Лилия на ветру

            Она была красива, как может быть красива молодая девушка. Лежала нагая, едва прикрывая вздымающуюся грудь одеялом. И смотрела на Сида взглядом преданного щенка ожидающего ласки, ибо не смела прикасаться к его телу. Но хотела. Очень хотела. Особенно дотронутся до крепкой ключицы, пройтись языком по шее, вдыхая запах его парфюма и игриво укусить за щёку. Хотела, но не могла. Боялась.             — Тебе холодно? — Поинтересовался он, будничным тоном.             Нет, ей не холодно. Ей страшно. Никогда прежде она не делила ложе с мужчиной. И пусть случившееся оставалось делом обоюдным, а отнюдь не навязанным, всё ещё гадала, как себя вести. Задавалась вопросами, зачем и почему, Сид, её господин, снизошёл до такой милости. Рассуждала: наказание это или награда. Для неё — определённо награда, но что если она ошибается?.. Неопределённость разрывала ей сердце.             Сид понял этот тревожный взгляд. Прижал крепче податливое девичье тело. И она убедилась, что ему эта близость доставляет ничуть не меньше удовольствия. Уткнулась в его шею, и проказливая улыбка расцвела на пунцовых губах, а ладонь скрылась под одеялом.             — Лýна, не начинай.             — Извините хозяин.                    — Разве что ещё разок...             Сид не знал, как до этого дошло. Он зарекался никогда не мешать личное с деловым. Но вот лежит рядом с Лýной, а она, обессиленная от усиленных тренировок, мирно сопит. Он ловит каждый её вздох. Запирает в сердце выдох. Заботится. Да, забота, всё началось с этого.             Когда-то давно, он повстречал одинокую девочку, растерянно бредущую по миру. Она вышла из эльфийского лона. Поэтому отличалась красотой. Небесной хрупкой красотой. Поистине эльфийской. Она пленила тогдашнего мальчика и покорили теперешнего мужчину.             Она покорила его.             Своей неуклюжей грацией. Вычурными манерами. Экзальтированным характером. Она всегда бегала за ним хвостиком. Никогда не жаловалась, всегда играла только в его игры, следовала за ним по пятам. Стала его тенью. Неотделимой частью бытья. Когда Сид решил организовать «Сад теней» стала первой последовательницей. Выполняла задание. Никогда не жаловалась, всегда безукоризненно следовала приказу. И он воспринимал её, как младшую сестру за которой нужен присмотр. Но девочка выросла. Стала девушкой. Высокой красавицей с гибким тонким станом, длинными темно-иссинями волосами и завидными прелестями. Она стала в состоянии сама о себе позаботится. Поэтом ушла вместе с остальными.             Сид скучал. Намного больше чем подозревал. Говорил себе отпустить эту детскую привязанность. Не смог. Будто часть его оторвали. Половину сердца вырвали. И когда она вернулась, долго не находил себе места. Думал. Много думал. Так ни к чему и не пришёл, ибо возраст взял своё, и они изменились. Она изменилась             И в тот, роковой для него вечер, она нарушила его думы. Постучала в кабинет, неуверенно просовывая головку в дверную щель. Вошла цокая каблучками. Надушенная, припудренная. В длинной юбке и накрахмаленной рубашке, олицетворяя собой строгую красоту. Такой и должна быть представительница Мицугоши. Лицо компании. Прелестное лицо на которое ежедневно смотрят десятки мужчин. Она нравилась им. И это не нравилось Сиду.             «Ты имеешь мне что-то сказать?» — Холодно поинтересовался он, намного холоднее чем того желал.             Лýна свела руки, опуская голову в знак покорности. Сид не слушал её. Любовался. Какие-то счета...финансы... Это ерунда. Её улыбка — вот что важно. Но девичьи губы поджаты. Глаза опущены. Она провинилась, допустила серьезную ошибку. Об этом и говорит.                    «Я пришла извинится — заключила свою речь Лýна».             «Если ты ищешь прощение, то получишь его незамедлительно».             «Нет, хозяин, я здесь не за этим».             «Так зачем же?»             «По настоянию госпожи Альфы, мне велено принять наказание. От вас».             И вытянув ладони вперёд, она продемонстрировала Сиду тонкую девятихвостую плеть увенчанную крупными резиновыми шарами.             «Госпожа Альфа, — пересохшими губами продолжила Лýна, — сказала, цитирую: «щенка сможет научить только пёс», конец цитаты».             Сид улыбнулся: гадко и пошло. Поднялся с кресла и завладев плёткой, красноречиво покрутил её в руках, как палач крутит свой топор. Лýна повернулась спиной. Покорно нагнулась, выставляя ягодицы.             И он ударил. Ударил за годы проведённые в одиночестве, ударил за беспочвенные муки ревности кусающие его сердце, ударил снова. И снова. Опять. А после бросил плётку. Лýна испугалась, сжалась в страхе. Но удара не последовало. Он обнял её, прижал, крепко, до ломоты в костях.             И впервые поцеловал. Страстно и жадно. Присосался к её губам, как странник в пустыне к фляжке с водой. Долго не отпускал...             «Да, — размышлял Сид, лаская девичьи бёдра, мягкие и тёплые, — так оно всё и случилось. Я ударил не из-за её провинности — признаться, даже не знаю, что она сделала, но думаю Альфа не стала бы проявлять чрезмерную жестокость и наказывать за пустяк — нет, вовсе не поэтому. Я ударил потому что, был зол, хотел выпустить обиду. И она ушла. Обида пропала. Теперь её нет и на душе легко».             — Хозяин, вы сердитесь?             — Я не могу сердиться, пока ты продолжаешь трогать мой пах.             Лýна достала ладонь из-под одеяла, пальчиками пробежалась по крепкому юношескому торсу, неуверенным движением повернув его голову.             Она прочла в его глазах разрешение. Поцеловала. Неуверенно. Скованно. Наслаждаясь каждым мгновением, как курильщик затяжкой.             «Мягкие, — отметил Сид, — у неё очень мягкие губы. И этот запах. Так пахнут только эльфийки. Благоухание лесных ягод и пряные нотки шафрана».             — Хозяин?             — Говори Лýна.             — Я часто вспоминаю нашу первую встречу, — улыбнулась она, опуская голову на его торс.             «Да, — вспомнил Сид, — первая встреча. Забота. Всё началось с заботы».             — Вы помните осенний вечер, когда солнце озарило небосвод розовым сиянием?             — Помню. И помню неуклюжую девочку, которая упала с неогороженного моста...             — ...Любуясь небом. Но ей помог мальчик. Вытащил на берег. Высушил. Погладил по голове и сказал не плакать. И она перестала. С тех пор не плачет. Терпит. Никогда не жалуется. Всегда держит планку. Ради Мицугоси, ради хозяина, того доброго мальчика, который взял её под своё крыло, вырастил и дал будущее. Она должна справится. Чтобы бы ни случилось, как бы не повернулись события — должна. Ради всех. Ради него...             Крепкие объятья стали ей ответом. Сид повернул её на спину. Накрыл собой, как бы пряча от всего мира. Углубил поцелуй. Хотел наслаждаться, ласкать. Владеть ей безраздельно. Пока не закончится ночь. А потом всегда. Знал что не сможет отпустить. Не хватит духу сказать прощай.             — Крокус — прошептала она, ласкаясь об юношескую щеку и всё существо её утопало в неге — вы подарили мне крокус.             — Возможно. — Ответил Сид, сжимая девичье тело и расслабляясь, опустился на неё. — Такие мелочи я не запоминаю.             — Вплели мне в волосы и сказали: «крокусу не страшны ни холода, ни дожди. Он растёт зимой, и даже под промозглым дождём радует людей своим великолепием. Никогда его чашечка не клонится долу. Он стойко переносит все тяготы, и чтобы ни случилось гордо распускает свои лепестки. Вот, теперь у тебя есть крокус, а значит и его сила».             — Я сказал такие сантименты?             — Сказали. А после ушли в закат. Вышло очень красиво. А я сидела и плакала опустив руки.             — Но теперь не плачешь?             — Теперь не плачу — и помолчав мгновение дрогнувшим голосом, добавила: — но иногда хочется. Извините хозяин, мне никогда не обрести крепкий стержень, как у госпожи Альфы; ни за что не стать такой же непроницаемой, как госпожа Бета. Они не плачут, и глаза их всегда остаются сухими, никогда не смахивают соринку и не выходят под дождь. Они никогда такого не делают. А я...                    Лýна не смела плакать. Лишь пустила предательскую слезу по своей красивой щеке. Одну. Больше не допустила. Она как крокус. Должна быть сильной. А Сид слизал слезинку, впечатывая губы в девичью кожу. И обсасывая соль на кончике языка, размышлял, каково это, работать не покладая рук на благо человека, который относится к тебе с пренебрежением. Заключения выдались жестокими. Сид наслал на себя самую жестокую хулу, и впервые за долгие года, ощутил беспомощность. Он не знал как искупить вину. Но прижал зазнобу крепче. Хотел показать что он рядом. Здесь и сейчас. А остальное, оно всё там, слишком далеко, чтобы иметь значения.             — Ты умница, — прошептал он.             Но она не ответила. Лежала разбитая и усталая. Глаза её потухли. А тьма сгустилась над ними, накрыла коконом. И там, внутри, во тьме, Лýна зарыдала навзрыд. Плакала. Долго и судорожно. Царапала плечо Сида. А он обнимал её. Крепко. Пока она не исчерпала силы. Наконец уснула. Спала долгим спокойным сном, и снились ей поля крокусов, пестрящие яркими красками. Когда очнулась не застала хозяина. Он ушёл. На прощание оставил цветок. Фиолетовую лилию.             После этой ночи миновала неделя. Лýна продолжила исполнять свои обязанности представительницы Мицугоси, не пренебрегая тренировками с тенями. Жизнь вернулась в привычное русло. Но она не смогла забыть заботы хозяина. Возвращалась к воспоминаниям каждый вечер. Лелеяла мечты тёмными ночами. Пока однажды грёзы не стали реальностью.             Это произошло вечером, когда Лýна вернулась в свою комнату. На столе обнаружила букет. Лилии окружённые крокусами. Хотела было дотронутся, но вдруг ощутила чужое присутствие позади. Не успела обернуться — ладони легли на её талию. Знакомые ладони. И голос, тот самый что вспоминала она каждый вечер, прошёлся по её душе летним бризом, прошептав:             — Иногда важно спрятать свою лилию, чтобы злые руки не сорвали прелестный бутон; чтобы грубые ветра не надломили стебелёк, порою необходимо закрыть чашечку и обернутся крокусом. Но наступают моменты, когда следует распуститься, дать волю своим чувствам.             Ладони Сида скользнули вверх. Прижали крепче. И Лýна ощутила тёплое дыхание у своего уха. По телу пробежали мурашки.             — Я стану твоими крокусами, чтобы ты продолжила оставаться лилией, — прошептал он.             И Лýна ощутила сухие губы на своей щеке. Обмякла. По телу разлилась истома. И тихий стон удовольствия непроизвольно вырвался из её нутра. Тьма накрыла их, закружилась вокруг лёгким вихрем, подобно осеннему листопаду. Униформа потекла на пол тёмными каплями. И оставшись нагой, она обнажила свою лилию. Допустила Сида ближе, раскрывая бутон. Он не торопился. Наслаждался моментом. Каждым её вздохом, каждым движением любимого тела.             Рассвет они встретили вместе, раскинувшись на полу.                    Лýна лежала прильнувши к плечу Сиду. Мурлыкала про себя срывая лепестки лилии, и будущее виделось ей в положительном свете. Ближе к полудню, когда пришло время возвращаться к обязанностям, она уходила с лёгким сердцем. Знала что он никуда не исчезнет. Только не в этот раз. И каждый из теней, кто попадался ей в коридорах, отмечал, как она похорошела, омолодилась и словно заново родилась. Сменила формальную улыбку на кокетливую. Стала ещё краше.       — Что случилось с тобой, Гамма? — Спросила её Альфа при встрече.       — Меня полюбили, — ответила она и была такова.