Жнецы

За неделю до...

      Такемичи передернул плечами от холода и, поежившись, вжался спиной в дощатую спинку лавки. Сигаретный дым забрался в легкие витиеватыми крючками и никак не хотел отпускать.        Не желая выдыхать, Такемичи чувствовал, будто внутри образовывается вакуум и тяжело, с надрывами стучит сердце. Глубокая ночь 31 августа не согревала, а наоборот вынуждала сжаться от холода.        Все еще задерживая дыхание, Такемичи выпустил сигарету из пальцев и позволил ей, подхваченной ветром, упасть. Кажется, он видел мелькающие в темноте искры даже с закрытыми глазами, будучи не полностью уверенным в реальности происходящего.        Выдохнув воздух из легких, Такемичи ощутил ничто иное, как облегчение, накрывшее с головой. На мгновение у него предательски закружилась голова, а вверх по пищеводу поднялось тошнотворное онемение.       Такемичи распахнул веки, быстро моргая в попытке прогнать неприятное чувство, но это почти не помогло. Только подувший с новой силой ветер позволил полноценно вдохнуть, окончательно сбрасывая с себя противный осадок.       — Надеюсь, ты не потеряешь сейчас сознание, – донесся голос по правую руку от него.        Позабыв о присутствии Ханмы на момент своего «погружения», Такемичи встрепенулся и провернул к нему голову. Две пары глаз встретились и в той, что была напротив, Ханагаки прочел красноречивое: «Только не сдыхай».        — Нет, – ответил он на удивление ровным тоном. — А что, так заметно?       Приценившись, Ханма щелчком отправил бычок в сторону. Мелькнувшая поверх его радужки ирония подсказала — сейчас что-то будет.       — Не, Хана, не заметно. Просто ты выглядишь как дохляк, только и всего, – замолчав на мгновение, он утешительно добавил: — Подумаешь, с кем не бывает.        Такемичи закатил глаза. Этот сарказм... Как же он раздражает. Пусть у него и не возникает желания накинуться на его обладателя с кулаками, чтобы врезать разок-другой. Хоть это и было странно.       В последнее время Такемичи отчего-то все меньше чувствует полыхающее внутри себя пламя гнева. И, соответственно, меньше хочет раскрасить чью-нибудь рожу.       — Заткнись, – небрежно бросил Такемичи, отвернувшись. Его взгляд упрямо всматривался в любую мелочь, лишь бы не смотреть на Ханму снова.        — Даже не рассчитывай, – усмехнулся тот. — Меньше всего мне сейчас хочется молчать.        — А больше всего? – Такемичи не хотел задавать этот вопрос, но его страшно тянуло на разговоры. С ним определенно что-то не так.            Вернув свое внимание к сидящему рядом Ханме, он понял: Шуджи эти изменения определенно нравятся. Иначе сейчас бы так довольно не улыбался, будто желая залезть Такемичи под кожу.        Самого Ханагаки это по какой-то причине будоражило. Наверное потому, что Ханма для него — одновременно открытая книга и наглухо запертая дверь, из-за которой доносятся приглушенные голоса, но расслышать почти ничего не получается.        Почти понятая загадка, но вместе с тем не разобранная ни на процент. Это как играть в игру, правила которой не знаешь и те постоянно меняются без твоего собственного ведома.        Приходится действовать вслепую, нащупывая допустимые грани пальцами. Потому что уши и глаза закрываешь себе сам, ведь так намного интереснее. И опаснее.        — Больше всего... – эхом повторил Ханма, не переставая улыбаться.        Такемичи не понял когда это случилось, но улыбка переросла в лукавую ухмылку, при виде которой кровь в жилах стала ощутимо горячее. По рукам побежали мурашки, едва не заставляя подскочить с места.        Игра. Это просто очень замудренная игра. И кажется, что он сходит с ума от незнания ответов, которые на самом деле очень просто получить.        И снова Такемичи отвлекся на размышления, ставших пеленой перед глазами. Упустив момент, он очнулся лишь в тот момент, когда рука подцепила подбородок, переводя фокус внимания на себя.       — Для начала, чтобы ты перестал летать в облаках, – хмыкнул Ханма, глядя ему в глаза через чур пристально.        