Flavus Acaciae

Чонгук сидит на кровати всё в том же положении и берёт в руки телефон, начиная строчить слишком уж длинное сообщение, выплёскивая все свои чувства, как делал это всегда. Сначала всё изливал Тэхёну, а потом, когда он ушёл из жизни Чона, всё так же ему только иллюзорно. [ jk, 20:15 ] блять, Тэ… мне слишком давно не было так паршиво после нашей встречи я совсем ненадолго ощутил чувство счастья и эйфории потом всё затмилось виной… жизнь жестоко тычет меня носом в мои же ошибки но, знаешь, всё равно не могу перестать думать о том, как же я всё-таки скучал по тебе, и о том, что всё так же люблю боже, твои кудри… до сих пор не могу забыть их, потому что тебе так идёт! и почему, когда мы были в отношениях, мы не додумались сделать тебе завивку? я бы каждый день таял от ощущений своих пальцев в твоих кучерявых локонах а сегодня только пару секунд потрогал… и то, ты даже разрешения не давал а ещё, знаешь, я не видел твоих картин, но на секунду мне действительно стало грустно от того, что, вероятнее всего, я для тебя мало что значил хотя если ты не страдал, то это даже к лучшему я рад, ведь всегда хотел, чтобы тебе было хорошо Он бы написал ещё тысячу слов о своих впечатлениях. Расписал бы, как восхищён внешностью, голосом; немного пофилософствовал бы о неожиданных слезах и тяге вытирать их с лиц; пожурил бы за то, что тот похудел сильно, а ещё обязательно написал бы о том, как гордится им. Чонгук действительно гордится успехами Тэхёна. Искренне и незапятнанно. Без агрессивных мазков красной и чёрной красок на холсте. Без принижения себя и своей жизни. Просто так. От всех чувств его увядших цветов под рёбрами. Потому что Тэхён заслужил. Тэхён заслужил каждую счастливую частичку этого мира. Правда, цена такого успеха Чону, к сожалению, неизвестна.

***

Чонгук слишком долго просидел в ванной, чтобы уже справедливо можно было бы подумать о том, что что-то явно не так. Но нет. Он просто сидел, размякал в горячей воде, что под конец стала холодной. Стало отчего-то легче, а чистота тела сейчас чувствуется в бо́льшей степени. Не только физически, но и морально Чон будто бы стал чище. Будто бы обычная вода смыла прикосновения Чимина, который два года пытался пробраться в охраняемый сад под рёбрами, но у него это так и не получилось. Если честно, то он даже путь верный не нашёл. Даже глазком не сумел взглянуть. Слишком уж спутаны были дороги Чонгука. Или Чонгук сам путал эти дороги, лишь бы Пак никогда не посмел прикоснуться к самому сокровенному? И сейчас, если уж говорить прямо, парню даже не совестно от мысли, что он «использовал» Чимина. Либо настолько выдохся, либо принял суровую реальность своей одиозности. Тут уже не узнаешь наверняка, потому сейчас хочется только в мягкую и чистую постель, закутаться по самую макушку и привычно прижать к себе зайчика, наконец-то спокойно выдохнув. Интересный факт: несмотря на то, что Чимин и Чонгук съехались, у них раздельные комнаты. Конечно же, эта была инициатива Чона. Видите ли, ему так легче, и принимай меня, Чимин, такой, какой я есть. Ну, Пак и принял. Только вот Чимин любит спать с кем-то, обнимать, чувствовать тяжесть рядышком, поэтому приходил в комнату своего парня, пока тот спал, а потом наутро слышал недовольное бурчание Чонгука о том, чтобы тот больше так не делал. Чонгуку действительно было неприятно делить постель не с Тэхёном. Он настолько повязал себя со своей первой любовью, что расплети хоть на чуть-чуть эти верёвки на его теле, что ведут к Киму, — парень судорожно начнёт завязывать их обратно. Лишь бы не отнимали. Лишь бы дали разрешение хотя бы думать о нём. Все вокруг уже смело могут заявить, что одержим и зависим. Что не любовь, а неадекватная привязанность. Но разве обычная тоска по тому, кого не разлюбил, может быть чем-то ненормальным? Он ведь не режет себя, не доводит до белого каления. Просто мучается от желания вновь ощутить рядом. Осуждайте и кричите, но Чонгук просто любит. По-своему любит. А Чимин… Чимин, он… не ошибка. Нет. Ошибка не он, а выбор Чона на эмоциях. Выбор в тот период, когда нужда в тактильности и тёплых словах достигла своего апогея. Когда скучать стало невыносимо и пришлось топить все эти чувства в другом человеке. А потом привыкание и боязнь вновь остаться в холодном одиночестве. Поэтому-то и отказа не последовало. Человек — сосуд с палитрой эмоций и книгой решений на выбор. В нём и мозг, и сердце работают. Они редко налаживают контакт между собой, из-за чего человек становится сумбурным, глупым. В порыве чувств может совершать оплошности, но человек — это также список ошибок, который пополняется всю жизнь. Ты иногда перечитываешь его, стараешься запомнить, чтобы не почувствовать удар в виде граблей по лицу. Но и тут случаются промахи: забыл, недоглядел. Всё равно больно бьют. Но Чонгук в этом списке жирно выделил пометку о том, что никакие отношения, кроме как с Тэхёном, ему точно не будут нужны. Он такое, несомненно, больше не допустит. Парень выходит после третьего вопроса Чимина о том, живой ли он там вообще. Пак обезоруживающе провожает Чона взглядом, пока тот — в одних спальных штанах — плетётся в комнату, даже не высушив волосы. Он бы сейчас предложил помощь, но липкая обида и страх сделать хуже бьют по щекам, заставляя зайти в душ следом, на пару минут (или часов) забыть о существовании мира. [ jk, 21:58 ] всё хорошо да, я свободен в субботу во сколько и где встретимся? [ tae, 22:00 ] отлично тогда часов в двенадцать в парке чхонгечхон И Чонгук, кажется, проваливается в бездонную яму воспоминаний, где берёт своё начало именно этот парк, в котором Тэхён впервые поцеловал его. Неожиданно просыпается желание достать из коробки то самое, на которое парень не смел даже глазком посмотреть, иначе накрыло было его с лихвой. И он этому желанию следует. Из коробки, которую Чон хранит уже несколько лет, он вытаскивает разные подписанные контейнеры и несколько старых книг. Присаживается на пол, облокачиваясь на рядом стоящую кровать, и раскладывает подле себя всю ту ценность, что собирал восемь лет. Для начала берёт в руки один из контейнеров, подписанный названиями цветов, что там хранятся, и аккуратно открывает его, ставя на бёдра. Первое, что достаёт оттуда — белая засушенная гардения — первый цветок, что подарил ему Тэхён. Чонгук помнит, что в комплекте была ещё гербера, и он раскрывает одну из старых книг, на первой странице находя розовый бутон. Нежно берёт их в руки, грустно и печально улыбаясь. Гардения — тайная любовь. Гербера — флирт, улыбка и оптимизм. Такое сочетание очень хорошо описывало не только симпатию Кима к Чону, но и его характер в далёкие семнадцать лет — необузданный, яркий, эмфатический и амбициозный мальчик, дарящий шестнадцатилетнему Чонгуку много смеха и океан эмоций. Его игривость позволяла парню подарить белый клевер, магнолии и красные камелии, которые Чон находит на следующих страницах книги. Он даже сейчас слегка усмехается, вспоминая, как Тэхён вручил ему этот непонятный и взрывной букет. Тогда мальчик убивался по какой-то девчонке, а Киму было хоть бы хны. Он завалился домой к мрачному Чону и с огромной улыбкой, гнездом на голове и помятой одеждой, усыпанной травой и землёй, подарил бело-красный букетик, завязанный огненной ленточкой. Чонгук сейчас искренне улыбается, рассматривая три засушенных бутона, и шёпотом, как мантру, проговаривает слова Тэхёна, которые он говорил уже после того, как они стали изучать язык цветов: — Белый клевер — это уверенность. «Вряд ли ты найдёшь кого-то лучше, чем я», — а потом вспоминает то, что дополнил Ким: «Так было написано в книге, и я подумал, что это просто идеально!». Чон выпускает смешок, воспроизведя взбудораженное лицо парня и ту эмоциональность, с которой он это говорил, а потом продолжает, отложив клевер и взяв в руки красную камелию: — Красная камелия — огонь и пламя, — а далее снова в голове всплывает дополнение Тэхёна, который тот вычитал из книги: «Ты — самое сильное пламя в моём сердце!», — и это было так эмоционально, что мальчишка тогда схватил Чонгука за щёки и начал целовать весь периметр лица под громкий смех младшего. Чон прикусывает губу, сдерживая довольную улыбку, и откладывает камелию, рассматривая последний цветок из мини-букета: — Магнолия — настойчивость и упорство. Что-то по типу «Я — твоя судьба», — медленно и чуть ли не по буквам говорит парень, рассматривая белые засушенные лепестки.

— Знаешь, что хочет сказать этот цветок за своего дарителя? — хитро улыбается Ким, показывая пальцем в книгу на ту самую магнолию, о которой говорил ранее.

Чонгук мотает головой и поднимает голову с груди старшего, заглядывая своими большими глазками в бурлящий шоколад Тэхёна.

— «Я — твоя судьба», — аккуратно тычет указательным пальцем в лоб Чона, который морщит нос и посмеивается. — «Всё равно ты будешь моим».

На этом этапе Чонгук постепенно начинает ощущать нарастающий в тяжести камень в груди. Он всё сильнее давит на парня, но Чон упирается в него руками, не желая умирать. Губы терзаются сильнее, а в руки попадает другое растение — маргаритка. — «Я счастлив, когда счастлив ты», — произносит шёпотом и подносит цветок к носу, фантомно пытаясь ощутить его запах. В мыслях за прикрытыми веками проносится образ молодого Тэхёна, разукрашенного воображением Чонгука: там и виноградные лозы, обрамляющие тело, и светлячки, путающиеся в волосах, и приторный шоколад с зефиром в глазах. Открывает следующий контейнер. В глаза сразу бросаются две розы: красная и белая, скреплённые зелёной ниточкой. Чонгук аккуратно берёт их и кладёт на ладошки. Это уже тот период отношений, когда парень достаточно хорошо изучил язык цветов. А сейчас это тот момент, когда во рту ощущается металлический вкус крови, а в глазах мутнеет.

— Хей, Чонгу, ты же понимаешь, что это значит? — улыбчиво говорит Тэхён, держа в руках букет из белых и красных роз. — «Ты для меня — весь мир».

Руки дрожат, когда слеза падает на пальцы, теряясь в изгибах фаланг. Соль не должна попасть на цветы, омрачая и очерняя их воду. От них должны идти флюиды того светлого и слишком чувственного прошлого, которое никак нельзя губить нынешней болью. Чонгук ещё долго сидит, рассматривая подаренные засушенные цветы, не в силах перестать улыбаться сквозь слёзы. Он сейчас не в этой комнате, не в этой квартире. Чон сейчас там, на ярко-зелёной поляне вместе с Тэхёном, мелодично смеющимся рядом с ним. Там пахнет свежестью и сильными чувствами, там этапы зарождения сада под рёбрами. Там настоящий он.

