Корабль, спущенный на воду

Амальтея возвращается с пробежки, и левая нога уже даёт о себе знать, поэтому приходится чаще останавливаться; девушка беспокойно кидает взгляд на небо — близкий дождь чувствуется, и она не знает, успеет ли добежать до кампуса. — Эй! Советую тоже спрятаться, иначе промокнешь с головы до ног. Старая деревянная веранда затерялась в ветвях, её не сразу можно и заметить. Неизвестно, кому понадобилось строить такую веранду на окраине леса. Здесь, конечно, деревья уже редкие, и может быть, эта веранда была построена уже сотню лет назад — она ветхая, но блестит, как будто доски давно покрыли лаком. Девушка с длинными золотистыми волосами — чуть ли не подросток, в безразмерной клетчатой рубашке и коротких джинсовых шортах, — стоит на деревянном настиле и машет ей рукой сквозь ветви. Амальтея кивает и направляется к ней. Дождь уже разошёлся, и хоть пока листва ещё не дала девушке промокнуть целиком, но футболка уже мокрая, и в кроссовках хлюпает — провалилась по щиколотку, пока выбиралась из леса. Дождь словно ждёт этого момента, и как только она ступает на старые доски веранды, расходится с такой силой, что брызги, отскакивая от досок, бьют по голым ногам; девушка берёт Амальтею за руку и тянет вглубь — там полумрак, часть окон затянуто тканью или заколочена досками, но там хотя бы сухо. Амальтея ругает себя за то, что оделась так легко: лёгкая футболка, шорты с карманами и белые кроссовки. Ведь знала, что воздух свежий. Соски отчётливо видны сквозь тонкую ткань. И ноги мёрзнут в мокрых кроссовках. — Лучше сними,— девушка кивает на её обувь, и Амальтея даже немного удивляется, как будто та чувствует то, что она ощущает. Амальтея согласно кивает, расшнуровывает кроссовки, сдерживая дрожь,— шнурки мокрые, пальцы не слушаются, даже оцарапала себя ногтями, но сбрасывает обувь и поджимает под себя ноги; носки уже не выжимаются, такие мокрые. Она не может согреться, и девушка глядит на неё с беспокойством. Потом решительно берёт её за руки, сжимает в своих ладонях, растирает и греет дыханием. Это неожиданно, и Амальтея удивлена настолько, что действительно понемногу начинает отогреваться, но вся в мурашках, проводит руками по коленям и щиколоткам. — Давай сюда свои ноги! Амальтея меняет положение, ставит ноги перед собой, потому что в таком состоянии проще сделать, чем что-то спрашивать, и девушка растирает ей ступни, щиколотки и икры. У неё горячие узкие ладони, и скоро от озноба не остаётся и следа. Амальтея чувствует, как тело наконец расслабляется, и находит в себе силы удивиться: совершенно незнакомая девушка возвращает ей силы к жизни, греет её, а ведь если бы не окликнула, то она и не увидела бы эту полурассыпавшуюся веранду. «Вроде согрелась…» — кроссовки насквозь мокрые, и она снова подтягивает к себе ноги. Дождь расходится, капли долетают даже до них в глубине веранды, и старые доски ходят ходуном под порывами ветра. Когда девушка расстёгивает на себе рубашку и стаскивает её, Амальтея лишь может поражённо застыть, глядя на неё — на девушке яркий бюстгальтер от купальника; она садится рядом, совсем тесно, накидывает на обеих рубашку и обнимает за плечи, заворачиваясь поуютнее — и так они и сидят, пережидая дождь, в одной рубашке на двоих, и тело у девушки горячее, словно у неё температура. Амальтея даже спросила об этом, но та лишь помотала головой и улыбнулась: «Всегда такая горячая». Амальтея рассматривает исцарапанные доски пола, облупившийся лак, потому что на девушку смотреть неловко — она слишком близко, и мимолётных взглядов достаточно; колени соприкасаются, а на груди веснушки едва заметной россыпью. У правой коленки небольшая зажившая царапина. Почему-то хочется провести по ней кончиком пальца. У девушки уголки ярких губ, словно она хочет улыбнуться. И на лице веснушки, беззащитные и почти детские. Глаза — как крепко заваренный чай. Из-за шума дождя сложно разговаривать, но они всё равно разговаривают. Девушка убирает руку, кладёт ей голову на плечо и устраивается уютнее. Лёгкое сожаление от того, что она убрала руку с плеча. Её зовут Эмили — это выясняется спустя полчаса, когда уже успели поговорить обо всём на свете. — Я тебя помню. Ты заходила в оранжерею недавно. — Там ведь сотни людей, ты меня запомнила? — поражается Амальтея. Девушка довольно кивает и улыбается. У неё потрясающая улыбка. — А это не ты была в белом платье и шляпке? — В точку. Я там работала. Вдвоём они придумывают сказку, сидя под навесом под стихающим ливнем,— удивительно думать, что эту сказку будут знать только они вдвоём, про разумный корабль и русалок,— брызги дождя, сказочное состояние, парной воздух, запах земляники и ромашки, а в сказке пироги с яблоками и чай с кленовым сиропом, нескромные подробности и искренний смех. И даже когда тучи расходятся, а солнце выглядывает, они всё равно сидят, прижавшись друг к дружке и вытянув перед собой ноги. А потом бегут по мокрой траве босиком, подхватив кроссовки и шлёпанцы — Эмили сказала, что живёт совсем рядом, в ближайшем здании кампуса: «Часто хожу гулять сюда, на этой веранде хорошо мечтается». Амальтея сидит в гостях у Эмили до вечера, ждёт, пока одежда хоть чуть-чуть подсохнет — девушка дала ей свою плюшевую пижаму,— а потом идёт по тёплому вечернему асфальту домой — кроссовки ещё сырые, поэтому несёт их в руках. И ей очень хорошо на душе. Она успела узнать, что Эмили учится на курс младше на её факультете. От этого очень спокойно и хочется улыбаться. Она пока ещё не знает, что они с Эмили будут жить в одной комнате, девушка будет ей рассказывать миллионы цветочных историй и устраивать маленькие невероятные приключения, а потом на полгода пропадёт. А потом пропадёт насовсем. Сейчас она, не в силах согнать с лица улыбку, вытирает босые ноги о коврик перед комнатой, заходит и падает на кровать, думая, что подушка теперь обязательно будет мокрой. Она ещё не знает, что ей придётся сбежать в Мексику. Она не знает, что семь лет она будет безуспешно искать Эмили и хранить зелёное платье и дневник подруги, который она так и не распакует. Не знает, сколько стран и городов она сменит за эти семь лет. Но сейчас солнце после бурного дождя так тепло и ласково заливает комнату, что на душе очень хорошо. Девушка избавляется от влажных шортов и футболки, берёт плюшевого кашалота и прижимает к себе, чтобы не было заметно, что она в одних трусах. Она вспоминает, как Эмили согревала ей ладони и ступни, и от этого по ногам стайки маленьких мурашек, а на скулах румянец. Она снова улыбается, крепче обнимает плюшевого кашалота и решает, что пора выпить чаю. Здесь почти никто не пьёт чай, только кофе, и она думает, что обязательно угостит Эмили цветочным чаем.