Роман в розах

Конференцию стоматологов в этом году решили устроить под Рождество. Гермиона с большим удовольствием провела бы каникулы в Хогвартсе, но родители потащили её с собой в надежде, что им удастся выкроить денёк на семейный день лыж, как в прошлые годы. Девушка готовилась скучать целую неделю, хотя её всё-таки будоражило собственное письмо, на которое пока не было ответа. Напишет ли Флёр? Или французская любовь коротка? Письмо пришло в первый же день прямо в отель. Мадемуазель Делакур прислала приглашение на рождественский приём во дворец мадам Николетт Делакур, находящийся в Монпелье. Гермионе пришлось срочно искать магический квартал Парижа, чтобы приобрести подходящее платье. В день приёма Гермиона сильно нервничала. Мадам Николетт приходилась Флёр тёткой по отцу и занимала пост главы Европейской ассоциации прорицателей. Такая вопиющая комбинация представительности и антинаучности сама по себе вызывала некоторую оторопь, а в сочетании с предстоящим разговором… По дворцу мадам Делакур сразу становилась очевидна её профессия. Он был, конечно, образцовым дворцом — в стиле ампир, наверное, однако весь напоминал огромный гадальный шар. Был такой же сияющий, с глубинным смыслом и обманом в своей светящейся сердцевине. По украшенным к Рождеству коридорам дворца фланировали мужчины в чёрных смокингах под парадными мантиями и дамы в вечерних платьях с намёками на кринолины и кружевными бертами по моде 50-х годов XIX века. Ух, а Гермиона ещё думала, что мадам из колдоателье издевается, предлагая ей этакий антиквариат! Хорошо, что спорить не стала. Её собственное платье на таком фоне смотрелось даже простовато. Никакого кринолина — крой был на целых сто лет моложе. Нью-лук, как в яркие послевоенные пятидесятые. Юбка-солнце чуть длиннее, чем до середины голени, опадающая крупными складками. Расшитый бисером лиф, и длинные — по самое плечо — перчатки. Всё было тёмного винного цвета, который во всём мире не подошёл бы девушке шестнадцати лет. Но… «Это Франция, детка!» — шепнула мадам из колдоателье и выдала Гермионе бежевые лодочки чуть темнее кожи и ленту вместо колье. Эта лента из едва-голубого атласа завязывалась сзади аккуратным бантом и её хвосты ниспадали по спине до самого конца зада. С пышной высокой причёской и выпрошенными у мамы тёмно-красными серьгами-висюльками смотрелось так, что Гермионе хотелось станцевать канкан. Немедленно и с полагающимся по правилам визгом. Родители, понятное дело, этого платья не видели, а вот гости мадам Делакур заглядывались на неизвестную девушку с того самого момента, когда изысканный фрак, служивший в гостевом гардеробе, помог ей снять зимнюю мантию. — Осторожнее, мадемуазель, — сказал живой портрет Джакомо Казановы, зачем-то висящий у парадной лестницы. — Сегодня на вас будут нацелены все волшебные палочки. Сперва — кавалеров, а затем и их дам. О да! М-да… Кажется, платье надо было перекрасить. — Добрый вечер, ma belle! Прекрасно выглядите! К Гермионе подошла Флёр. Белая кожа, серебристые волосы, лишь символически прихваченные у левого виска белой розой, исчерна-синее шёлковое платье с золотистыми рукавами-бретельками, носки туфелек из-под юбки. — Здравствуйте, мадемуазель Флёр! Вы тоже великолепны. — Мне нравится это «тоже», — улыбнулась Флёр. — Вы любите горячий шоколад? Приём не предполагал танцев. Флёр водила Гермиону по анфиладам комнат, среди гостей, угощала горячим шоколадом и развлекала разговорами. Познакомила с мадам Николетт, сводила посмотреть на фонтан с поющими статуями… Вечер тянулся безгранично долго, словно у Гермионы вновь был хроноворот и она раз за разом скручивалась на три часа назад, чтобы прожить вечер снова. Флёр мучительно не заговаривала о чувствах и никак не намекала на что бы то ни было. С ней было хорошо, однако казалось, что пытка вейлой будет длиться вечно. Наконец мадам Делакур вышла вперёд и провозгласила: — Дорогие гости, прошу вас через десять минут собраться в театральном зале. Там я проведу спиритический сеанс. В это Рождество мы побеседуем с самой Евгенией! — Она имеет в виду супругу Наполеона III, — пояснила Флёр. — Будут выпытывать у неё секреты красоты. В прошлый раз призывали блистательную Сисси, так она им посоветовала сырое мясо к лицу прикладывать. — В её времена это считалось действенным. — Гермиона фыркнула. — Императрица ещё и мясной сок пила. А потом, в возрасте, запретила писать свои портреты, чтобы остаться для потомков юной и прекрасной. — Вы любите историю, ma belle? — Я люблю читать. Гермиона запоздало прикусила язык. Никто не любит заучек! — Что ж, думаю, пока ma tante проводит свой сеанс, мы сможем покинуть общество и поговорить… о книгах. Это было сказано настолько по-французски, что не оставалось сомнений: книги будут последней темой беседы. Флёр провела Гермиону в отдалённую от праздничной части дворца гостиную. В её загадочном полумраке, разгоняемом лишь тремя бледно-розовыми бра, угадывались три кресла, диван и столик между ними. На столике стояли вазочка с фруктами, бутылка вина и два высоких узких бокала. Вроде бы из таких пьют белое. Или игристое? — Прошу, ma belle. Гермиона уселась на диван отчётливо сбоку, Флёр — в кресло напротив. Вейла помолчала немного, оторвала от грозди в вазочке виноградину