Потерявшийся цветок

И приходя проведать могильный камень твой, Я вспоминаю наше счастье под луной, Где каждая звезда, как россыпь, устилала небосклон. И плачут уж бутоны в унисон Вместо любимых песен обо всём. Лишь дождь отлил своё, И ныне ветер баюкает твой вечный сон.*

***

      Первый концерт группы прошёл великолепно. Пришедшая публика была в восторге, а паб — наполнен овациями. Количество спиртного измеряется уже не рюмками, а бутылками. Нелегальные таблеточки давно начали беспощадно показывать всю свою захватывающую силу и уносить пытливую душу Алекса всё дальше и дальше от реального измерения. Как показал прошлый опыт, ему не следует играться с психотропными веществами. Но ведь он же заслужил — отлично выступил, почти не стесняясь. — Я не строил ей глазки! Она просто подошла поблагодарить, — Майлз недоумевающе махал руками, пытаясь получить хоть малейший признак разумности от обвиняющего. — Я видел, как ты её глазами раздевал! Что, меня тебе уже недостаточно, хочется чего-то новенького, более нормального? "Ты ему давно неинтересен". — Ал, что ты несёшь? "Вы сейчас разобьётесь".       Они едут в такси и активно ругаются, наверное, вообще в первый раз за всё время. Это очень неприятно и одному, и второму, но для Алекса картина складывается так, будто он больше никому не нужен. Что-то остро кусающее за язык летало в салоне автомобиля, что заставляло Тёрнера всё больше и больше по-нервному заводиться. "Ты выглядел нелепо". — Я видел, как вы с ребятами шептались после последней песни, вы меня обсуждали, да? Какой я несуразный, без голоса, что я посмешище, так? — он переступил видимую грань спокойного тона, истерично крича. — Вы специально подкрутили стойку микрофона, чтобы он сломался, ведь я же должен был выглядеть глупо! — Ал, пожалуйста, перестань. "Ты никогда не станешь так же хорош, как он".       Алекс, подёргиваясь от прохлады проникающих мыслей, притих и зажался в углу на заднем сиденье с зажмуренными веками, обняв себя по-бедному руками. В машине не могло стать невыносимо тихо, ведь учащённое сердцебиение с прерывистым дыханием то ли от отчаянного плача, то ли от безудержного смеха рвали возникшее напряжение. Он махает головой в разные стороны, прижимает её к груди. "Водитель точно знает, что ты убил Элизу, смотри, как ухмыляется". "Жизнь без правил — неправильная жизнь". "Ты недостаточно хорошо удовлетворяешь его". "Нужно выпрыгнуть из машины". "В бутылках был яд. Ты отравлен". — Ты ведь их снова слышишь, да?       Что-то переклинило, но не в механизме транспорта, а в переполненной голове. Кейн абсолютно прав. Скрывать это бесмысленно. Ему сложно не отвечать назойливым голосам. Нужно как-то отвлечься... Тёрнер выпрямился и прямолинейно уставился на Майлза. — Это так? — Заткнись. — Алекс бешено принялся целовать его шею, суетливо поглаживая очертания бёдер. — Ал, не надо. Не переводи тему разговора. — Кейн тщетно пытается убрать руки лезущего со своего тела. Но возбудившегося шизофреника не останавливает и это. Он лезет грязно целоваться, забираясь на чужие колени и расстёгивая ремень узких джинс, чем мешает адекватным словам доноситься до центра потерянного рассудка. Майлз таки отвечает на поцелуй. Неестественно, принуждённо, но принимает. — На месте, — водитель осторожно прокашлялся, остановив машину.

