23:30

Находясь в многолюдных местах, например, в школе, где рядом с тобой вечно кто-то носится, щебечет и хихикает, в гипермаркете, где к тебе частенько подходят пожилые люди, чтобы спросить, в каком отделе можно найти зелёный горошек или свежую буханку хлеба, в бассейне, где, плывя вдоль него, с кем-нибудь да столкнешься, а потом будешь извиняться долго-долго, совершенно несложно чувствовать, что ты часть общества. Что таких, как ты - полно. Но когда в твой день рождения, в твою небольшую квартирку, но вроде как уютно и мило обустроенную и подготовленную к празднику - с хлопушками, шариками, треугольными цветными флажками, - никто не приходит, а телефон пуст - ни одной смс-ки с поздравлением, никто даже не позвонил... В этот момент ты понимаешь, насколько ты одинок. Мидория думал, что подружился со всеми ребятами. Он ждал, правда ждал, что хоть кто-то напишет ему, хоть кто-то вспомнит о том, что у него сегодня праздник - он говорил о дате своего рождения ещё когда знакомился со всеми - но, сидя за столом, заставленным тарелками с салатами, вареной картошкой и печёной курочкой, а главное - с огромным тортом, в центре которого глазурью ярких цветов написано «Спасибо!», Изуку приходилось сжимать кулаки от бессилия и глотать горькие слезы обиды. Никто не придет. Никто даже не вспомнит. «Иида, наверное, проводит время со своим братом, обсуждает с ним какой-нибудь новый документальный фильм и про-героях, - шмыгая носом, тоскливо думает парень. - А Урарака занимается тренировкой. Потом будет жаловаться, что от мозолей и руки, и ноги болят, - зеленовласый грустно усмехнулся. - Остальные могли собраться компанией и... И... И пойти в кино, к примеру. Может, у них что-то случилось? Наверняка есть веская причина на то, что они забыли. Или они готовят мне сюрприз! Нет, я не... Я не верю. Они не могли забыть... Мы же...» Мысль оборвалась, не успев додуматься до середины. Мозг внутри черепушки словно плавился: от долгого бормотания и напряжённых размышлений голова достаточно сильно разболелась. Кое-как приободрив себя, Изуку вымученно улыбнулся, намереваясь ждать дальше. Они точно придут, он верит. Казалось, от всех переживаний кожа его побледнела, даже скопление весёлых веснушек на носу и щеках выцвело. Парень накрыл стол и принялся ожидать гостей в обед, когда стрелка часов медленно ползла к отметке «12». Когда же та добралась до единички, плечи Мидории поникли, сам он сгорбился и согнулся, словно на его спине лежит непосильный груз для него. После полудня, ещё через час, Изуку вновь всхлипывал, уплетая за обе щеки трепетно и бережно отрезанный маленький, тоненький кусочек торта: весь перемазался в креме, в шоколадной крошке, которым торт был усыпан по бокам, в малиновом джеме, служившим пирогу сладкой начинкой. Весь в соленых слезах и воздушном кремен, с краснющими глазами и опухшей моськой, он сидел и тихонько плакал. Было обидно. Нет, мама бы никогда не забыла. Просто мама умерла. От инфаркта - сердце было слабое(врач, у которого наблюдалась Мидория, допустил роковую ошибку при осмотре женщины, из-за чего упустил из виду слабость матери Изуку). Она всегда готовилась к празднику своего сына с особым торжеством: с утра пораньше хлопотала на кухне, готовя что-то необыкновенно вкусное, например - кацудон! Свиные шницели, приготовленные руками матери, аппетитно хрустели и были в меру острыми, а соус получался нежным, таким же нежным, как и отваренный ею рис. Вспоминая те деньки, когда мама ещё была жива, Изуку снова невольно улыбнулся. И, кажется, у него заслезились глаза - но себя он уверил в том, что это все пыль виновата. Мидория же готовил не особо хорошо... А если точнее, готовить он совсем не умел - японская