Давай попробуем быть счастливыми

      Голос, красивый, мелодичный, срывающийся от волнения в хрипотцу проникает в сознание, заполняет его образами, непрошенными, ненужными, лживыми воспоминаниями. Этот голос течёт вязкой, тёплой патокой по груди, вызывая стаи мурашек и оседая жаром болезненной, приносящей только несчастья любви, снова выворачивая наизнанку. Чэ жалеет всей душой, что не стёр эту песню в порыве слёз и истерики, не вычеркнул то единственное, что казалось в Киме настоящим, не оградил себя от страданий. Но теперь... теперь он уже не мог этого сделать. Даже если бы удалил, очистил корзину и выбросил бы телефон, голос Кима продолжал бы звучать в его голове, преследуя его во сне или наяву, забираясь, вплавляясь под кожу жидким, раскалённым металлом. Ох, как же Порчэ ненавидит его, всем своим заполошно бьющимся в груди сердцем, всей своей израненной, искалеченной и избитой душой, но ещё сильнее он продолжает любить.       Чэ не дурак и не слепой, во всяком случае теперь. Он видит, что происходит вокруг, чем занимается брат и его парень Кинн, замечает, что какие-то телохранители могут не вернуться с задания, на котором Порш получает ушибы или ранения. Порчэй ощущает, как вокруг сгущается тьма, когда в доме появляется Пи’Вегас со своим братом и Пи’Питом, всегда душит на корню желание сбежать с такого «семейного» обеда, включить видео на телефоне, укрывшись одеялом с головой, и слушать-слушать-слушать ненавистно любимый голос, будто лишь один этот звук может защитить и укрыть его от всего мира.       Иногда парню кажется, что и Вик, и Ким были просто сном, больной фантазией переполненного гормонами тела. Потому что Чэ не верится, что такой спектр чувств и эмоций может быть из-за одного человека. Простого, живого, из плоти и крови, красивого до жути, но и настолько же отвратительного. Потому что ложь – отвратительна, а когда лгут – значит не любят. Даже если говорят обратное.       Порчэ до сих пор не знает, с какой целью Кимхан прислал ему это видео, может быть из чувства вины, очевидно чуждого ему, или из жалости, чтобы вчерашний очень чувствительный подросток не вскрыл себе вены. Или это просто страх, что Чэ всё расскажет брату? И это, на самом-то деле, так глупо и тривиально, потому что ответ, который Порчэю просто необходим, лежит на поверхности, но парень не хочет его воспринимать, не хочет признаваться даже самому себе, что Киму, возможно, жаль, что он как сын мафии тоже умеет испытывать привязанность и любить. Как Пи’Кинн и Пи’Вегас, они ведь тоже мафия и вселенское зло, но любви в них может быть даже больше, чем у простых людей, потому что любой день их жизни грозится стать последним.       И если бы только... Если бы только Кимхан пришёл снова, посмотрел своими тёмными, как бездна, глазами и сказал бы банальное «прости»... Порчэ знает себя, знает, что он бы простил. Бил бы Кима в грудь, выплёскивая так долго сдерживаемую истерику, отвесил бы пощёчину или даже заехал бы кулаком по его красивому лицу, а потом бы простил. Обнимал бы крепко-крепко, рыдая в плечо, произносил бы, как мантру, что ненавидит, а потом, шёпотом в самое ухо, добавлял бы, что ещё сильнее любит.       Но Кимхан не приходил, не появлялся, продолжал существовать в своём мире лжи, музыки и мафии, скрывая за обликом Вика свою подноготную, состоящую из горы трупов, преступлений и жизни одной ногой в могиле. И Чэ его было даже жаль, потому что лучше жить бедным, без еды и крыши над головой, перебиваясь случайными копеечными подработками, чем знать, что твоя судьба не в твоих руках и никогда не будет. И когда только Порчэ узнал от брата обо всём, что происходит, в его голове ещё скакали розовые пони и сказочные миры, где кровь бутафорская, свист пуль – это наложенные спецэффекты, а смерть – просто игра актёра. Но после разговора с Поршем его мир рухнул, а вот заново отстраивался с большим трудом, водружая на маленькие камни большие и заставляя конструкции разваливаться снова, снова и снова.       Брат говорил о том, как теперь ему было опасно ходить без охраны даже в школу, а неотвеченный звонок мог означать не «я просто пошёл отлить», а «меня похитили и я надеюсь, что ты успеешь меня спасти». Чем больше Порш рассказывал об устройстве мафиозного нелегального бизнеса, о главной и побочной семье, об оружии и наркотиках, тем хуже становилось Чэ. Он чувствовал себя загнанным в угол зверьком, беспомощным, слабым и готовым сдохнуть от любого громкого звука. И в такие моменты он мечтал, чтобы его жизнь за него прожил кто-то другой, кто-то более смелый и бесстрашный, или, наоборот, слишком отчаявшийся и готовый к любому повороту судьбы.       После рассказа брата он не спал почти неделю, банально боялся, что его ночью кто-то убьёт, подскакивал от каждого шороха, опасаясь нападения, но в глубине души надеясь, что его убьют быстро. На шестой проведённый в полусне день Порчэ чуть ли не вырубился от усталости прямо на лестнице в школе, в последний момент ухватившись за перила. Мозгами он понимал, что ему нужно поспать, но животный страх никуда не хотел исчезать, сжимая грудь тисками отчаяния и ужаса. Наверное, из-за недостаточной мозговой активности или банального смертельного недосыпа он и решился включить песню, о которой обещал себе навсегда забыть. Включил, послушал, снова глотая злые, непрошенные слёзы и... уснул. Завернувшись в одеяло и уткнувшись носом в подушку, убаюканный ненавистно любимым голосом, уснул и не просыпался аж до обеда следующего дня. И спалось ему так хорошо и спокойно, впервые за эти шесть дней, будто кто-то невидимым ангелом, или тенью, охранял его сон. Но Чэ списал всё на то, что это его организм достиг предела, вот и провалился в пустоту, не в силах больше держаться. Только бессонница, тревога и страх вернулись этой же ночью, за каждым скрипом и малейшим шумом скрывался потенциальный убийца, готовый в любую секунду ворваться к комнату Порчэ. И парень не знает, что конкретно его побудило снова включить эту песню, снова послушать гитарный перебор и впитать эту мелодию в себя, но после пропетого с тоской и вселенской болью «Why don't you stay?» он опять погрузился в умиротворяющий сон, буквально каждой клеточкой своего тела ощущая себя под защитой.       