***

      Алекс сегодня необьяснимо, но обоснованно груб и резок. Он вошёл в неподготовленное кольцо сжатых мышц без растяжки, без какой-либо смазки и совершает порывистые толчки внутрь, непроизвольно делая Майлзу больно. На лице — дикое звериное желание, внизу живота ноюще потягивает, он думает только о себе и о вспыхнувшей волне удовольствия. Алекс ускоряется, и каждое нервное окончание члена передаёт тысячную информацию о блаженствующем уединённом тепле. Он хотел больше не слышать голоса и раствориться в чужом теле, у него это вышло. Впрочем, говорить без умолку стал он сам. — Я так рад, что мы не разбились на машине. Там было очень опасно и к тому же жутко темно. Кстати, кожа на обивке сидений точно искуственная, у тебя совсем другая. Твоя постоянно такая горячая, я даже слышу, как льёт кровь по твоим венам. Она чересчур громко бурлит. Ты можешь перестать быть таким притягивающим? Я не могу не прикасаться к тебе. — Алекс сильнее прижимает Майлза грудью к стене, несмотря на то, что они в постели. Крепкой хваткой переплетая руки выше голов, то похотливо замедляясь, то неистово ускоряя действующий темп, полностью вжимается в напряжённое тело. У обоих совсем сбитое дыхание, но, задыхаясь, Тёрнер продолжает бредить. — Знаешь, у меня иногда возникает желаение увидеть тебя изнутри. Забавно, да? Какой ты там? Такой же пылкий и живой? Или где-то внутри тебя есть зажигающийся очаг? Как происходит составление хода твоей мысли? Чудеса. Мозг — такой неизученный человеческий орган. А у Элизы он, наверное, был предельно большой, она же такая умная была... Ах, как мне её жаль. Я правда не хотел этого делать, оно само как-то. Надо будет вскрыть её, если она ещё не разложилась. — Ал, я тебя прошу, пожалуйста, давай остановимся, и ты успокоишься. Я думаю, тебе нужно принять лекарство.       Досадно для волнующегося Кейна, но Тёрнер не воспринимает ни единого звука извне, ведь говорит настолько громко для самого себя, что ничего более не имеет шанса быть услышанным. Алекс ещё беспощаднее вдавил его в безупречно белую стену, да так, что второй костями правой скулы ощутил всё забвение и невозмутимость бредящего. Хотя нет, на пару задыхающихся секунд Алекс всё же остановился. — Интересно, а как ты чувствуешь меня? Когда ты трахаешь меня сзади, я не вижу твоего лица. Какие ты испытываешь эмоции? Хорошо ли я поддаюсь твоим рукам и бёдрам? Я очень хочу знать. Это примерно так? — одной рукой Ал подтащил Майлза за талию и вошёл максимально глубоко, упираясь, прижимаясь к трясущейся спине, второй он схватил его за челюсть, властно запуская туда давящий вниз большой палец. — Мне всегда этого было недостаточно. Мне хотелось, чтобы ты хоть немного порвал мой рот, чтобы я ощутил твою мощь, твои грубые руки. Ма, ты бы знал, как я хочу чувствовать твои руки. Особенно когда душишь меня. Я знаю, тебе это не особо нравится... Давай я покажу, как высоко я хотел бы улетать от нехватки кислорода. — Не надо, пожалуйста. Хватит. — Майлз безысходно пытается вырваться из тяжёлой хватки. Он чувствует себя чрезмерно по-неприятному уязвимым и падает в полное отчаяние от бессилия. Самое отвратное, что он понимает, — что в данный натянутый момент им нагло и бессовестно пользуются и от худющего, но переполненного страстным переливающимся за края желанием тела никуда не деться. Александр, облизывая разбухшие губы, сжал с двух сторон повёрнутую шею Майлза. Дальше он закрыл глаза, погружаясь в засасывающую истому. Сделал толчок, второй, остановил быстро дергающийся кадык Кейна, пробормотал что-то вроде "Ты прекрасен", "Я тебя люблю", "Я только твой", "Хочу, чтобы ты всегда был рядом" и, шумно простонав, обильно кончил. Ноги мгновенно затряслись от разлившегося колющего оргазма, но он продолжил стоять, оперевшись о бессознательное хрипящее туловище. — Ты столько всего для меня сделал. Ты мне буквально спас жизнь. Только с тобой я узнал, что такое свобода и как можно быть по-настоящему счастливым. Ты меня вылечил. Спасибо. Я обожаю тебя. Ты же не против, если я более детально узнаю тебя?       