Сверканья твои с вышины

«Добро пожаловать в закрытую комнату». Именно эта надпись встретила его ещё при первом погружении в книгу По, и нынешняя история имела почти схожие условия. Помещение без видимых входов или выходов: готический замок с эбеновой отделкой внутри, а вокруг – убранство девятнадцатого века. Книжные шкафы с затемненным стеклом посередине и островидной вырезкой к верху, тумбы с причудливым орнаментом и серебреная посуда на них, размещенные у стен лавки с массивным основанием и множество свечей в сверкающих канделябрах. Рампо перевёл взгляд на витражное окно, равномерно обрамленное золотом, но обнаружил за ним лишь непроглядный мрак. Под ногами растекалась, пачкая плотный ворс, густая красная жидкость. Сильно отдавало металлом. Вскоре субстанция пропитала небольшой участок ковра практически насквозь. По всем рациональным законам Рампо должен был выбраться из повести ещё несколько секунд назад, однако чуда не произошло: холл по-прежнему источал необъяснимый таинственный холод будто из самых своих недр, гранитные колонны громоздкими шпилями подпирали потолок, а над головой по-прежнему опасно покачивалась массивная люстра. Рампо присмотрелся: огонь горел механически верно. Палящие языки изгибались по чёткой траектории, слегка меняли свое положение, петляли, а затем выравнивались почти идеальной вертикальной линией и повторяли процесс по новой. Эдогава оглянулся. Ни души. Конечно, помимо него и двух неподвижных тел на полу. О том, что Рампо решил головоломку неверно, и речи идти не могло. Соотнеся все сопутствующие делу улики, Рампо раскрыл преступление уже через какие-то две минуты. Убийца был установлен, соответственно, он имел полное право претендовать на полагающуюся ему по праву свободу. Однако золотое свечение так и не явилось. Рампо нахмурился. Он не мог допустить ошибку. Он никогда не допускает ошибок, а поэтому все возможные варианты сводились к одному – ему хотели показать что-то ещё. Детектив внимательно осмотрелся. Всё то же темное дерево, увесистые картины с изображением ликов святых, мрамор и медленно остывающая под ногами кровь. И всё же искомая подсказка вскоре обнаружилась. Совершенно не вписывающаяся в местный интерьер, режущая глаза своей нелепостью и очевидностью белая дверь стояла прямо перед ступенями круто изгибающейся вверх лестницей, и самое главное – ни к чему не крепилась, повиснув в воздухе, как нечто само собой разумеющееся. Рампо банально не мог не заметить столь выбивающийся из общего плана предмет. Значит, дверь появилась ровно в тот момент, когда Эдогава изъявил желание её отыскать. Оставив свое прежнее место, Рампо двинулся по направлению к двери и, подойдя почти вплотную, встретился с растекающимся черными красками "Welcome". Вот так просто. Без какого-либо продолжения. Обычная надпись, аккуратная, средних размеров и не настолько вульгарная, как в прошлый раз. Рампо потянулся, невесомо дотронулся до надписи кончиками пальцев, а затем развернул руку ладонью к себе. Не отпечатывается. Даже если бы это была краска на нитрооснове, минимальное время её засыхания составляло бы около двадцати минут. Значит, Эдгар не хотел заострять на этой детали внимание, а всего лишь зазывал, применяя излюбленные методы. Что бы не скрывалось по ту сторону, будь то продолжение мрачного поместья или переход в новую главу истории – это должно было стать представлением более выразительным и занятным. Всё же этому предшествующее – лишь способ погрузить детектива в привычную для него среду и привести в работу его дедуктивные способности. Как-то совсем не в стиле По. Воодушевленный скорой встречей с новой загадкой, Эдогава сжал в руках прямоугольную ручку двери, с натиском надавил, наконец приоткрывая завесу, скрывавшую от изумрудных глаз доселе не виданную тайну. А затем Рампо шагнул в неизвестность.

***

Бамбуковый лес Сагано. Эдогава узнал его практически сразу, как пересёк границы отделявшей его от комнаты замка двери. Прошлым летом Наоми потащила туда Джуничиро под предлогом того, что тот якобы уделяет слишком мало времени младшей сестре. По возвращении в агентство девушка то и дело пихала ему, Дазаю, Кенджи, Ацуши и Кёке, не успевшим скрыться от её пламенного душевного порыва, подарочные открытки с изображением бамбуковой рощи и бесконечно хвасталась полароидными фотографиями, на которых она и Джуничиро, изможденный долгими прогулками и старательно пытающийся скрыть усталость за натянутой улыбкой, стояли в обнимку на фоне вздымающихся вверх растений, и неустанно повторяла о том, как было бы здорово предложить Фукудзаве выдать всем работникам агентства внеплановый отпуск, а затем всем вместе отправиться в Киото на поезде. Дазай тогда в привычной для себя манере отшутился и вернулся к имитированию рабочей деятельности, а Рампо заявил, что ему срочно необходимо прикупить пончики с крупной шоколадной крошкой, иначе до конца рабочего дня он просто не протянет. Остальные же, неприкрыто заинтересовавшись поступившим предложением, так же не дали определённого ответа: ожидать от директора внеплановых отпускных было идеей заведомо проигрышной и безнадежной. Подходить к Куникиде или Ёсано с предложением о поездке никто не рискнул, а потому больше Наоми о ней не заикалась. После холодящей конечности сырости замка солнечные лучи ощущались на коже особенно ярко. Золотистый блеск заливал небольшую лощину небосвода, по обе стороны охраняемого устремившимися ввысь растениями. Разливаясь, мягкий свет ложился оранжевыми подтеками