Ублюдок.

Ты должен идти со мной, любя меня, до смерти; или же ненавидеть меня и все равно идти со мной, ненавидя меня до самой смерти и после (с.) Ле Фаню

      Конечно, Ин Хо — ублюдок. И с этим фактом он даже не спорит.       Рождён вне законного брака, отвергнут собственным отцом, который в старости, конечно, вспоминает и находит сына. (Возможно, именно это и становится тем драматичным минусом, из-за которого Ин Хо вырастает ублюдком не только по рождению.) Но это всё мишура, скрывающая очевидное: Ин Хо искренне упивается своим бесчеловечным чëрствым сердцем с гнилым нутром, в которое так приятно иногда заглядывать.              Ин Хо мог бы стать хорошим старшим братом, надёжным, как скала, другом, товарищем, сыном, полицейским в конце концов. Кем ещё? Бессмысленная бесконечная вереница возможностей. Но все они — второстепенные маски в этом театре. У него есть нечто лучшее.       И при всём при этом Ин Хо себя высокомерным никогда не считает. Просто для каждого в мире отведена своя задача. Он со своей пытается справиться чуть-чуть лучше, чем хорошо.       Прошлое кажется очень хорошим сном. Конечно, драматично, если бы Ин Хо отказался от былого и отмахивался каждый раз, когда докучливые мысли пристают. Но нет, он благодарит прошлого себя за каждый минувший час.       Неспешные семейные завтраки. Они сидят за столом втроём, и он всегда бросает на брата задорный взгляд, пытаясь рассмешить мелкого. Тот смущается проявлять бурные эмоции перед вечно серьëзной и занятой матерью. Потом несколько безмятежных лет чудесного брака. Она, такая смешная и замечательная, гаснет, как свеча, вспыхнув на короткий срок.       Ин Хо правда тогда думал, что сойдёт с ума. Волосы на голове рвал, ходил кругами, как заведённый, туда-сюда, туда-сюда. Планета стала ему клеткой. В начале он ненавидел смерть как таковую, потом врачей, что поздно обнаружили болезнь, а в итоге жену, которая посмела уйти, бросив его одного в этом земном аду.              И там, в самом краю его личной пропасти, раздаётся звонок. — Это папа, Ин Хо. — У меня нет отца. — Ну как же, у всех есть отцы. — Иди к чёрту. — У меня мало времени, и я очень хочу с тобой встретиться.       Ин Хо смеётся. Со стороны кажется, что он в трансе, но внутри он хохочет, как хрестоматийный шут в красном колпаке. Прошлая жизнь закругляется окончательно. Впереди новая, уютная, расшитая золотыми нитями, изящно украшенная бахромой. Ненависть уже проливается в нём, но теперь, как стрела, обретает свою цель.       Ему не нравятся просящие, не нравится бедность. Попытаться искоренить её, как Робин Гуд, конечно, он не может, да и не станет, потому что в конце концов в этом мире у человека всего два врага: скука и смерть. Но страшнее всего скука смертная.              В детстве, когда мальчишки гоняли мяч или играли в настольные игры, Ин Хо чаще наблюдал. Странно, как легко он считывал результаты партии, словно своим гибким хитрым умом мог видеть будущее. У него имелся друг, который говорил, что ему нужно делать ставки. Он хмурился, потом качал головой: «Глупость какая». Азартным по-настоящему никогда не был. В чём смысл, если всё знаешь наперёд? Куража нет, страх не сосёт под ложечкой.       Когда настоящий отец, сухонький старичок с крупными коричневыми пятнами на лбу, показывает ему Игру, Ин Хо наконец-то всё понимает. Если страх томился у дверей смерти, то жизнь бурлила здесь. И лекарство было здесь. Хотелось бы полную дозу, да так, чтобы трястись, как героиновый торчок на кафельном полу в туалете какого-нибудь бара. Всё, что царит на острове, может исцелить его раны. Ин Хо согласен принять это, даже если погибнут тысячи. Какая разница? Один, два, три, миллион — ведь это просто статистика. Как в той цитате: один человек — трагедия, больше — ну да, ну да.       Его жена умерла в одиночной палате. Монитор пищал, раствор в капельнице булькал, грохотала машина скорой помощи под окном, а жизнь кипела.        В чём вообще смысл всего? Всех завтраков, поцелуев, того момента, когда он поднимает её фату, и она так широко улыбается, что Ин Хо кажется, что он ослеп от счастья. Существовал ли Ин Хо из прошлого по-настоящему хоть раз или всё это правда было сном?       Но лишь на острове впервые он ощущает себя полноценным. Вот она, точка, где можно стать лучшей версией себя, доказать матери, брату, отцу, жене и еë уродливой болезни, что он может... (Только Ин Хо нихуя не понимает, что он блять может, и скукоживается внутри уродливо как курага).              Когда Ин Хо на кожаном диване сложно уснуть, он целится взглядом в потолок, часто моргая длинными ресницами. Променял бы он ту жизнь на эту? Круг за кругом, как на весёлой детской карусели под задорную музыку. — Я хочу быть счастливым, — говорит он, поднимаясь и направляясь к раковине, чтобы почистить зубы в третий раз за ночь, потому что не может просто лежать без дела. — А счастье — это что? — спрашивает отражение, и он улыбается, потому что обязательно узнает.