***

— Слушай, я вот тут нашёл работу, — тычет пальцем на карту в ноутбуке Чимин. — Буквально тридцать минут на автобусе. Ближе ничего не было, но хотя бы что-то. Что думаешь? — Может, не стоит? — хрипло говорит Чон, откидываясь на спинку дивана. — Почему? — Ну, всегда ведь нужно рассматривать несколько исходов событий, верно? — настраивает тему на нужный лад парень. — Если мы, к примеру, расстанемся, что ты будешь с этой работой делать? Там ведь меньше платят, да и не так интересно, как на твоей нынешней. Чимин округляет глаза и захлопывает ноутбук, разворачиваясь к Чонгуку, садясь в позу лотоса: — Ты что такое говоришь? Не всегда нужно думать так категорично. Считаешь, что мы можем когда-то расстаться? — Ну, всякое бывает, — безразлично пожимает плечам. — Я понял. То есть ты думаешь о расставании? — сам себе кивает парень, сжимая губы в тонкую полоску. Чонгук закатывает глаза, но слегка напрягается: — Нет же. Просто сказал, что нужно всё предусмотреть. — Всё, кроме расставания. Это не про нас. Чону хочется нервно рассмеяться от этого «нас». Нас никогда не было. Были только мы — то есть я и Тэхён. — Хорошо. Будь Чонгук чуточку смелее, то прямо сейчас разорвал бы всё. Но в руках у него нет оружия и щита. Он будто бы нагой стоит посреди апогея бури, не в силах сделать шаг и мотнуть головой. Былая вера и любовь к себе давно испарились, ведь преподаватель, что учил его этому, исписал ручку, перестал приходить в кабинет на урок, в котором один прилежный ученик всё ещё сидит и ждёт, держа наготове все принадлежности и заинтересованные глазки. Он уже не только Чимина не уважает, но и себя самого. А ведь Чонгуку только дай уверенности и сил — и парень будет готов свернуть горы. Но вот только уверенность и сила для него — поддержка и любовь одного кофейного мальчика с корицей в волосах и шоколадом в глазах. Кожа — мёд и дроблёный орех — проведи носом и собери весь душистый аромат. Руки — центр мира — возьми за кисть и приложи к любой части своего тела, как ощутишь себя в объятиях чего-то слишком тёплого и уютного. Весь из себя символичный, написанный рукой самого чуткого эстета. Или Чонгук просто слишком филигранный и эмфатический? — Так… что думаешь? — неуверенно интересуется Пак. — Ну, если не учитывать отрицательные моменты жизни, то очень даже ничего. — Отлично! — хлопает в ладоши парень. — Думаю, что на следующей неделе уволюсь со старой и устроюсь на новую работу. В голове сразу мелькает: «Ясно, значит нужно успеть набраться сил за два дня, чтобы порвать с ним». Да, всё-таки Чонгук боится сделать Чимину слишком больно. Хотя хуже уже не будет. — Я завтра иду гулять. Со своим… другом, — неуверенно говорит Чон, а потом дополняет: — Старым другом. — Так ты вчера виделся со своим старым другом? Почему сразу не сказал? — Был не в духе. — Всё прошло плохо? — Раз мы идём гулять, то нет, — неспокойно усмехается парень. И Чимин хотел бы спросить причину вчерашнего состояния Чонгука, но, как обычно, ответ он вряд ли получит. — Хорошо, — просто отвечает Пак. — Пиши или звони, если вдруг что. Я завтра ничем не занят. Хотя, может быть, с Юнги сгоняю по магазинам. Он же там ремонт затеял. — И почему он позвал тебя? — саркастично фыркает парень. Чимин возмущённо хмурит брови и дует губки, выдавая: — Я, вообще-то, у тебя тот ещё профи по делу интерьера, — и прикладывает ладонь к груди, гордо вскинув голову. Чонгук легко посмеивается, параллельно ощущая трепет и туже затянувшиеся верёвки на конечностях, что определённо предвещают одну из самых желанных встреч, которая уже рвётся вперёд, мечтая поскорее позволить парням увидеть друг друга вновь.

***

[ jk, 10:36 ] ух, я безумно волнуюсь интересно, ты тоже с трепетом в груди ждёшь этого? я хочу верить, что тоже ждёшь, потому что я заметил… хён, я заметил в твоих глазах, что небезразличен тебе не знаю, может, это моя больная фантазия, но хотелось бы верить, что ты тоже мечтал когда-нибудь увидеться вновь Чонгук откидывается на подушки, тяжело выдыхая. Чимин уже уехал к Юнги, поэтому в квартире спокойная и даже не давящая тишина, как это обычно бывает. Давит только внутри от волнения, но это ничего. Это можно пережить обычной отправкой сообщений на несуществующий контакт. В такие моменты фантазия разыгрывается просто неимоверно — с каждым сообщением в квартире всё больше и больше начинают появляться милые купидоны с кудрявыми волосами и маленькими крылышками, отправляя свои стрелы прямиком в чонгуков сад, пытаясь залечить увядшие цветы. Сердца-то нет, поэтому остаётся целиться только туда. В эйфории чувств может даже создаться иллюзия, что эти крылатые действительно исцеляют погибшие белые астры и такие же белые гиацинты, а ещё гаультерии и глоксинии. В саду много чего оживает в порыве фантазий Чонгука, где он снова там, в прошлом, цветёт и пахнет от океана любви, который преподнёс ему Тэхён. Время течёт слишком медленно. Часы тикают, врезаясь звуком в уши, прокручивая своими стрелками всё в голове. [ jk, 10:38 ] знаешь, что подумал… вот по какому принципу ты выбираешь «улицы из прошлого»? просто ты выбрал парк чхонгечхон и… ну, знаешь, я не могу вспомнить ни одну историю из твоей жизни, в которой этот парк мог бы иметь значение с другими людьми кроме меня, конечно же Чонгуку, правда, очень льстит мысль о том, что принцип выбора Тэхёна может состоять из их общих воспоминаний. Он не будет против, если там буду проскальзывать родители и друзья, но факт того, что для Кима Чон часть приятных и тёплых воспоминаний, заставляет этих чёртовых купидонов разрастаться до больших размеров, увеличивая концентрацию яда в стрелах. Обычно ведь как происходит: встречаешься с кем-то, расходитесь и вспоминать друг друга не хотите. Потому что либо больно, либо неприятно, либо совершенно безразлично стало. Чонгук решает быстро принять душ, не утруждая себя посиделками в ванне. Сушит волосы, смотря в зеркало: там и синяки под глазами ярко горят, и губы потрескавшиеся, и щёки впалые. Будто бы ему не двадцать три, а все тридцать пять. И как Тэхён при виде него не развернулся и не ушёл? Может быть, он и спросит когда-нибудь. А пока парень берёт косметичку Чимина, находя там консилер. Кожа у обоих бледная, только у Чонгука она нездоровая, а вот у Пака от природы такая. Это не имеет значения, поэтому Чон спокойно пытается сделать что-то с кожей при помощи косметического средства, нахмурив брови. Делает это так, будто бы от того, как хорошо он нанесёт консилер, зависит вся его жизнь. Потом решает не останавливаться. Помнится, как-то лет в шестнадцать-семнадцать Чонгук красился. Причина ясна как день, но кто бы мог подумать, что в двадцать три парень будет заниматься тем же, да ещё и для одного и того же объекта воздыхания. Жизнь над ним хорошо так смеётся, бросая в спину выкрики о том, что он — тот ещё дурачок, над которым невозможно перестать шутить. Губы теперь отдают нежно-розовым блеском, глаза подведены коричневым карандашом, немного подкрашены тенями. Чонгук смотрит на себя и удивляется тому, насколько может быть красивым. А потом вдруг вспоминает. Глаза… Тэхён в их вчерашнюю встречу смотрел так… так тепло и нежно… Даже несмотря на то, что он выглядел просто ужасно. Ещё и после истерики! Поэтому парень психует и смывает всё, оставляя даже синюшные следы под глазами, что делают взгляд безбожно усталым. Ким видел Чонгука любым, поэтому какой смысл производить впечатление? Боже, насмешил. С этими всеми попытками казаться тем, кем не являешься, время прошло слишком быстро. Чону уже по-хорошему пора выходить и ехать на всё том же пыльном автобусе, давя в себе бабочек и ломая им крылья только для того, чтобы не разволноваться сильнее. Из шкафа парень отрыл самое красивое, что надевалось только на всякие мероприятия. Свободная рубашка в синюю полоску и чёрные, слегка широкие джинсы не давали разглядеть потерю веса и мышц, которыми когда-то мог похвастаться Чон. Поверх — чёрная дутая куртка нараспашку, а угольные волосы в еле заметную укладку. Надо всё-таки хоть чуть-чуть исправить вчерашнее впечатление о себе. Чонгук запрыгивает в массивные белые кроссовки и бежит на остановку, сверяясь со временем. Когда транспорт подъезжает, он пулей залетает внутрь, оплачивает проезд и садится на заднее, мониторя чат с Тэхёном. Чисто по привычке, потому что парень знает, что Ким любит писать, когда он выйдет или когда уже будет на месте, а потом обязательно спросит, где сам Чон. И не прогадал, собственно. [ tae, 11:47 ] я только вышел прости, слегка опоздаю не думал, что в этой маленькой квартире возможно потерять кошелёк(( Чонгук, словно дурачок, лыбится телефону, ощущая давно забытое чувство спокойствия. Лёгкость внутри, подобно невесомому облаку — тает, плывёт, нежит своей пушистостью. Сейчас все проблемы будто бы по ветру развеялись, не оставляя после себя даже горького осадка. [ jk, 11:47] ахахах твоя неряшливость никуда не делась) буду ждать, давай быстрее Но это всё по-прежнему ощущается слишком волнительно. Чонгук даже не нагружает себя мыслями о том, во что это всё может вылиться, но цель у него только одна: больше никогда не отпустить Тэхёна. Вот только деталей он особо не обозначил, просто по наитию желает не распускать нити и не сжигать сад. Когда же Чонгук доезжает до парка, он забегает в цветочный, прося собрать ему букет из жёлтых акаций. Жёлтые цветы в крафтовой бумаге, снизу перевязанной белой маленькой ленточкой, покоятся в руках, и парень до потеющих ладошек переживает о том, что это перебор. Что Тэхён всё ещё помнит язык цветов, который они с большим рвением изучали, восхищаясь, а потом использовали на практике, даря в разные периоды жизни букеты, выражая свои чувства и мысли. Это частенько действовало получше слов, что расплывались в голове и комом застревали в горле, а робость и страх за неправильно выраженную мысль ювелирно зашивали рот, давая возможность только и сделать, что протянуть руки с растениями вкупе с тем, что на сердце и в душе. Чон заходит в парк и присаживается на первую лавочку, трясся ногой, оглядываясь по сторонам. Волнительно рассматривает небольшой букетик в руках, думая над тем, как сегодня будет выглядеть Тэхён. Интересно, как уложит свои кудри? Что наденет под свою бежевую куртку? За три года он ни капли не изменил своему стилю, предпочитая что-то удобное и утончённое в нежных тонах. Это успокаивает, ведь хоть что-то из прошлого осталось у Кима, всё-таки действительно страшно провести с человеком большую часть жизни, а после — расстаться, и спустя время не узнать. Хотя, если честно, Чонгук обязательно влюбился бы в новые стороны парня. Это уже заложено в нём. Заложено любить каждую частичку Тэхёна — старую, новую или только зарождающуюся — неважно. Телефон оповещает о новом уведомлении, и Чон чуть ли не вздрагивает, быстро запихивая руку в карман, чтобы поскорее узнать отправителя. Он разблокировывает смартфон, и со стороны сразу становится понятно, кто написал сообщение. Глаза — взрыв звёзд. Губы — искреннее счастье. [ tae, 12:19 ] я на месте ты где? [ jk, 12:19 ] чуть дальше входа на первой лавочке я сейчас пойду навстречу И убирает телефон в карман, подрываясь с места, ощущая резко нахлынувшее волнение, током бьющее в тело. Пальцы, что сжимают букет, слегка подрагивают; бабочки слишком яростно порхают крыльями, не жалея ни себя, ни парня, у которого сбивается дыхание при виде красивейшего силуэта: волосы россыпью кудрей торчат в разные стороны, следуя за любым движением Тэхёна; всё та же бежевая куртка нараспашку, под которой белый лёгкий свитер с небольшим вырезом, заправленный с небольшим выпуском в классические чёрные слаксы с тонким ремнём; на ногах — лакированные туфли со шнуровкой, а в руках — букет жёлтых акаций. Чонгук так и замирает, чуть ли не роняя свой презент. Настолько связаны и сшиты, что не только выращивают жёлтые акации в саду под рёбрами, но и первым делом дарят их, определённо вкладывая один и тот же смысл. Чон не верит так же, как и Тэхён, что поворачивает голову и видит прекрасного мальчика из прошлого, в руках которого точно такие же цветы. «Ты лучшее, что было в моей жизни. Мне жаль, что всё закончилось, но мне бы безумно хотелось вернуть тебя». И тут парни экстренно начинают листать страницы всех словарей и книг, пытаясь правильно понять намёк в виде преподнесённых цветов. Это то, о чём они думают? Это верный смысл? Они робко подходят друг к другу и смотрят точно в глаза: один видит бесконечный космос, второй — растопленный шоколад. Кажется, что обычной встрече придётся поменять свои планы. Теперь двоим парням придётся не просто прогуляться по местам прошлого, но и обмозговать, а лучше — обсудить. Поговорить. — Это… — неуверенно начинает Тэхён. Да… снова Тэхён. — Жёлтые акации…? — будто бы всё ещё не веря, говорит Чонгук, прожигая дыру в букете, что предназначен ему. Он прямо сейчас готов упасть в обморок от тысячи вопросов в голове. Неужели Тэхён… Неужели Тэхён действительно думал о них? Тоже страдал? Тоже убивался от желания встретиться? Тоже пытался поддерживать жизнь в саду? Жёлтые акации — цветы сожаления и признания своих ошибок. Настоящий пример платонической любви, которая визави сидит перед парнями, душистой вуалью окутывая с ног до головы. Она всегда преследовала их, пряталась за углами, подсматривала. Крепкими нитями повязана к двум дуракам, которые мучались и бегали от самих себя, чувствуя, как бережно выращенный сад под рёбрами вял и рассыпался. — Знаешь, в такой момент я слегка жалею, что научил тебя языку цветов, потому что мне жутко неловко, — пытается разбавить атмосферу Ким, смотря на парня, что пытается прийти в себя, хотя и он сам буквально еле держится на ногах. Ладно он — решил рискнуть и купить жёлтые акации, прекрасно понимая, что у Чона парень есть, у него уже давно другая жизнь. Но ему просто необходимо было показать, что было больно все эти годы. Что на роговице рассматривал образ, лелеял подаренное сердце, копался в земле, осушал моря, солью марая подушку. Что всю спонтанную любовь изливал на холсты, пытаясь хоть как-то зашить шрамы, нуждающиеся в чьей-то заботе. Подходящую кандидатуру не нашёл — да и не смог бы — поэтому через силу вставал перед холстом и брал краски, делая первые мазки, прислушиваясь к тому, как штормят воды и ломаются стебли цветов. В его холстах его слёзы и погибающее естество. В его холстах его вечная и безграничная любовь к Чонгуку. Все они были посвящены исключительно Чону, и только от того, что парень вкладывал всего себя в них, изливая душу, картины и привлекли внимание чувствительных и творческих людей, которые, возможно, видели в них себя. А в итоге, что получается? Каждый старался залечить раны, как мог? Один через другого человека, второй — через холсты. Всякий метод губителен для нуждающихся в друг друге и только в друг друге, но оба хотя бы пытались. Пытались и грели маленькую надежду, которая в результате показала себя. Показала парням то, что даже самое маленькое может разрастись до гигантских размеров и дать второй шанс. — Тэхён, пожалуйста, только не говори… — шепчет Чонгук, мотая головой, сдерживая слёзы. У них цветы говорят громче слов. Чонгук услышал их слишком громко. А Тэхён пугается. Да, всё-таки это был перебор. У Чона ведь Чимин, но зачем тогда и он купил акации? Или в них нет смысла? Или они просто так? Да, точно, прошлое в прошлом. — Боже, Чонгук, нет, прости. Не плачь, я их выкину, хорошо? Прости, я знал, что у тебя парень есть, но знаешь, мне пр… — Нет, нет, — судорожно прерывает его Чон, подходя впритык и беря в руки чужой букет, взамен отдавая свой. Цветы одинаковые, но собранные разными руками букеты совершенно отличны. Оба по-настоящему красивы. — Нет, Тэхён, — парень рассматривает букет, а потом поднимает взгляд с пеленой влаги на глазах. — Это ведь… это правда то, о чём я думаю? — Не пойми неправильно, я не кретин, пытающийся отобрать чужое, просто… — Не чужое, — вырывается само. Без раздумий. Ким слегка открывает рот, и в его взгляде проблескивают удивление и неверие. «Не чужое. Твоё. Всегда твоё». — То есть… — смущённо продолжает Чонгук, метая взгляд по изящным чертам лица. — Ты прав, но отчасти, так сказать. — Ты совсем меня запутал, — нервно посмеивается Ким. — Твой букет… он… — Да, — твердо. — Как бы странно это не звучало в силу нынешней ситуации, но — да.  Так быстро и по-глупому раскрыли себя, подарив друг другу цветы. Видимо, в прошлом они готовили друг друга именно для этого момента — чтобы быстро расставить все точки над и, не мучая себя.  Намучились уже. Извели. Обглодали до костей. Но тут важно помнить, что цветы сделали свой первый шаг, а дальше всё в их руках. Дальше — разговоры и открытие занавеса, показ неприятного, страшного и уродливого. Потому что их время вновь начало свой отсчёт, и они не смеют потерять друг друга снова. Сад под рёбрами не может увядать сильнее. 