на разросшиеся бамбуковые возвышения. Эдогава сделал глубокий вдох. Травы, дерево и летний зной. И совсем неважно, что за страницами книги Йокогама скорее всего прямо сейчас упрямо подвергается нападкам снежных порывов. Прищурившись, Рампо натянул козырёк пониже, стараясь отгородиться от палящего солнца. Глаза слегка пощипывало: видимо, слишком засмотрелся. Сделать шаг навстречу не видевшего краёв зелёного коридора – словно принять правила новой игры. Пока что ещё с не до конца понятными правилами и окончанием, но определённо желающей, чтобы в её суть окунулись, и окунулись без мешающих ее пониманию свидетелей. Рампо ещё до применения способности осознал, что находится в роще один. Без использования очков, просто почувствовал на каком-то подсознательном уровне, как только дверь позади бесследно испарилась. Как будто её никогда и не существовало. Эдогава медленно брел по каменной дорожке шириной метра два, огороженной теми же упавшими бамбуковыми столбами, лежащими двумя рядами ровно параллельно дорожке, скрепленные в единую линию металлическим подвязками. А прямо за ними – плотно посаженные друг к другу ржаные вейники. Покачнувшись от внезапного дуновения, они, будто по команде, разом склонили головы в сторону, но через пару секунд, опомнившись, вернулись в прежнее положение, издав при этом шелестящий звук. За ним почти моментально последовал новый – еле уловимый шелест зеленистого океана заостренных полупрозрачных листьев наверху. С этого расстояние рассмотреть каждый по отдельности почти не представлялось возможным, зато в своей массе они представляли собой приковывающую взгляд, забвенно-плавно движущуюся приливную волну. Двигаться дальше – ощутить звенящий запах зеленого чая. Остановиться на мгновение – уловить новый шорох или тихое поскрипывание. Провести рукой по песочным колосьям за бамбуковой изгородью – позволить себе на секунду забыться, окунувшись в чужую фантазию. Ощущение мягкой травы под подушечками пальцев казалось вполне реальным, если на мгновение откинуть мысли о том, что мир этот – засохшие чернила на кремовых страницах. Окинув взглядом рощу ещё раз, Эдогава смягчился и позволил себе нырнуть в манящую несуществующую действительность. На пробу проведя ладонью по высокой траве, Рампо приблизился к ограде и неожиданно уловил чье-то неторопливое копошение. Внезапно из растительной гущи показалась бирюзовая стрекоза, которая, покрутившись на одном месте ещё немного, а затем, по всей видимости посчитав детектива неподходящим для себя оппонентом, вспорхнула вверх и, делая быстрые взмахи крыльями, унеслась прочь так же быстро, как и появилась. Но не успел Эдогава проводить взглядом унесшееся прочь насекомое, как из травы появились новые. Разноцветные стрекозы шустро перебирали лапками, передвигаясь вверх-вниз по основанию вейников, встречались друг с другом, делали быстрое движение ввысь, меняясь местами, а затем продолжали свое движение по сухой траве. Решетчатые крылья пропускали через себя мягкий свет, а удлиненные тела мерцали под натиском полуденного солнца, отливая красками. Наконец, вдоволь понежившись под косыми лучами, они последовали примеру недавно удалившегося соплеменника. Взметнулись вверх слаженным строем и разлетелись в хаотичном порядке, формируя медленно рассыпающийся во все стороны поток. А затем поток иссяк, оставляя вместо себя всё тот же мерный шёпот листьев в высоте. Проводив взглядом отставшую от основного ряда пурпурную стрекозу, Рампо вернулся к каменистой дорожке и зашагал вперёд. Искать разгадку среди гущи бамбуковых зарослей – идея бестолковая и явно бессмысленная. Тайна лежала где-то далеко от бесчисленных зелёных изгородей и мощенного камнем пути, который, по мыслям Рампо, вообще не имел своего логического конца и расстилался бесконечно долго к необозримому горизонту. Это даже не было загадкой в ее обычном понимании. Скорее искусно созданной картинкой, предназначенной для любования одного единственного зрителя, репродукцией, излучающей почти осязаемую потребность в том, чтобы ею наслаждались, и наслаждались осознанно. Театральная сцена без видимых краёв и слушателей. Антракт перед финальной частью чего-то грандиозного и безоговорочно важного, чего-то, что прольет свет на реальность за страницами книги. Пребывая в раздумьях, детектив пропустил момент, когда прямо под подошвой его лоферов показался проблеск бескровно белого. Рампо передвинул ногу чуть в сторону, рассматривая выбивающийся из общей картины объект, и брови его слегка заметно вздернулись вверх. Прямо под ногами Эдогавы разместился появившийся словно из ниоткуда бутон белесой гардении. Её лепестки одиноко замерли в грациозном спокойствии и только левый край был слегка смят недавно посягнувшим на ее покой детективом. Один из белоснежных лепестков под влиянием неожиданно метнувшего в его сторону дуновения, меланхолично отцепился от основного скопления и упал на каменную гладь. Детектив сощурился, почувствовав себя осквернителем чего-то неприкосновенного. Цветок казался неземным произведением искусства, и, хотя за свою жизнь Эдогава успел повидать необъятное множество подобных гардений – желтоватых или свободно переходящих в розовизну, искусственно помещенное среди рощи соцветие вызывало необъяснимый трепет. Белизна его была до того девственно-невинной, что Рампо не смог преодолеть в себе желание прикоснуться к цветку. Наклонившись к земле, Эдогава аккуратно поддел основание бутона пальцами, а затем плавным движением отсоединил его от