***

      В начале сложно. Первые шаги никогда не даются легко, если ты не гений. Но их в мире мало.       Ин Хо думает, что ничего не будет чувствовать, но чувствует ярость, маленькую, бьющую рёбра своими крошечными крылышками. Идиоты постоянно нарушают правила, слишком паникуют, дохнут как мошки. Ему это не нравится.        Смерть должна быть осторожной, аккуратной, красивой. Массовая смерть обязана быть эффектной, с травмой, сценами слёз. Можно больше настоящих эмоций. Внезапные расстрелы? Нет. Хорошая пауза, человек смотрит прямо в камеру, — это мгновение, когда он всё понимает. Вот что нужно випам, вот что прекрасно: дуло оружия, кровавое пятно на теле, труп на полу. И раз, и два, и три. Всем всё равно, что кладут в чёрный гроб с бантиком. Все живут в угоду момента: игроки — ради того, чтобы на утро снова проснуться, оптимисты — ради выигрыша. А вот випы — исключительно во имя этой секунды, потому что она прекрасна, как красное вино из Эльзаса, как оссобуку, как восхитительная Summertime в исполнении бессмертной Эллы Фицджеральд, как Мона Лиза, когда смотришь на неё практически в одиночестве поздно вечером, и бесшумный охранник уже позванивает связкой тяжëлых ключей.       Искусство. Величайшее искусство.       Конечно, Ин Хо понимает, что многие випы просто хотят мясо, гротескно булькающей крови фонтаном, но такие платят меньше, чем те, кто ценит эстетику.       Ему же всё равно. Он хочет контролировать. Его работа — чистый менеджмент: одним указать, другим поставить цели, третьих наказать. Ин Хо подходит к этому прагматично: перед сном записывает в блокнот планы на день, попивая виски, слушает джаз, и всё прекрасно. Лучшая работа на свете, идеальные золотые часы.       А потом появляется Ки Хун.       Ничего особенного. Он бы никогда не обратил на него внимания. Господи, на что там вообще смотреть? Придурок, глаза сверкают, словно на ярмарку попал, неуверенная улыбка до ушей. Лицо, что в школе обычно бывает либо у клоунов, либо у придурков, которые кидают записки. За душой не гроша, и душа распахнута — бери и копайся; круглые глаза, идиотский взгляд. Но что-то в нём есть… нельзя сказать, что что-то конкретное, просто этот взгляд — чистейший как роса morituri te salutant       И поэтому, когда игроки начинают умирать один за другим, а Ки Хун остаётся испуганным, нервным, всё ещё будто не понимая, что происходит, но блять живым, он чувствует неладное. Ки Хун дышит вопреки. Всё всегда по правилам, гармонично и сложно. Порядок контролирует Ин Хо, и тут появляется ожидаемое исключение. Конечно, такой момент никто в кодекс Игры не закладывает, но правил без исключений не бывает. Кто бы подумал, что этим допущением окажется такой придурок?       Ки Хун радуется каждому новому дню; боится, но радуется. Не спит, сидит сморщившись, угрюмый. Но каждый раз, когда к нему кто-то подходит, он вскидывает взгляд оленёнка и улыбается. Ин Хо уверен, что даже охранники так не могут. Потерянный щенок, глупый, слишком наивный, чтобы не вызывать раздражение.       Можно быть сколько угодно удачливым или просто хорошим человеком, которого что-то (бог? дьявол? судьба? нужное подчеркнуть и обвести два раза) бережёт, но ты никогда не изменишь судьбу. Кто-то тебя несомненно смоет, и Ин Хо в это верит с искренним наслаждением.       Каждый раз, когда на экране появляется Ки Хун, он внутренне улыбается. «Ничего, ничего, скоро я тебя погружу в тот дурацкий гроб», — уверенно клянëтся он. Но Ки Хун всё не умирает. Бледнеет, кричит, но не умирает.       В итоге остаётся один. Стоит мрачный, как забытый хозяином сад, грязный мокрый от своей и чужой крови. Ин Хо приходится представить его как победителя перед випами. Под маской нельзя увидеть бледное лицо с окаменевшей мимикой. Выигрывают сильные, ловкие, умные, гибкие, в конце концов, физически и ментально. Но не такие, как Ки Хун.              И чего только папаша в нём нашёл? Прилип как паразит.       Лучше бы Ки Хун растворился среди миллиардов людей, исчез со своими деньгами, потому что Ин Хо начинает думать о нём слишком часто. Как такое возможно? Как он смог выиграть? Это неправильно. Неправильно и ненормально.       

***

      Он — ублюдок, и, наверное, это единственное, что может объяснить его абсолютный феерический похуизм. Осматривая выстроенные в ряд гробы, зачёркивая списки участников, Ин Хо уже никогда ничего не чувствует. Только иногда, когда взгляд цепляется за имя Ки Хуна, в памяти вспыхивает придурошная наивная улыбка. Это не то чтобы раздражает или мешает жить, всего лишь кажется неправильным, словно мятый угол книги или капля вина на скатерти.              Он хочет, чтобы Ки Хун навсегда исчез, улетел в Америку или ещё дальше, если это вообще возможно. Не видеть его никогда, не слышать о нём. А когда кто-то начнёт упоминать прошлого победителя, лишь деликатно улыбаться уголками губ и кивать.       Но Ки Хун не улетает, остаётся, как бельмо на глазу, всё вынюхивает. Ищет. Он сразу везде и нигде, и это уже начинает бесить. Хочется оттолкнуть его, лично купить билет на самолёт, да хоть на космический корабль, чтобы никогда больше не возвращался. Или же наоборот, закрыть его в маленькой комнате два на два, держать втайне от всех, как свою драгоценную собственность, прекрасно зная, что под замком Ки Хун не устроит никаких глупостей.                     Конечно, Ин Хо понимает, что варианты кошмарные, прежде всего потому, что они нарушают порядок. Он не должен таким образом вмешиваться в жизни игроков и уж тем более интересоваться ими (настолько). Ки Хун проигрывается в голове, как одна и та же мелодия, и хочется её выключить. Но убить Ки Хуна нет никаких сил и прав, ведь, как не крути, он победил. Отправлять к нему киллеров или устраивать случайный инцидент на улице — какая глупость. Ин Хо же не какой-нибудь мелкий пакостник. И в конце концов, это его, исключительно его проблема. Как при идеальном расчёте и раскладе, при всех сложностях гениальной игры победителем мог оказаться этот придурок? Что в нём есть особенного? Ин Хо не знает и никак не может найти ответ.       А потом Ки Хун с апломбом возвращается.       