Асфоделус и гранатовые зерна

Много лет назад Алтан обосновался здесь, на просторах подземного мира. Он хотел сбежать ото всех, оставшись в окружении одних лишь мертвых душ на многие дни пути вокруг, ибо живые причиняли ему слишком много хлопот своими просьбами и клятвами. Однако другие боги были достаточно зловредны, чтобы оставить людям шанс: пусть пещеры, раскинувшиеся на много стадиев* над его головой, и были запутаны и опасны, то и дело находился смельчак – или безумец – прошедший каменный лабиринт и живым явившийся пред багровые очи бога загробного царства. Более того, боги научили сатиров, а те научили людей, что, дабы достучаться до Алтана, следует произносить свою просьбу, ударив кулаком о землю. У Алтана болела голова. Там, над его головой – ну, может, не прямо над головой, но точно наверху – раздавались сотни ударов кулаками об землю. Люди кричали проклятия, люди бранились, и Алтан слышал каждое слово, принесенное ударом кулака. Они сливались в какофонию, с которой он не мог справиться. В человеческом мире что-то случилось. Совсем скоро у Харона прибавится работы, а воды Стикса и Ахерона забурлят, отвергая души, стремящиеся их переплыть, не отдав дань. А после трехглавый Цербер соберет жатву тех душ, что не смогли заплатить Харону, и теперь обречены быть растерзанными тремя пастями. Алтану не было дела до верхнего мира; он также добровольно отрекся и от Олимпа с его склоками и вечным развратом Зевса. Одиночество единожды наскучило Алтану, и тогда он попытался скрасить его, выбрав общество Персефоны. Однако Персефона недолго пробыла в подземном царстве: поначалу сблизившись, они оказались слишком разными; созерцательная неподвижность Алтана в вечном полумраке подземелий душила активную и излишне живую Персефону. На память о ней осталась только любовь к растениям… Которые, увы, без света Гелиоса не жили тут и дня. Алтан в отчаянии поднимался в мир людей, но даже сладко пахнущие ночные цветы умирали, не получая вовремя солнечный свет. Алтан оставался один, все глубже погружаясь в пучину мрака, все более жестокие казни назначая тем, кого Танатос и Минос сочли виновными в земных грехах, и все чаще отказывая душам в том, чтобы сделать глоток из Леты, дарующей забвение о мире людей и всех любимых, кто там остался. Он сидел на любимом месте: портик, чей свод поддерживали кариатиды работы лучшего смертного мастера, открывал вид на бескрайние поля, заполненные душами. Те, полупрозрачные и бестелесные, медленно бродили по каменистой земле подземного царства, и с высоты портика казались туманным морем – таким же, какое клубилось за шагами самого Алтана. Вид портили только сухие стебли и сморщенные листья очередного мертвого – как и все тут – растения. Алтан не так давно принес его с поверхности, и несколько дней стебли и листья оставались зелеными, словно им хватало света факелов, но печальная судьба всего живого, пересекшего Стикс, не минула и их. В портике было холодно – во всем подземном царстве царил холод, но Алтан любил это место, ему нравилось сидеть тут с чашей вина. Шаги Гефеста Алтан услышал, как только тот пересек освещенную Гелиосом часть пещер и ступил в отделенные незримой, но оттого не менее реальной, гранью владения Алтана. Да и немудрено было их услышать: хромой на обе ноги Гефест ступал тяжело, то и дело шаркая и присаживаясь отдохнуть. На Олимпе версии происхождения его хромоты разнились: кто-то говорил, что Зевс сбросил его с Олимпа за помощь Гере, другие – что постаралась как раз Гера в отместку за подарок, что едва не погубил ее саму. Алтан же считал, что Гефест мог получить увечья в одну из вылазок в мир людей, куда тот ходил в смертном теле и со смертным же именем: Вадим. Признаться, Алтан считал, что с хромотой и с земным занятием Гефест куда более достоин этого человеческого имени. Гефест-Вадим много путешествовал: из холодной Гипербореи он принес свое