кухня, ну, вроде как, его родная же, ан нет, давалась сложно и туго. Блюда были слишком сложными, содержали в себе слишком много продуктов и времени. Поэтому Мидория прибегнул к хитрости: он решил поэкспериментировать с различными национальными блюдами и остановился на белорусской и русской кухне. Еда, которую он приготовил, - сам! - была максимально простой(тут зеленовласый ненароком вспомнил Кацуки, которому нравятся несложные, но вкусные блюда): драники(похожи на оладьи, только почему-то из тёртой картошки и соленые), пирожки с картофелем - кныши(маленькие и кругленькие, похожи на колобков), жаркое(тушёные в деревянном горшочке с забавной крышечкой картофель, сушеные грибы и другие овощи и специи, выложенные слоями), обычная, цельная вареная картошка(Изуку не сдержался и добавил немного, совсем чуть-чуть острой приправы, для вкуса, ибо они получились пресные)с пожарскими(их иногда «по-киевски» называют(славянский город такой есть), но пожарские делают из куриного фарша, а киевские из куриной грудки, хотя суть у них одна) котлетами(внутри них очень много растаявшего сливочного масла! Но это вкусно)... Было ещё несколько блюд, но Мидория забыл их название. Вечерело. Солнце садилось за горизонт, последними лучами отчаянно цепляясь за волны штор, за гладкие, как гладь водная, стены, сверкало красно и болезненно, но не выдержало натиска подступающей ночи и скрылось за крышами далёких многоэтажек до самого утра. На смену вышла луна - белоликая, одинокая и печальная, она только поднималась в небесную высь, карабкаясь сквозь поток мерцающих звёзд, излучая слабое, будто мертвое, свечение. Веяло тоской и немного смертью. В день рождения Мидории был выходной, однако он скоро истек бы. Потому что часы безжалостно и прямолинейно указывали, что в данный момент не больше и не меньше, а «22:56». Веснушчатый, пусть верил до последнего, всё же отчаялся. Осознавать, что о тебе все забыли, невыносимо больно, но нужно уметь принимать поражение, - в борьбе с сукой -судьбой, - достойно. За всё время, что парнишка ждал так называемых друзей, - а он ведь им всем, каждому лично, написал, что ждёт на свой праздник, во сколько и где, даже подарков не просил, просто хотел, чтоб те пришли, - еда, приготовленная с душой и получившая частичку сердца юноши, успела остыть. Унылый и бледный, преданный, зеленовласый уже хотел всё собрать, и накрытый стол, и украшения, а после - выкинуть и не вспоминать, как раздался стук в дверь. Во входную дверь, ту, что в коридоре. Опечаленный тяжкими думами, Изуку даже сначала не понял, до него не сразу дошло, что это к нему! Кто мог придти в половину двенадцатого ночи, ровно в «23:30»? Испуганный и встревоженный, он пружинистым шагом, на самых кончиках пальцев ног добежал до двери и осторожно припал к ней щекой, а после подтянулся к глазку и заглянул в него. И в тот же момент выдохнул с облегчением: не вор, не маньяк, не насильник, а Кацуки. Кацуки лучше их всех, Кацуки лучше вообще всех, кто живёт на свете. Это одна из причин, почему Мидория открыл. Вторая - если бы Бакуго никто не открыл, он бы сам вынес к чертям собачьим эту дверь, а потом проехался бы лицом негостеприимного человека по асфальту и накормил битым стеклом. И приклеил бы его ладонь к ручке двери супер-клеем со словами:«Чтобы принимал гостей». – П... Привет, Каччан! - несмотря на подавленное состояние, веснушчатый был искренне рад тому, что алоглазый каким-то образом оказался у него на пороге, - Что-то случилось..? - вместо радости проснулось беспокойство. – Ты случился, тупой задрот, - беззлобно фыркнул блондин, врываясь в личное пространство парня - перешагнул за порог двери и своих предубеждений и неожиданно обнял, - обнял! - зеленовласого. Обхватил