Ин Хо внутри беспокоен, как деревянная дощечка эма в японском святилище на ветру. Он смотрит на мигающие огни города, проезжая в машине, и чувствует взгляд Ки Хуна на заднем сидении, даже через пуленепробиваемое стекло. Хотя тот, конечно, не может знать, что Ведущий в этой же машине. Ки Хун нервничает, злится, когда говорит, словно прихрамывает на слогах, но решительно прекрасен в своих эмоциях. Он словно вырос, хотя уже довольно зрелый человек, но сейчас по-настоящему расцвёл. Внутри него кованая сталь, стержень, и это нравится Ин Хо. Дай Ки Хуну волю, он бы набросился на него и задушил бы собственными пальцами. Это прекрасно — ярость, живая, огненная, контролируемая лишь добрым нравом Ки Хуна, такая, что в нужный момент снесёт всё на своём пути. И Ин Хо планирует увидеть этот апокалипсис. Ведь это несомненно как приехать на курорт и узнать, что скоро будет шторм, но не прятаться по гостиничным номерам, а остаться и запечатлеть, как волны набрасываются на одинокие скалы и, не найдя пристанища для истерзанной души, разбиваются на тысячи белоснежных брызг.       Его лишь тянет понять, что в этом смешном человеке не так. Почему он не умер, а выжил? Почему не улетел, почему остался? Почему не сдаётся, и как вообще этот огонёк до сих пор пылает в нём? Сам Ин Хо бы уже давно махнул рукой на всё, расслабился бы с кучей денег, коктейлями, красавицами, шезлонгом у бассейна где-нибудь во Французской Полинезии (ложь). А Ки Хун заныкался, как крыса, в мотеле, перестал видеться с семьёй, резко постарел, огрубел и даже как-то окуклился. Неужели деньги не сделали его счастливым? А может, это Игра держала его всё это время, не давала сломаться? Ин Хо не знает. В Ки Хуне тогда было столько живой трепетной силы, что все остальные, как светлячки, слетались к нему. А сейчас этот свет словно потушен. Ки Хун, разумеется, думает, что это игра виновата в его горе. Но Ин Хо, читая его мысли, лишь пожимает плечами: игра всегда остаётся лишь игрой.       В конце концов, мало ли чем занимаются люди?       Когда-то старик сказал ему, что интереснее всего не наблюдать, а принимать участие. Может быть, этот ключик подойдёт, и секреты окажутся на поверхности.        Ин Хо сначала незаметен. Тихий наблюдатель со спокойным, вдумчивым взглядом. До первого голосования его никто не видит, и тогда он ловит в толпе колючий, болезненный взгляд Ки Хуна, это глубокое отчаяние, от которого становится хорошо внутри.        Плана, честно говоря, нет, потому что для таких, как Ки Хун, никакие схемы не подходят. Хочется пощупать, узнать получше, залезть пальцами в светлую душу и вытащить сочное нутро.       Поэтому он начинает говорить правду. Трагичную историю о жене. Пока рассказывает, даже его сердце сжимается.       Он ведь действительно тогда потерял всë. Честно говоря, даже себя, вот только Ин Хон скорее отгрызëт себе язык, точно пойманный в ловушку хапкë, чем признается.       Надо задавать вопросы, пользуясь тем, что Ки Хун чувствует себя героем. По крайней мере, пытается быть им. Позволить ему чувствовать себя лидером, но всё-таки мягко оспаривать. Быть рядом, поддерживать философские дискуссии, и в то же время чуть-чуть отталкивать, чтобы Ки Хун видел в нём сперва оппонента, а затем надёжного товарища.       Самое ужасное, что стараться даже не приходится. Ки Хун, неспособный сложить дважды два, легко поддаётся на все уловки.       В итоге, во время испытания, разлучившись на миг, Ки Хун потом так широко и счастливо улыбается, увидев Ин Хо живым, что крепкие, быстрые объятия, его запах, тело рядом кажутся головокружительными. Одно мгновение, не больше тридцати секунд, острый порыв, но Ин Хо чувствует чужое сердцебиение через свою футболку.       Это даже немного больно. Как идти по натянутому канату, где любое неверное движение может повредить твоё эго или убить (какая скука!). Он не может понять, что за хуйня случилась.       Ин Хо не спит, морщится и пытается прокручивать в голове снова и снова свою радость. Честную настоящую радость. Из-за того, что улыбчивый идиот Сон Ки Хун его обнял. А-ху-еть. Под утро приходится признать, что это не ложь: ему правда нравится разговаривать с Ки Хуном. Это куда интереснее, чем носить маску и пялиться в монитор, попивая виски. И, честно говоря, Ин Хо по тому спокойному времени не скучает.       Старик оказывается практически прав: лучшая игра — не та, что происходит вокруг, а та, что держится на человеке. Внутри него.       Как странно и весело может быть манипулировать одной отдельной душой. Ты поддержал, оказался рядом в нужный момент, поболтал с ним, и человек уже счастлив видеть тебя, как словно ты ему дорог, будто он вписал твоё имя в список важных контактов.              Вокруг Ки Хуна всегда люди. Они идут к нему за поддержкой или советом. Те, кому он не нравится, кажутся по-гофманиановски некрасивыми и злыми. Ки Хун к каждому пытается найти подход. А всё, что остаётся Ин Хо, это быть рядом и казаться надёжным. Порой к своему ужасу Ин Хо понимает, что это положение ему немного нравится. В ответ Ки Хун доверчиво тянется к нему каждый раз.       Ощущение новое, но нельзя сказать, что неприятное.       В одну из ночей Ин Хо всё решает: это нужно заканчивать. На доске не две, а три фигуры, потому что Ки Хун на взводе, как шарик, который вот-вот лопнет. Это будет некрасиво. После вспышки Ки Хуна придётся много зачищать, извиняться перед випами и прибираться. Поэтому нужно возвращаться к себе, надевать маску и снова работать.       Эта история просит драматичный финал, но Ин Хо никак не может придумать какой. Что-нибудь трагичное: умереть на глазах у Ки Хуна, но так, чтобы его держали, и он не мог подойти и проверить пульс. Или где-нибудь в стороне, но найти способ попрощаться. Мысли о своём финале так захватывают его ум, что он даже испытывает удовольствие, представляя, как опускаются уголки губ Ки Хуна, идиотская улыбка сходит с лица. Неужели новая порция боли не потушит его свет навсегда?       