странное имя, которое хоть и было человеческим, но чужим; из стран, лежащих далеко за землями персов – рисунки диковинных зверей на груди, в одном из которых угадывался волк, другой же назывался драконом и в Элладе не водился. Единожды поджегши волосы от кузницы, Вадим теперь коротко их стриг, и они напоминали длиной и цветом шерсть снежного барса, что водился высоко в горах, но ниже того места, где обитали боги. За этими размышлениями Алтан скоротал время, покуда Вадим проделывал свой путь. – Глубоко же ты забрался, Золото! – Вадим улыбнулся, привалившись к кариатиде. Он не разменивался на красивую одежду, явившись в том же простом полотняном эксомисе до колен, в каком работал в кузнице, только избавившись от кожаного фартука: изготовленный из шкуры волшебного быка, он спасал от искр огня, способного сжечь даже бога. Вадим Алтану симпатизировал, ведь Алтан, будучи владыкой подземного мира, владел также и всеми его сокровищами. Не раз Вадим приходил с просьбой открыть ту или иную жилу металла. Сложнее всего было уговорить Алтана поделиться золотом, и тогда Вадим, видя страсть к этому металлу, стал звать его самого Золотом. Даже сейчас, не ожидая посетителей, Алтан, тем не менее, был одет поистине божественно: черный шелковый хитон с тяжелой золотой вышивкой струился по его стройному телу, а на черных волосах тончайшей работы змейки, казалось, чуть двигались в пляшущем свете факелов, разгоняющих подземный сумрак. Ткань на плечах поддерживали фибулы в виде голов змей с гранатовыми плодами в пастях, причем зерна были выполнены столь искусно, что казались настоящими. – Зачем ты пришел? – Алтан поднялся навстречу пусть незваному, но все же гостю. – Ты олимпиец, а Зевс созывает богов. Сюда его голос не слышен, конечно же, – усмехнулся Вадим. – Почему ты, а не Гермес? – Заодно хотел передать тебе кое-что, – Вадим развернул гиматий, что нес в руках, и выложил на стол перед Алтаном несколько… цветов. Алтан резко шагнул ближе; туман заклубился у его ног, скрывая на мгновение вышивку по низу хитона. Вадим каким-то образом узнал о его жалких попытках заставить подземный мир цвести! И решил поиздеваться! Однако гнев быстро остыл: взяв в руки лилию**, Алтан понял, что на полированном мраморе стола лежали вовсе не живые цветы, а искусно выкованные Вадимом. – Эти не завянут здесь, – Вадим смог подойти почти бесшумно. – Напротив, они пришли из твоего царства, поэтому здесь им будет лучше всего. Они смогут расти прямо из камня. – Я… Благодарю тебя, – Алтан был смущен, но цветы и впрямь пришлись ему по душе. – Надеюсь, в благодарность ты явишься на Олимп и избавишь посланца Зевса от его гнева? – Вадим улыбался, а щеки Алтана тронул непривычный румянец. Лилии и впрямь прижились, пустили корни в трещинах черного мрамора, из которого был сложен портик. Они цвели день за днем, и не думая гибнуть. Алтан касался их лепестков, не веря, что они кованые. Он проводил почти все свое время возле них. Однажды он порывисто встал и одним махом уничтожил все следы прежних цветов, жалких растений человеческого мира, которые были слишком слабы, чтобы выжить в Алтановом царстве. Вадим вскоре явился снова, но Алтан даже забыл разозлиться на то, что ему придется вновь покинуть свое царство мрака и отправиться на залитый сиянием Гелиоса Олимп: Вадим принес колокольчики. Они легонько позвякивали всякий раз, когда Алтан их касался. Вадим не поленился изготовить все в мельчайших деталях, цветы не просто казались живыми – Вадим своим искусством сделал их такими. – Что, опять? – Алтан встретил Вадима у входа в портик, где, подчиняясь подземному ветру, едва слышно звенели цветы. – Можно и так сказать, – невзрачный коричневый гиматий на сей раз скрывал цветущие ветви гибискуса. – Снова Зевс зовет? – Не сегодня, сегодня только цветы. Вадим, безусловно, видел, что Алтану по нраву его дары. Он помог собрать из ветвей гибискуса настоящий