изумрудной листвы. Гардения охотно поддалась, и вскоре детектив почувствовал, как она, несмотря на чуть скрываемое бамбуком солнце, приятно обдала холодом мягкие ладони. Гардения, хоть и несимметричная, с неопрятно опавшими лепестками и сероватостью по левой стороне, не позволяла не на секунду оторвать от себя взгляд. Будто подсвеченный глубоко изнутри белыми искрами, бутон мерцал серебром, благодаря Эдогаву за прикосновение. Детектив на пробу дотронулся до одного из лепестков, и сияние усилилось. Наконец найдя подтверждение своим догадкам, Рампо расплылся в мягкой улыбке, а затем сжал цветок в ладонях увереннее, после чего гардения взволновалась заливистым свечением, на мгновение ослепляя мужчину. Пропали и бамбуковая роща, и шорохи сухой травы, и даже неосязаемое ощущение круживших неподалёку невидимых стрекоз, – словом, не осталось ничего, кроме белого обволакивающего нечто. Пришёл в себя детектив уже на равнине, залитой тем же белоснежным оттенком, что и сжатый в руке бутон. Проморгавшись, Рампо постарался привыкнуть к перемене, а затем, когда пелена наконец-то отступила, опустил взгляд вниз и, приглядевшись, обнаружил, что стоит в океане гардений, точно таких же, как и та, что попалась ему во время путешествия по зеленому саду. Цветы прилегали друг к другу настолько плотно, что среди их цветения едва можно было различить неровно проглядывающие меж лепестков листья. Детектив поднял взгляд выше и рвано выдохнул. За идеально ровной цветочной гладью высился устремленный на несколько километров ввысь синеватый горный хребет. На верхушке виднелись заснеженные неровности, образовывающие своей формой чуть сколотую к низу горную шапку. Периметр хребта охраняли пушистые тёмные дубы, самый верх его – лёгкие облака, постепенно приобретающие грязно-серую окраску, стараясь поспеть за снижавшимся к горизонту закатным солнцем. Ярко-зеленые глаза детектива заблестели. На несколько секунд, на несколько непозволительных долгих для члена вооружённого детективного агентства секунд, Рампо шаблонно завис, наблюдая, как облака нерешительно огибают заснеженную вершину, пряча ее от солнечных линий. Через мгновение, будто почувствовав, что они скрывают нечто неописуемо важное, облака расступились, вновь являя взгляду мужчины охваченную стужей верхушку. Больше она и не вздумала прятаться. Эдогава увел взгляд от горы и осмотрелся. Как он и предполагал: поле так же, как и лес, не имело чётких границ и простиралось на множество миль во все стороны. В голову внезапно ударил дурманящий запах чего-то сладковатого, и Рампо с опозданием понял, что уже некоторое время неосознанно полной грудью вдыхает аромат белого цветения. Задумавшись, Рампо постарался прикинуть, похож ли окруживший его паточный запах хотя бы примерно на что-то из того, что тот когда-либо покупал в расположившейся неподалёку от агентства булочной или в магазине сладостей, находящимся чуть ниже по той же самой улице, и к своему удивление понял, что запах этот был исключительным и не походящим ни на что, что ранее встречал Рампо. Аромат был нежным, но не пряным, свежим настолько, что казался практически настоящим. Рампо никогда не приходилось ощущать и доли подобного удовольствия от каких бы то не было цветов там, на поверхности. Здесь же вся их роскошь была выкручена чуть ли не вдвое, но оттого не переходила в гротеск и создавала лишь ощущение смутной печали от осознания факта, что это, по всей видимости, последний раз, когда он сможем окунуться в эту сладость. И поэтому Рампо позволил себе почувствовать: побежал навстречу сверкающему полю, а затем, звонко смеясь, смело упал спиной на цветущее белоснежное одеяло. Раскинулся, свободной рукой провел по казавшимся чистым бархатом соцветиям и, двигая конечностями, принялся вырисовывать на выбранном месте что-то наподобие снежного ангела, а после, выдохнувшись, счастливо уставился прямо перед собой. В ответ ему безмятежно улыбалось апельсиновое солнце. Передохнув под закатными лучами, Эдогава чуть приподнялся, принимая сидячее положение. Вдохнул цветочный запах, стараясь задержать его в памяти как можно дольше, чтобы, просиживая в душном офисе и перебирая очередные рабочие бумаги, мысленно возвращаться к белоснежному полю, заснеженному хребту и громоздким дубам вдалеке. К мимолетной яркой картинке из рукописи, к бледным рукам, крепко сжимающим воронье перо, к... Рампо распахнул глаза, почувствовав, что ветер, до этого не заявлявший о своём присутствии, начал настойчиво подталкивать его в правый бок. Гардения в руке вновь замерцала, явно ожидая от детектива каких-то действий. Следуя предложенной подсказке, Эдогава поднялся, развернувшись туда, как ему казалось, манил его поток тёплого воздуха, и заметил, что между начавшим принимать оранжеватый цвет небом и цветущим лугом, как случайно встретившиеся корабли в бесшумном море, виднелись две плакучие ивы, до сих пор ловко ускользавшие от взгляда Эдогавы. Скорее не ускользавшие, а намеренно не желавшие приковывать к себе внимание, позволяя детективу вдоволь насладиться открывающимся выпуклым пейзажем. Теперь же Рампо мог рассмотреть, как в метрах двадцати от него ивы методично покачивали своими ветвями, почти касаясь бледной листвой белого покрывала. Придвинув соскочившие на кончик носа очки, Эдогава заметил запрятанный меж деревьями тёмный деревянный столик и придвинутый к нему небольшого размера стул той же отделки. Увесистая крона создавала импровизированное затененное пристанище, позволяющее при этом рассмотреть