Вот чего на самом деле хочет 001: забрать у Ки Хуна его свет, его ярость, его гнев, его дурацкую улыбку, его удачу, надеясь поглотить всё это, словно Чëрная дыра. Чтобы всё светлое и тёмное, злое и доброе, что испытывает Ки Хун, осталось только для него. Разве это много? У Ки Хуна есть его миллиарды, а у Ин Хо — игра и алчное желание забрать себе то, что принадлежит другому, но в отличии от материальных богатств пощупать нельзя. От этого даже сводит пальцы рук.       Ин Хо резко встаёт, отряхивает волосы, шмыгает носом, словно готовится к драке, и быстро подходит к Ки Хуну. Тот сидит, нахохлившись, как галчонок, оглядываясь по сторонам. — Вы не спали? — спрашивает Ин Хо, и тот сразу же улыбается, будто ждал его. Очень хочется так думать. — Не спится, — тихо отвечает Ки Хун, заглядывая в его блестящие, как каштаны, тёмные глаза, и признаётся: — Думаю о следующей игре. А вы? Почему не спите? — Меня тоже одолевают мысли, — не лукавит Ин Хо и нахально ложится на кровать, опуская руки себе на грудь.              Ки Хун немного смущается и пересаживается на миллиметр дальше. — Я тебя побеспокоил? — интересуется Ин Хо, позволяя себе интимную вольность перейти на «ты». — Я подумал, что нам будет так удобнее разговаривать.       Ки Хун немного молчит, а затем, доверившись, кивает. — Скучаешь по дому?       Короткое молчание. В голове ни одной мысли. Он даже не слышит, как Ки Хун отвечает. Поднимает руку и гладит 456-го по плечу, артистично делая вид, что поправляет рукав. — Что? — Скучаешь по дому? — садится Ин Хо.       Ки Хун резко отодвигается и отвечает: — Я не хочу пачкать свои воспоминания этим местом.       Это очень честно и очень больно. Ки Хун широко распахивает глаза, то ли от непрошеных воспоминаний, то ли от того, как откровенно близко находится 001. Замечая это смятение во взгляде, Ин Хо прижимается губами к сухим губам Ки Хуна.       Пауза, мерзкое, страшное ощущение, будто целуешь фарфоровую куклу. Ки Хун не дышит, но и не отталкивает. Ин Хо пододвигается ещё ближе, не зная, что делать: отодвинуться, извиниться, уйти, завтра сказать, что ничего не было, или задушить Ки Хуна подушкой, скрывая свой позор? Когда сердце лихорадочно заходится от внутренней паники, Ки Хун откликается. Вздох, и Ин Хо проталкивает язык в чужой горячий рот.       Всё происходит очень медленно. Время сыплется, словно песок. Ин Хо даже слышит его шуршание. Ки Хун вздыхает, оторвавшись, и упирается макушкой в его грудь. — Что это вообще такое было? Что с вами, господин Ён Иль? — резко вопрошает он. — Зачем вы так сделали?       Ин Хо смеëтся и дурацким образом треплет волосы Ки Хуна. — Я подумал, что это будет весьма уместно, — он валится обратно на кровать и тянет за собой Ки Хуна.       Мягкий, податливый, ни капли той ярости, что пылает в нём днëм, но тело всё же напряжено. Ин Хо чувствует это, обнимая Ки Хуна и поглаживая пальцами по спине. — Я не сделаю ничего, о чëм бы ты пожалел, — беззастенчиво лжëт он.       Ки Хун упёрся ладонью в его грудь, ничего не говоря. Ин Хо кивает, закрывает глаза, притягивая Ки Хуна к себе. Он думал прежде о том, что хочет заполучить его всего, но упустил одну маленькую деталь: всего — это значит правда в с е г о. Ин Хо поглаживает тыльной стороной ладони чуть заросшее лицо Ки Хуна.        Его накрывает восторг, потому что всё оказалось соблазнительно легко. Собственные эмоции встряхивают мысли лучше всякого андонского соджу. Это так прекрасно — чувствовать, хотеть, но при этом всегда знать, что можешь вовремя остановиться. Драматичная смерть в финале была бы прекрасна и сурова.        Он снова находит его губы, и Ки Хун незамедлительно отзывается.       Они тихо целуются, накрывшись одеялом. Лёгкая возня, тяжёлое дыхание. Ин Хо понимает, какой беспрецедентный ахуй происходит сейчас в комнате наблюдения. Это ему совершенно безразлично и даже немного весело. Он знает, что решиться на большее опасно не потому, что вокруг другие люди, хоть и спящие, просто это может напугать. И Ин Хо, пусть и сдерживается, но хаотично водит руками по чужому телу. — Всё будет хорошо, — шепчет он в перерывах между поцелуями и щурится, словно боясь смотреть. — Вы напуганы? — угадывает чуткий Ки Хун. — Да, — Ин Хо сам не знает, врëт или говорит правду. В этом хороводе безумия границы истины стёрты.       Длинные пальцы оттягивают резинку зелёного спортивного костюма, шершавая ладонь опускается на неожиданно твëрдый член, и Ки Хун шумно втягивает воздух. — Вы сошли с ума.       Ин Хо тонко смеëтся, потому что это действительно так. Какая разница, что он делает? — Господин Ки Хун, я буду честен, — он вскидывает глаза, чтобы увидеть смущённое лицо. — Вы мне нравитесь.       Он говорит это совершенно бесстрашно, потому что всё правда, и осознание этого сводит с ума ещё сильнее. Пальцы начинают медленно поглаживать чужой член, и тот в считанные мгновения крепнет, становясь на головке чуть влажным из-за смазки. Ин Хо польщëнно удивляется и легко прикусывает челюсть Ки Хуна, тут же проведя по коже языком. — Взаимно, я полагаю, не так ли? — Ки Хун упрямо молчит, но его тело отзывается грудными слабыми стонами.       Ещё несколько движений, большой палец растëр смазку по тëмно-розовой головке. Ки Хун жалобно стонет и утыкается носом в плечо Ин Хо. Ладонь крепче сжимает член, движения становятся быстрее, словно Ин Хо стремится догнать учащëнное сердцебиение Ки Хуна. Чужой член в его ладони горячий и влажный. Ин Хо не смотрит под одеяло, но прекрасно чувствует выпуклые линии вен и чуть шершавую тонкую кожу мошонки. Ки Хун, задыхаясь, толкается вперёд бедрами. Его взгляд становится мутным, словно осенний лес в туманное утро, и Ин Хо с восторгом наблюдает за тем, как Ки Хун окончательно (и хотелось бы, бесповоротно) теряет рассудок. — Тише, тише, — шепчет он, обнимая Ки Хуна так крепко, что сперма пачкает его живот.       Ин Хо замирает, прислушиваясь к тяжёлому, быстрому дыханию. — Это неправильно, — мучительно произносит Ки Хун. — Неправильно, — эхом вторит Ин Хо.       В последний раз он дрочил кому-то ещë в студенческие годы и уж точно не думал, что это может повториться на чëртовой игре. С Ки Хуном. С четыреста, блять, пятьдесят шестым.       Внутри становится очень-очень тихо. Он закрывает глаза и медленно целует Ки Хуна в висок. — Я с вами полностью согласен.

