Когаса Татара в один из своих дней

В доме повисла тишина. Пока Юка хлопотала по хозяйству, постелив скатерть и расставив посуду на столе, Когаса уныло смотрела в потолок в надежде, что её мучения скоро закончатся. Иногда, сидя на мягкой кровати, цукумогами проваливалась в полудрёмe, уносясь в дальние дали, будто она сейчас в целости и сохранности у себя в футоне, а всё, что с ней произошло, – это так, обыкновенный кошмар. Когаса, когда она не бродила по бесконечным просторам подсознания, делала только одно – недовольно косилась то на Юку, то на дверь, преградившую ей путь к свободе. Исполински высокая, она грузно стояла, скалой закрывая вход в дом. Хлипкие деревенские сёдзи в сравнение с ней и близко не шли. Молчаливо возвышаясь над комнатой, дверь-оракул, казалось, пристально смотрит за ней, отмеряя каждое движение – только бы она не сорвалась и не убежала. – Что-то на уме? Цукумогами вздрогнула. Голос Юки мигом вырвал её из раздумий. Хозяйка незаметно для Когасы закончила дела и уже собралась на улицу. Она зашнуровала ботинки и лишь ожидала реакции гостьи, постукивая ногой по дощатому полу. – Да так, ничего особенного. Не обращайте внимания. – Когаса вскочила с кровати, отряхнулась и встала, как ни в чем не бывало. – Ладно, как знаешь, – как бы невзначай Юка развела руками, слегка ухмыльнувшись, – Если что, то чай уже на столе. Уже скоро мы будем приступать к празднованию, – она грациозно развернулась, схватила ручку двери и, перед тем как выйти, неожиданно выглянула из-за плеча. – Ты только никуда не уходи, я скоро вернусь. Дверь захлопнулась, а Когаса продолжала стоять как вкопанная. Она судорожно, выпучив разноцветные глаза, переводила взгляд от одного окна к другому, пыталась высмотреть, следит ли за ней Юка или нет. Однако сколько бы цукумогами ни вглядывалась в окутанные туманом подсолнухи, ёкай растворилась в нем, как только вышла на улицу. Прошла минута. Две. Её силуэт так и не промелькнул ни в одном из окон. Всё тот же унылый серый пейзаж. Когаса позволила себе на цыпочках перебраться поближе к двери, за которой её уже ожидала недосягаемая свобода. Конечно, до неё надо было лететь и лететь через бесконечные ряды подсолнухов, что наверняка заметит Юка и, может быть, бросится в погоню. Но это того стоило. Больше никаких нотаций и испытаний веры. Вечное занудство Бьякурен и Ичирин, великое множество окурков Дзёон, всеобъемлющая жадность Рейму – ничего не раздражало Когасу так, как сейчас эта странная, душащая её опека Юки вперемешку с постоянным страхом быть превращенной в кровавую кашу из одежды и костей. Всё будет как раньше: она придёт в храм, перездоровается со всеми, сядет на стульчик около наковальни и начнёт работать ради того, для чего и предназначена – приносить пользу людям и ёкаям. Осталось лишь переступить порог, и кошмар кончится. Дверь со скрипом открылась. Привычный вид – то же самое поле, те же самые подсолнухи, та же самая не вымощенная тропинка. Судьба продолжала предоставлять неприятные сюрпризы: в и без того холодную комнату рванул ледяной ветер, чуть не сбив Когасу с ног. Он злобно раскачивал цветы, будто бы это не Солнечный сад, а самая настоящая река Сандзу. Туман стал гуще и неприветливей, чем раньше, когда она испуганно неслась сюда, а теперь собиралась бежать со всех ног. Или стоило повременить с уходом? Цукумогами обернулась: на столе потихоньку стыл чай, сделанный исключительно для неё одним из сильнейших ёкаев, Юкой Кадзами. Её расположение имеют лишь избранные. Не значит ли это, что она, одинокий потерявшийся зонтик, тоже избранная? Или у хозяйки просто есть проблема, которую без её помощи не решить. Ведь, если кого-то приглашают – значит – это кому-нибудь нужно. Значит – кто-то хочет, чтобы они были. Когаса с трудом закрыла дверь. Она была готова сесть прямо на пороге, прямо как собака, потерявшая хозяина, и ждать указаний. Но кто их даст, если никого рядом и близко нет? Обычно ей не требовались чьи-то команды, но теперь, когда она зажата в хозяйских объятиях, как в тисках, Когасе хотелось услышать совет любого толка. – Стоило поговорить с Бьякурен по этому поводу, и только потом переться сюда в одиночку, – раздраженно простонала Когаса, не зная, на кого она больше злится: на себя или на Юку. Вскоре уличный холод вновь дал о себе знать – ветер с новой силой ударил по ставням, чуть не выбив одно из окон. Цукумогами вздрогнула и, осмотревшись, прошипела: «Похоже на то, что даже природа хочет испортить мне настроение. Только этого не хватает!» Растерянная и взъерошенная, Когаса поковыляла к столу, на котором Юка уже давно всё расставила. Коробочка с саке, рядом с которой лежал футляр из белого дерева, а напротив стояла её чашка с чаем. Но главным украшением стола было сборище неизвестных ей сине-фиолетовых цветочков в двух соединенных глиняных горшках. Несмотря на их милый и беззащитный вид – их головки-колокольчики были совсем миниатюрными, даже меньше, чем c ноготок – Когасе они показались крайне неприятными. От них веяло холодом, от которого и так было невпроворот. Полумрак, ветер, бьющий прямо через окно, мертвецки белые стены, потушенная лампа – всё уже так себе. Зачем усугублять? Цукумогами опустилась на старый скрипучий стул, освободила место на столе, пальцем отодвинув чашку куда подальше, будто это гнилая рыба, и облокотилась на него, продолжая рассматривать ненавистные ей цветы. Каракаса сверлила их взглядом, как если бы именно они притащили её в это миром забытое место. А сине-фиолетовые колокольчики чинно качались на ветру, не зная невзгод и трагедий – ведь за ними здесь ухаживали, да не абы кто, а самый настоящий мастер своего дела! Они – глухая и непонимающая стена. Сыпать ей угрозами и оправданиями – только себя унижать. «Какая же я размазня – ною без причины. Цветы-то в чём виноваты? В том, что я на свою голову сюда пришла? – по щекам Когасы уже готовились потечь детские прозрачные слёзы, – Сама же всё устроила…» Дверь со скрипом отворилась – цукумогами резко вздрогнула и, не успев привести себя в порядок – влажные покрасневшие глаза ясно давали понять, что у гостьи вот-вот и началась бы истерика – повернулась к звуку. – О, лобелиями любуешься? – Юка, явно польщенная вниманием к цветам, широко улыбнулась. В одной из рук она несла небольшой чемоданчик, а под мышкой она держала три крупных конверта, – Прекрасные цветы. Не нарцисс, конечно, но тоже ничего. Я хотела привнести побольше холодных оттенков и… – Юка неожиданно притихла. Румянец её щёк пропал так же быстро, как и появился, – Когаса, ты вся красная. Что-то стряслось в моё отсутствие? – Нет, нисколечко! У меня просто голова закружилась, – цукумогами отмахнулась от вопроса, натужно улыбнувшись, – Вскоре она пройдет. Такое у меня не в первый раз и не в последний. – М, вот как, – Юка украдкой посмотрела на гостью, расставляя принесённые из кладовой вещи и измеряя её с ног до головы, будто она – последний жулик. – Может, тогда приляжешь, пока не станет лучше? Мне спешить некуда, сама понимаешь. Я могу и накормить, и чаю принести, и компанию составить. Предложение Юки молнией ударило каракасу. Глаза забегали по всей комнате, скача от вещи к вещи – только бы не встретиться взглядом с хозяйкой луга: «Выкопала себе могилу! Бестолочь!» – Нет, спасибо. Я могу просто посидеть, – сказала Когаса, без конца теребя край скатерти. Больше ничего цукумогами произнести не смогла: слова застряли в горле костью. В