так полюбившийся Рампо хребет. Ветер ещё раз приласкал Эдогаву, и тот двинулся в заданном направлении, по-прежнему бережно сжимая в руках подобранную гардению. Добравшись до цели, детектив смерил ивы оценивающим взглядом. Те всё так же хранили молчание, но затем, словно желая угодить мужчине, ответили слабым покачиванием и звуком шелестящей листвы. Удовлетворенный подобной реакцией, Эдогава обошел столик по кругу, а затем скользнул на предложенное место. Идеально гладкая, чуть глянцевая поверхность стола встретила его чёрным матовым конвертом с бардовой восковой печатью посередине. А вот и долгожданная загадка. Свободной рукой Рампо потянулся за конвертом, притянул поближе, а затем, недолго думая, освободил уже успевший выдохнуться белый бутон, поместив его на столе чуть поодаль от себя. Взяв конверт поудобнее, Эдогава почувствовал под кончиками пальцев шероховатость и небольшую рельефность. Плотная графитовая бумага, по всей видимости, офсетная. Возможно, из Мино, хотя, не исключено, что могла быть произведена в Америке. Во всяком случае, особого значения это не имело: она могла просто существовать без привязки к конкретному месту. Всегда ли Эдгар прибегает к выбору именно этого типа бумаги? По крайней мере, структура её вполне соответствовала образу её создателя. Приблизив бумагу к лицу, Рампо ощутил запах чего-то отдалённо знакомого, явно встречавшегося ему раньше, даже любимого в определённый момент жизни... – Нама шоколад, – в полголоса заключил детектив, а затем отстранился от конверта. Рубиновый оттиск в центре заставил Рампо вспомнить о разливающейся вокруг его ног лужи крови из пробитого виска вымышленной жертвы. О ковре, вбирающем в себя тепло алой жидкости, и холодевших одновременно с этим телах рядом. О тусклых зрачках и слипшихся темных волосах. Эдогава проморгался, а затем перевернул конверт тыльной стороной. Не обнаружив на этом месте ничего примечательного, детектив вернул конверт в изначальное положение, а затем, поддевая воск ногтями, избавился от печати, механически откинув ту в неопределённую сторону. Не было ни волнения, ни страха, только непреодолимый интерес и сладостное ожидание долгожданной головоломки, а вместе с тем закрадывающаяся тоска, какую ранее не приходилось испытывать Эдогаве по ходу приближения к финалу истории. Рампо чувствовал: вытащи он письмо из конверта – всё непременно кончится. Хребет испарится в неизвестности, превращаясь в набор выведенных аккуратным почерком чернильных строк, ивы за спиной лишатся красок, а после потихоньку перестанет настолько чётко виднеться цветущее поле, затем пропадёт и вовсе, сливаясь с огнями вокруг. Явится золотистое свечение, подобное тому, что излучал недавно подобранный детективом цветок, и снова всё вернётся на круги своя. Станет лишь очередной решенной загадкой, коих детективу приходится решать множество изо дня в день, очередной одержанной победой и ещё одним плюсиком в копилку завершенных дел. Однако вместе со стремлением как можно скорее извлечь содержимое конверта, на Эдогаву напало предчувствие, что он стоит на пороге чего-то непреодолимо важного. Безусловно, он знал, что находится внутри, но почему-то именно в данную минуту руки упрямо не слушались, отказываясь достать то, ради чего и было затеяно развернувшееся перед ним представление. Колебаться было совсем не в его природе, и Рампо сам до конца не осознавал, чем именно было вызвано его внезапное замешательство. Спроси у него, было ли то ощущение нереальности, вызванное прикосновением к долгожданному откровению, или же банальное желание подольше упоиться чужой блаженной решительностью – детектив не дал бы однозначный ответ. Скорее ведущую роль играли оба фактора одновременно. И если По всё же принял решение отправить его в глубины своей души, то Рампо не мог отказать ему в возможности услышать ответ, а потому быстрым движением стянул очки и отправил их во внутренний карман пончо. Прикосновение к письму ознаменовалось стремительно вступившим в силу сумраком, голосами цикад и светом луны, застывшей круглым пятном на небе точно перед деревянным столиком. Свет, словно из приглушенного прожектора, ровным следом простирался прямо до сидящего подле ивовой кроны мужчину, освещая вскрытый конверт и темную древесину под ним. Мерцание, повинуясь прихоти своего хозяина, формировало неомраченный глубокими тенями коридор, по обе стороны которого – ночная зябкость, мгла и стрекочущее пение. Казалось, поднимись сейчас Рампо со стула – с лёгкостью сможет вступить на тропинку и дойти до самой луны. Детектив постарался выбросить из головы мимолетную глупость и потому немедля выудил содержимое конверта наружу. Держать сложенное вдвое пергаментное письмо – словно прикасаться к чужому оголенному сердцу, впитывать в себя неприкрытые вуалью соперничества чувства, почти над самым ухом слышать просьбу раскрыть наконец-таки последнее дело, произнеся вслух ответ на старательно подготовленную загадку. Разорвать невидимые тросы и вытащить на поверхность то, что за страницами книги никогда не решалось сорваться с языка. И вот, когда Эдогава приблизился к откровению настолько близко, недавно одолевшие его колебания исчезли. Нескончаемое поле цветов казалось теперь ничуть не больше садовой клумбы, хребет своими размерами напоминал невысокий пригорок, а весь мир Рампо сузился до небольшого аккуратно сложенного листа бумаги перед ним. Увидеть всю подноготную и сделать с озвученной правдой то, что он посчитает нужным – всё, что от него