***

      Он выбирает прекрасную смерть со спецэффектами. Жаль только, что не видит грустных глаз Ки Хуна в этот момент. Последний стон умирающего, печальное шипение рации, словно лёгкий аккорд в конце музыкального произведения. Снимая надоевший зелёный костюм и переодеваясь в своё привычное облачение Ведущего, он просто думает, прослезились ли глаза Ки Хуна, когда тот понял, что всё, конец. В итоге, как ни крути, у него получается даже лучше, чем он рассчитывал. Пусть Ин Хо не разгадывает Ки Хуна и даже не может расколоть его сомнения, как скорлупу, чтобы покопаться в душе. Но он стал Ки Хуну дорог настолько, что тот расслабился и подпустил к себе так близко, что футболка Ин Хо до сих пор пахла им. Лучшая победа в первой партии из всех возможных.       Идя по коридору навстречу Ки Хуну, он знает, что сейчас раскрошится о зубы реальности иллюзия счастья. Хотя уже смутно понимает, что значит это слово.       Ки Хун усталый, слабый, и, блять, на коленях, — что-то дёргается внутри, вызывая воспоминания о минувшей ночи. Хочется продолжения, но нельзя. Надо ждать, надо быть терпеливее. В конце концов, разве физические потребности могут сравниться с этим наслаждением, когда ты играешь чужими эмоциями? Все трепыхания тела бессмысленны и ничтожны перед первозданной радостью, когда такой хороший человек, как Ки Хун, доверяет твоей наспех сотканной лжи.       Пуля дробит насквозь тело Чон Бэ, и Ки Хун кричит, содрогаясь в ужасной агонии. По его лицу текут слёзы.       Ин Хо неуместно думает, что очень хочет порцию такой истерики и в свою честь. Это даже не наказание и не урок, как бы не хотелось. Этот акт — просто очередная галочка в длинном списке дел.       Но большая игра — это, конечно, весело, но куда интереснее выдавить из Ки Хуна каждую капельку света и забрать себе. Ин Хо говорит: — Это ваша вина, Ки Хун. У подобного геройства всегда есть последствия.       Ки Хун не слышит и, широко распахнув глаза, смотрит на своего мёртвого друга. Ин Хо наклоняется и тянет руку, чтобы коснуться волос Ки Хуна, но вовремя сжимает пальцы в кулак. Он опускается на корточки. Ки Хун всё ещё задыхается от рыданий и словно не обращает ни на охранника, что вжимает его голову в пол, ни на близость Ведущего. Взгляд устремлён на лицо мертвеца.       Ин Хо щёлкает пальцами, прогоняя охрану. Все удивлённо мнутся несколько секунд, но ему сложно перечить. Он слышит их удаляющиеся шаги и наконец-то запускает пальцы в чужие волосы, Ки Хун вздрагивает, словно наконец-то приходя в себя. — Идём, — велит Ин Хо и дёргает Ки Хуна за одежду, словно пытаясь поднять.        Тот почему-то слушается, кое-как встаёт, до сих пор не отрывая взгляда от мëртвого Чон Бэ. Быстро облизывает пересохшие губы и идёт за Ведущим. Ин Хо даже не приходится оглядываться, он знает, что Ки Хун рядом, в шаге от него, чувствует его сбитое дыхание и запах пота. — Куда мы идём? — наконец-то тихо спрашивает Ки Хун. — Немного терпения вам не повредит, — отвечает Ин Хо. В его голосе слышится улыбка.       Он толкает дверь, и та с небольшим писком открывается, пропуская их в кирпичный коридор.       Ки Хун вздрагивает, озираясь по сторонам. Прежнее буйство красок меркнет, всё становится грязно-рыжим и потёртым. — Поторопимся, — просит Ин Хо и быстро поднимается по короткой лестнице.        Вводит на щитке пароль и пропускает Ки Хуна в другое помещение, благородное и изысканное. Стены из чëрного мрамора, пол, в котором отражаются их силуэты, позолоченная люстра с искусственными свечами.       Ки Хун будто не замечает всего вокруг и замирает на пороге. Ин Хо закрывает дверь и чуть подталкивает его вперёд. Ки Хун поддаётся, делает один шаг и словно спотыкается, бросив щенячий взгляд на Ведущего. — Зачем ты привёл меня сюда? — Хотели поговорить со мной там, в коридоре?       Ин Хо садится на кожаный диван и наливает из графина немного виски, но не пьёт, а смотрит, покачивая бокал в руке, на то, как янтарные волны бьются о голубые грани. — В маске неудобно пить, — констатирует Ки Хун. — Сперва мы поговорим, — соглашается Ин Хо спустя несколько минут. — Но дай, я угадаю, вы хотите спросить меня, зачем всё это происходит. Но боюсь, ответа не будет, потому что за две игры вы так ничего и не поняли. А я предпочитаю не терять время на повторы. — Что я должен был понять? — Ки Хун приближается, его лицо искажает гнев. Ин Хо кажется, что Ки Хун вот-вот бросится на него и задушит голыми руками. — Как вы издеваетесь над нами, радуетесь? Говорите об обычных людях, словно про какой-то недостойный мусор, а сами трусы, которые прячетесь за масками! — Позвольте уточнить, господин Ки Хун, — Ин Хо ставит бокал на стол. — Если бы у вас сейчас было оружие, вы бы убили меня? — Разумеется, — сжимает пальцы в кулак Ки Хун, — и я бы не жалел об этом. Потому что убить такую сволочь, как вы…       Даже через маску слышно, как Ин Хо усмехается. — Так вот вам встречный вопрос: если бы вы убили меня, то сами стали бы убийцей. Сделало бы это вас равным мне? Какое чувство у вас было бы? — Вы устраиваете эти жестокие игры, наблюдаете за другими, находясь в безопасности. Вы купаетесь в деньгах, заставляя других сражаться и умирать... — Подождите, — перебивает его Ин Хо, —Ки Хун, но в деньгах купаетесь вы. И я не помню, чтобы вы отказывались играть. Вы голосовали за то, чтобы уйти, но ведь есть и другие способы прекратить игру. — Например? — недоверчиво морщится Ки Хун. — Вы всегда могли убить себя, господин Ки Хун. Но вы продолжали идти дальше, позволяя другим умирать. Две игры подряд. Посмотрите на свой номер: четыреста пятьдесят шесть. В прошлый раз погибло почти полсотни человек, а вы выжили. Но ведь вы могли умереть, позволив кому угодно оказаться на вашем месте? — Ин Хо задумчиво замолкает, опуская голову, — и тогда и сейчас близкие вам люди гибнут исключительно из-за вашего упрямства. Знаете, о чём это говорит, господин Ки Хун? Вы предпочли свою жизнь другим. — Он негромко усмехается, лицезрея гнев на лице Ки Хуна. — По сути, в этот раз вы хотели поступить даже немного жестоко, но я, как наблюдатель, ценю такую прагматичность. Ведь вы знали, что здесь происходит. У вас было преимущество перед другими...       