***

Что такое сила? Это энергия внутри нас, что даёт толчок к определённым действиям. Она может разрастаться до гигантских размеров, в результате чего человек становится непобедимым, выстраивая вокруг себя непробиваемый барьер от кинжалов и стрел с ядом. Но всё это приходит со временем. Чонгук и Тэхён сильные. Сильные только потому, что справлялись, не сдались и не прислушались к голосу дьявола, сидящему на левом плече, который вторил, что пора бы расцвести самым изящным ликорисам, потому что так легче, потому что это позволит сделать из тебя самый что ни на есть изящный сад, позволив украсить снежное тело буйством цветов. Оба выстроили вокруг себя бетонные стены, не позволяя другим рассмотреть то, что внутри. Вот только эти преграды неожиданно превращаются в карточные только от того, что вновь повстречали человека, которому когда-то позволяли всё. Которому отдали всего себя и впустили в свою крепость. Вот и сидят сейчас в уютной для остальных кафешке. Но это только для остальных, потому что даже в таком лаконичном и спокойном помещении все они — хрупкое стекло, тронешь — разобьётся вдребезги. — И… что планируешь делать? — аккуратно спрашивает Тэхён, медленно помешивая персиковый чай. — А что в этой ситуации вообще можно сделать? Я, если честно, до сих пор не могу поверить, что вижу тебя перед собой, — уныло усмехается Чонгук, смотря на руки Кима, держащие ложку. — Верно… — Но, — вновь начинает Чон. — Ещё до встречи с тобой я хотел кое-что сделать, и… — Пошли завтра ко мне, — неожиданно прерывает Тэхён, врезаясь взглядом в парня. Чонгук удивляется и распахивает глаза, выдерживая стойкое выражение лица Кима, что внезапно стал серьёзным. Фантомно даже можно ощутить нотки стали и пороха в воздухе, будто бы войну собираются вести. Но на самом деле действительно собираются. Тэхён решил взять себя в руки, чтобы больше не позволить нитям на запястьях натянуться до предела. — Думаю, сегодня нам лучше всего будет просто спокойно погулять, а вечером, в одиночестве, всё обмозговать. — Да, тут ты прав, — с облегчением выдыхает Чонгук. — А почему завтра именно домой, а не прогуляться где-нибудь? — Ну, не знаю, может, мне и показалось, но я заметил, что тебе всё ещё некомфортно говорить о серьёзных вещах в общественном месте. — Тебе не показалось. — Всё такой же, — смягчённо выдыхает Ким и улыбается, любовно оглядывая слегка зажатого парнишку перед собой. — А почему именно к тебе домой? — Этот вопрос чисто для того, чтобы утешить гривуазную натуру Чонгука, что была припрятана исключительно для таких моментов. — Так, это… — Тэхён слегка теряется, — у тебя же парень… да и предложил я чисто по привычке… — По привычке? — игриво улыбается Чон. И Ким ухмыляется, понимая, что Чонгук резко словил после предложения парня нотку комфортности, и это очень прельщает, потому что такое случалось с Чоном раньше. У него сразу же поднималось настроение и шкала энергии, когда Тэхён предлагал провести время в уединение — в особенности в его квартире. Чонгук почему-то очень любил это, там он чувствовал себя на своём месте. Именно поэтому Тэхён решает идти на таран: — Именно, у меня всё ещё осталась привычка водить к себе домой одного единственного мальчика и кормить его до отвала, а потом обязательно нежить в кроватке, пока он будет вертеться и крутиться, ведя себя как милый маленький ребёнок. И это почему-то не вызывает грусти у Чона. Наверняка от того, что они завтра буквально идут в квартиру, где на пару недель остановился Тэхён, и всё, что он сказал, может быть правдой. Чонгук вспоминает только то, как маленький он упирался еде, а потом раззадоривал Кима в постели, строя из себя кокетливую лисичку и неприступную важную царицу. И именно поэтому Чонгук смеётся. Искренне и ярко за столь большой промежуток времени. У парня напротив него тоже непроизвольно появляется улыбка, подобно той, что бывает, когда смотрят на свой объект обожания в лучшем расположении духа. Так смотрят на тех, кем гордятся, кого хотят видеть только с улыбкой на лице, кого хотят видеть рядом с собой и кого хотят вечность любить. — Я просто был маленький, поэтому так себя вёл, — посмеивается Чонгук, пытаясь оправдать себя. — О, да ты особо не волнуйся, — театрально говорит Тэхён, отодвигая от себя чашку чая. — Я не жаловался никогда.  И даже несмотря на то, какое непонятное безумие эмоций они сейчас испытывают, светлое и тёплое прошлое у них всегда будет вызывать только улыбки.