сейчас ожидали. Сидя там, на чёрном кожаном кресле с вырезанными львами на окончаниях подлокотников, он предвкушал узнать только одно: оттолкнуть или притянуть ближе. Конечно, решение примет словесную форму только на поверхности, а здесь, в долине заснувших цветов и запевающих цикад, Эдогаву просили лишь увидеть. Разворачивая письмо, Рампо готов был поклясться, что чувствует, как под кожу медленно проникает лунный свет. А затем перед глазами появились чернила, строчки с чётко выведенными японскими иероглифами, не смазанные ни в одном месте, но определённо точно выведенные настоящей рукой. И именно так в выдуманном мире теперь осталось лишь две подлинные вещи: сам Рампо и откровенное им почитание. Окинув взглядом первые строки, Эдогава принялся за чтение. Прошло не более минуты, после чего детектив откинулся на мягкую обивку стула, подставляя лицо лунным лучам. Даже со своего места он мог рассмотреть почти каждую написанную впадину. Возможно потому, что сама луна придвинулась ближе, что по законам здешнего мира могло считаться вещью вполне обыденной. Возможно потому, что все ощущения и чувства разом обострились. В груди, даже несмотря на давно принятые в рассмотрение факты и заранее предугаданный сюжет, непрерывно тянуло, а воздух будто стал гуще. По крайней мере, заметив, как учащается собственное дыхание, детектив безуспешно старался вбить в голову именно это обстоятельство. Сглотнув, Рампо попытался утихомирить подползавшую к ушам краску, а затем прислушался. По-чуждому тихо. Будто сам ландшафт перестал дышать, в миг становясь картонным и жёстким. Ивы замерли в трепетном ожидании, а облака, до этого неторопливо плывущие прочь от заснеженной горы, оказались будто приштопанными к почерневшему небосклону. История достигла своей кульминации, а потому поток времени утратил свою надобность. Мир застыл в беспокойных мечтаниях. Детектив принял прежнее сидячее положение, заложив руки под подбородок и готовясь переместиться туда, откуда всё и началось. В конце концов, не существует в мире загадки, решить которую он не в состоянии. Взглянув на оставленное на столе письмо, Эдогава, едва прикасаясь, провел кончиками пальцев по пергаментной бумаге, улыбаясь краешками губ. Как поэтично. ...Пью, умиленный, Твой огонь удаленный, А не бледные блики Луны. Рампо выдохнул и в последний раз окинул взглядом одинокую белую гардению. Та не подавала и намёка на мерцание. С губ детектива сорвались два единственных слова, а затем его охватило свечение.

***

Как правило, после оглашения ответа Эдогаве требовалось всего несколько секунд чтобы оправиться после перемещения: благополучно приземлиться на твердую поверхность, вернуть концентрацию и поведать По о приведших его к столь быстрой победе раскиданных по страницам истории подсказках. Сейчас же поволока отступала недоверчиво медленно, и Рампо подозревал, что причиной этому являлось непосредственно желание самого По отсрочить момент предстоящей смущающей беседы, избежать которую теперь не представлялось возможным, и детектив, конечно не могу осуждать его за подобное малодушие. Клясть По, у которого тени навечно заложены под глазами от недостатка сна, длинные узловатые пальцы, которыми он часто в поисках успокоения зарывался в антрацитовую шерсть Карла, непозволительно длинные ноги, одним своим видом постоянно отвлекающие детектива от работы, когда Эдгар после бесконечных уговоров всё же соглашался и проводил несколько часов в агенстве за написанием сюжета нового романа, было абсолютно непозволительно. Недопустимо было укорять По, почти беззвучно постукивающего пальцами по клавишам ноутбука, иногда внезапно встрепеняющегося, охваченный новой идеей, в тот момент, когда Эдогава мысленно молился, что тот не замечает насколько бесстыдно он пялится на его стройные, обтянутые тёмной тканью ноги. К слову, Рампо также питал безмерную любовью к его увлечению готическим винтажем, завиткам непослушных волос с проблеском аметиста, постоянно спадающих писателю на глаза, скрывая извечно отстраненного от внешнего мира писателя ещё сильнее, привычке держаться ближе к детективу, когда они выбираются в людные места, растекающемуся по скулам румяному теплу, когда Эдогава, будь то необходимостью, нюансом работы или банальной душевной прихотью, касался его. По, немного нервозный, с привычкой слегка сутулиться и закусывать губу, когда чувствует себя неуютно, с чудесным американским акцентом, искренне улыбающийся и восхитительно краснеющий в ответ на похвалу Рампо ввиду особого успеха написанной для единственного читателя истории. По, потративший шесть лет ради того, чтобы впечатлить детектива, и совершенно неспособный по своей натуре признаться так, как это делают обычные влюблённые люди. Рампо ощутил под ногами грубую каменную плитку, а затем пелена наконец отступила. По со сложенными под подбородком руками в привычной манере сидел за продолговатым резным столом с удобно разместившимся на его широких плечах Карлом, застигнутым врасплох неожиданным появлением детектива и оттого чуть поджавшим заостренные мохнатые уши, но упорно продолжающим бросать любопытный взгляд в сторону Эдогавы. На столе – граненый сосуд для чернил, стопка бережно сложенных черновиков и убранное в сторону вострое гусиное перо. Отпечатки тени, красиво подчеркивающие точеные черты лица, едва взъерошенные волосы и раскрашенные мелкими от нервного покусывания полосами губы. Словом, всё тот же Эдгар и сопутствующий ему антураж. Только руки сжаты в замок неестественно