Ки Хун наконец-то хватает Ин Хо за плечи, сотрясая его: — Я хотел остановить эту чёртову игру! Я думал, что план сработает, — он замолкает, сильно сжимая глаза. — Я просто хотел, чтобы вы поняли, какой ужас творите. Я хотел поставить точку раз и навсегда. — Вы вместо покоя и заботы о близких снова выбрали смотреть на смерти. Поэтому я назову это нездоровой зависимостью, господин Ки Хун. Посмотрите на себя, какими благородными не были бы ваши порывы, — говорит Ин Хо. — В итоге вы здесь снова, переступая через трупы и идя к призу. — Никого я не переступаю, — качает головой Ки Хун. — В самом деле? — Ин Хо вздыхает. — А что случилось сегодня? Столько людей погибло, и всё из-за вашего геройства. Хорошо, вы хотите прекратить игру. Но зачем? Чтобы люди не умирали или чтобы выиграть нечто большее, чем деньги? Ощущение того, что остановили игру? Хотите насладиться своим величием?       Руки Ки Хуна спадают с плеч Ведущего. — Вы несёте такой бред. Конечно, я бы хотел, чтобы эта игра прекратилась, а вы все ответили по заслугам. Мне не нужны никакие почести, я просто хочу жить нормальной жизнью. — А сколько людей должно погибнуть ради ваших желаний? — Никто, — глухо выдыхает Ки Хун.       Ин Хо закрывает глаза и, вглядываясь в тьму, поднимает руку, касается шеи Ки Хуна, охватывая пальцами горло, чувствуя, как бьётся под пальцами пульс. — Если вы хотели спасти людей, то почему сегодня отправили стольких на погибель?       Ки Хун молчит, будто всё понимая, и Ин Хо к своему удивлению замечает, что сердце того не ускорилось. Он улыбается и медленно поднимает руку, большим пальцем проводя по подбородку Ки Хуна. Тот, ошарашенный действиями Ведущего, не отстраняется и молчит, позволяя медленно касаться лица, обводить большим пальцем контур губ, а другими пальцами гладить щёку, задевая кончики жёстких ресниц. — Вы хороший, благородный человек, Ки Хун. Но есть то, за что я люблю эту игру. Она показывает человеческое ядро. Вспомните, как вы искренне любили и уважали старика из прошлой игры, как заботились о нём почти как о родном отце, — Ин Хо печально усмехается, но продолжает. — А в итоге нагло врали ему, когда играли в шарики. Каким бы благородным вы ни были, вы просто животное, которое хочет продлить свой час в этом мире, пытаясь выжить. Вы готовы на всё: убивать, резать, стрелять других, жертвуя собственными принципами. Неважно, сколько людей погибнет, главное, чтобы вы осуществили свою цель. Не так ли? Самое ужасное, мы в этом похожи, только вы это ещё не осознаёте.       Ин Хо вздрагивает, потому что Ки Хун резко отбрасывает его руку в сторону с громким хлопком, а затем, шагнув вперёд, хватает стакан и швыряет его в стену. Осколки с грохотом падают на пол. Ин Хо распахивает глаза и смотрит на Ки Хуна. Тот стоит, тяжело дыша, по ладони стекает алкоголь в перемешку с кровью. — Каждая смерть ранит меня больнее ножа, и я бы умер миллион раз, если бы это могло навсегда прекратить эту чёртову игру. Как ты это не понимаешь? Если бы у меня был хоть один шанс показать тебе и всем этим богачам, какие муки испытывают простые бедные люди… — Ты бы заставил нас играть? — перебивает Ин Хо, не отводя глаз от капель крови на пальцах Ки Хуна. — Да.       Ин Хо быстро ловит его грустный взгляд, тут же встаёт и подходит ближе. — А в чём разница? То есть, ты бы заставил других людей играть, не бедных, попавших в петлю собственных неудач, ты бы в наказание вынудил играть на смерть богачей, олигархов, чиновников и знаменитостей? Ты просто перевернёшь доску. Неужели ты не видишь, к чему ведут твои мысли? — Иди к чёрту! — выплёвывает Ки Хун. — Ты бесчеловечный ублюдок. Я скорее язык себе отрежу, чем стану таким, как ты. И даже если мы чем-то похожи, я сделаю всё, чтобы это искоренить. Потому что ты несёшь только разрушение, портишь жизни, заставляешь замечательных людей страдать. Ты убил моего друга!       Ки Хун тяжело вздыхает, словно внутри него всё покрылось льдом и стало невыносимо больно. В его глазах появляются слёзы. — Ты виноват в его смерти, — он словно не может говорить, открывает рот, но никаких звуков, только странное прерывистое дыхание.       Ин Хо чуть наклоняется и шепчет: — Разве все эти смерти не результат вашего выбора? — Если бы не было этой игры, то мы бы… мы бы…       Ки Хун наклоняется, сотрясаясь от приступов рыдания. — Вы бы нашли другие способы испортить свою жизнь. — Ты говоришь всё это, потому что никогда не был по ту сторону, — очень тихо и отрешённо произносит Ки Хун. — Ты не понимаешь, что значит играть и каждое утро просыпаться с мыслью, что сегодня можешь умереть. — Ошибаетесь, — негромко возражает Ин Хо. — Я играл.       