***

— Чимин, у тебя совесть хоть какая-то есть? — ноет Юнги, неся своё тело на ватных ногах за Паком. — Мы и так полдня по магазинам проходили. И, на минуточку, нам ещё нужно заехать в другие! — Мин Юнги, ради бога, — вздыхает парень, схватив друга за руку. — Это будет грехом, если мы тут проедем и не зайдём пофоткаться. Быстрее, иначе на автобус опоздаем. — У тебя в Чондоне нет фотографий? — Солнце сегодня отличное. Да и я выгляжу просто супер. Юнги тяжело выдыхает, понимая, что всё это время он должен был молиться за Чонгука, который, вероятнее всего, терпел такое постоянно. — Почему мы не можем зайти в Чхонгечхон? Он ближе. Вот, пару шагов сделать! — возникает Мин, показывая рукой через дорогу на вход. — Туда мы зайдём вечером, потому что вечером там красивее. Парень округляет глаза и вовсю пялится на Пака. — Вечером? Ты нормальный? Вечером у нас даже сил стоять не будет! — Будет! — довольно улыбается Чимин, всё также держа за руку Юнги, переводя их через дорогу, когда загорается зелёный для пешеходов. Они идут по другой стороне от парка: один радостно что-то рассказывает, второй — плетётся за ним мрачнее тучи. Чимин тот человек, что высасывает из тебя все силы. Юнги это напоминает Чонгука и Тэхёна в детстве, поэтому повстречать вот такой вот экземпляр вновь — для него не в новинку. Правда, отвык слегка, но за несколько лет общения приспособиться можно. В прошлом у него таких было двое, а сейчас — один, поэтому стоит снова привести себя в форму и напастись энергией. Мин, плавая в своих мыслях, резко врезается в спину Пака, не понимая, что могло остановить этого неугомонного. — Юнги, это ведь… тот самый старый друг Чонгука? У Юнги резко падает сердце в пятки, когда из-за спины он смотрит на кафешку, за панорамным окном которого сидят Чонгук и Тэхён. — А, ну… — хрустит пальцами Мин, остолбеневши смотря на своих друзей. — Гуки, он… улыбается? — шепчет Чимин, чувствуя давящий ком в горле, неожиданно перекрывающий дыхание. Юнги панически мажет взглядом по лицу парня, беря его за руку в надежде увести. — Ну, конечно, он и тебе улыбается, и мне, разве нет? — Нет, нет, — мотает головой и глотает вязкую слюну, часто моргая. — Тут по-другому. Ты не видишь? А Юнги видит. Конечно видит то, чего сам не видел уже несколько лет. Чонгук улыбается так открыто и несдержанно, что сердце начинает болеть от того, что этот парнишка так долго не улыбался по-настоящему, а ведь ему так идёт. — Д-да, это его старый друг…. Чимин хмыкает и натягивает улыбку, всё понимая. Чон никогда не смотрел на него так. Чон никогда не дарил ему таких улыбок. Парня будто придавливает мир, превращая в горстку пепла. Он правда любил, даже несмотря на инертность Чонгука в сторону Пака. Чимину казалось, что он всегда такой, но, как оказалось, Чону просто нужен был правильный человек рядом. — Его, случаем, не Тэхён зовут? Юнги раскрыл глаза, а внутри будто бы всё вверх дном перевернулось. Неужели Чонгук рассказал о Киме? Неужели смог? — Откуда…? — Да так, — усмехается Пак, чувствуя себя слишком паршиво, чтобы дальше продолжать смотреть на парней за стеклом, которые, кажется, уже собираются уходить. Он, если честно, даже не знает, что чувствует. Тут и обида, и злость, и грусть. А ещё всё это смешивается в коктейль вместе с непониманием и чувством несправедливости. Почему Тэхён? Когда успел? Почему Чимин не слышал про него ни от Юнги, ни от самого Чонгука? А Юнги тоже испытывает бесчинство эмоций, но берёт Пака за запястье и отводит обратно на остановку. Сегодня, видимо, без фотографий. Мин, на самом деле, с самого начала был в не очень удобном положении. Так уж вышло, что Чон по мальчикам, поэтому закорешиться с его второй половинкой легче, нежели если бы она была девушкой. Парень быстро прикипел к лучезарному Тэхёну, становясь ему другом. Также и с Чимином. А в ситуации с расставанием с Кимом разрывался между двумя сторонами, травмируя своё сердце. Конечно же, выбрал Чонгука, потому что друг детства, но и с Тэхёном сроднился знатно. Ситуация повторяется. Нет, он правда будет рад, если друг вновь будет встречаться с Тэхёном, потому что Тэхён — тот единственный, который правда нужен. Да и сам Мин по нему соскучился дико. 

*flashback*

— Ого, — с мягкой улыбкой тянет Юнги, подходя к Тэхёну, который убирает бумаги в сумку. Ким поднимает встревоженный взгляд, в котором отчётливо плавают сожаление, грусть и тоска. — Ты так много добился за три года. Искренне за тебя рад. — Юнги, я… — Не надо, — прерывает Мин. — Всё в прошлом. Я рад увидеть тебя снова. Тэхён натянуто улыбается и тихо говорит: — Да… я тоже… — а потом смотрит точно в глаза. — Но я обязан сказать, что мне жаль, что я оборвал все связи с тобой. Перед глазами всплывает строчка, которую написал Ким: «Мне жаль, но мне кажется, что нам лучше не общаться. Прости, но пойми меня, Чонгуку и мне будет от этого хуже. Да и тебе, я думаю, тоже». В какой-то мере он был прав. Когда твои друзья расстаются, то безумно трудно поддерживать контакт с обоими, даже если один из них в другой стране. Тэхён позволил ему выбрать Чонгука, пожертвовав их дружбой, ведь они хотя бы в одной стране живут. Так будет лучше… — Всё хорошо, честно. Никакой обиды. Хоть скучал по мне? — шутит Юнги, усмехаясь. — Конечно, — серьёзно говорит Ким, а потом к ним неуверенно подходят девушки, с целью попросить Инстаграм. На сердце у него приятная нега. После стольких мучений увидеть лицо человека, что был тебе как брат, подобно испитию воды после долгой засухи. Улыбка начинает казаться более живой, когда Тэхён всё ещё стоит рядом с Юнги, чувствуя на себе его взгляд, пока раздаёт девушкам Инстаграм с его неким блогом, куда он выставляет свои работы. Это не его личный аккаунт. Личный давно закрыт, не пополнялся уже долгое время. Там до сих пор покоятся старые фотки, где постоянно мелькает русоволосый парнишка с яркой улыбкой. Для своей «новой» жизни Ким завёл новый аккаунт, не смея трогать старый. — Ты теперь звезда, — смеётся Мин. — Ладно, надеюсь, как-нибудь свидимся? — Обязательно, — тихо выдыхает Тэхён, провожая друга взглядом.

*end of flashback*

Вот только Чимин… Они точно с Чонгуком перестанут общаться, а Юнги, вероятнее всего, будет поддерживать с Паком контакт, потому что… ну просто. Вот только для Чимина будет не очень осознавать, что он дружит и общается с другом своего бывшего. Звучит даже паршиво. Это как небольшое напоминание, что дробит мозг и сердце. И как быть? Юнги ведь не желает делать больно. Его жизнь буквально зависит от Чона, и он сам не успел осознать, когда это вообще произошло. Оба идут потерянными душами: один не знает, что делать с чувством тревоги за Чимина, ощущая сильную подавленность, залечивая это безграничной радостью за Чонгука и Тэхёна, и второй — расколот и умертвлен, лелеет в душе надежду, что просто показалось, просто накрутил. Сегодня день — ярость чувств и эмоций, холодной водой окативший каждого из молодых парней с израненными душами.

***

— У меня серьёзно за все эти три года нет фотографий с Эйфелевой башней, — посмеивается Тэхён, смотря под ноги, пиная камушек. — Боже, как ты мог? — смеётся Чонгук, разглядывая расслабленный профиль парня.  — У меня на фоне этой башни только мои картины. Солнце уже потихоньку садится за горизонт, окрашивая небо палитрой пастельных оттенков, которые красиво смешиваются в краску воспоминаний, заставляя поднять голову кверху и уплывать сознанием в прошлое, где эти оттенки нежили холсты Чонгука, когда-то рисовавшего сюрреализм вместе с Тэхёном. — Ты фотографируешь свои картины? Ведёшь аккаунт в Инстаграме?  — Типа того. Улицы, по которым проходят парни, пахнут детством и трепетом. Здесь в танце кружатся флюиды беззаботности и первых впечатлений от любви. Здесь громкий смех эхом отбивается о дома, столбы и маленькие магазинчики, кружа голову и грея душу. Здесь уютная грусть прошедших дней, на которую непроизвольно хочется тепло улыбнуться, ощущая, как сердце сжимается от неверия в то, как же быстро летит время. — Покажешь? Хочу посмотреть какой же ты популярный. — У меня пятьдесят тысяч подписчиков, — гордо ухмыляется Тэхён, театрально смахнув закрученный локон с глаз. — О боже, — смеётся Чонгук, слегка ударив парня по плечу. Думает — шутка, но когда Ким действительно показывает аккаунт, то у Чона чуть ли челюсть не знакомится с асфальтом.  Они сели на автобусной остановке и теперь листают профиль парня. Два букета жёлтых акаций покоятся на коленях парней, не переставая нести свою значимость, о которой думают оба.  В профиле Чонгук подмечает, что ни в актуальных, ни в постах нет самого Тэхёна. Только картины, пейзажи, еда и просто рандомные моменты из жизни, хотя раньше Ким просто обожал фотографироваться и выставлять всё в социальные сети. И Чонгук поддерживал, потому что парень изумительно красив. А ещё, листая чужой аккаунт, Чон рассматривает картины: там силуэты — тусклые, мрачные, пугающие. Подобранная палитра — неживая, холодная и манящая своей загадочностью. Комментарии под постами заставляют понять, что Тэхён отлично передал через свой сюрреализм всё то больное, что пропитывало его тело и ломало кости. Чонгук понимает. Он никак не комментирует, а Ким даже не смотрит, вновь засунув руки в карман, буравя подаренные акации на коленях. Долистав до конца, Чон видит самый первый пост, который был выставлен второго февраля две тысячи двадцатого года. Там холст стоит на мольберте в кромешной тьме комнаты. На холсте скудная палитра красок, но есть одно место, где художник совсем не пожалел цветов. На переднем плане безликий человек с каштаном прямых волос. Перед его несуществующим лицом жирный знак вопроса чёрного цвета. Сам человек нарисован по пояс, но по заднему плану понятно, что стоит он на сухой потрескавшийся земле, подобно пустынной. На теле, как будто через рентген, видно рёбра, внутри которых то самое буйство красок. Там цветы пышут и светятся, прорастая наружу, делая трещины в костях. Руки согнуты в локтях, а ладони касаются воображаемых щёк. Эти руки от кончиков пальцев до сгиба локтя начинают мутнеть, становится призрачными, по ним текут голубые струи, подобно слезам из безликого лица. На заднем плане неплодородная земля, а вдали, в космическом небе — планета, на которой сидит белый силуэт человека, прижав колени к груди. В руках он держит человеческое сердце, от которого идёт ниточка в царство цветов под рёбрами. Чонгук разглядывает картину, осознавая, что тэхёново сердце всё это время было в его руках. Он не забрал его, а оставил Чону на произвол судьбы так же, как и сам Чонгук. — Тэхён, — зовёт парень, и Ким поворачивает голову с нечитаемым выражением лица. До сих пор не может привыкнуть слышать своё имя из уст того, от которого сад оживать начинает. — Я расстанусь с Чимином. Тэхён вопросительно приподнимает бровь, говоря: — Зачем? — Завтра же к тебе? — игнорирует. — Тэ, подумай за это время, пожалуйста, что я действительно подарил эти цветы тебе не просто так, и не задавай больше таких глупых вопросов. А затем встаёт, потому что видит вдали свой автобус. Крепче руками обхватывает букет и смотрит на Кима: — Твои картины действительно замечательные. Просто великолепные. И я горжусь тобой и тем, что ты не бросил, — уверенно начинает Чонгук, точно смотря в шоколадные глаза. — Но знаешь, если честно, не хотел бы я заглядывать в душу твоих картин. Не хочу ошибиться. Поэтому завтра, хён, пожалуйста, дай мне ответ. Тэхён хлопает глазами и взглядом провожает Чона, борясь с диким желанием остановить его, развернуть к себе и впиться в губы, обнимая до хруста костей. — Ты бы не ошибся… — тихо говорит парень, наблюдая за отъезжающим автобусом.

