This is true love

Возможно Пак Сонхва херовый парень, ведь прямо сейчас он стоит в пробке и смотрит в интернете комбинации заказных цветов, к которым разные и очень глупые приписки. В почти 7 часов утра. Быть директором одной из лучших компаний — ужасно сложно. Можно даже сказать, хуëво. Возвращаешься поздней ночью и на уделение внимания близкому человеку не остаëтся времени; занимаешься бумажками даже дома до того, что они уже снятся; так ещë и командировки, из-за которых хочется закрыться дома и не ехать. А Ëсан из-за этого обижается, не сильно, но обижается, да так, что страшно становится, если на обычные сообщения не отвечает. Приписки к букетам вроде и глупые, но имеют некоторый смысл. Но ни один не подходит Кану, потому что один слишком розовый, в другом слишком не подходит цветовая гамма, в третьем описание абсолютный сюр. Но вдруг высвечивается только что появившееся объявление: фиолетовая гортензия по середине, которую окружают веточки молочных роз и нечастые, маленькие цветочки незабудки. Ещë и обëртка нежного, бежевого цвета. А в конце «Гортензия — скромность» — это описывало внешность и поведение Ëсана на людях, только на людях, потому что по ночам или в выходные его явно нельзя назвать таковым. «Белая роза — невинная любовь» — невинность там не в тему, но любовь была. Безграничная, чистая и настоящая. «Незабудка — верность» — о верности можно даже и не говорить. Они когда-то давно поклялись, что никогда не предадут и не изменят. И эта клятва работает, и будет работать спустя долгие годы. Сонхва никогда не дарил никому цветы, не пытался сделать что-то, что понравится другому человеку, не старался угодить другим, чтобы не задеть, и, уж тем более, не ехал сломя голову в другой город, бросив все дела и послав нахуй командировку, чтобы увидеть улыбку, походящую на заячью, и сонные, радостные глаза. А сейчас он это делает, осознанно, без чьей-либо просьбы. Сам. Родители бы удивились, узнав такую новость. Что их сын с упëртостью, которой он мог бы потягаться с бараном, с наглостью и высокой жестокостью к своим конкурентам, в настоящее время пытается не сломать руль от нетерпения и взбешëнности от пробок. Обычно такие ситуации были в 7 вечера, но никак не в то же время с утра. Господин и госпожа Паки, кстати, и вправду были в шоке, когда узнали, что их чадо смогли окрутить. Да ещë и такая милая пара.

×××

Сонхва и Ëсан познакомились немного странно, если так можно сказать. В здании компании, тогда брюнет только пришëл устраиваться на место секретаря. Своей утончëнной фигурой и немного заячьей улыбкой он привлëк Пака до того, что тот мог зажать его в коридоре здания, а на это уже никто не будет обращать внимания, потому что привыкли. Один раз за это старший даже получил в нос.