Заметив удивление в глазах Ки Хуна, он продолжает: — Это было давно. — Ты выиграл? Тогда почему ты всё это делаешь? Неужели чужая боль не задевает тебя?       Ин Хо молчит. Он не хочет говорить о том, что его собственной боли когда-то было так много, что ей можно было бы наполнить океан. — Я давно понял, что люди различны, и дело не в том, что кто-то богатый, кто-то бедный, плохой или хороший, мужчина или женщина. Нет. Одни могут контролировать свою судьбу, а другие ломаются. Именно этим вы мне интересны. Но даже моё терпение может угаснуть. — И тогда что? — вдруг усмехается 456. — Заставите меня играть в третий раз, чтобы преподать какой-нибудь урок? — Зачем? — качает головой Ин Хо. — Во второй раз вы сами дали своё согласие. Вообще, демократия — довольно интересная вещь, как и воля человека. — Короче, — чеканит Ки Хун. — Меня тошнит от вашего высокомерного бреда, в котором ноль смысла.       Ин Хо замолкает. Смотрит в лицо Ки Хуну, пытаясь считать эмоции, но палитра такая большая, что он быстро теряется, замечая одновременно и злость, и нетерпение, и даже печаль. Сам Ин Хо всегда любил наблюдать за людьми, потому что мог спокойно рассматривать их эмоции, что ему порой были недоступны. — Выбор есть всегда. Только масса предпочитает деньги свободе, и поэтому вы дохнете как мухи. Чтобы игра продолжалась, мне даже не нужно сильно стараться.       Ин Хо видит, как расширяются зрачки Ки Хуна, как пальцы сжимаются до белых костяшек, но продолжает: — Даже если меня не будет, люди захотят играть снова и снова, потому что мечта сделать свою жизнь хоть чуточку лучше порой может быть сильнее желания в принципе жить. — Заткнись, — очень тихо говорит Ки Хун и одновременно с этим кулаком ударяет по маске, чуть сдвигая её.       Ин Хо ловит другую руку Ки Хуна и тянет его к себе. Тот словно готов и ударяет ногой в колено. Ин Хо подгибается, Ки Хун бросается вперёд, пытаясь завалить его на пол. Они оба падают в суматохе, Ки Хун оказывается сверху и несколько раз яростно ударяет кулаком по маске, будто забыв, что её можно снять. Маска трескается, и на костяшках Ки Хуна образуются красные кровавые ссадины. Ин Хо хватает Ки Хуна за горло и пытается скинуть его с себя, но тот с дикой звериной силой не позволяет. Кровь сочится по пальцам Ки Хуна. Красный от злости, он стягивает капюшон с Ведущего, и тот наконец перестаёт сражаться, опускает руки и позволяет Ки Хуну снять маску.       Несколько секунд тишины, и их глаза встречаются уже, кажется, в тысячный раз за последнюю неделю. Только в этот раз карие глаза Ки Хуна не полны обнадёживающей радости от того, что он снова видит 001 живым и невредимым. А Ин Хо не может позволить себе радостную улыбку. Они глядят друг на друга усталые, жалкие и одинокие.       Ки Хун вздыхает судорожно, почти плача, и падает сверху. Ин Хо молча обнимает его за спину. — Скажи мне что-нибудь. — Я тебя убью, — оба понимают, что это ложь.        Тёплое дыхание Ки Хуна щекочет шею. Ин Хо поднимает руку и гладит Ки Хуна по мягким волосам. — Твоё молчание не похоже на твоё желание расквитаться со мной, — признаётся Ин Хо. — Я презираю тебя, — говорит Ки Хун так тихо, что Ин Хо перестаёт дышать, чтобы расслышать его. — Ты конченая мразь, которая не стоит ни одного хорошего слова. Но ещё больше я ненавижу себя за то, что счастлив видеть тебя живым. Почему? — Ки Хун приподнимается на руках и снова смотрит Ин Хо в глаза. — Зачем ты это сделал? Мало было смотреть со стороны, захотел повеселиться? Или это новое шоу?       В его глазах блестят слёзы, и они уже катятся по щекам. Ин Хо чувствует, как внутри всё сдавливает от нового странного чувства, похожего, если говорить метафорами, на прогулку туманным утром по старому кладбищу. Он хотел причинить столько боли Ки Хуну, чтобы тот задыхался в агонии, но теперь осознаёт, что в этом нет никакой радости. То, что он получает в итоге, никак не сравнится с теми моментами, когда счастливый Ки Хун улыбался ему. — Это сложно, — признаётся он. — Я хотел понять, почему именно ты сыграл, как выигрышная ставка. Что особенного в таком, как ты? Зачем ты вернулся? И я увидел, как мы похожи… — Заткнись, — просит Ки Хун, поджимая губы. — Я нисколечко на тебя не похож. Хватит повторять. Я бы никогда не притворился другим человеком, не врал бы, не разыгрывал собственную смерть, — он хватает Ведущего за грудки, словно наконец осознавая происходящее. — Зачем? Как ты мог так сделать? Что, чëрт возьми, с вами всеми не так?! — Я ни разу тебе не соврал, — говорит Ин Хо. — Ни словом, ни действием. Я был предельно откровенен с тобой.       Ки Хун выдыхает, на его лице появляется отчаяние. Он садится и закрывает глаза ладонями, как маленький ребёнок, который хочет загородиться от всего мира и снова почувствовать себя в безопасности. — Ты говорил… — звук выходит приглушённым, и он замолкает.       Ин Хо садится рядом и хватает Ки Хуна за запястье. — Ты говорил, что… — громче повторяет Ки Хун и наконец убирает руки от лица. —Той ночью...       Он никак не может закончить. Да и в принципе составить предложение. Будто воспоминания взаимно мучительны, Ин Хо догадывается. Он пододвигается ещё ближе и обхватывает ладонями лицо Ки Хуна. Тот, к его удивлению, позволяет это сделать. — Всё, что я сказал тогда, — чистая правда, мои слова, — пауза, — и действия.       