ответ Юка лишь тяжело вздохнула и закатила глаза. – Когаса, – заговорила она монотонно. Ни капли злобы, ни капли ненависти. Только всеобъемлющее разочарование, – не лги мне. Я же вижу, что ты весь день как на иголках. – Юка оперлась на стол и заглянула цукумогами прямо в глаза, – Я понимаю, что ты лжешь мне не со зла. И я тебя прощаю. Но знай – я хочу, чтобы это было первый и последний раз, – её кроваво-красные глаза еле заметно блеснули, – Договорились? Каракаса, не издав ни звука, испуганно кивнула в ответ. – Прекрасно, – по-дружески хлопнув Когасу по плечу, Юка встала в полный рост. Глядя снизу вверх, можно было подумать, что она вот-вот и достанет головой до потолка, – И ещё. Если ты хочешь о чём-то поговорить, то я твой верный слушатель. Я не кусаюсь, хоть обо мне и говорят обратное. А сейчас… – она раскрыла чемодан, стоявший на тумбочке. Внутри него находился патефон, какие есть только в Кориндо, – Тебе нравится Тёдзюгигаку? Цукумогами оторвала взгляд от стола и с опаской взглянула на Юку. – Вы про группу Кёко и Мистии? – Про кого же ещё? – Ну, у них неплохая музыка. Но я не любитель, – Когаса сложила руки на груди. – Их первые работы были чересчур наивными на мой взгляд. – Юка вздохнула, положив конверты рядом с проигрывателем, и прошлась по комнате, – Но когда вышли «Песни зверя и птицы», мне кажется, что они нашли свою творческую нишу. Сборник имеет прекрасный звук, который показывает невероятное мастерство дуэта. Тёдзюгигаку часто сравнивают с ансамблем Примзривер, однако их песни более злободневны и агрессивны, чем у сестер. И именно это выделяет группу на фоне остальных. Юка зашла Когасе за спину и стала копошиться в шкафчиках кухонного стола. Вскоре раздался резкий металлический звон, который принадлежал инструменту гораздо более острому, чем палочки или половник. Сомнений нет, она взяла нож. Цукумогами вздрогнула и тихонько повернулась, стараясь не привлекать ещё больше внимания, которого и так было безмерно много. Юка стояла к ней спиной, тщательно вытирая и периодически в него всматриваясь. Раздался негромкий щелчок, и ёкай засунула странную вещицу в нагрудный карман жилетки. Сердце ёкнуло у Когасы, ко лбу подступил холодный пот – дело принимало слишком неприятный оборот, чтобы сидеть, сложа руки. Она уже хотела сорваться с места, схватить свой баклажановый зонтик и броситься, куда глаза глядят, позабыв про работу, чай и Солнечный луг, как вдруг Юка мимоходом взглянула на неё, случайно встав между ней и дверью. Цукумогами в ответ лишь неуклюже поёрзала на стуле, сделав вид, что ей неудобно. – Несколько лет назад Тёдзюгигаку выпустили «Во весь голос!!!», их самую известную работу, – Юка острым ногтём мигом открыла один из конвертов. Внутри был большущий виниловый диск c фотографией Кёко Касодани по центру. Она держала микрофон, что-то яростно крича; взгляд направлен прямо на слушателя. Сзади было видно Мистию с гитарой. Ёкай вставила диск в проигрыватель, без труда раскрутила ручку, которая, казалось, вот-вот отвалится от напора. Сразу заиграла агрессивная гитарная мелодия, затем в песню включились барабаны и клавишные, – Взять одноименную песню, например. Я считаю её неоспоримым шедевром. Мелодия здесь настолько хороша, что многие даже и не задумываются над словами. И зря, ведь она не только о стремлении быть самим собой. Это, к тому же, крик души, заявление группы о себе, – Юка, напевая про себя навязчивый мотив, снова ушла в сторону кухни, оставив каракасу наедине с музыкой. «Это какая-то несуразица. Бред! Я уже совсем не понимаю, что от меня хотят, – Когаса устало закрыла лицо руками, краем глаза поглядывая на Юку, которая в это время хозяйничала на подоконнике. Появилось необычайное