напряженно, а глаза, наполовину сокрытые тёмными прядями, источали до того осязаемые тоску и чаяние, что на сердце у Рампо непроизвольно потяжелело. По истомленным прищуром глядел на него исподлобья, а на месте привычного блеклого поблескивания, всё чаще замечаемого детективом в моменты их близости, на границе зрачка зияла молчаливая мольба, не находила выхода и отчаянно грозилась вылиться из глазниц горестными густыми подтеками. Эдогаве в тот момент показалось, что он смотрит прямиком в вязкие космические бездны. Молчание душило, однако посягнуть на право разрушить его целостность никто не спешил. Рампо – потому что добился желаемого и имел планы дойти со своим упрямством до конца. Эдгар – потому что трахею, к его великому сожалению, по-прежнему сдавливал страх. Детектив мягко улыбнулся, стараясь рассеять скопившееся между ними напряжение, подтолкнуть По в нужную сторону, без слов заявить, что тревога его безосновательна, однако значительного успеха это не принесло. И тогда, приняв чужое безмолвие за незыблемую нерешительность, Эдогава начал прикидывать, какими на вкус будут слова, произнесенные им за мгновение до расставания с цветочной долиной, какими они слетят с губ здесь, вне рубежа искусственного покрова. Тайная любовь. А вдобавок восхищение на расстоянии и боязнь обжечься, если решишь приблизиться и коснуться самостоятельно. Обожание вкупе со стремлением стоять наравне и доказать свою практичность и увидеть в изумрудных глазах поощрение. Рампо готов был клять его за подобные желания и заниженное самомнение, ведь признал его детектив ещё далёкие шесть лет назад. По сдался первым, тяжело сглотнул, а затем приглушенно забормотал: – Ты без очков. Эдгар не указывал на очевидное, просто высказал вслух собственное замечание, дабы хоть как-то отогнать въевшееся напряжение. Рампо улыбнулся чуть шире, довольно приподнял голову и демонстративно выставил указательный палец вверх. – На раскрытие преступления мне понадобилось чуть меньше двух с половиной минут, – детектив горделиво уперся руками в бока, выпячивая грудь. – Но без применения способности все же не обошлось. Жертвы – знатные особы, но, судя по количеству прислуги и довольно скромной вечерней подаче, люди разорившиеся и вынужденные доживать свой век в пренебрежении графскими благами. Беря во внимание вид черепно-мозговой, смерть наступила после череды ударов тупым предметом, к тому же, достаточно тяжелым, раз убийце удалось переломить лобную кость. Конечно, первой кандидатурой на роль потенциального убийцы становится мажордом, пребывающий в постоянной близости с хозяевами поместья и имеющий право потребовать у ключницы доступ к прилагающейся мастерской, а также находящийся под его господством камердинер. Двое рослых мужчин, не обделенных физической силой и точно способные при желании расправиться с супружескую парой. Однако... – Рампо сделал наиграно-раздосадованное лицо, сводя брови. – тебя вновь погубила твоя неосторожность! – Эдогава сделал выпад вперед, хитро прищуриваясь и закладывая руки за спину, но ближе всё же не подходил, оставляя между собой и резным столиком пару метров. – Покраснение кожных покровов – первое на что я обратил внимание. Мышьяк, элемент без вкуса и запаха, ну просто создан для того, чтобы перед семейным ужином подмешать его своим нелюбимым родителям в суп! Конечно, эффект наступает не сразу. Для начала – острая боль в животе, обезвоживание, частичная потеря слуха и воспаление кожи. В более тяжёлых случаях – судороги или же кома. Видимо, яда дочурке всё-таки не хватило, так как смерть наступила уже после приёма пищи. После ужина на пару напала невыносимая жажда, а затем, когда тело начали простреливать спазмы, а кувшин благополучно разлетелся на кусочки от соприкосновения с мраморными плитами пола, они поняли – нужно как можно скорее бежать за помощью к прислуге. И тогда-то, находясь на пороге небытия, они, мучаясь от невыносимой боли в животе и мышечных сокращений, обессиленно упали как раз в том холле, куда ты меня и отправил. А затем – пробитый череп, дабы не дать следователем повода проводить вскрытие. Да и к тому же, в восемнадцатом веке этим удовольствием удостаивались только те, кто при жизни успел начеркать в своём завещании строчку о необходимости посмертного вскрытия. Да и кто станет приписывать осиротевшей и убитой горем девушке девятнадцати лет столь тяжкое преступление? Силенок на то, чтобы расправиться с двумя взрослыми здоровыми людьми, у неё попросту не хватило бы, с отравленными и обессиленными – дело уже другое, но разбираться уже никто, конечно же, не станет. А она, сморгнув горячие слезы, дрожащей рукой поставит свою подпись в документе о наследстве, заберёт всё то оставшееся, что перешло к ней после ужасной смерти ее ненаглядных родителей и с широченной улыбкой убежит подальше вместе со своим молодым человеком. Денег, конечно, на всю жизнь не хватит, но отказаться от возможности заручиться какой-никакой суммой, покинув обитель до ужаса требовательных и холодных родителей она не могла. Как-никак, она была молода, полна слащавых мечтаний, а еще до неприличия влюблена. Тирада окончилась, и Эдогава принялся переводить дух после длительного монолога. Вновь установилось безмолвие, и только по вновь загоревшемуся взгляду напротив Рампо понял: ему удалось. Логическая цепочка, мастерски выстроенная детективом, настолько захватила внимание Эдгара, что тот, видимо, успел позабыть, что все рассказанное Рампо – всего лишь почин. Пребывая во внеземном