***

Чонгук полулежит на диване, согнув ноги в коленях. Он прожигает спину Чимина, который сидит на полу перед телевизором, разбирая шкафчики под ним. В комнате висит звенящая тишина, разбавляемая только тиканьем часов с кухни. — Как сходили с Юнги за покупками? — буднично спрашивает Чон. — Нормально, — флегматично пожимает плечами. — Слушай… — Скажи, что не так? — прерывает Пак, переставая перебирать коробки. Чонгук замирает, а тишина резко врезается в уши, сдавливая виски. Чимин поворачивается к парню лицом, но остаётся в таком же положении. — Ну? Не можешь сказать? — Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать, — спокойно отвечает Чон. — Я видел тебя сегодня с твоим «другом», — делает акцент на последнем слове, изображая пальцами ковычки, скорчив лицо. Чонгука вдруг пробирает стая насекомых по всему телу, доходя до щёк. Колюче, неприятно до чесотки. — Тэхён его зовут, да? — с небольшим наездом хмыкает. — Как ты узн… — В блокноте, Чонгук! — повышает голос Пак и поднимается с места, нависая над парнем, вставая около дивана. — Большими, блять, буквами его имя! Ещё и цветы после вашей встречи увидел у тебя в комнате! Чон садится ровно, запуская руки под бёдра, до дрожи пугаясь непонятно чего. Смотрит, подняв голову кверху, метая взглядом от одного зрачка к другому, видя, как в них полыхает пламя ревности, раздражения и непонимания. А у Чонгука в глазах только письмена, которые проявляются со скоростью света. В них всё сожаление прочитать можно, всю злость и гнев к самому себе. Он сам начал вонзать в своё и Чимина тело ножи, а теперь хочет зашить так, чтобы шрамов не осталось. Вот только это невозможно. Парень до самой смерти будет виноват перед человеком, которого решил использовать ради себя. Но сейчас нужно прекратить губить и тушить нотки света друг в друге. — Чимин… я… виноват… А в Чимине действительно таилась надежда на то, что неправда это всё. Что накрутил. Что сейчас Чонгук просто возьмёт и опровергнет всё, сказав, что только его до безумия любит. Но нет. Его зелёные глаза в миг потухают, не желая смотреть и слушать парня напротив. — Послушай, разве ты действительно смог полюбить человека, который только забирал, но не отдавал ничего взамен? — Представь себе, — до боли горестно хмыкает Чимин. — Но ты слегка неправ, — продолжает тихим голосом, смотря на чужие губы. — Ты был заботлив и внимателен. Иногда действительно холоден и не хотел говорить, что в душе, но я старался понять тебя, — вновь переводит взгляд в чужие глаза, отчётливо находя там те письмена. — Не смотри на меня так… — шепчет. — Как? — отчего-то тоже шёпотом. — Будто бы никогда меня не любил… И эта тишина — решающая. Она сломала их, раздробила кости, выпустила порхающих бабочек из Чимина и мёртвых из Чонгука. Она оставила клеймо в душе, которое уже ничем не перекроешь, потому что эта тишина сказала всё за себя. Потому что один только вид Чона говорит о том, что — нет. Не было никаких купидонов, тирад любви в глазах, вложенного смысла в кончиках пальцев, что касались кожи с зёрнами мурашек. Н и ч е г о. И Чонгук в этой тишине потихоньку начинает понимать, что становится легче. Чёрт, действительно легче! Чимин сейчас по крупицам рассыпается, а с Чона будто бы с оглушающим звуком падают железные оковы. Раны на теле, правда, всё ещё кровоточат, но чувство непреодолимой свободы заставляет сделать глубокий вдох. — Чимин, я бы хотел изв… — Замолчи, — шёпотом произносит парень, мотая головой. А в Чонгуке вновь тот самый зверь смелости разросся. Дико рычит. — Я люблю его. Всегда любил. Я правда не хотел говорить это именно так… — Замолчи… — слегка повышает голос. — Мне безумно жаль, но мне хочется, чтобы ты знал, насколько глубоко он во мне. Какое значение всегда имел. Как все эти три го… — Закрой рот! — оглушающе громко, но Чонгук даже не вздрагивает. Впивается глазами в чужие, в которых уже солёное море бушует, стекает по щекам. Переборщил. Не уследил за своей любовью, что внезапно за Чона стала говорить. Зато честно. Впервые хоть где-то честно. — Прости, — тихо продолжает после минутной тишины. — Вообще, ты правда не обязан прощать меня. Ты имеешь на это полное право. — Чонгук поднимается с дивана, но не подходит к Паку, который обнимает себя за плечи, тихо всхлипывая. — Ты просто не представляешь, какую вину я перед тобой чувствую. Не буду говорить, какой ты замечательный, потому что от меня теперь ты не захочешь этого слышать. Но знай, что я считал и буду считать так. Я не буду разглагольствовать, потому что тебе это вряд ли нужно, но скажу только одно: с Тэхёном я с шестнадцати лет, но мы не смогли быть вместе по сей день. Но я любил его. Продолжал любить и люблю до сих пор. Ему тяжело это говорить, но свою ошибку он давно признал. Поэтому слова сами льются из него, разрезая сердце Чимина. Но по-другому Чонгук не может. Лучше так, чем вообще никак, верно? — Он слишком избаловал меня заботой и вниманием. Сам понимаешь, как любовь второй половинки, которую ты тоже до безумия и сильно, влияет на тебя. Тем более в подростковом возрасте, — парень переводит дыхание и смотрит за тем, чтобы Пак его слушал. Тот каменной статуей стоит, буравя взглядом пол, но слушает. — Поэтому, когда ты предложил мне встречаться, до этого оказывая знаки внимания, я не смог отказаться, потому что слаб. Слаб перед таким и безумно скучал по Тэхёну, — на этом моменте Чимин громко всхлипывает, но пытается удержать слёзы в себе. — Именно поэтому я всегда вёл себя холодно и отстранённо. Просто губил себя и тебя. Но я правда думал, что когда-нибудь станет легче. Правда надеялся, что этот момент наступит, и я смогу полюбить кого-нибудь другого, — он чуть заметно качает головой. — Не кого-нибудь, а тебя. И Чонгук соврёт, если скажет, что не видел в Чимине Тэхёна. Закрывал глаза и представлял не руки нынешнего парня, а руки его любимого Тэ. Хотя они даже не похожи внешне, но внутренне есть что-то общее. Совсем чуть-чуть и еле заметно. Пак сжимается и горбится сильнее, желая заткнуть уши, дабы не слышать уничтожающую правду. Так больно… — Не хотел говорить так прямо, но я хочу, чтобы ты знал. Знал, какой я ужасный человек и что использовал тебя в итоге. И это не для того, чтобы ты заглушил свою боль ненавистью ко мне. Это просто правда. Я настолько потерялся в себе, что не мог объяснить, что вообще творю. Я безумно скучал по Тэхёну, хотел его хотя бы увидеть. Мне жаль… мне так жаль, Чимин, — шепчет Чонгук в завершении, ощущая, будто бы наконец упал с шаткой конструкции, которую самостоятельно выстроил, пытаясь убежать от самого себя. Падение не мягкое, но и не больное, прорезающее кости. Непонятный шторм внутри, который Чон не может объяснить ни себе, ни другим. — Я съеду, — всё, что может сказать Пак хриплым голосом. — Прямо сейчас. Чонгук спохватывается, но не приближается, поспешно говоря: — Куда? На дворе ночь. Мы всё равно в разных комнатах, давай я завтра с утра просто уеду, хорошо? — Ты издеваешься? — усмехается Чимин. — Хотя бы сейчас подумай обо мне. Как я буду жить в месте, где меня не любили? И за эти слова не стоит ругать парня. Всё верно и справедливо. Чон, если честно, не заслужил такой милости. Ему бы наказание побольнее, но Чимин всё ещё Чимин — не способен он на такое. — Прости… Обычное «прости» никогда не заглушит боль Пака, но Чонгук большего и не может сделать. Время способно залечить такую рану? А другой человек? Что нужно сделать Чимину, чтобы когда-нибудь принять такое? Простит то он, простит, но не сейчас. Сейчас он только молча уходит в комнату, собираясь утопить себя в бумагах воспоминаний, где найдёт такие очевидные моменты, в которых невооружённым глазом будет заметна истина, что Чонгук только что рассказал. А что до самого Чонгука — он не хочет себя жалеть в этот момент. Жалел всю жизнь, а теперь всё-таки нужно принять должный удар, который заслужил. Тоже пойдёт в свою комнату, но не будет писать ни Тэхёну, ни несуществующему контакту. Окунётся во весь мрак правды, где пахнет смрадом и горой ошибок. Где грешники заживо варятся в котле их палача. Чонгук решил сделать из себя бедного и израненного мальчика, которого нужно обязательно пожалеть — теперь же собственные щиты спали, потому что нельзя отгораживать себя от боли другим человеком, подставляя его под тысячу стрел. Нужно смело признавать свои поражения и стойко выдерживать их. Идти дальше, падать и вставать, продолжать жить и развиваться, а не чахнуть в собственном горе. Но всё-таки каждый из нас достоин счастья. Чон совершил ошибку, но даже он и его израненная душа заслуживают право на второй шанс. Чонгук искренне сожалеет и до сих пор не может объяснить себе, почему согласился быть с Чимином. Почему нельзя было сказать «нет» и перетерпеть? Парень, если честно, сделал бы всё, чтобы облегчить мучения Чимина, но сейчас точно не он нужен ему. Паку больше ничего не нужно от Чонгука. Он сильнее, чем Чон, и второй действительно восхищается и гордится им. В конечном итоге они оба оживут и расцветут вновь, оправившись от прошлого, только им двоим действительно нужен человек. Одиночество сожрёт и кусочка не оставит. Всё-таки человеку нужен человек. Так было, есть и будет. Избитая истина, на которую многие плюют, но она ведь самая верная, не так ли?