куст. В тот раз Вадим остался вместе с Алтаном на некоторое время, и они провели время за беседой и вином. Казалось, Вадима вовсе не отталкивает море мертвых душ внизу. Для Алтана же оно теперь закрывалось цветами. Удивительным оказалось то, что гибискус не только укоренился, но и принялся цвести все новыми цветами, которых становилось то больше, то меньше. Алтан касался нежных лепестков, не веря себе: цветы пахли. – Конечно же, они пахнут: ты ведь посадил их в землю, они растут и цветут, они настоящие, – ответил Вадим, когда Алтан поделился с ним наблюдением. Следующими в подземном саду появились георгины. Крупные цветки черного цвета, с острыми лепестками полюбились Алтану несмотря на то, что один из них уколол его до крови. На следующий день Алтан увидел, что этот георгин приобрел глубокий красный цвет, цвет его крови. Так у Алтана появились георгины двух цветов. Вадим неутомимо приносил все новые образчики своего искусства: астры, мальвы, даже гибкие плети ипомеи оказались под силу его рукам, которые могли выковать оружие, а могли – цветы. Алтан полюбил свой портик как никогда ранее, ведь теперь он был прекрасным садом, а кроме того, здесь они беседовали с Вадимом, и эти беседы могли тянуться сколь угодно долго, ведь в краснофигурной амфоре никогда не заканчивалось вино, а боги никогда не пьянели достаточно. – Что это за цветок? – Алтан рассматривал новый дар Вадима, белые цветы, собранные в кисть, с тонкими острыми тычинками, завораживающе красивые, но колкие и опасные. – Асфоделус. Он цветет там, где падала слюна твоего пса. Люди считают его твоим символом. – Вот как? – Алтан коснулся острых тычинок, но белый цвет не окрасился кровью. Вадим покачал головой: – Он всегда только такой, белый с черными прожилками. Алтан отложил цветы и сделал несколько шагов к Вадиму, который теперь носил не привычный рабочий эксомис, а тунику с шитьем. Мягкая ткань туники облегала его тело, и, хоть из-за своего грубого занятия Вадим был излишне мощно сложен, Алтан не мог не признать, что Вадим хорош собой. – В моем саду, – медленно произнес Алтан, – не хватает одного растения, и я хочу, чтобы ты его для меня сделал. – Какого? – Вадим смотрел на Алтана словно бы жадно, но Алтану требовалась уверенность, чтобы сделать первый шаг. Его сад уже говорил о многом, но: – Я хочу гранатовое дерево. Вадим не появлялся долго, Алтан даже успел возненавидеть себя и свой сад за ложные надежды и полюбить свои растения вновь: они дарили ему спокойствие и умиротворение. Но однажды все же раздался страшный шум: грохот копыт, бряцание металла и звуки голосов. Алтан увидел, что к портику приближаются несколько кентавров, несущих огромную амфору, из которой и впрямь росло небольшое кованое гранатовое деревце, однако, уже покрытое цветами. Сам Вадим шел впереди своих помощников, указывая им путь. Наверняка он потратил достаточно времени, ища дорогу для такой процессии. – Ты доволен, Золото? – тело Вадима в нескольких местах было покрыто ожогами, в одном из которых явно угадывался след от раскаленного листа граната. – Вполне. Вина? – Алтан позволил себе тонко улыбнуться, не в силах сдержать радость от встречи. Вино в этот раз было особенно сладким, а беседа заставляла терять счет времени. Когда с востока послышалось эхо от стука копыт лошадей, запряженных в колесницу Гелиоса, который каждое утро начинал свое путешествие по небосводу, Алтан оглянулся: на гранатовом дереве созрел плод, красный, как кровь, тяжелый и сочный. Алтан протянул руку, и гранат, повинуясь, отделился от ветви, теплый, словно согретый солнцем. Алтан разломил его на части и, поймав на ладонь несколько зерен, протянул Вадиму: – Попробуешь? – Из твоих рук – хоть воды Стикса, – ответил Вадим и, взяв его ладонь в свои, нежно собрал губами зерна. Вадим выпрямился, улыбаясь мягко и открыто. Алтану впервые за эоны лет своего существования было тепло.