зачаровании, По заметно расслабился: радужка приобрела более светлый оттенок, из-за чего глаза перестали напоминать две бездонные пропасти, плечи расправились, в связи с чем Карл, благодарно пискнув, принял более выгодное для него положение, брови приподнялись вверх, а губы в восторге приоткрылись. Рампо облегчённо выдохнул: наконец-то Эдгар перестал до красных отметин впиваться ногтями во внешнюю сторону ладони. По был временно одурманен, и детектив не мог упустить возможность воспользоваться подобным обстоятельством. – Что же касается остального... – Рампо просунул руку во внешний карман пончо, небрежно выуживая очки и покручивая их в руках. – В них не было необходимости: я схватил всё на лету. – Эдогава проворно пробежался кончиком языка по нижней губе, а затем вернул очки на прежнее место и расплылся в широкой улыбке, чувствуя, как к щекам вновь начала неконтролируемо подступать краска. По, до этого остающийся в неком подобие транса, встрепенулся, беспокойно покусывая щеку изнутри, и смерил Рампо таким взглядом, будто от чужих слов сейчас зависело его существование. Эдгар старался сконцентрироваться на ощущении лёгкого давления на плечах и тёплом мехе Карла, довольно посапывающим у него под ухом, но, несмотря на все попытки, из раза в раз безнадёжно возвращался к чувству, что собственные навязчивые мысли испепелят его разум изнутри ещё до того, как детектив произнесет хоть слово. К счастью, Рампо и без очков был весьма проницательным, а потому без усилий считал его молчаливую просьбу. Эдогава уверено подошел вплотную к единственной разделяющей их друг от друга преграде, уперся двумя руками на гладкую поверхность стола, сокращая расстояние между ними до позволительного минимума. По шумно сглотнул. – Но прежде чем я продолжу, ты должен выполнить одно условие, – детектив нетерпеливо постукивал пальцем по древесине, а По казалось, что он почти готов потерять сознание. Стараясь спрятаться от наблюдательного взгляда напротив, он смахнул челку на глаза. Дрожь от этого мельче не стала, но теперь он хотя бы не чувствовал себя настолько обнаженным. В ответ на это действие Рампо недовольно прищурился, однако, спохватившись, тут же мысленно выругался на свою несдержанность. – Не закрывайся от меня, – детектив невесомо провел пальцами по чужому лбу, отодвигая мешающие пряди в сторону. Карл вопросительно взглянул на него, а затем, коротко зевнув, вернулся к своему прежнему занятию. – И ради Бога, перестань, пожалуйста, дрожать! Я не собираюсь произносить ничего, что стоило бы твоих нервов. По неверяще уперся взглядом в сочащиеся зеленью глаза и с удивлением не обнаружил в них и доли насмешки. На её месте растекались откровенная нежность, заинтересованность и непоколебимость перед последующими за мягким прикосновением к бледной скуле словами. – Это самый лучший подарок на день всех влюблённых, который только можно представить, – Эдогава слабо огладил впадинку на чужой щеке большим пальцем, а затем прислонил ладонь плашмя, обдавая успокаивающим теплом. – Ты смог удивить величайшего детектива, а это, как ты знаешь, эпохальный результат. Вот здесь, – Рампо ткнул пальцем ровно посередине лба По, заставляя того обескураженно распахнуть глаза в ответ на внезапное прикосновение. – Заключается интеллект, способный вызвать зависть у любого, кого я когда-либо знал. Я увидел это ещё в нашу первую встречу. И хотя ты продолжаешь повторять, что проиграл мне тогда, я совру, если скажу, что в тот момент не смотрел на тебя с придыханием. Ты стал одним из немногих, кто смог развеять мою нескончаемую скуку, и продолжаешь делать это по сей день, даже когда не притрагиваешься к перу. Мне хватает одного твоего присутствия для того, чтобы окончательно не отчаяться, рассуждая о том, насколько люди в своём подавляющем большинстве непроглядно безмозглые. Вдобавок, ты не член агентства, однако это не помешало тебе примириться с моим невыносимым характером. И не нужно говорить, что это не так! Я прекрасно осведомлён: большинство людей, с которыми я имею дело, терпеть меня не могут. За исключением тех, для кого моё поведение с течением времени стало восприниматься как часть обыденности, конечно же. Я вижу, как ты вкладываешь это, – Рампо протянул руку вперед, указывая на то место грудной клетки, за которым скрывалось беспокойное сердце. – В свои рукописи, и неважно, нахожусь ли я внутри или нет. Это не может не пленять. Ты исключительный, По. Ты сумел поднять из глубин моего сердца то, что я, как мне казалось, утратил уже очень давно, и мне мучительно видеть, как ты изо дня в день коришь себя за то, что якобы не достоин моего внимания. Это вовсе не какая-то привилегия. Эдогава загнанно дышал, вместе с тем чувствуя, как рухнуло вниз отягощавшее плечи бремя. Теперь, когда необходимые слова наконец вылились единым потоком, Рампо внутренне ликовал. Суметь перебороть собственное своенравие и упрямство – вот по-настоящему трудная задача. И детектив, к своей радости, с ней успешно справился. Лицо пылало. У По, к слову, тоже. Осознание сказанного Рампо дошло не сразу, а как только дошло, то Эдгар почувствовал, что задыхается. Перестав ощущать конечности, он лишь неподвижно сидел, широко раскрытыми глазами смотрел снизу вверх, судорожно пытаясь подобрать слова, чтобы сказать уже хоть что-то, однако мозг, несмотря на все просьбы, отказывался работать. Наверняка, он до-безобразия глупо выглядит со стороны. – Я... – По прочистил горло, откашливаясь. – Значит ли это, что содержимое