***

[ jk, 7:17 ] спишь? когда я могу к тебе приехать? Пальцы трясутся от желания написать «хочу тебя увидеть», но верное ли это желание? Не слишком ли это будет? Потому что за ночь, проведённую в длительном самокопании, Чонгук стыдливо опустил голову. Ему стыдно за то, что предал Тэхёна, хотя, по сути, — это не так. Они ведь расстались! Хоть это не меняет того факта, что сердце Чонгука до сих пор отдано исключительно ему. Как он мог? Как самостоятельно успел подсыпать яд в землю посаженных для него цветов? Совестно до хруста хребта, на котором каменная глыба виновности разрасталась в массе, но парень не собирается и дальше марать руки в грязи, чтобы поддерживать жизнь в саду. Он покается. Встанет на колени перед бутонами прекрасных растений, что шепчут голосом Тэхёна признания в любви, копившееся самыми драгоценными камнями в глубинах души. А пока… [ jk, 7:18 ] хочу тебя увидеть А пока он позволяет себе вольность. Позволяет себе то, чего нельзя, потому что не заслужил Тэхёна и его разрешения вернуться обратно. Но видел бы сейчас парень лицо Кима, который всю ночь не спал, рисуя картины, наполнившись чувствами и эмоциями от встречи с Чоном. Тот поселил в нём цветы надежды, к которым молодой человек слепо тянется, желая приютить и согреть, даже несмотря на кислое осознание того, что не его это уже. Тэхён читает сообщение и глупо улыбается. Как же он скучал по такому нуждающемуся Чонгуку. Да просто по Чонгуку в целом. Поэтому даже обычные сообщения от него — пик радости и хорошего настроения. Парень отходит от мольберта, на котором теперь безумие цветов. Ким хоть и видит отдачу от Чона, но всё же ему безумно страшно, что не расстанется он с этим Чимином. Тэхёну так паршиво, что когда-то принадлежащий ему человек, на котором миллиарды его поцелуев и касаний, которыми он с нуля одаривал нетронутое тело, теперь перекрылись чужими, незнакомыми, не такими. [ th, 7:20 ] можешь приезжать в любое время я целый день свободен Хочется добавить сопливое «тоже хочу тебя увидеть», но руки завязываются необъяснимым барьером страха. [ jk, 7:25 ] можно сейчас? Ох, вы просто представить себе не можете, как долго крутил палец Чонгук вокруг кнопки «отправить». На деле прошло пять минут, а по ощущениям — вечность. Терять всё ещё нечего. Теперь только пробовать. Извиняться. Снова. А Тэхён удивляется, смотря на время. Сейчас утро, и что могло сподвигнуть Чона поднять себя с кровати? По его памяти, парень слишком любил нежиться в постели. Неужели до сих пор сильно и безумно, раз готов в такую рань приехать к нему? Тело тоже не верит, заставляя дрожать пальцы, когда Ким печатает простой ответ: [ th, 7:25 ] конечно

***

— Чимин, можно зайти? — Да. Чонгук проходит в комнату, где Пак сидит, будто в коконе, закутавшись в одеяло. Парень встал на проходе, забыв всё, что хотел сказать. Чимин привстал и облокотился о спинку кровати. — Послушай, мне кажется, что будет неправильно, если мы нормально не поговорим. Всё-таки не чужие люди. — Это в тебе вина говорит? — Нет. — Ну, может, чуть-чуть. — Я дорожу тобой, Чимин, правда. Ты замечательный человек. — А вот это действительно правда, потому что Чон дорожит Паком, только, опять же, не в той степени, в которой нужно. В Чонгуке просыпается какая-то необузданная смелость. Она стойко и ровно держится на канате. Внизу — пропасть — таинственная и холодная. Но всё хорошо. Пока что. Мысль, что парень наконец-то сможет отпустить всё, заставляет уверенно водить кистью по холсту, хуманизируя силуэт раскаяния и искреннего сожаления. У Чона не было щита и оружия, благодаря которому тот смог бы расстаться с Чимином. Даже обычное присутствие Тэхёна бы не помогло. Помогло бы только осознание того, что вернуть Кима возможно. И это до жути неправильно, но он ничего не может с собой поделать. — Моё решение быть с тобой… оно, правда, было необдуманным, — Чон медленно подходит к кровати, спокойно проговаривая то, что льётся из души, комом копившееся два года. — Я не думал ни о чём, кроме себя. Мне хотелось, чтобы адская боль в груди, наконец, ушла, понимаешь? И правда, на что только люди не идут, лишь бы заглушить душевную боль. Но… можно ли их казнить за это? Винить — возможно. Но люди — это сосуд проб и ошибок. Всё накапливается, наполняется — человек взрослеет, осознаёт многое, принимает собственные оплошности. Человек учится. — Знаешь, ты в каких-то моментах правда мне помогал, и я хочу сказать тебе эгоистичное спасибо. И знаешь, мне действительно грустно от того, что мы больше не будем общаться, ведь навряд ли ты захочешь иметь что-то общее с тем, кто использовал тебя, врал. — Я услышал тебя, — тихо отвечает Чимин. — Все мы совершаем ошибки… — Но ты не был моей ошибкой, — быстро дополняет Чонгук. — Ошибкой было моё решение, но не ты. Я рад, что ты появился в моей жизни. Пак легко улыбается. Улыбается действительно искренне, ведь не так уж всё и плохо. Чон хотя бы ценил его. Не относился нейтрально или, что ещё хуже, безразлично. Чимин хоть что-то значил для него. — Знаешь, Чонгук, не думаю, что смогу отпустить это. Но, обдумывая всю ночь всю эту ситуацию, могу сказать, что я простил тебя, потому что могу понять. Когда сильно любишь, становишься тем ещё глупцом. И это он про себя. Потому что влюблённым дураком терпел заскоки Чона. Знал, что это не норма, когда вторая половинка только и делает, что отмалчивается. Пак думал, что Чонгук сам по себе такой замкнутый, поэтому старался сделать так, чтобы Чон делился с ним переживаниями. Но не бывает такого, что под всеми попытками человека, которого любишь, совершенно ничего не меняется. Ведь влюблённый сделает всё, чтобы их отношения становились лучше, ближе, двигались куда-то. А у Чимина и Чонгука они так и замерли на той стадии, на которой всё началось. Пак всё осознавал, но как дурак мирился со всем и плыл по течению. Боялся спрашивать, любит ли Чон его, потому что не хотел услышать то, что вертелось в голове. Он сам говорил, что любит, а тот лишь болванчиком повторял. Для вида. Но это всё равно не меняет того факта, что Чимину больно от того, что его «использовали», чтобы прикрыть рану прошлого. Но он простил. Простил, потому что продолжал вестись, как ребёнок на конфетку, хотя мог разорвать всё. Чонгук смотрит на Пака и не чувствует той близости, которую чувствует, когда видит Тэхёна. Хотя с Кимом они не виделись три года, а с Чимином чуть ли не каждый день пересекаются. — Я не знаю, как искупить свою вину, — тихо говорит Чон. — Думаю, ты достаточно себя наказал, постоянно чувствуя себя паршиво. — Нет, так нель… — Чонгук, — строго прерывает Пак. — Всё нормально, слышишь? Время лечит. «А меня не вылечило. Только губило сильнее». — А этот Тэхён действительно красив, — печально улыбается Чимин, врезаясь взглядом в одеяло. Чонгук было хотел улыбнуться, потому что полностью согласен, но сейчас это будет слишком глупо. — У меня умерла мама, — решил рассказать Чон, потому что хочет, чтобы Чимин осознал всю значимость Кима в его жизни. Хочет, чтобы знал, ради кого Чонгук готов вставать на колени. — Мне тогда девятнадцать было. У меня была депрессия, и Тэхён был со мной. Помогал, поддерживал. И на нём это всё тоже сказалось. Чимин поднимает взгляд на парня, вдруг поставив себя на места Кима. Это ведь так больно — быть рядом с любимым человеком, у которого депрессия. Он немного болезненно хмурит брови, вливаясь в рассказ, потому что Чонгук наконец-то открылся ему. Пусть и в последний раз. — Знаешь, мне ведь ещё хуже было от того, что Тэхён тоже страдал, но я ничего не мог с собой поделать. Мне он нужен был, а он не мог бросить. Потом всё вроде как отпустило, и Тэ неожиданно уехал в другую страну, — Чон тяжело вздыхает, борясь с комом в горле и сжавшейся лентой прошлого на шее. — После депрессии тяжело такое переживать, поэтому мы много ругались на расстоянии, в следствие чего расстались. На эмоциях. От того, что тяжело было обоим. И я жалел и жалею, потому что никогда не переставал любить, — тихо заканчивает Чонгук, чуть ли не ломая пальцы от волнения. Чимин не знает, что сказать. Он поражён. Так тяжело и больно тащить на себе такой груз. Просто дико… — Вам было лучше взять паузу. — Верно. Но эмоции дело такое… Пак кивает, прикусывая губу, опуская взгляд. — Ты сейчас пойдёшь к Тэхёну? Чонгук немного теряется от того, что испытывает от услышанного вопроса. Вроде и похвастаться хочется, вот только не перед этим человеком это надо делать. Поэтому-то и вина липкая разливается в душе густой жидкостью, подобно кислоте. Опять. Сколько ещё он будет испытывать это разъедающее чувство? — Да. — Как долго планировал скрывать? — Я… — Знаешь, даже смешно от того, что когда он появился — мы расстались. — Чи… — Мой парень ушёл к своему бывшему, — вскидывая руками, усмехается Пак. Чонгуку в голову сразу клыками вгрызается слово «бывший». Он не может назвать Тэхёна бывшим. Тэхён — прошлый, настоящий, будущий. Вечный в сердце Чона. — А если бы он не объявился, ты бы продолжал встречаться со мной? Хороший вопрос. Чонгук думал об этом. — Не знаю. Но мне кажется, что нет, потому что я всё больше и больше начал ощущать вину. Может быть, это произошло бы не так скоро, но определённо произошло бы. — Не лги себе. — Не мне говорить, но это правда ужасное чувство, Чимин. Я слишком слаб, чтобы всю жизнь с таким носиться. Да и ты бы не смог терпеть меня такого. На последних словах Пак подписывается, потому что Чонгук тут действительно прав. Вряд ли их отношения продержались бы ещё больше года. — Я съеду сегодня. Поеду к родителям, поэтому делай с квартирой что хочешь. — Мы ведь больше… не увидимся? — тихо спрашивает Чон. — Не знаю… Чимин, правда, без понятия, потому что залечивать свои раны он поедет не к родителям. Ему будет спокойнее не там. Ему будет спокойнее у Юнги.