Глаза Ки Хуна расширяются, и Ин Хо не может удержаться. Он прижимается губами к чужим губам, медленно и нежно касаясь, вдыхая и впуская воздух в чужой рот, словно делая искусственное дыхание. И Ки Хун незамедлительно поднимается на колени, словно желая напирать всем телом, и целует Ин Хо со всей отдачей, страстно горячо проталкивая язык в рот. Ин Хо не нравится терять контроль, он хватает Ки Хуна за запястья и отводят их назад, другой рукой толкает его в грудь, заваливая на пол и придерживая в таком положении. Ин Хон целует, цепляясь пальцами за влажные волосы Ки Хуна, и тот возмущенно мычит, пытается оттолкнуть Ведущего, врезать коленом по бедру. Но Ин Хо не сдаётся: всем телом давит на Ки Хуна, перекрывая всякую попытку к бегству, правой рукой начинает хаотично ласкать рёбра Ки Хуна, поднимая испачканную футболку. Наконец-то отрывается от его губ и, задыхаясь, смотрит в потемневшие от возбуждения глаза. — В глубине души мы с вами так похожи, Ки Хун, что в этом даже есть какое-то инфернальное извращение. — Иди к чёрту! — фыркает 456 и проводит языком по нижней губе, словно желая снова ощутить вкус Ин Хо, — что дальше? — спрашивает он смело, — трахнешь меня на полу или предложишь перейти на диван? А может для таких случаев у тебя есть удобная кровать?       Ин Хо чувствует обиду и быстро встаёт, тяжело дыша и не поворачиваясь к Ки Хуну, отвечает: — Какая скука слушать подобное от тебя. Я бы никогда не сделал этого, если бы не… — он замолкает, дышать становится физически трудно. — Вы мне нравитесь, Ки Хун. — Именно поэтому вы убили Чон Бэ? Так выражаете свою симпатию? — Я сделал это для тебя, — вдруг признаётся Ин Хо. — Ты должен был как можно быстрее осознать, куда приводят некоторые неосторожные действия. К сожалению, только через боль и потери мы становимся собой. Для меня ты словно бабочка, которая никак не может избавиться от своего кокона.       Ки Хун вздыхает: — Сумасшедший. Мне всё ясно.       Он прижимает ладони к лицу так сильно, словно пытается выдавить глазные яблоки. — Это невыносимо. И как я блять умудрился… Что будет теперь? — обрывая свою предыдущую мысль, спрашивает Ки Хун. — Вернёшь меня обратно в игру, заставишь пойти до конца или же застрелишь здесь? — Ты думаешь, что я тебя убью? — голос Ин Хо нервно взлетает к потолку. — А какой в этом смысл?       Ки Хун качает головой, обхватывая свои колени. — Я не чувствую никаких эмоций. Эта игра, этот день полностью высосали меня. Единственное, что осталось, это умереть прямо здесь. Но если ты не собираешься меня убивать, то что планируешь? Ведь это самый очевидный вариант. — Что? — насмешливо спрашивает Ин Хо. — «Загнанных лошадей пристреливают?» Ты это имеешь в виду? — Да, наверное, да, — кивает Ки Хун. — Я бы всё сделал, чтобы не возвращаться туда. Сколько людей умерло, — он зажмуривается сильно-сильно. — И всё по моей вине. Я не хочу этого видеть. — А я тебя не убью, — бросает Ин Хо. — Давай лучше немножечко погуляем.       Ки Хун удивлённо смотрит на него. — Где? — Здесь вокруг очень красивые места. Я хочу показать тебе одно.

***

      Они выходят на поверхность, и Ки Хун кожей ощущает настоящее солнце, позволяя широкой улыбке появиться на своём лице. Небо нежно-голубое, ни единого облачка, и оно прекрасно. Ки Хун не видел неба всего несколько дней, а кажется, целую вечность... или он слишком долго торчал в том мотеле?       Они идут через густой лес, но Ин Хо словно знает там каждое дерево. Он шагает торопливо, не оглядываясь и не задевая ни одной ветки. Его сильная неутомимая фигура движется вперёд, и Ки Хун следует за ней, не отводя взгляда, словно моряк, наблюдающий за маяком и боящийся его упустить.       Лес отзывается на каждый шаг хрустом веток и шелестом листвы, над головой поют птицы, иногда перепрыгивая с дерева на дерево. Ки Хун дышит полной грудью, наслаждаясь свежим воздухом. Лёгкий ветер словно очищает его голову от всех мыслей, и он даже не замечает, как они останавливаются на вершине небольшой песчаной скалы. Перед их глазами простирается синее покрывало океана. — Стоит того, чтобы жить, не так ли? — в голосе Ин Хо слышится вопрос.       Ки Хун часто кивает, поражённый красотой пейзажа. — Иногда я забываю, что в мире есть красивые вещи, — отворачивает голову и удивлённо замечает, что Ин Хо смотрит на него. — Что дальше? Решили побаловать меня небольшой экскурсией перед казнью? А теперь наконец сбросите со скалы в воду? — Ну к чему это? — морщится Ин Хо и почему-то странно шевелит плечом, будто его начинает тревожить старая рана. — Я просто хотел поделиться с тобой одним из своих любимейших видов. — Что дальше? — настойчиво повторяет Ки Хун. — А теперь… — Ин Хо приближается к краю, вниз летят мелкие камушки и песок. — Давайте испробуем одну известную игру.       Услышав это слово, Ки Хун меняется в лице, словно его ударили со спины. Глаза темнеют, зрачки расширяются. — Что вы придумали? — Всё очень просто, — разводит руками Ин Хо. — Внизу спрятана лодка на экстренный случай. Я дам вам фору в десять секунд. Вы убегаете, а я догоняю. Не успеете… — Ин Хо вскинул руку, изображая пистолет, и словно бы прицелился в голову Ки Хуну. — Помните, что я очень хороший стрелок. — Вы позволите мне уйти? — с надеждой и сомнением в голосе уточняет Ки Хун. — Неужели меня плохо слышно? — иронично изумляется Ин Хо. — Я же сказал, это догонялки. И с чего вы взяли, Ки Хун, что они прекратятся, как только вы покинете остров?