письма было известно тебе ещё до того, как ты вскрыл конверт? – Ага. – И ты по-прежнему не испытываешь... отвращение? Презрение? – Ох, По, – Рампо вымученно простонал. – Иногда ты такой тугодум! Выброси мысли о моей недоступности из своей головы и больше никогда к ним не возвращайся. Как, по твоему, твоя сердечность может вызывать у меня подобные чувства? К тому же, – Эдогава прикрыл глаза, вспоминая все те моменты, когда, как ему казалось, писатель готов был сорваться. – Я всё раздумывал, как скоро ты признаешься. Мне было интересно наблюдать за тобой. Конечно, это заняло немного больше времени, чем я предполагал, но мое сегодняшнее путешествие показало, что иногда результат стоит того, чтобы помучиться в ожидании. – Так ты всё это время... – Знал. Точно. Видишь ли, тяжело не обращать внимание на то, как при каждой встрече тебя откровенно пожирают взглядом. По смутился, стыдливо отводя взгляд, из-за чего Рампо пришлось поддеть его подбородок пальцами, мягко разворачивая к себе. – Эй. Разве я сказал, что не принимаю тебя? – Эдогава наблюдал за тем, как по блеклому лицу Эдгара плавно растекается рудый свет упования. Писатель на пробу потянулся к придерживающей его руке, а затем, поколебавшись с мгновение, осторожно накрыл её своей. Почувствовав холодное прикосновение, Рампо просиял, довольно сощурил глаза и любовно огладил щеку сидящего напротив По большим пальцем. Тепло и мягкость чужой кожи побудили детектива двинуться дальше, приласкать раскрасневшуюся скулу и, опускаясь до полушепота, изложить подоплеку, виртуозно скрывавшуюся за раскидистой кроной и лунными видениями. – Мечте так милы, полные силы... – Сверканья твои с вышины. Рампо отпустил его, обогнул деревянный столик полукругом и предстал перед Эдгаром победоносно улыбающейся фигурой. По внимательно проследил за его перемещениями, не сводя взгляд с детектива ни на секунду, сдвинул корпус в сторону, разворачиваясь так, чтобы встретиться к Эдогаве лицом к лицу. А затем, ровно в ту минуту, когда с губ Эдгара готово было сорваться волнение, так долго не обладающее лазом наружу, Рампо смело схватил его за грудки и потянул на себя, заключая в объятия. По встрепенулся, испустив тихое мычание и почувствовав, как чужие руки оплетают его спину, мягко сжимают материю плаща, окончательно утвердив свое место на теле писателя. Оживленное пламя, некогда казавшееся слишком отдаленным и недосягаемым, чтобы поверить в возможность его обладания, плотно прижалось к его телу, притираясь щекой к его нашейному платку, и не отпускало, поднимая на него вопросительный взгляд. По робко обнял его в ответ, уставившись сверху вниз неясным взглядом, и Рампо сыто ухмыльнулся, выводя на лопатках Эдгара кругообразные узоры. Ощутив давление, тот чуть заметно вздрогнул, и Карл, негодующий нежданным вмешательством в свою вечернюю дремоту, недовольно фыркнул, насупившись. Эдогава приглушенно рассмеялся, а затем усилил хватку, спрятав лицо в неравномерно вздымающейся груди По. – Я тоже, Эдгар. Услышав, как с губ Рампо слетает его, По, имя, Эдгар резко выдохнул и, прикрыв глаза, постарался запечатлеть в своей памяти долгожданный момент торжества как можно более подробно. Признание из трех слов, наверное, недосказанное и не совсем правильное, сумело вытеснить сжигавшие сомнения. Убедившись, что воспоминание укрепилось достаточно надёжно, Эдгар потянулся к чужому кепи, ненавязчиво снимая, а затем, по-прежнему жутко смущенный, неторопливо ткнулся губами в макушку детектива, прислушиваясь к незнакомому запаху. – Я никогда не думал, что смогу оказаться так близко к солнцу. – Прошептал По, а затем зарылся пальцами в угольную капну на макушке. Рампо постарался скрыть пресыщенную улыбку в сборках его белесого нашейного платка. — Ты ни на секунду не перестаёшь быть лириком, По. – Эдогава прильнул ближе к касающейся его руке, позволяя играться со своими прядями. – Мне это в тебе нравится. Чувствуя щекой биение чужого сердца, сделавшего кульбит от произнесенного комплимента, Рампо приоткрыл глаза, бросая взгляд на клубящиеся за окном ворохи снега. Вечерняя тьма обволокла Йокогаму полотняной простыней, оставляя нетронутыми лишь снежные насты и свечение удаленных уличных фонарей. Эдогава наблюдал, как снаружи бойко вьется февральская метель. Особо любознательные снежинки залипали на поверхности оконного стекла, стараясь выпытать у обращенного к ним Рампо подробности его минувшего излияния. Детектив сощурился им в знак своего безмолвия, а затем, ведомый незнакомой ему сентиментальностью, отпрянул от Эдгара, непонимающе уставившегося на него в ответ. – По, ты просто обязан подарить мне копию этой рукописи! – Эдогава ухватил писателя за ладонь, млея от того, каким безоружно-смятенным выглядел По. – Рампо! – Эдгар в ужасе увел взгляд в сторону, обескураженный столь внезапным и интимным требованием. Детектив тихо рассмеялся, крепче сжимая руку По в своей, а затем одарил Эдгара самым нежным и одновременно серьёзным взглядом из всех, на который был способен. – В таком случае... – Рампо прошелся указательным пальцем по его запястью, рассеянно очерчивая контур выступающих вен, – Ты когда-нибудь был в Киото? По оторопело глядел на него несколько мгновений, а затем послушно сжал его ладонь в ответ, тепло улыбаясь. – Честно говоря, не доводилось. Какое-то время Рампо безмолвно наблюдал за ним, а после, увидев во взгляде Эдгара полное надежды и преданности сияние бесконечного поля белоснежных гардений, порывисто прошептал: – Тогда поехали вместе.