Такемичи сглотнул. Отпустив его подбородок, Шуджи не спешил убирать руку вовсе. Вместо этого он, мельком коснувшись виска, поддел выбившуюся светлую прядь и медленно намотал ее на палец. А затем отпустил.        Преодолевая сбившееся дыхание, Такемичи спросил скорее в шутку:       — Ты со мной флиртуешь?        Будто не обратив внимание на его тон, Ханма дал предельно серьезный ответ.       — Да, последние два месяца. Спасибо, что заметил.       Такемичи, не удержавшись, пренебрежительно фыркнул.       — Пф... Ясно, – покачав головой, он нащупал пальцами резинку на затылке и подтянул ее выше. — Опять эти ебанутые шутки.        — Да какие тут шутки, Хана, – усмехнувшись, Ханма сделал вид, будто не обратил внимание на укоризненный взгляд Такемичи. А тот, в свою очередь, сдержал намерение ударить его.        Ханагаки не знал почему, но эти слова бесили. Зажигали внутри огромное пламя, от которого никуда не деться.        Только обжигаться, не в силах думать о том, как его потушить. А может и просто не находя желания и причин сделать это.        — Я, кстати, все забывал спросить, – разрезали тишину слова Ханмы. — Ты в какой школе учишься?        Такемичи поднял на него глаза и произнес название, тут же всплывшее из-под завала воспоминаний.        — Тут неподалеку, минут десять идти, – добавил он. — С чего вдруг тебе это интересно стало?       Его интонацию едва не перебила досада от того, что летние каникулы заканчиваются и уже завтра начинается второй триместр. Пусть школа и являлась отличным поводом для того, чтобы почаще сваливать из дома, все равно не хотелось возвращаться туда снова.       — Хотел убедиться в том, что учусь там же, – Ханма улыбнулся, а Такемичи сжал пальцами переносицу. С губ едва не сорвалось ругательство.        «Ну пиздец», — думал он. Потрясающе! Хотя, может, все не так плохо. По крайне мере теперь появился особенно веский повод для новых прогулов.        — В одном районе живем, все-таки, – попытался ободрить его Ханма, но Такемичи в ответ лишь недовольно на него зыркнул, явно желая испепелить.         — Будто в округе одна единственная школа. Но нам «повезло» оказаться в одной.        — А ты будто не рад.        Такемичи хотел было выкрикнуть особенно пылкое «нет!», но придержал язык, заставляя себя проглотить ложь и промолчать. Ханма на это довольно ухмыльнулся.       — Ну вот, – мурлыкнул он. — Получается, ты никогда-никогда не врешь?       — Никогда, – ответил Такемичи твердо. Он слишком долго жил с этим принципом, чтобы суметь забыть о том, что такое ложь.        Нет, конечно, иногда он порывался... Но всегда сдерживал себя, предпочитая умолчать или ответить полуправдой.        — Я обещал кое-кому, что не буду врать, – не зная, что сподвигло его поделиться, Такемичи мельком улыбнулся, мысленно добавляя: — «Но это вовсе не значит, что обман не может быть частичным».        Недолго глядя на него, Ханма по-птичьи склонил голову и заинтересованно прищурил глаза.        — А мне вот утаивать нечего. Потому во лжи нет необходимости.    — Провокатор потому что, – рассмеялся Такемичи. — Скажешь неприятную правду в лицо, лишь бы кольнуть побольнее. И я не думаю, что ты хоть о ком-то хорошего мнения, чтобы говорить об этом честно.       В янтарных глазах Ханмы проскользнул отблеск загадочности, но Такемичи точно знал о своей правоте. Он был уверен в том, что Ханма способен недоговорить разве что честную лесть. Но вряд-ли тот был способен на положительное мнение о ком-либо.        — Считаешь, я плохо думаю о своих друзьях? – спросил Шуджи с прежним интересом.       — Считаю, что у тебя их нет.        — Значит, ты галлюцинация, Хана. Как обидно.        Такемичи, чудом сумев проглотить удивление, парировал:       — Я — просто исключение из правил.        — Так и быть, тут и прав, – вскользь улыбнулся Ханма, в ответ ловя колкий взгляд.       — Я всегда прав.        — Ну-ну.        — Иди ты нахер, Шуджи.

