Погадать на королеву

Ясный погожий денёк, как нельзя лучше подходящий для того, чтобы напитаться солнцем ускользающего лета – может, хоть это поможет растопить засевший в груди ледяной ком? Дворцовый шум почти не долетает до этого заброшенного уголка сада, у самой крепостной стены Лувра. Генрих сидит в высокой траве, в окружении диких полевых цветов – подальше от слишком прилизанных декоративных клумб. Особенно тех, что с левкоями, чья ядовитая красота оказалась смертельной для его бедной матушки. Взгляд помимо воли то и дело притягивает заветная стена «каменного мешка», в котором он заточён. Обманчивая близость свободы пьянит не меньше, чем цветочные ароматы в солнечном мареве. Совсем невысоко… Удобные выступы, за которые можно зацепиться... И наружного рва у этой части замка нет... Одним ловким прыжком перемахнуть через стену и… И что дальше? – как наяву вопрошает его строгий матушкин голос. – Далеко ли ты уйдёшь пешим и безоружным? Не делай глупостей! Сморгнув непрошенные слёзы – слишком яркое солнце! – Генрих заставляет себя отвести взгляд от стены и сосредоточиться на плетении венка. Пальцы чуть подрагивают, но привычное приятное действие успокаивает. Он невольно вспоминает, как матушка часто отправляла его, тринадцатилетнего, в горы – а он, возвращаясь, всякий раз привозил с собой охапки цветов, чтобы задобрить её, особенно если поручение выполнить не удавалось. И это помогало: при взгляде на сияющую улыбку сына суровые черты королевы смягчались, а взгляд теплел. Водрузив себе на голову венок, Генрих вертит в руках ромашку, машинально отрывая один лепесток за другим – и вдруг с удивлением ловит себя на мысли, что думает о Маргарите. В чувствах Шарлотты-то он уверен, необходимости гадать нет… – Любит…? Не любит…? Странное волнение заставляет сердце ускорить ритм. Генрих торопливо облизывает губы, ощущая на языке горечь травяного сока, и сглатывает отчего-то пересохшим горлом. Её губы… интересно, каковы они на вкус? Горькие? Как взгляд, которым она окинула его, когда часом ранее он отказал ей в беседе. Отговорившись тем, что хочет всё обдумать прежде чем обсуждать полученные тревожные новости с юга… «с несведущими в военных делах» – хотел он сказать, только и всего! – но почему-то запнулся и промолчал, а в воздухе словно повисло «с посторонними». А может… сладкие? Как испанское розовое вино, которое они пили в день свадьбы. Когда им ещё не овладел панический страх быть отравленным. Страх, который заставлял его порой обходиться без еды по целым дням и которого Маргарита не могла не заметить. Заметила и с деликатностью, оказавшейся для Генриха полнейшей неожиданностью, приглашала его «разделить трапезу» в свои покои. Лепесток… Интересно… захочет ли она когда-нибудь разделить с ним не только хлеб, но и ложе? Ещё один лепесток… Интересно… если он примет ванну, наденет парадный колет и надушится, как те придворные франты, что вечно вьются вокруг «Жемчужины Франции», а потом как бы невзначай допоздна задержится у неё – она позволит ему остаться на ночь? – Замышляете побег, дорогой зятёк? Генрих вспыхивает и невольно сминает в кулаке цветок с уже почти полностью оборванными лепестками. В глупом страхе, что его могут уличить в каких-то преступных действиях. Порой ему кажется, что эта чёрная гадюка способна проникнуть даже в его мысли. Как она подкралась так незаметно?! Или же он сам проявил преступную беспечность, не заметив эту мини-процессию из королевы-матери с дочерьми и фрейлинами? Забыл, что даже в самой мягкой траве водятся змеи?! Его окутывает иррациональным липким ужасом – но раздавшийся вдруг мелодичный смех супруги волшебным образом развеивает эту чёрную муть. – Отнюдь, матушка! – Генрих во все глаза следит за тем, как Маргарита непринуждённо подходит к нему – хотя, скорее, подлетает как райская птичка – и словно между делом кладёт руку на его плечо. Как бы выражая молчаливую поддержку. – Мой супруг всего лишь назначил мне свидание в уединённом месте, где нам никто не помешает! О чём я и говорила Вашему Величеству несколько минут назад, когда Ваше Величество приказали мне сопровождать Вас! Святой Боже, благослови его столь сообразительную супругу! Генрих благодарно накрывает её ладонь своей и чуть наклоняется вперёд, намереваясь подняться для положенных по этикету церемоний, но Маргарита цепко впивается пальчиками в его рубашку и с силой давит на плечо, молча приказывая не двигаться. Он поднимает на неё растерянный взгляд, безуспешно пытаясь сдуть торчащую из венка ромашку, закрывающую обзор – и ловит ответную улыбку: должно быть, Марго насмешил его нелепый вид с этой цветочной короной на голове. Щёки невольно теплеют, и Генрих, повинуясь какому-то внезапному импульсу, резко сгребает супругу в объятия, сминая юбку, и прижимает к себе, утыкаясь лицом в то место, где жёсткая парча пышных складок переходит в твёрдый корсаж. Не столько в порыве нежности, сколько в попытке спрятаться от пронизывающего взгляда королевы-матери, которым она сверлит их обоих. Маргарита испуганно ахает, невольно вцепляясь в его плечи уже обеими руками, но он не даёт ей упасть, притискивая к себе ещё крепче. И с огромным облегчением слышит, как спустя несколько мучительно долгих секунд королева Екатерина недоверчиво хмыкает. – Ну что ж, – снисходительно тянет она. – Воркуйте, голубки. Но не улетайте слишком далеко. Чтобы не быть пойманными в силки. Да и хищники не дремлют! Да уж, с этим не поспоришь. Дамы из свиты тихонько хихикают, но через пару минут их шаги и гомон стихают. Между супругами повисает молчание, но не гнетущее, вопреки опасениям Генриха, а скорее уютное. Старательно оттягивая момент, когда придётся разомкнуть объятия, он уже подыскивает слова извинения за своё поведение часом ранее, но изящные пальчики Маргариты зарываются в его волосы, робко поглаживая и явно стараясь не повредить венок – и эта нехитрая ласка яснее всяких слов говорит ему о том, что он прощён. И это главное. О причинах подобного снисхождения можно подумать позже. А сейчас... Впервые за много дней Генрих чувствует себя в безопасности.