и медленно её съела. Гермионе от её движений захотелось облизнуть губы. — Что ж, ma belle, мне действительно стоит объясниться. Я могу перейти на французский? — Да, я пойму. И Флёр заговорила. Она рассказала, как во время конкурса розыгрышей услышала комплимент от красивой незнакомки и подарила ей цветок. Как эта незнакомка не шла у неё из головы, и как Флёр решила вместо своих вейловских чар проявить французское мастерство куртуазности, как дарила цветы, пряча в их языке послания… Как увидела свою незнакомку — Гермиону — на дне озера, кишащего этими чудовищами гриндилоу, как спасла её и, не сдержавшись, поцеловала. Как поняла, что своим поведением в этой кошмарной Англии подвергает дорогого человека опасности, и прекратила свои цветочные фокусы. Как не сдержалась ещё раз — последний — и прислала букет. Гермиона слушала Флёр и не могла на неё смотреть. Она наблюдала за хороводом лепестков, что кружился в гадальном шаре на столике в углу. — Такова история, — выдохнула Флёр по-английски. Гермиона обернулась. Вейла успела незаметно переместиться с кресла на другой конец дивана. В розоватом свете было видно, как шёлк её платья обрисовывает бёдра. — Мы, французы, быстро влюбляемся, — чуть усмехнулась вейла и вдруг добавила с хитринкой: — Амброзия и амарант. М-м? Опять цветы. Новый шифр? Та-ак… Из мыслительной библиотеки тут же был извлечён нужный справочник. — Так возвращение чувств или неумирающая любовь? — А разве для того чтобы вернуться, обязательно нужно умереть? — Флёр подалась вперёд и уставилась на Гермиону, подняв бровь. — Нет. — Мелисса. — Ты мне тоже симпатична, — сказала Гермиона и, прежде чем Флёр загадала что-нибудь ещё, выпалила: — Бальзамин! У неё уже не осталось сил терпеть хождения вокруг. Просила же словами объясниться. — Лавр! — торжествующе произнесла Флёр и придвинулась вплотную, обдав ноги дуновением холодного шёлка. — А-а! Фенхель! Фенхель! — Отодвинуться Гермионе помешал подлокотник, поэтому она просто замахала руками. — Ну что ты, ma belle? К чему сопротивляться? — мягко поинтересовалась Флёр. — Между прочим, лотос, — покраснев, выдала Гермиона тоном девочки-отличницы. — Но я ведь не кориандр предлагаю! — заметила Флёр и неожиданно сменила тему: — Ты знала, что все англичане — салат? — Тогда все французы — коралловые розы? — У-ум! Мне нравится! Флёр прижмурилась и нарочито медленно коснулась рукой щеки Гермионы, спустилась ниже и проследила ленту от бантика до самого кончика хвоста. Гермиона подумала, что мадам из ателье, должно быть, была в сговоре с вейлой. — Это одуванчик! Хвостик ленты пару раз прошелестел по Гермиониному носу. Кокетство… Пожалуй. На третий раз она изловчилась схватить ленту зубами и прошипела: — Плющ и лаванда. — О, не сомневайся: мне можно доверять. Я подарю тебе букет красных маков, а лотос этого даже не заметит. Флёр обвила плечи Гермионы руками и приблизила своё лицо к её. Гермиона закрыла глаза — неудобно смотреть на кого-то с такого маленького расстояния — и ощутила прикосновение к своим губам. Чудилось, что это роза — её белые лепестки колыхались на ветру дыхания и невесомо задевали губы, заставляя подаваться навстречу и самой тоже превращаться в розу. На пол с тихим стуком упала туфелька. — Красная хризантема, — прошептала Флёр и потянула за второй хвост давно забытой ленты. — Камыш, — отозвалась Гермиона и, повернувшись, легла спиной на подлокотник. Вторая туфелька Флёр тоже упала на пол, и тёмно-синий шёлк безжалостно смял винные складки, сковывая бёдра. Тело придавило приятной тяжестью. Флёр провела самым кончиком носа по шее Гермионы и, запечатлев на её плече лёгкий поцелуй, усмехнулась: — Японская камелия. Скромное превосходство? Ну нет. Гермиона никак не могла смириться с чьим-то превосходством. — Белая роза. Пальцы в винных перчатках ухватили серебристые пряди и выпутали из них цветок. Флёр подалась за настойчивой рукой с довольной улыбкой и прикусила призывно мелькнувший язык. Попалась. У белой розы много значений. Если Флёр сейчас видит в ней благоговение, то Гермиона — скрытность. Лента соскользнула на пол, но до неё оказалось легко дотянуться свободной рукой. Девочки-отличницы активно изучают беспалочковую магию, а уж колдовским узлам Лав-лав всех на своих принудительных курсах красотологии давно научила. Да, конечно, девочки-отличницы вряд ли делают то, что собирается сделать Гермиона, но… «Это Франция, детка!» — Японская камелия, — ехидно проговорила Гермиона всё ещё — безальтернативно — обнимающей её Флёр. — Знаешь, как раздражает ожидание ответа? — Красный тюльпан. Знаю, ma belle, я почти год ждала. — Ну, ma chère, ответ полностью адекватен вопросу. — А ты точно англичанка? Может, замаскированная вейла? — Может, но мы возвращаемся к одуванчикам. Винная ткань перчаток скользнула по синему шёлку от плеча и куда достала. Если Гермиона — замаскированная вейла, то в перчатках таятся когти. — А-ай! Ну, Гермиона, это нечестно! Это я должна была делать! — Ты обещала мне маки. Обманные лепестки роз снова коснулись губ Гермионы, и она позволила им лететь по её телу дальше, и дальше, и дальше. А руки в винных перчатках сминали синий шёлк мелкими складками и пробирались под его завесу. Нет, лотос сегодня может и не устоять, но… «Это Франция, детка!»