***

      Первый день учебы вышел на удивление полноценным. Такемичи едва не проспал, в итоге наспех собрался и с грацией пушечного ядра вылетел из квартиры, мчась на парковку.       Выбрав самый надежный способ передвижения — на байке, Такемичи недолго наслаждался тем, как утренний ветер обдувает лицо и шею, забираясь щупальцами под одежду. По приезде он совсем не хотел слезать, но сделать это пришлось.       Вынув ключ зажигания и сунув его в карман, Такемичи ласково погладил пальцами сидушку, давая молчаливое обещание вернутся, и направился прочь с парковки. День обещал быть долгим и душным. Как, впрочем, и всегда в стенах школы.        Заходил Такемичи тихо, как привык, чувствуя тяжесть полупустого рюкзака на левом плече. Немного неудобно, но правое он вчера отшиб так, что даже спать было больно.        Но это ничего, потерпит. Не такая уж и большая плата за то, чтобы находиться в компании Ханмы, присутствие которого должно было настигнуть его в скором времени.       Искать его самостоятельно Такемичи не собирался, будучи абсолютно уверенным, что тот сам его отыщет, если захочет. А Шуджи, непременно, захочет. Он знал его слишком хорошо, чтобы не поверить в очевидное.       Проскользнув в свой класс, Такемичи с минуту рыскал в рюкзаке в поисках своего настроения на день и вместе с тем всего, что может пригодиться в дальнейшем. Нет, не сигарет, даже если очень сильно хотелось. Их, увы, не нашлось. Только полупустой коробок спичек.        Когда все требуемое было найдено, Такемичи отключился от реальности на следующие два часа. Все происходило будто не с ним.        Окружение, затянутое молочной пленкой, больше было похоже на очень скучный фильм. Но Такемичи продолжал смотреть, потому что выбора нет. Он молча ждал, преодолевая скуку от одиночества.        Его собственная нелюдимость отталкивала людей и Такемичи не противился. Обходил стороной каждого и никогда не смотрел в глаза. Он не хотел связывать свою жизнь ни с кем... Хотя, может, и хотел, но считал себя главной проблемой возможной дружбы.        Видел словно со стороны и думал о том, что это просто невезение. Когда-то обязательно найдется еще кто-то такой же ненормальный и оторванный от реальности, на фоне которого Такемичи будет выглядеть человеком. Но ничего не происходило.        Люди проходили мимо, а он не пытался их остановить. Губы застывали в молчаливом крике. Все знали, что ему нужна помощь, но никто не приближался, чтобы ее оказать.        Быть может потому, что Такемичи не хотел иметь дело с привычной нормальностью. Не желал выглядеть на чьем-то фоне бельмом, через чур выбивающимся из общей картины. Не признавал своего поражения, заключавшегося в чистой воды невезении.        Это же заставило на какое-то время поверить в то, что он обречен. Что не способен найти кого-то похожего на себя. Кого-то, кто заполнит сквозную дыру в его груди...        — Такемичи!        Он оторвал голову от парты и резко повернулся к источнику звука, наглухо позабыв о том, где вообще находится. Но нет, он не спал. Просто в очередной раз слишком много думал.        Перед глазами застывшая в дверном проеме фигура. Черные штаны, рубашка, кожаная куртка закинутая на плечо и лямка рюкзака на противоположном...        Такемичи поднял взгляд выше и выдохнул:        — Шуджи.        — Чего застыл, Хана? Вставай, давай, – потребовал тот, не обращая никакого внимания на несколько покосившихся в их сторону взглядов.        Такемичи последовал его примеру и не замечал ничего, кроме пришедшего за ним Ханмы. Открыв рюкзак, он одним движением сгреб в него все, что было на парте.        Затем застегнул молнию, закинул сумку на плечо и рывком поднялся. Ноги предательски затряслись.        Заставив себя идти, Такемичи невольно улыбнулся. Широко так, с душой. Ханма улыбнулся в ответ, и когда он поравнялся с ним, сделал шаг назад, развернувшись и поманив Такемичи за собой.        Бодро выйдя в коридор, Ханагаки пошел следом за Ханмой и на ходу спросил:       — Куда мы?        — Прогуливать, – отозвался тот без привычного веселья. Но стоило Шуджи коротко обернуться через плечо, Такемичи стал свидетелем появившейся на его губах задорной улыбки. И выдохнул.        Поднимаясь по лестнице, они преодолели несколько пролетов и так до самой крыши над третьим этажом. Такемичи не удивился тому, что она была открыта; выходить туда или во двор во время перемен было обычным и не редким делом.        Но сам Такемичи предпочитал оставаться в здании, часто просто засыпая на парте, подкладывая под голову рюкзак. Слишком часто его преследовали бессонные ночи, и постепенно спать везде, где только можно, стало привычкой.        Наверное, бóльшую часть времени в школе он только и делал, что дремал. Забирался в разные места, не приходя на уроки, и просто отключался.        Чаще всего, конечно, его будили. Причем, скоро. И ходил Такемичи весь оставшийся день с таким лицом, будто ему смерти пожелали. А то и хуже — продолжения такой жизни.        Мотнув головой, Ханагаки проследовал за Ханмой до высокого забора-сетки с колючей проволокой на самом верху. Строго, но справедливо. Особенно со знанием того, на что готовы пойти ученики ради прогулов.        Самый угол у которого они остановились, был отделен от остальной крыши вентиляционным оборудованием, представлявших собой две огромные коробки под два метра с винтами посередине.        Они стояли в ряд и прилегали к стене, образуя небольшой закоулок. Впереди – самого края крыши – и сбоку — сетка, и лишь один небольшой проем между забором и вентиляторами, позволяющий сюда зайти.        Другими словами — уединенное место, пользующееся некоторой популярностью из-за приватности. Такемичи бывал здесь второй раз. В первый он просто заглянул посмотреть, правда ли такое существует.        — Наконец-то, – Ханма облегченно выдохнул и скинул свой рюкзак вместе курткой к забору. Звенья громыхнули под гнетом броска.        Не прошло и пары секунд, как Шуджи сел прямо на каменную плитку, нагретую солнцем, прислонившись спиной к стене. Только сейчас Такемичи понял, что застыл, а ноги намертво прилипли к полу.            — Я, конечно, не настаиваю... Но тут еще есть место, Хана. Не обязательно стоять как истукан.       Подавив тяжелый вздох, Такемичи сделал шаг вперед и бросил свой рюкзак все к тому же забору и опустился рядом с Ханмой. Тот сидел расслабленно, в то время как Такемичи более скованно.        Поджимая колени к груди, он передернул плечами и прижался плечом к плотной металлической сетке, отделявшей его руку от мерно шумящего винта.        — Как тебе? – спросил Ханма, чуть склонив голову в его сторону и заглянув в глаза.        Такемичи, недолго думая, ответил:       — Тут... Спокойно. А что? Мы здесь надолго?       — Да хуй его знает. Надоест — можем свалить. Кто нас держит? – вскользь улыбнувшись, Ханма вдруг выпрямился.        Оторвавшись от стены, он дотянулся до своего рюкзака. Расстегнул молнию и недолго копошился, шелестя тетрадями. Такемичи удивился было, что Ханма вообще их с собой носит, но быстро забыл об этом, потому что Шуджи вытащил со дна бутылку.        Не успев раскрыть рта, Такемичи тут же получил от вернувшегося на свое место Ханмы ответ:       — Ликер.       — Краденный? – не удержался от вопроса Ханагаки.        — Вообще-то да, но ты явно плохого мнения обо мне...        Коротко усмехнувшись, Ханма открутил крышку и спросил.        — Кто первый?        — Давай ты. Не хочу в случае чего ехать на промывание желудка с алкогольным отравлением, – примирительно улыбнувшись, Такемичи сделал вид, будто не заметил ироничного взгляда Ханмы.       — Да не парься, это тебе не метиловый спирт. И я не настолько ебанутый, чтобы подсовывать тебе отраву. Нравишься мне, в конце то концов... – последние слова он почти прошептал, прислоняя горлышко к губам и делая пару смелых глотков.        Удержавшись от того, чтобы дать ему по шее, Такемичи заинтересованно наблюдал за тем, как Ханма опускает бутылку, удовлетворенно при этом улыбаясь. И, заметив направленный в его сторону взгляд, отозвался:       — Пить можно. Яда, вроде, нет. Но если что умрем вместе. Очень романтично.        