его тело своими горячими руками он, правда, как-то неестественно, так, словно ему их сейчас сломает и оторвёт - легонько, почти невесомо. – Э... а... Тебе плохо, Каччан? Что-то правда случилось? - не шевелясь и не дыша прошептал юноша. Похож на маленького пугливого лягушонка во рту у злобной цапли. Обнять в ответ не решался. Хотя странные обнимашки и сами скоро закончились - Бакуго быстро отстранился и вновь забавно фыркнул, в этот раз пряча одну руку за спиной. А ведь в ладони что-то было с самого начала, просто от внезапности Мидория этого не заметил. – Мы так и будем мяться в коридоре или, наконец, пройдем? - нервно рявкнул, но явно без раздражения. Это настораживает. Вдвоем они шли по узкой прихожей, словно по минному полю - шагнешь не туда, посмотришь не так, дыхнешь неправильно, и сразу - бам! - взорвется... К дверному проему они подошли тоже одновременно, однако он для них был слишком... Э... Узок. Но парни не успели заметить, что лезут туда оба, поэтому чуть не застряли. В комнату зашли запыхавшиеся - как тут не устать, когда рядом с тобой идёт злобный тираннозавр или трясущийся кролик? – Сейчас я начну свою речь, которую, чёртов ботан, я готовил несколько часов. Поэтому не смей меня перебивать, - вздохнул Кацуки, переводя руку, которую до этого прятал за спиной, вперёд. В ладони лежала небольшая коробочка, размером приблизительно десять на десять сантиметров, - Я хочу... Попросить у тебя прощения за то, что не пришел раньше и не поздравил тебя, - слова парню давались трудно, будто он взбирался на скалу с гирями наперевес, - Я поздравляю тебя прямо сейчас. Прошу, оставайся таким же занудным, каким являешься сейчас. Оставайся таким же ботаном, таким же отличником и паинькой. Просто оставайся счастливым и делай то, что тебе нравится, - голос Бакуго звучал увереннее, - Я... Задержался, потому что готовил тебе этот подарок. Это было сложно, но я думаю, что тебе должно понравиться, - внезапно уверенный образ плохого мальчика испарился, и на его место пришёл смущённый своими же словами блондинчик, неловко мнущийся в стороне. Ранее, перед тем, как отойти в эту самую сторону, алоглазый передал Изуку коробочку. Открыв ее, веснушчатый обомлел... В коробочке лежала миниатюрная фигурка из глины, изображающая двух людей. В них Мидория сразу же узнал себя - кудрявого и улыбающегося, и друга детства, Кацуки - хмурого, с волосами-иголками, как у ёжика. Парни стояли рядом друг с другом, прижавшись плечом к плечу, и смотрели куда-то вдаль. Мечтательно, беззаботно... А позади них были искусно вырезаны такие же маленькие незабудки, гардении и камелии. В языке цветов Изуку не разбирался, если честно, но цветущие растения из глины, - и человечки! - слепленные вручную, грубыми пальцами Бакуго, его очень сильно впечатлили. Детализированность бутонов и цветков натолкнула на мысль, что у цветов может быть особый, скрытый смысл. Очень важный. – Я... Я... Вау. Спасибо, Кацуки, это... Это невероятно! Ты же... Я, ох... - слов подобрать не выходило, мысли и язык путались и согласовываться между собой не хотели. От переизбытка эмоций, от всего пережитого за день, и слёз, и радости, зеленовласый снова заплакал. От счастья. Кацуки это, видимо, понял. Молча подошёл ближе и обнял по-настоящему. И не отпускал до рассвета. Утром они позавтракали едой, что была на праздничном столе(все это они не смогут съесть даже за неделю!), ещё чуть-чуть полежали в постели, а после уютно уснули в обнимку. Глиняная фигурка встала во главе всей коллекции фигур и игрушек Всемогущего. Там она смотрелась подарком божества, что являлось почти правдой. Изуку светился от того, что вчера открыл дверь. Кацуки светился от того, что успел к «23:30».