Снег

Wormwood — absence

So I alone, now left disconsolate,

Mourn to myself the absence of my Love;

And, wandering here and there all desolate,

Seek with my plains to match that mournful dove.

Edmund Spencer

      — Ветер усиливается, нам пора идти.       — Идти? Куда?       — Домой, куда же ещё? Мы пойдём домой.       Виктор обхватил девушку за плечи, но та не двинулась с места. Она смотрела на небо; на то, как крупные снежинки, медленно кружа на морозном ветру, опускались ей на ладони; на то, как птицы, чьи голоса доносились до них лишь далёким эхом, крохотными точками улетали за горизонт; на то, как тучи, предвестники страшной бури, сгущались у них над головами.       — Я не могу уйти, — прошептала она.       — Что ты говоришь? Почему не можешь?       В ответ девушка лишь опустила глаза, и, казалось, о чём- то задумалась.       — Ты помнишь, как мы познакомились?       — Я… Да… помню. Это было здесь. Да, пять лет назад на этой самой набережной. Ветер растрепал тебе волосы, унёс шарфик, ты была так растеряна. А я просто наблюдал. Мне бы никогда не хватило смелости заговорить с тобой. Но ты сама подошла и попросила о помощи.       — Да, сама… А теперь я прошу о другом — отпусти меня.       И девушка бросилась вперёд, бросилась в снежную бурю. Она бежала, не оглядываясь, не дожидаясь и только изредка выкрикивая:       — Уходи!       Но Виктор бежал за ней; бежал вслед за фигурой в привычном синем пуховике, вслед за её ускользающим призраком, но всё никак не мог его догнать. Хлопья снега летели ему в лицо, прилипали к коже, обжигая холодными прикосновениями, а он всё выкрикивал её имя, умолял остановится, но в ответ ему слышалось лишь отчаянное «Уходи» да протяжный тоскливый стон, что, эхом разливаясь по мостовой, вёл Виктора куда-то в одному чёрту известном направлении. Вдали виднелась её фигура, но снег, будто мутное стекло, не позволял разобрать дорогу. Всё этот снег. Казалось, они бежали вечно — без цели, без смысла.       «Зачем я здесь?»       «Кто эта девушка?»       Эта мысль не давала ему покоя. Словно невидимой нитью, крепко стянувшей его запястье, Виктора тянуло по её следу, но что могло быть причиной их неразрывной связи, он не знал.       Он не мог вспомнить.       Её место занимала пустота. Эта чёрная дыра уже давно поселилась в его душе, и сейчас она требовала лишь одного — вернуть её.       «Я пришёл сюда за ней».       Но Виктор вдруг понял — Она водит его по кругу; всё те же деревья, те же скамейки, тот же одинокий фонарь, чей слабый свет, едва пробиваясь сквозь снежную пелену, всё так же ритмично пульсировал, но главное — всё те же следы; их оставил именно он, в том не было сомнений. «Это невозможно…» — прошептал Виктор, хватаясь за голову в отчаянной попытке проснуться. Что же это, если не самое настоящее сумасшествие? Только сон. Он тяжело дышал, лихорадочно оглядывался по сторонам, словно заведённый, но видел вокруг только снег. Всё тело сковал нестерпимый холод. Где-то далеко раздалась сирена. Чьи-то неразборчивые голоса. Нужно выбираться.       Но как же девушка? Виктор осознавал её реальность так же отчётливо, как и реальность собственного тела, реальность промозглого ветра, реальность этого снега. Он должен забрать её домой.       «Но кто Она?»       «Кто-то, кого я не хочу забывать».       Он не мог вспомнить.       — Я здесь! — вдруг раздалось где-то совсем рядом. Она шептала ему, и шёпот этот, подхваченный ледяными порывами ветра, разносился далеко за пределы его снежной западни. Девушка давно скрылась из виду, но голос, звучащий будто под самой кожей, говорил о её присутствии.       — Где ты?! — прокричал Виктор, а в ответ снова этот безутешный плач, но вот секунда — и он исчез, оставив за собой лишь терпкое послевкусие тревоги на языке.       — Вспомни.       «Где Она?»       Секунда — и всё вокруг стихло.       «Как её найти?»       Ещё секунда — казалось, это был всего лишь сон; ни девушки, ни её скорбного плача, ни жизни за пределами этих белых стен больше не существовало. Одна лишь тишина, засевшая где-то глубоко в эпицентре метели; там, где скрылась призрачная фигура. Он бежал за ней. За запахом горькой полыни, что помогал ему спать по ночам — только так он мог чувствовать её.       — Где ты?!       — Я здесь.       — Нам нужно идти, выйди ко мне!       — Зачем ты это сделал?       Виктор ощутил на себе её взгляд, горячий, как раскалённое стекло, и посмотрел вниз — он сделал что-то непоправимое. Кожу на запястьях разрывало множество беспорядочных ран, тонкими струйками из которых била кровь, но никакой боли он не чувствовал. Руки затряслись. «Невыносимо холодно».       — Я не понимаю… Я ничего…       — Ты знаешь, что ты сделал! Ты просто глупец! Я не просила тебя идти за мной!       — Но я…       — Зачем?! Зачем ты сделал это?!       — Я…       — Почему не оставил всё в прошлом?! Почему не отпустил меня?!       И вдруг всё стало ясно: ясно, как самый погожий день, как июльское небо, ясно, как её голубые глаза, что теперь так отчетливо ему вспомнились, и он прошептал:       — Я люблю тебя…       А в ответ услышал лишь тихий вздох.       — Зачем же ты увязался…       — Я не мог остаться один…       Голос смолк, но Виктор чувствовал — Она всё ещё здесь, смотрит на него, осуждает и сокрушается, боится… и любит. «Кто же Она? Та, кого я люблю».       — Ты помнишь ту ночь?       — Какую ночь?       — Когда мы узнали.       — Ребёнок… Ты была беременна… Мы были так счастливы… Почему я… не могу вспомнить?!       — Уходи, пока ещё не поздно! Уходи! Уходи…       И она исчезла — нить, связывающая их, стала тоньше самого тонкого шёлка. Виктор медленно отправился вперёд; в груди всё ещё теплилась надежда, но с каждой минутой она угасала как свеча на ветру. Он шёл, пока краем глаза не заметил тёмную фигуру. Неужели Она? Нет.       Мужчина в чёрном пальто сидел на скамейке. Словно деревянная кукла, его тело было неподвижно. Казалось, он совсем не замечал непогоды. Виктор подошёл ближе.       — Извините, вы не видели здесь девушку? Коротким движение незнакомец пригласил его сесть рядом.       — Конечно, видел, — ответил он, даже не взглянув на него. Мужчина смотрел на снег. — Она всегда здесь. Я часто слышу её плач, но нам никак не удаётся встретиться.       — Вы её знаете?       — А как же не знать. Я и тебя знаю. Не должен ты быть здесь. Рано ещё. Уходить тебе нужно…       Незнакомец тяжело выдохнул и глянул ему прямо в глаза, и что-то знакомое, почти родное промелькнуло в том взгляде. Он будто знал его всю свою жизнь. Он верил ему.       — Почему я здесь? Откуда этот снег?       — А ты не помнишь? Часто здесь так бывает. Забываешь зачем пришёл, а потом плутаешь, выйти никак не можешь. Но снег то этот — твоих рук дела. Жил, как в тумане, не замечал ничего вокруг, вот и после смерти он тебя преследует.       — Я… умер?..       Мужчина лишь покачал головой и продолжил уже серьёзнее, настойчивее:       — И её этот снег преследует. Из-за тебя. Неспокойно ей. Знает, что ты за нею хочешь, а потому путает, не даёт к ней дорогу найти. Жить тебе нужно, а не за мертвецами бегать. Жить, понимаешь?       — Я должен найти её. Должен забрать домой. Я должен… должен…       — Так и будет она в этом снегу плутать, если не отпустишь её. Другой у неё дом теперь.       Мужчина неспешно встал и уже через несколько мгновений скрылся в густом снегопаде. Его последние слова ещё долго стучали у Виктора в груди, словно тяжёлый колокольный звон. Правда, от которой он так и не смог убежать:       — Она уже давно мертва, а ты должен жить. Времени мало. Следуй за светом — только так сможешь найти выход.       Свет? О каком свете он говорил? Нет больше никакого света, нет жизни, нет… её. Там есть лишь её призрак, воспоминание на выцветшей плёнке фотокамеры. Цветок между страниц, что давно утратил свои краски. Последний аккорд давно спетой песни. И вдруг он вспомнил всё: больничная палата, тяжёлые роды, младенец, что не издал ни звука. Её лицо на поверхности могильного камня. Он не вернётся туда, где её нет. Виктор стоял один, а в руке он сжимал её хрупкую ладонь и сухую веточку полыни. Она должна отвести его домой. Сквозь бушующую метель, они пойдут руку об руку и будут идти, пока не найдут место, где смогут обрести вечный покой.