Пихнув его локтем в плечо, Такемичи взял протянутую бутылку и вдохнул поглубже, набираясь решимости. Приставив стеклянное горлышко ко рту, он сделал глоток.        Насыщенный сладкий вкус отдавал тяжестью этила и Такемичи едва не подавился. Все еще не привыкший к алкоголю, он запросто выпивал больше нормы, даже если за пару минут до этого давился этим.        И пока Такемичи откашливался, Ханма забрал бутылку обратно, отпивая еще немного. Утерев непрошенные слезы, Ханагаки невольно вспомнил печальный опыт приема своих таблеток с алкоголем.        Он тогда чуть не умер, но сейчас воспоминания вызывали лишь истеричный смех, который прорывался сквозь трезвый рассудок. Плечи у Такемичи задрожали и ему пришлось до боли надавить ладонью на свои губы, чтобы заглушить смех.        Вдавливая мягкую плоть в зубы, он тяжело задышал и успокоился. По ощущениям подскочило давление. В ушах зашумел шторм крови и Такемичи опустил руку, слизнув маленькую соленую каплю с нижней губы.        — Какой ты разносторонний, – прокомментировал Ханма без особого удивления. Прислонившись своей головой к его, Шуджи добавил: — Это беспокоит.       Вырвав из не сопротивляющихся рук ликер, Такемичи сделал несколько жадных глотков, думая только том, чтобы побыстрее унять дрожь в руках. Остановиться его заставил Ханма, забравший бутылку после пятого глотка.        Стерев дорожки алкоголя с подбородка, Такемичи запрокинул голову, прислоняясь затылком к каменной стене. Ему стало заметно легче. Тело словно потеряло свою тяжесть, а черепная коробка ощущалась совсем невесомой.        Такемичи с силой зажмурился и опустил голову, слыша то, как Ханма убирает ликер обратно в рюкзак.        — Ну я как знал... – пробормотал он, покосившись на Такемичи.        Тот зарылся пальцами в волосы, распуская их одним движением руки. Кровь ударила в мозг, рассыпались по шее смолистые пряди. Накативший жар был через чур удушливым и желание обложиться льдом стало особенно велико.        Но так как подобной возможности у него было, Такемичи расстегнул пару верхних пуговиц рубашки, облегченно выдыхая. Было в этом состоянии и неприятное чувство, будто что-то невидимое налипло на кожу. Но все, что он мог сделать с этим — попытаться забыть.       Повернув голову к Ханме и встретившись с ним глазами, Такемичи пришлось приложить больше усилий, чем обычно, чтобы полностью сфокусироваться на его лице. На периферии упрямо рябило, но Такемичи ровно с таким же упрямством не замечал этого.       Пусть он не мог видеть себя со стороны, но Ханма сразу заметил этот нездоровый блеск в глубоких синих глазах напротив. И удержал Такемичи на месте, когда тот вдруг к нему потянулся.        — Хана, пожалуйста, – начал Шуджи таким тоном, будто уговаривал несмышленого ребенка. От такого Такемичи хотел было возмутиться, но его перебили. — Без рук.       — Почему? – его взгляд отчетливо потяжелел, а желание дотронуться лишь возросло.        Кожа чуть ли не горела от недостатка прикосновений и Ханагаки едва ли не наизнанку выворачивало. Как же он не любил отказы. До трясучки прям.       На крыше же стало особенно тихо. Видимо, уже начались уроки.       — Потому что ты на самом деле этого не хочешь. И будешь бить меня за то, что не остановил, – объяснил Ханма и нервно усмехнулся.        Такемичи скрестил руки на груди и уставился на Ханму снизу-вверх. Даже сейчас разница в росте давала о себе знать, и он злился, сам толком не зная почему.        Не нужен был веский повод, чтоб вызывать в нем настоящее адское пламя. Обжигающее и пылкое. Охватывающее своим жаром любого, кто подойдет достаточно близко и доставляющее своему носителю огромную кучу неудобств.        Резко выдохнув, Такемичи опустил руки и снова поднял на Ханму не ставшие менее хмурыми глаза. Они блестели и переливались, как два сапфира. Бушевали морской гладью в солнечный день, смешав в себе негодование вместе с раздражением.        Оперевшись ладонью о каменную плитку, Такемичи сократил дистанцию между ними на десяток сантиметров и спросил:       — Почему я должен буду ненавидеть тебя за то, что ты не остановил меня от прикосновений? Это «да», а не «останови меня, я буду жалеть».        — Это не «да», – возразил Ханма, отодвинувшись вбок настолько, насколько позволили плотно натянутые звенья забора. Наставив на Такемичи палец, он ткнул им прямо в солнечное сплетение.        — Да почему? – он почти физически чувствовал, как росло недовольство и сильнее разгорался огонь внутри.       — Ты не понимаешь, о чем просишь.        Такемичи всплеснул руками и уже не пытался скрыть своего возмущения. С каждой секундой соображать становилось все труднее.       Будто вместе с бегущей по организму разбавленной алкоголем кровью, по жилам утекала способность к быстрой обработке информации.        Это бесило. И на этот раз вместе с руками затряслись еще и плечи.        — Все я понимаю! – вспыхнул Такемичи, как и всегда внезапно.        Он потянулся к шее Ханмы, сцепив на ней руки и приблизившись настолько, чтобы почувствовать тепло его тела. Пусть оно и казалось почти холодным по сравнению с температурой, которую Такемичи ощущал внутри себя.        Он мало понимал то, что с ним происходит. Но он хотел прикосновений, как умирающий от жажды — воды. Его тянуло, будто магнитом, и неожиданно обострившееся зрение позволило уловить каждый миллиметр чужой кожи.        Отчаянное желание, граничившее с сумасшествием. Это как отголосок внутренней боли и надежды. Словно шрамы на душе: остро, честно, но с теплотой.        Положив руку ему на грудь, Ханма надавил ровно настолько, чтобы заставить Такемичи отодвинуться назад. Но стоило только ослабить давление, как упорство снова дало о себе знать.        Такемичи действительно не понимал, что делает. Двигался только потому, что перестал себя обманывать.        Он все еще был запутан, но точно знал — он хочет поцеловать его. Просто для того, чтобы понять: было ли это тем, к чему Такемичи на самом деле стремился. Метод проб и ошибок никогда не давал осечек, позволяя разобраться до конца.       Вдохнув поглубже, Такемичи не смог приблизиться снова. Ладонь, накрывшая его губы, снова отдалила.        — Ты торопишься, – произнес Ханма, почему-то не сбрасывая с себя его руки, но и не торопясь убирать свою.        Такемичи убежден в том, что он просто хочет быть уверенным в том, что Ханагаки успокоился окончательно. И не собирался позволять ему совершить возможную ошибку.        — А я, вроде, никуда не ухожу, – Ханма оставался спокоен. Такемичи поник.        Было ощущение, будто он теряет время. И с каждым днем — все больше.        Убрав руки, он дал понять, что сдается. Шуджи удовлетворенно хмыкнул и опустил ладонь, а Такемичи вернулся на свое место, скрестив руки на груди.        Все еще был недовольным, но что он мог сделать? Особенно в ситуации, когда тело не ощущалось вовсе, а мозг будто напрочь отключился.        — Я не понимаю себя, не понимаю, что делаю, – пробормотал Такемичи с отголосками обиды и досады. — И у меня нет шанса разобраться, при этом не рискнув.       Рискнуть, в его понимании, — значит допустить вероятность ошибки, которая способна разрушить все. Стоило либо смириться, либо найти более безопасный способ...       — Ты умудрился связать свою жизни с риском и при этом бояться его. Браво, Хана, ты переиграл сам себя, – повеселев, Ханма лениво похлопал, будто издеваясь. — Но, знаешь...       Он выдержал паузу и Такемичи заострил свое рассеянное внимание, повернув голову к Шуджи. Тот медленно наклонился, будто собирался рассказать секрет. И быстро чмокнул слабо соображающего Такемичи в губы.        — ... Не рисковать — не кататься на байке. Так что зря переживаешь, – помедлив секунду, он добавил почти что шепотом, от которого по телу словно побежал электрический ток: — Во всяком случае у тебя есть тот, кто укажет верный путь.           После Такемичи вспомнит эти моменты урывками, жалея о том, что вообще притронулся к алкоголю. И не будет до конца уверенным в том, привиделся ему этот поцелуй или все-таки нет.       А расспрашивать Ханму не захочет. Ибо улыбался он так, будто все-таки не привиделся. Но это ведь Шуджи... Что еще от него можно ожидать?