***

Чонгук мнётся у двери, двести раз посмотрев на себя в камере телефона, дабы ни одна прядь волос не выскочила туда, куда не надо. Когда он включает смартфон снова, то понимает, что забыл убрать с заставки жёлтые акации, что подарил ему Тэхён. Было бы стыдно, увидев бы он это, потому парень в темпе меняет на обычные чёрные и нажимает на звонок, прислушиваясь к звукам. За дверью раздаётся шлёпанье босых ног о пол, а потом проворачивается замок. Чон весь сжимается от волнения, оплетая себя лентами неуверенности и страха. Вяжет шарф из слов, что запутались в клубке. Хочет сделать всё красиво, правильно, верно. Вот только та самая вина и стыд накрывают цунами. Парень не может избавиться от мысли предательства, что так сильно прострелила его голову. И вот он — красивый, уставший, забытый глазами, мягкий и домашний Тэхён, с кудрявыми запутанными волосами и свободной, заляпанной краской одеждой, которую он так любит. У него руки в масле и пахнет любимым орехом и мёдом, которые сразу же вбиваются в лёгкие. На нём нет парфюма, поэтому сейчас парень пахнет прошлым, что вызывает всю ту же плёнку воспоминаний в голове, заставляет цветы внутри благоухать, пышно цвести. — Ты пришёл, — на выдохе говорит Тэхён, как будто бы сомневался в этом. Как будто бы на иголках ждал, и это заставляет Чонгука чуть расслабиться. — Конечно, как я мог не? — Проходи, — мягко улыбается и раскрывает дверь шире. Чонгук аккуратно снимает ботинки и куртку, метаясь глазами по коридору, чтобы найти место, куда повесить верхнюю одежду. — Сильно замёрз? Чай сделать? — Не стоит, всё нормально. Этот незначительный жест заботы заставляет верёвки в животе туго затянуться, а оживших бабочек медленно запорхать крыльями. Они со скоро приближающейся весной начинают просыпаться. Или это вовсе не от весны? Тэхён ведёт парня в гостиную, пока Чон вертит головой и разглядывает маленькую квартирку, в которой на пару недель обосновался Ким. Парень не хочет думать, что тот скоро уедет, потому что это снова будет больно. Он отмахивался от этих мыслей с того момента, как Тэхён ему про это сказал, ведь не хочет осознавать, что снова придётся страдать. — Присаживайся на диван. Я тут рисовал, поэтому не обращай внимания на беспорядок, — чешет затылок и лохматит волосы парень. Он быстро ретируется в ванную комнату отмывать руки от краски, пока Чонгук неуклюже подходит к дивану и присаживается, сложив руки на коленки, как маленький ребёнок. Волнуется, пытается содрать с себя ленты неуверенности, чтобы, опять же, сделать всё правильно. — Ты тут всего ничего, а в квартире всё равно уютно, — подмечает Чон. — О, я старался, — улыбается Тэхёна, вновь зайдя в гостиную, убирая вещи. Повисает тишина, и Чонгуку жутко некомфортно в ней. Эта недосказанность давит и бьёт под дых. — Трудно учиться? — спрашивает Ким и присаживается рядом. Не близко к парню, держит дистанцию, не переступая личных границ, хотя Чону хотелось бы, чтобы переступил. — Достаточно. Беря в расчёт то, что я не хочу рисовать. — Почему не переведёшься? — Не знаю куда. Рисование хотя бы немного нравится. — Знаешь, это так странно, — неловко усмехается Тэхён, вновь ероша волосы. Он так всегда делает, когда волнуется. — Что именно? — Ты и я. Не «мы». Ты и я. Всё верно. — То есть, я имею в виду, что ты сейчас в квартире, где я временно проживаю, хотя мы не общались три года. — Три года… — тихо повторяет Чонгук. — Так много… — Да… Тяжело поверить, скажи? Точно. Тяжело. Настолько, что по руке пару раз полоснуть хотелось. Настолько, что упасть в цветы хотелось и навечно глаза закрыть. — Тэхён, а те цветы, что ты подарил? — аккуратно интересуется Чонгук, снимая с себя последнюю ленту. — Они… ты сожалеешь? — с надеждой, что отдаётся в душе Кима. И так сильно, что он прикусывает губу, судорожно ловя воздух. — Прости, у тебя ведь парень есть. Я не должен был. Прости… — Я расстался с Чимином, — обухом вываливает на Тэхёна, который устремляет взгляд на чужой профиль от неожиданности. — Я хотел это сделать давно, но не мог, — а потом останавливается, пугаясь слегка. — Ты можешь выслушать меня? — нотка мольбы проскакивает в голосе и резонирует в голову Кима, что отмирает и неуверенно кивает: — Конечно. Конечно, я выслушаю. «Конечно». Конечно — значит без обдумывания, без упрёков и разглагольствований. Чонгук надрывно выдыхает и поворачивает корпус к Тэхёну, чтобы глаза в глаза. Открывает для него свой взгляд, где все письмена, что утопают в цветах, измазанных чернилами. — Я встречался с Чимином, но это нельзя было назвать именно так. Мы просто жили вместе, просто гуляли, просто целовались, просто занимались сексом. Всё было просто. Каждое слово Чонгука вонзается острыми шипами в сердце Тэхёна, и он еле заметно кривит лицо в гримасе боли, не в силах такое слушать. Но надо. Надо выслушать. Они тянутся друг к другу, и оба это чувствуют, поэтому с этим нужно что-то делать. Поэтому Ким терпит, прогонят прочь неосознанные картинки, где Чонгук с другим. Это невыносимо. — Знаешь, очень больно носить в себе чувства, которым не позволяешь вырваться. А знаешь, что больнее всего? Это когда пытаешься заменить человека, по прикосновениям которого скучаешь. — Я не понимаю тебя, Чонгук, — тихо и до боли хрипло говорит Тэхён, пытаясь смотреть в глаза, но это тяжело. Он не понимает, потому что не пытался. Не пытался заменить. — Да. Ты не понимаешь, потому что всегда был сильнее меня. — Чонгука сейчас просто намертво сожмёт лоза с шипами потому, что он не понимает, как Тэхён может продолжать слушать? Как вообще впустил в свою жизнь вновь? — Я боялся оступиться сильнее, поэтому не смог расстаться с Чимином раньше, но… но подаренные тобой цветы просто… просто дали мне… надежду? — пытается подобрать слова. — То есть я хочу сказать, что… — Он старается, правда старается. — Я могу… могу кое-что нарисовать для тебя? Ким удивляется и неуверенно кивает. — Что… что нужно? — У тебя есть маленький холст? Тэхён даёт всё необходимое, и Чонгук говорит: — Слушай, сейчас мы не сильны в словах, как раньше. Ну, по крайне мере я, — глупо усмехается. — Поэтому я нарисую, потому что на большее, кажется, я не способен. Прости. Ким понимающе кивает, всё ещё летая где-то не здесь. Чонгук не любил Чимина? Что он чувствовал? О чём сейчас думает? А ещё про себя рассказать хочется. Но язык будто завязали, оторвали. Страшно до жути. Страшна неизвестность. Страшно неправильно сказать, сформулировать, интонацию неправильную подобрать, поэтому… — Я тоже. Тоже нарисую. Для тебя. Не против? «Для тебя». Они снова рисуют друг для друга. Это не описать словами. Парни сейчас будто бы в прошлое с головой окунулись, где так же сидели напротив друг друга и водили кистью по холсту, рассказывая о своих чувствах через палитру красок и силуэтов. А потом показывали получившееся и всё понимали. Так тонко и глубоко, что сейчас оба надеются, что не разучились читать почерк друг друга. Они сидят в полной тишине и совершенно не отрываются от процесса. Чонгук удивляется, как легко двигается рука, выводя правильные линии, подбирая правильные оттенки. Всё пока что правильно. Через пятнадцать минут они заканчивают и выдыхают, откладывая кисти. Чон неуверенно протягивает свою картину, а Тэхён — в ответ свою. У когда-то привязавшихся душ единые маяки и спутники, помните? Ким смотрит на изящные линии всех оттенков фиолетового и зелёного, изумляясь получившейся красоте. Лиловая сирень красуется на чужом рисунке, подаренном Тэхёну, и парень позорно хочет разрыдаться, что он, собственно, и делает. Неожиданно быстро. Ком в горле слишком давит, туманная пелена застаёт врасплох. «Любишь ли ты меня ещё?». А у Чонгука дрожит в руках картина с жёлтыми жонкилями. Безупречно красивыми, живыми и благоухающими. У него тоже море из глаз с лепестками горестных цветов. Слеза попадает на джинсы и сразу впитывается в ткань, превращаясь в пятно копившейся боли. «Я всё ещё люблю тебя. Давай снова будем вместе?». У обоих позорно звенит в ушах, и они готовы упасть в обморок. Только обязательно друг к другу в руки, чтобы тепло и уютно. И это всё удивительно. Они нарисовали не что-то отдалённое, а именно цветы. Цветы, что всегда говорили за них громче слов. А ещё громче слов за них всегда говорили прикосновения и взгляды. Парни отрываются от картин и заплаканно смотрят друг на друга сквозь влажные ресницы. Выглядят так нелепо и глупо, но даже это меркнет в буйстве неожиданно воскресших цветов в саду. Так быстро проросли, что даже больно стало. Дух захватило, сжало каждый орган, перекрыло дыхание. — Прости, — шёпотом говорит Чон. — Пожалуйста, прости меня. Я… я такой дурак, — его руки начинают судорожно трястись, пока он сжимает пальцами холст. — Прости, я тебя умоляю, — плачет сильнее. — Я предал… предал те… — Нет, нет, Гуки, пожалуйста, — испуганно говорит Тэхён, разом оказываясь около парня, откладывая свою и чужую картины, прикасаясь к щекам. — Не говори так. — Нет, Тэхён, ты не понимаешь, — крутит головой Чонгук, обжигаясь своими слезами всё больше и больше. — Я пред… — Чонгук, — строго. Брови хмурые, в глазах готовность отругать за такие слова. Чон громко всхлипывает и кусает губу, смотря прямо на парня. Сжимает край футболки, потому что руки некуда девать. Потому что этими руками уже задушить себя хочется. — Тэ, скажи, пожалуйста, я не сплю? — хрипит Чонгук. — Хочешь проверить? — смело улыбается Тэхён. — Иди ко мне. «Иди ко мне, я обниму тебя». «Иди ко мне, я вытру слёзы». «Иди ко мне, я поцелую тебя». «Иди ко мне, я утешу тебя». «Иди ко мне, я хочу тебя». Этих трёх слов всегда было много в прошлой жизни Чонгука. А потом эта жизнь замолчала, лишая такой важной для него просьбы. А теперь снова. Снова вдохнула цветение в сад. Чон осторожно тянется к раскрытым для него объятиям. Ким облокачивается на спинку дивана и залезает на него с ногами, раздвигая их, чтобы Чонгук смог улечься между ними. Парень несмело кладёт голову на подтянутую грудь, просовывая руки под спину, тем самым обнимая, вновь привязывая друг друга самыми прочными лозами. Тэхён же кладёт руки на спину, а щеку — на макушку, начиная поглаживать лопатки и поясницу, неосознанно оставляя ожоги. Оба