желание если и не уйти, то забыться – уж точно. Из алкоголя был только подаренный ею же саке, однако от мысли его выпить к горлу подступила тошнота – спасибо тренировкам от Бьякурен, посещение которых – обязанность каждого, живущего в храме. Хотя оставалось ещё кое-что: подброшенная Дзёон сигарета. Когаса спешно выложила её из кармана, – Теперь, видимо, у меня тоже есть причина закурить». Однако спичек нигде не было. Единственная, кто мог знать, где они находятся – Юка. Без неё зажечь сигарету будет невозможно. – Госпожа Кадзами? – тихо позвала она, почти переходя на шёпот. – Слушаю тебя, Когаса. Что-то нужно? – Юка из-за плеча взглянула на гостью, не отрываясь от дел. – Как бы сказать, – цукумогами не могла отказаться от мысли, что совершает огромную ошибку, – Понимаете ли…у Вас есть спички? Юка замерла. Отложив подальше острейший нож, чьё лезвие лениво поблескивало от редких солнечных лучей, она медленно, как по сценарию, повернулась к каракасе. – А зачем тебе они? – Юка настороженно подняла бровь. – Да так, – Когаса отвернулась к окну, не способная выдержать сверлящий её взгляд. На улице, где-то далеко, неугомонно свистел ветер, – покурить захотелось… – Эх, Когаса, – сказала хозяйка после недолгого молчания, легкой поступью подойдя к собеседнице, – бросай ты это дело. В этом нет ничего хорошего. – Разве курение вредит ёкаям? – озираясь, осторожно спросила цукумогами, – Мы же не подвержены людским болезням, насколько я знаю… – Понимаешь ли, неважно, вредит ли оно нам или нет, – Ёкай начала мягко поглаживать Когасу по голове, как кошку, отчего та засмущалась, раскраснелась, – Главное – как оно влияет на нас как на личностей. Ведь курение это, в первую очередь, привычка. А пристраститься можно и к самым безвредным вещам. Однако, когда ты от чего-то зависишь, то же курение, например, ты становишься слабым. Ты теряешь самостоятельность, способность жить без этой привычки. И я думаю, что ты не должна быть слабой. Насколько долго ты куришь? – Вот только хотела начать… – Юка гладила аккуратно, без нажима – её руки были словно бархат, не сухие и не жесткие, как можно было предполагать, учитывая, что она регулярно работает в поле. – Ну и не надо, – хозяйка взяла у цукумогами сигарету и бросила её в угли хибати, – Лучше посмотри-ка сюда. Когаса повернулась на звук, однако вместо Юки увидела себя в карманном зеркальце с ручкой. Вид у неё был удручающий: бледно-красное измождённое лицо с небольшими кругами под глазами, тонкие посеревшие губы. Отсутствовал даже намёк на малейший огонёк в разноцветных глазах. Единственное, что преображало это неприятное зрелище, – ромашка с длинными белыми лепестками и яркой желтой серединкой, лежащая между её бирюзовыми локонами. Однако Когаса в зеркале не была похожа на себя обычную, розовощекую и всегда готовую помочь. Она казалась ненастоящей, вычурно искусственной, как печальная кукла. Только один раз за всю жизнь цукумогами выглядела так же, как и сейчас. Первое время после того, как ей запретили ходить на кладбище, она была жутко подавлена. Её лишили любимого дела, любимого места – теперь пугать людей бессмысленно. Её нигде больше не боялись. Кладбище для неё было чем-то особенным; среди сотен заросших могил и Ёшики, мирно бродящей неподалеку, её громогласное «Бу!» и последующие за ним визги и крики посетителей могли насытить её на дни вперед. Неподдельное удовольствие наполняло её с головой, и в первую неделю после запрета она могла отдать всё за возможность вновь переступить порог кладбища и затаиться за невзрачной каменной могилой среди опавшей листвы и хиганбан. За это время Когаса сильно исхудала – она стала похожа на ходячий, обтянутый кожей скелет. Сказывалось и