×××

8 часов утра. Из Пусана в Сеул ехать муторно, но это того стоило. Стоило того, чтобы сейчас ждать на улице, перед воротами дома Пака и Кана, с цветами в руках. На улице на удивление тепло, хотя, даже в середине апреля погода могла испортиться по щелчку пальцев. Но ждать пришлось недолго, послышался звук открытия замка и появилась тëмная макушка. По высунувшемуся из-за двери лицу было видно, что хозяин был не рад нарушению сна. Но вскоре выражение было изменено на удивлëнное и, в то же время, восхищëнное. — Это мне? — не в силах сдержать вопрос для уточнения, Ëсан открывает дверь полностью и предстаëт перед возлюбленным во всей красе. В белой рубашке, которая чуть ли не доходида до колен, а рукава закрывали руки так, что виднелись только кончики пальцев. В рубашке Пак Сонхва. Глаза всë же сонные, но радость в них всë же имелась, а невольная улыбка растянулась на губах. На пухлых губах напротив появилась такая же. — Тебе, заяц, тебе. Кому ж ещë? — немного хохотнул блондин, отодвигая букет в сторону от чужого лица. Приобнимает за талию, прижимаясь губами ко лбу и щекам, которые так и ждали поцелуев. — Не зря же я всю ночь ехал и выбирал тебе умерший кустарник. — Стоп, — положив цветы на полку рядом со входом, Кан немного надавил на плечи старшего и отодвинул. — То есть, ты хочешь сказать, что припëрся ко мне из другого города, ночью, для того, чтобы подарить мне этот букет? — Да? — это скорее больше прозвучало как вопрос, чем утверждение, ведь за этим последовал неловкий смех и фырканье брюнета. — Волшебно. Просто волшебно, — закидывая голову назад, он открывал шею для Пака, что воспользовался этим и подарил пару поцелуев, чуть затягивая нежную кожу. — Сюрпри-из, — растягивая последний слог, вновь продолжает своë дело. — Я, — Ëсан поднимает чужую голову руками на уровень своего лица и чмокает губы. — Тебя, — снова коротко целует. — Обожаю, — уже шепчет в губы, прежде чем прижимается к ним с поцелуем, полным любви, выражая всю свою скопившуюся за месяцы разлуки тоску. Сонхва отзывается почти сразу, углубляя, толкаясь языком в приоткрытый рот, чувствуя привкус карамели, которую младший был готов употреблять и днëм, и вечером. Тело Ëсана всегда холодное, словно он в -30 стоит на улице голый, а у Сонхва горячее, поэтому контраст между ними идеальный. Пак забирается руками под чужую рубашку, касаясь пальцами рельефного живота. Брюнета от этих простых прикосновений пробирает до костей. Старший оглаживает бока, трогает тазовые косточки, рисует пальцем понятные лишь одному ему узоры, как кистью на полотне. На бледной коже не остается ни одного следа, касается мягко и ненавязчиво, но в местах касаний всё горит. Кан же перехватывает чужую руку и переплетает пальцы, старается не застонать в голос от приятных ощущений. От ощущения чужого языка в своем рту, от осознания того, что Пак Сонхва такой — ужасно красивый, нежный, временами упëртый и вредный — только для него, у млашего под веками взрываются звезды. Поцелуй, медленно-мучительный, превращает кровь в венах в обычный сгусток, который не сможет разжижить фенилин. За поцелуями и ласканиями тела младший не замечает, как они дошли до спальни, как тело оказалось на ещë тëплой простыни, как внутри него уже оказались пальцы. Не замечает из-за такой нужной сейчас нежности, которую он ждал целую неделю. Сонхва растягивает его с чувством и неторопливо, получая на это тихие выдохи. Когда Ëсан всë же отвлекается на распирающее чувство внутри, ему становится больно, и из глаз выливаются слёзы, которые старший слизывает и сцеловывает с покрасневших щëк. Он захлебывается нежностью, которую ему дают, и позволяет делать с собой все, что захочется его возлюбленному. Пак оставляет свои поцелуи везде: на лбу, щеках, губах, шее, ключицах, груди, коленках, спускается на бëдра и на ляжках тоже оставляет поцелуи. На некоторых участках кожи засасывает тонкую кожную ткань и там остаются красные следы. Внизу живота уже скручивает, конкретно так, из-за пальцев, которыми блондин доводит отлично. И даже неудивительно, ведь он явно натренировал их за написанием документов в ноутбуке и за подписями на обычной бумаге. Это доводит, но хочется ближе, хочется больше, хочется внутри. Поэтому он еле как, с тремором во всëм теле, поднимается на локтях и соскальзывает с пальцев, получая на это недоумëнный взгляд. — Хочу сверху, — это можно было понять по-другому, но Ëсан всегда так говорил, когда хотел оседлать блондина. Они меняются позициями. Сонхва позволяет парню оседлать свои бедра. Кан насаживается до боли медленно и для себя, и для уже лежащего Пака. Ладони старшего забираются под рубашку, что расстëгнута, но не снята, и мнут бока. Внутри младшего жарко, мокро и тесно. Он двигается так же лениво и медленно, как и мозг человека может думать по утрам. Упирается ладонями в плечи директора, и уже не сдерживает громкие стоны наслаждения. Дарит короткие поцелуи, что больше напоминают обычные касания, чем поцелуй или чмок. Сонхва же не может сравнить этот раз с прошлыми — быстрыми, из-за встреч, назначенных через каждый час, и грубыми, которые случались из-за несдержанности. Сейчас же секс протекал чувственно, протяжно, без спешки и практически неподвижно. Если Ëсан уже и был только в рубашке, в которой спал, но ему было жарко, и со лба стекали маленькие капельки пота. То Паку в почти всей офисной одежде, половина потерялась на полу, было неимоверно душно до того, что хотелось раскрыть все форточки в доме. У него все волосы были до ужаса сырыми, а лицо покрылось испаринами. Поэтому старший зачëсывает свои блондинистые волосы назад и пропускает через пухлые губы частые вздохи. Кан уже во всю качает бедрами с чувством и чуть плачет на особенно удачных толчках, когда член внутри задевает простату. Комната уже давно заполнилась громкими стонами, хнаканьем, хрипами и тяжëлыми вдохами. Сонхва, чувствуя скорую разрядку, перемещает свою руку на чужой орган. Хватает всего несколько движений, чтобы Ëсана захватил оргазм, и его тело вновь захватил тремор, и от того, как сильно, но приятно он сжимается, Пак кончает внутрь, зная, что его заяц потом обязательно будет ругаться, вычищая себя в ванной. Но это будет позже, сейчас он находится в эйфории и, тяжело дыша, сваливается на грудь парня перед ним, чувствуя, как внуори растекается горячая жидкость. — Я убью тебя, — немного хлопает по подставленному плечу и целует в скулу Пака, а тот и не против, только больше хочет. — И я тебя люблю, заяц, — хохочет Сонхва и накрывает пухлые губы своими такими же, сливаясь в поцелуе.