облегчённо выдыхают, прикрывая глаза. Долго молчат, но сейчас тишина такая комфортная. У Чона в ушах биение родного сердца, а у Кима в лёгких любимейший запах. — Ты пахнешь всё также, — спустя какое-то время говорит Тэхён. — И чем же я пахну? — Цветами и собой, — улыбаются в макушку. — Мной? — Да. Твой личный аромат. Так пахнешь только ты, и это лучшее, что я ощущал. Чонгуку от таких слов больно, потому что не заслужил, но он смущается и потирается щекой о грудь, морща носик от удовольствия. — Выслушаешь меня? — вдруг серьёзно говорит Тэхён. Чон поднимает голову, чтобы посмотреть в слегка уставшие глаза парня, а потом говорит: — Да, конечно. — Он снова опускается на грудь и целует аккурат у сердца, тактильно показывая, что готов. «Конечно». Ким вздыхает и утыкается носом в макушку, пару раз проведя по волосам, собирая букет запахов. Потом он отстраняется, ощущая полное спокойствие, и начинает: — То, что происходит в моей жизни… Знаешь, я ведь даже не рад, что добился всего этого. Все мои успехи полностью собраны из боли, понимаешь? Чонгук неосознанно прижимается сильнее, и Тэхён выдыхает, прикрывая глаза. — Все мои картины посвящены моей ушедшей любви. Абсолютно все посвящены тебе, Чонгук-и, — парень продолжает гладить чужие лопатки, а другую руку запускает в смоляные волосы на затылке, пропуская их сквозь пальцы. — Только так я мог избавиться от рвущихся наружу чувств и холодного одиночества. Они стали популярны только из-за своей мрачности. Мне три года было невыносимо без тебя. Было невыносимо набирать популярность и не разделять успеха с тобой. У Чона вновь ком в горле. Он каждую душевную ранку поцеловать хочет. Извиниться за свою глупость. За то, что поддержал идею расставания. За то, что не остался верен своим истинным чувствам. Но сейчас парень может только дарить своё тепло, одну руку вытаскивая из-под чужой спины, оглаживая рёбра. — Да и не хотел я такой популярности. Я бы лучше показал наши с тобой картины из прошлого, нежели нынешние, — он держит паузу, целуя в макушку, из-за чего Чон судорожно вбирает носом воздух, прикрывая глаза. — Я ни на секунду не переставал тебя любить, Чонгук-и. Ни на секунду… Чонгук смаргивает слёзы, оставляя след на футболке Тэхёна, желая посмотреть на любимое лицо. Он смотрит на впалые щёки, носик, родинку под глазом, сухие губы, а потом — в шоколадный омут, где бурлит ворох чувств. Их много, и все они разные. Но как только Чон налаживает зрительный контакт, космические зрачки расширяются, и парень отчётливо видит своё отражение, изрисованное сердечками. Это мило. Чонгук в глазах видит такую любовь к себе, что невольно думает над тем, как смог заслужить такое. — Скажи ещё раз, пожалуйста, — шепчет. Тэхён легко улыбается уголками губ. Зато ярко и нежно улыбается глазами. — Я люблю тебя. И Чон тянется к чужому лицу, а сады под рёбрами взрываются звёздами, лепестками цветов и вспорхнувшими бабочками, когда парень примыкает к пухлым губам, на которых до сих пор покоятся кристаллы соли, и Чонгук в наслаждении слизывает их, заставляя Тэхёна разомкнуть губы и начать целовать в ответ. Чон подтягивается слегка повыше, ставя руки по бокам, а Ким обхватывает его лицо ладонями, чувствуя под пальцами сухость после дорожек слёз, обновляемые новым потоком. Он вновь вытирает их пальцами, как два дня назад, и углубляет поцелуй, сплетая языки со сладким чмоком. Мнёт верхнюю губу, потом нижнюю — собирает весь сок, что не мог испить три года. Когда положение становится слегка неудобным, а губы до сих пор просят чужие, они, еле отрываясь, оставляя короткие чмоки, меняют положение. Чонгук забирается на чужие бёдра, а Тэхёна чуть подтягивается наверх, сразу кладя свои ладони на тонкую талию, восхищённо смотря на то, как его руки смотрятся на ней. Идеально. Так всегда и должно было быть. Чон сразу же утягивает их в поцелуй, совершенно не насытившись Тэхёном, жадно смакуя нижнюю губу. Вновь сплетаются языками, прикусывают, обводят нёба и ряд зубов. Чонгук неосознанно стыкуется с чужим пахом и начинает плавно двигать бёдрами то вперёд, то назад. Совершенно не задумываясь. Из-за этого у обоих ещё больше тяжелеет дыхание — глубоко и громко дышат через нос, пока Ким гладит бока, пробирается через футболку к спине, прикасаясь к горячей коже, вызывая табун мурашек; ведёт ладонями к бёдрам и сжимает их, помогая двигаться. Чон же уже всю шею истрогал, всю чужую грудь через одежду исполосовал, каждый кучерявые локон сквозь пальцы пропустил. — Я тоже… — тяжело дышит, — люблю тебя, — и снова целует. — Никогда не переставал. Кровь приливает к паху и щекам. Движения становятся сумбурными, неуклюжими. Чонгук наконец-то отрывается от губ и смущённо смотрит на Тэхёна. — Можно? — опускает взгляд вниз. Тэхён сначала не понимает, чего именно желает Чон, но когда читает письмена в космосе взгляда, то возмущённо хмурит брови: — Нет. Сейчас так ты это делать не будешь. Ким осознал, что должен был подразумевать собой минет, который хотел сделать Чонгук. Он уже и так извинился. Всё, хватит. А Чон после чужих слов сникает, но Тэхён с мягкой улыбкой поддевает чужой подбородок и постепенно расстёгивает ширинку парня, говоря: — Давай лучше сделаем это вместе, м? И Чонгук не может не улыбнуться в ответ в попытках скрыть уже алые щёки. — Помоги мне, — зовёт Тэхён, прося парня приподняться, чтобы приспустить штаны и боксеры, доставая оттуда уже твёрдое возбуждение. Чонгук оттягивает чужие домашние штаны с нижним бельём и вновь примыкает к губам, позволяя Тэхёну обхватить их члены, потому что так было всегда. Потому что он смелее, потому что ладонь больше. И это так… так интимно. Так волнующе, потому что они вновь начинают изучать друг друга. Догонять тот материал, что упустили за три года отсутствия. И обоим до безумия страшно что-то испортить, но парни сейчас слишком любят, чтобы углубляться в это. Чон будто бы на волнах раскачивается, ведя дорожку поцелуев по всему периметру, пока Ким доставляет им обоим удовольствие. Чмокает любимые щёки, родинку под глазом, скулы, брови, лоб, переносицу, спускается снова вниз и целует уголки губ, потом опять — в опьяняющий долгий поцелуй, топя там свои стоны и ловя чужие. Далее зарывается носом в изгиб шеи, проведя там пару раз из стороны в сторону, слегка покусывая кожу. Целует ключицы, вздувшуюся и пульсирующую венку на шее, линию челюсти. Тэхён свободной рукой шарит по худому телу, подушечками пальцев успокаивающе гладит поясницу и живот, а далее прикасается к затылку, зарываясь в смоляные волосы, и сильнее прижимает к себе, чувствую чужое горячее дыхание и ластящуюся щёку. А второй рукой всё так же двигается по возбуждениям то вверх, то вниз, смешивая их предэякулят. Когда оба со сладким стоном кончают, размякший Чонгук валится на Кима, тяжело дыша, пока сам парень ловит ртом воздух и утешает поцелуями в макушку и в висок. — Тэ, я очень тебя люблю. — Я тоже, Чонгу, очень сильно. Никогда больше не извиняйся за то, что якобы предал меня. Я не держу на тебя за это обиду. Да, не буду скрывать, что неприятно было это всё осознавать, но мы ведь не в отношениях были, ведь так? — убаюкивающе говорит Тэхён, массируя чужую спину. Он чувствует, как на последнем предложении мышцы Чонгука напряглись, но парень только нежнее и ласковее стал прикасаться, пытаясь успокоить не только словами, но и прикосновениями. — Ты себя наказал, но и прощать нужно уметь. Чонгук не уверен, что сможет, но ведь у него вновь появился тот самый учитель, который обязательно поможет. — Пойдём примем ванну? — в завершении предлагает Ким. И там они не просто нежатся, а пересказывают страницы своих трёх лет, не стыдясь открывать мрачные завесы. Там Тэхён ласково целует мокрые лопатки и плечи Чонгука, носом зарываясь в волосы, а тот, в свою очередь, гладит колени и поворачивается иногда, чтобы чмокнуть в губы. — Тэ, ты ведь уедешь скоро, — печально говорит Чон. — Когда я увижу тебя снова? — Летом я заканчиваю университет, поэтому после выпуска снова перееду в Корею. Три-четыре месяца, и я вновь буду тут. И Чонгук ловит себя на мысли, что до окончания Тэхёном учебного заведения обязательно слетает к нему во Францию, дабы наделать фоток с Эйфелевой башней, потому что Ким так и не сделал ни одной. Это определённо нужно исправить, ведь иначе это какое-то кощунство! Чуть позже они откроют свои старые Инстаграмы и оживят их, строя из себя милую парочку на расстоянии, где в своих сторисах и постах буду говорить, как скучают. Картины Кима станут ярче, что не будет не радовать его фанатов. Чон же вновь начнёт рисовать с большим энтузиазмом, получая исключительно хорошие оценки. Юнги возобновит отношения с Тэхёном, и у них даже общий чат появится. Там они частенько будут подбадривать Чонгука, что пытается оставить прошлое, что всё ещё сожалеет и чувствует вину. Но это пройдёт. Обязательно пройдёт. Они верят. А ещё, если по секрету, Мин будет прятать у себя дома одного израненного парнишку, которого будет по крупицам собирать вновь. Юнги долго будет молчать об этом, дожидаясь, пока Чимин не оправится до конца. Потом Чонгук, кстати, с сюрпризом приедет во Францию и сделает там кучу фотографий с Тэхёном, которые тот выставит в профиль с картинами, официально раскрыв его отношения с Чонгуком. Ох, как же Чон будет любоваться кадрами Кима напротив той самой Эйфелевой башни. И все цветы, что росли в их саду, всегда носили в себе свои собственные значения, но одно их объединяет точно — любовь. Каждый цветок в своей формулировке признаётся в любви. Чонгук, так же, как и Тэхён, бережно выращивал и выращивает их в чужом саду, закрепляя там свои чувства. Чтобы даже без напоминаний оба знали, что каждый день любят. Сад огромен, не имеет границ, так же, как и их любовь. Они не жалеют сил, чтобы поливать цветы, начиная с аконитов и заканчивая розами. Но даже на этом не останавливаются — продолжают высаживать новые, чтобы подтвердить то, что любят сильнее, чем вчера. Жёлтые акации всё ещё дарят свою красоту, но они — их история, в ряд высаженная между других цветов. Нечего стыдиться. Продолжай любить и получать опыт, а сад будет наполняться чувствами, бережно подаренными исключительно тебе. Цвети.