отсутствие аппетита, и неспособность кого-либо напугать вне кладбища – уже каждый житель деревни слышал о ‘той самой девочке с зонтиком’. Её никто больше не боялся. Всю сознательную жизнь она пугала людей, а теперь ей ничего не оставалось, кроме как бросить это дело, потеряв предназначение, присущее каждому цукумогами. Но раз она смогла вырваться из пут предначертанного, проложила путь, который она выбрала сама, то и это испытание она переживёт. Так думала Когаса, разглядывая своё отражение во всех деталях. – Очень мило, спасибо, – она улыбнулась, спрятав пару локонов за ухо. – Вот и славно. Ладно, приступим к насущному, – Юка села напротив неё, закинув ногу на ногу, – к твоей работе. Ёкай открыла лежавший на столе белый футляр и достала из него сломанные тёмные круглые очки в тонкой металлической оправе. По левой линзе диаметром шла трещина, а часть стекла отсутствовала. Правая же только поцарапалась. Одна из дужек откололась. Тот, кто разбил очки, неплохо постарался, хоть и не завершил начатое. – Ну и ну, – каракаса слегка сморщилась при виде предстоящей ‘работы’, – плохо дело. Даже не знаю, смогу ли я починить это. – Сможешь, не беспокойся. Если захочешь, сделаешь очки с нуля. А эти побудут образцом. И не бойся, я обязательно заплачу, – Юка провела пальцем по изогнутой оправе, – Они хорошо послужили мне летом – великолепно защищают от солнца во время работы. Точнее, защищали, пока какая-то мерзость их не сломала, – на её лице ярко выступило отвращение, будто виновник стоит прямо перед ней, – скорее всего, это сделали феи. Вообще, давно я их не видела – обычно они целыми днями резвятся на лугу. А ты общаешься с ними? – Пару раз пересекалась. Только и всего, – Когаса пододвинула стоящую поодаль чашку к себе. Было бы неуважительно оставлять её на краю стола, особенно здесь и сейчас. – Повезло. Хотя, тебе детей в жизни и так хватает. Шумные, неугомонные, иногда невоспитанные – но что с них взять! – Юка наигранно пожала плечами, – А феи – это самые настоящие дети-переростки. Наглые до ужаса, особенно одна, в синем платьице. Если людей можно чему-то научить, то их – никогда. Но, как и любые другие дети, они очень милы – этого у них не отнять. Когда они делают какую-то пакость – у меня даже злиться не получается. Вот как! Мерзкий холодок пробежал по спине цукумогами. Каким-то образом Юка узнала, что она работает няней. Не сказать, что это тайна, но нередко находятся жители, которым не нравится, что воспитатель людских детей – ёкай с противоречивым прошлым. Вдруг она вызовет ребенка на даммаку-дуэль и покалечит его! Или вовсе съест! Благо, Кейне и Рейму давили зачатки недовольства ещё в зародыше. Однако ради безопасности они решили свести упоминания Когасы как няни к минимуму. Им не хотелось, чтобы какой-то деревенщина решил поиграть в героя справедливости ценой жизни цукумогами. – Не думала, что Вы знаете о моей второй работе, – с прищуром Когаса посмотрела в глаза хозяйке. В ответ та лишь чинно улыбнулась, немного склонив голову на бок. – О работе няней? Разумеется, знаю – не буду же я приглашать кого попало. Как мне доверять тому, о ком я ничегошеньки не слышала? – И оправдываю ли я Ваше доверие? – с неприкрытым интересом спросила каракаса. Юка слегка опешила от вопроса – она не ожидала, что Когаса будет допытываться у неё ответов, – однако быстро взяла себя в руки. – Пока что – да, – сохраняя теплую материнскую улыбку, сказала хозяйка, – Безусловно, есть огрехи, никто не идеален. Но ты – прекрасный слушатель, а этого мне только и надо. Другие бы давно бросили это дело. – Приятно слышать, – Когаса пыталась выглядеть серьёзно, но легкий румянец на щеках выдавал её с головой. Похвала Юки дорого стоит, даже