и рычагами её давления. Из уважения к ситуации Кирана король Филипп даёт им выбор: либо публично заявить, что они — Луна, а Киран — Фиолетовый Гиацинт, в случае чего они будут разлучены: Киран получит пожизненное заключение, а она будет отправлена на общественные работы. После этого ей будет разрешено вернуться к работе и продолжить жить своей прежней жизнью, будто они никогда не знали друг друга. (Ад). Или замять всё это дело. Киран отсидит пять лет и получит свою долю общественных работ. Она станет следующим шефом полиции, и они больше никогда не заговорят о людях, убивших самого опасного человека во всём Ардхалисе. (Выход). Они обдумывают предложение в течение пары дней, и эти дни омрачены спорами, в основном затеянными Кираном — о том, чего он заслуживает, а чего — нет. — Почему ты не хочешь признать, что заслуживаешь свободы? Заслуживаешь иметь свою жизнь? — Потому что это неправда! И я не хочу никакой жизни. — Чушь собачья, Киран! Не лги мне. Ты ведь знаешь, что раскаиваешься... — Раскаяние не оправдывает меня! — Киран. Ты заслуживаешь большего, чем рука, которую тебе протянули. Среди всего этого есть моменты ясности, когда они осмеливаются представить, что могли бы быть вместе. Что у Кирана может быть своя жизнь, а Лорен может быть рядом с ним. — Лорен, какой твой любимый цветок? — Хм? — Не думаю, что когда-либо спрашивал тебя об этом. — Ах...Я люблю маргаритки. — Правда? — Ну, да. Они простые и симпатичные. — Понятно. С тех пор маргаритки появлялись на приставном столике каждую ночь. — Киран, а что насчёт тебя? — Меня? — Да, подчинённый. Ты что, оглох? Твой любимый цветок. Это не могут быть гиацинты, во всяком случае, не настолько ты на них помешан. — Я... не знаю, думал ли я когда-нибудь об этом. — Хм... Тогда мне придётся продолжить попытки. Он любит гортензии. Они разделяют короткие поцелуи и лёгкие прикосновения, чашки кофе и долгие бессонные ночи. Затем они принимают решение, и король подписывает документы. Это произошло пять лет назад. Говорят, иногда, если внимательно прислушаться, всё ещё можно услышать, как Луна бродит по крышам ночью и стучит по черепице. В ночь, когда они впервые делят одну постель, первой просыпается она. Её поднимают образы маргариток, огня, дыма и крови, крови, крови. Она вцепляется в простыни и едва не воет, сдерживаясь из заботы о мужчине рядом с ней. Но он слишком чуток к ней, а потому просыпается следом. Он заключает её в объятия, его белая майка пахнет маками, древесным углём и мускусом, и он успокаивает её, как может. Она не озвучивает, как она благодарна; она может только тонуть в чувстве вины, которое держало её в ловушке в течение 15 лет, которое всё ещё держит её в ловушке, даже после того, как все виновные оказались мертвы. Потом просыпается он. У него тихое, прерывистое дыхание и дикие, упрямые глаза, но всё равно она старается помочь. Она прижимается к его спине (уверяет его, что это для их общего удобства, а не для того, чтобы он не смог получить доступ к её шее) и проводит пальцами по его распущенным волосам, мягко заплетая их и шепча ему на ухо заземляющие слова, чтобы он мог оставаться в их спальне, а не возвращаться в забитую машину, до краёв наполненную детьми, с запахом крови и пота, с видениями красных луж и маленьких букетиков фиолетовых цветов. Единственные звуки, которые издаёт Луна, — это звуки их горя. Но также их исцеления и их любви. Это единственный способ удержаться на плаву. Говорят, они сбежали, у них был внебрачный ребенок, который и послужил причиной тому. Что она проститутка, а он богатый ублюдок, который просто устал от всего этого. Они поженились 18 февраля XX32 года в ЗАГСе. Уилл и её дядя были свидетелями, а Ким перед самым торжеством вплела в её волосы маргаритки. Они никогда не выражали довольство или недовольство её решением, но, тем не менее, смотрели на их пару с благодатью и спокойствием. В конце концов, Лорен не позволили ничего говорить на их свадьбе 3 года назад. Поэтому они потакали ей. Её дядя плакал. Ким, что вполне вероятно, прослезилась, а Уилл в свою очередь ни за что бы не признался, что единожды провёл пальцем у себя под глазами. И когда они вернулись домой, когда одежда была сброшена и шторы задёрнуты, она могла бы поклясться, что почувствовала, как тёплые слезы скатились по лицу Кирана. Может быть, и её собственные тоже. Но она никогда не скажет. Говорят, что они переплетены вместе, как нити красной судьбы. Что им было предначертано стать спасителями города задолго до того, как они родились. Они рассуждают об этом, когда выкупают старое поместье Синклеров. Как бы всё сложилось, если бы они не встретились той ночью? Когда они разгружают коробки и выбрасывают цветы лаванды, которые домработницы присылают им в качестве подарков, им удаётся прийти к обоюдному согласию — даже если бы они не встретились той ночью, даже если бы они не убили Лидера вместе, они всё равно нашли бы способ. Затем, как только последние гиацинты исчезают из дома, а граммофон заводится, они ставят пластинку с вальсом и танцуют так, как не могли на полицейском балу. Многое говорят о самом знаменитом дуэте линчевателей Ардхалиса. Но самое главное из всего этого то, что где бы они ни были сейчас, кем или чем бы они ни были, они довольны тем, чего достигли. И это правда.