Алекс достал свой давно забытый распарыватель. Пока он отходил, обездвиженный Майлз, развалившись, непроизвольно упал на кровать. Он не дышит. Не моргает. Возможно, даже не чувствует, как его эпителии кожи на груди рвутся, оставляя багровые дорожки из неглубоких царапин. — Невероятно, ты почти такой же, как я, внутри. У меня точно такие же порезы!       Бегающий безумный взгляд Тёрнера падает на манящие бусины сосков. Восхитительно. Он целует свежие, сделанные им же ранки, как бы нежно зализывая, поднимается выше, к выпирающим тёмным бугоркам, и, осторожно всасывая, целует, играет языком, прикусывает, возможно, даже больно. — Ты такой красивый, ты бы только видел. — Алекс приподнялся, чтобы посмотреть на его глаза. — Я помню каждую твою ресничку: по двести тридцать четыре на верхних и по восемьдесят восемь на нижних... А нет, на левом глазу теперь двести тридцать три. Жаль.       По-сакральному нависая, он приблизился к неживому лицу, взглянул на этот самый глаз и без всякого сомнения или капли смущения, более того, с превеликим наслаждением провёл языком по обезвоженному глазному яблоку, после чего щепетильно выдернул лишнюю волосинку, восстанавливая симметрию. — Это чтобы было идеально. Хотя, знаешь, ты и так совершенство. — Алекс похабно оглаживает его торс. Но что-то как будто мешает... — Чёрт, ты можешь перестать? Твоя кровь кошмарно шумит, я слышу только её вальсирование! А ещё музыка из гостиной. Ах, позволь мне...       Шизфореник неспешно поднёс распарыватель к изгибу руки, где проход до синеватой полосы виден лучше всего. — Не волнуйся, это быстро заживёт.       Одно ювелирное уверенное движение, и тонкая кожа на месте сгиба, а вместе с ней и неупругая стенка вены поддаются маленькому острому концу немедицинского прибора. Кровь не ударила фонтаном, не артерия же. Как еле зарождающийся ключ воды посреди нетронутого леса тихо выливается по открытой дорожке, так и пока ещё тёплая густая кровь выдержанно покинула своё место. Алекс и её захватил кончиком языка, задумчиво смакуя. — Эта более сладкая. Я думаю, сейчас я достаточно хорошо тебя знаю. Ма, ты бесподобен. Я хочу тебя ещё.       К члену Тёрнера вновь прилила сила возбуждения. Не заметив никакой разницы, он ещё раз вошёл в тело без жизни и без души. Мёртвое тело всё ещё оставалось тёплым, но было абсолютно лишено какой-либо инициативы и, как ни странно, страсти. Такая безвольная податливость только больше заводила бредящего. — Ты устал, наверное. Такой мягкий. Знаешь, я очень хотел бы познакомить тебя с Эдной. Это та, про которую я говрил много, когда меня выписали из больницы. Она классная, хоть и немного безумная. — Это я-то не в себе? — темноволосая девушка стояла в дверном проходе в его спальню. — Что ты здесь делаешь? Выйди! — Алекс, я говорила тебе: я навсегда в твоей голове останусь с тобой и со всеми твоими тайнами. — Почему у тебя в руке завядший мак?

***

Одержимость, заключённая в любовь Звучит, как часы, обёрнутые хлопчатой бумагой, Или, вернее сказать, как сердца покой. Сожалею, но им не увидеться вновь, Ведь пролилась любимого кровь, Которому он так поклонялся. Как истинный благородный цветок, С первыми манящими лучами солнца, Желая лишь свободы дворца, Алекс расцвёл. Майлз ему помог, Показав настоящий рок. Но цветок в галлюцинациях потерялся...