если это обыкновенная лесть. Хотя кое-что странное, неестественное было в её словах, – Однако я не могу понять, почему Вы думаете, что Ваше мнение никому не нужно. Вы как-никак авторитет, одна из сильнейших в Генсокё. Я уверена, многие хотели бы познакомиться с Вами поближе. Юка, нахмурившись, подперла голову рукой и безынтересно окинула каракасу взглядом. В нём не было злобы или возмущения, лишь непонятная для Когасы усталость. – Да, я сильнейшая, это глупо отрицать. Но за всё надо платить, – она помрачнела, лицо её скривилось в горькой усмешке, – Скажи мне: как ко мне относятся люди? – Они боятся Вас… – после недолгого молчания ответила цукумогами. Трепет вновь накрыл её волной. Уже было не понять, тешит ли Юка таким образом своё самолюбие, недовольна ли она её любознательностью или просто хочет что-то донести. – Именно, – Юка печально повернулась к окну, – Людской страх – главный источник могущества ёкаев. Кому как ни тебе это знать. Чем больше тебя боятся – тем ты сильнее. И наоборот. Только страх, каким бы важным он для нас ни был, вреден. Он отдаляет, отрезает от остального мира не только того, кто боится, но и того, кого боятся. Он делает слабым. Я привыкла жить обособленно от остальных – могу просуществовать так ещё не одну сотню лет, поддерживая свой статус и репутацию. Но иногда очень хочется избавиться от них, стряхнуть, как землю, ведь часто они только мешают жить. Ты сказала, что многие были бы рады со мной познакомиться. Чушь. Им не интересна я как личность, а лишь как монумент или, зная мою силу, как инструмент. Такие отношения – кукольные, ненастоящие. И если кто-то захочет меня использовать, то ему не будет пощады. Да и будет ли кто-то соваться в логово зверя? Только тот, кому жизнь не дорога. Хотя тут я тебе признательна, Когаса, далеко не каждый пойдёт мне навстречу, – ёкай бросила на каракасу беглый, но, тем не менее, полный добродушия взгляд. Слова удивили Когасу: раньше чувства Юки казались ей чем-то крайне отдалённым, непонятным, как на них ни посмотри. Она обладает невероятной силой, имеет в распоряжении огромнейший цветочный сад, может жить в своё удовольствие, не зная укора со стороны окружающих. Её по-настоящему боятся, а к мнению прислушиваются, каким бы оно ни было. Глядя на сильных мира сего, Когасе часто не верилось, что они такие же, как и все остальные, со своими проблемами и тараканами в голове – ведь с ними нельзя не считаться, а значит их что-то отличает от других. Не может же Рейму, например, расстраиваться после ссоры с Марисой – ей Генсокё спасть надо! А если сейчас откроется ещё один мавзолей с древними, словно грязь, отшельниками? А если с реки вновь повалят духи из-за того, что кто-то заснул на работе? Но, походу, не всё так просто, как зачастую хочется думать. – Бросьте, не такое уж это и большое дело. Я всегда к Вашим услугам, – Когаса в смущении почесала затылок, – Если Вам что-то нужно или захочется пообщаться, Вы знаете кого звать. – Пренепременно. Мирное, чинное, какое бывает только в полдень, молчание опустилось на Солнечный луг. Даже бесноватый ветер, кажется, наконец улёгся, лишь изредка посвистывая между подсолнухами, переставшими напоминать мутную кашу. Каждый лепесток пожелтел, вытянулся, словно хотел дотянуться до первых лучиков солнца, уже пробившихся сквозь когда-то непроглядный туман. Вот, рядом с окном, пролетел непонятный жучок. Он присел на посиневший куст лобелии, походил туда-сюда, поскрёб лапками, вдохнул аромат цветов, да и двинулся восвояси. Его ждут дела – жизнь продолжается, а она не терпит опоздавших. – Получается… – Когаса, развеяв тишину, в небольшой растерянности подняла давно остывшую чашку с чаем, – За знакомство? – За знакомство.