Лепестки в огне

      Ему была чужда сентиментальность. Следить за детьми — пустая трата энергии, так ещё и напарник бестолковый. Жить и никого не трогать: вот принцип аниматроника, привыкшего к темноте. Но этот же глупый простачок с невозможным теплом в голосе прошептал: — Это тебе. Надеюсь, что цветок понравится.       В первую очередь, Сандроп говорил громко, да так, чтобы его слышала везде и всюду. Этот доверительный шёпот не то чтобы растопил ледяную несуществующую душу лунатика, скорее он смог понять, что и лучик света похож чем-то... на него. Хотя выбор цветка его несколько удивил. Не розы, колючие такие и с роковой красотой. Не ромашки с дружеским посылом. Бледно-жёлтые нарциссы, слегка помятые в железных ладошках. Намёк на самовлюблённость тёмной стороны? Нет. Возможно, чудак не вкладывал так много смысла в эти глупые цветы.       Прикленная улыбочка не могла бы означать что-то иное.       Возможно, Мундроп просто увлёкся невозможным смыслом уважения. Не мог же солнышко признаться в скрытой любви? Аниматроник в ответ всегда-всегда качал мысленно головой. Дарить рисуночки с блёстками и игрушки самодельные — это одно, это же детская забава. Но такие цветочные посылы... даже мысленно он не мог назвать это мерзостью. Не выбрасывать же красивые цветы ради мыслей, из-за которых стал чертовым параноиком. Вот только теплота в голосе Сандропа с каждым разом напоминала что-то... иное. Как этот чудак качал головой. Как пытался сквозь страх темноты следить за детьми, вопреки программе. Как замолкал и не обнимал, если этого не хотел другой.       Уважение, личного пространства. Новая степень иного.       А что иное, если всё теперь в огне? Тёмный аниматроник истерически смеётся, сжимая оставшиеся цветы. Глупые нарциссы, давно завядшие. Нахальный приступ сентиментальности и вопроса без ответа. Солнца нет. Солнце сгорело.