И так происходило изо дня в день, минуты прослушивания сменялись часами, видео воспроизводилось на репите сотни раз, принося с собой тоску, боль и бескрайнюю печаль. И в такие моменты Порчэ хотелось забыть обо всех обидах, уткнуться носом Киму в грудь, как в то злосчастное утро, обнять его поперёк живота и больше никогда не отпускать. Вот только Чэ даже сам себе и своему сердцу не верил, не верил, что эта песня могла быть написана не из жалости и желания уберечь от чего-то непоправимого, а быть данью их любви, больной, возникшей на почве лжи, но не желающей угасать. А Кимхан и не стремился укрепить эту веру, не появлялся в доме главной семьи, даже практически не упоминался в разговорах, будто был галлюцинацией или миражом. Словно вовсе не существовал.       Зато под дверью Порчэ начали появляться букеты, разного размера, маленькие или совсем крохотные, но состоящие из одного вида цветов. Очень, просто до безумия красивых цветов. И Чэ терялся в догадках, отгонял от себя предположения о том, кто мог их оставлять, и ещё больше терялся в догадках, потому что с ними никогда не было никаких записок.       И после третьего или четвёртого букета Порчэ решается спросить у Арма совсем невзначай:       – Пи’Арм, а... Пи’Ким часто бывает дома? – и надеется, что успеет получить ответ до того, как вернётся экспрессивный, взбалмошный, взрывной Танкхун. Телохранитель как-то подозрительно подвисает, но, возможно, просто задумывается, отвечая так медленно, будто не уверен в том, что говорит:       – Кхун’Ким давно не появлялся, он... – мужчина запинается, слыша шаги и громкий голос своего господина, отчитывающего за что-то Пола, – он почти не касается семейного бизнеса, – последнее слова тонет в воздухе, как раз когда в комнату врывается Кхун, бесцеремонно усаживаясь на диван и откидывая назад полы своего яркого халата цвета павлиньего пера.       – А-арм, я сказал тебе принести закуски и включить фильм, пока я буду в сауне! – Танкхун взмахивает руками и кривится, как ребёнок, который вот-вот собирается заплакать, – малыша Чэ я развлеку сам, сам! А ты у меня допросишься, будешь ползать голым по ковру, пока не сотрёшь себе... Что это? – он не договаривает, обращая внимание на аккуратный букетик чуть подвявших цветов, который держит Порчэ. Арм быстро кланяется и ретируется на кухню, надеясь, что хозяин не вспомнит о том, что конкретно должен стереть себе телохранитель, пока Пол нервно сглатывает и переступает с ноги на ногу, желая слиться со стеной. Чэ немного забавно от того, как идей Кхуна боятся все охранники, но потом он вспоминает нового телохранителя, ныряющего за монетками, которые бросал Танкхун. Это было ему за то, что он не понял, что перед ним господин и не поклонился. И Кхуну было абсолютно всё равно, что этот парень переступил порог их особняка полчаса назад и из хозяев знал только Кинна, человека, который его и отобрал среди курсантов военной академии. Следом за этим случаем в воспоминаниях всплыли ещё парочка, о которых как-то рассказывал Макао, пока они бродили по саду. Мак, на самом деле, был неплохим парнем, немного зазнавшимся и многое измеряющим в суммах бат, но он хотя бы не пытался из себя строить кого-то другого, как некоторые. Порчэ не был уверен, что из них с Макао получатся настоящие друзья, но за неимением ещё кого-то, с кем можно поговорить и зарубиться в компьютерные игры, брат Вегаса был неплохим вариантом.       А вот что касалось его историй о Кхуне... Наверное, если верить этим рассказам, опасения телохранителей были не беспочвенными и не преуменьшенными.       – Дай посмотреть, – Танкхун не дожидается ответа, буквально отбирает букетик, но несмотря на порывистость, держит его аккуратно, рассматривая, кажется, каждый лепесточек. – Хм-м, это, кажется, цинния, – мужчина аккуратно поправляет жёлтый цветочек и добавляет задумчиво, вмиг теряя свою психически нездоровую сторону, – кто-то каждый день о тебе вспоминает.       – Что? – Чэ внимательно смотрит то на мужчину, то на букет, словно не понимает только что сказанных слов. Ему некомфортно, когда вечный сумасшедший Кхун говорит о таких странных вещах. Но мужчина быстро исправляется, округляет глаза и буквально подрывается, подходя к шкафу и доставая оттуда достаточно большую книгу.       – Вы, молодёжь, только на клавиши в игрушках своих тыкать научились. Есть, вообще-то, язык цветов, и жёлтые циннии значат, что человек о тебе вспоминает, – Танкхун возвращается к Порчэ и роняет ему на колени томик. Парень успевает в последнюю секунду убрать руки с зажатыми в них цветами и шипит от боли, потому что твёрдый переплёт неприятно попадает по колену. Чэ немного странно, что Кхун-псих-всего-семейства-Танкхун интересуется значением каких-то цветков, но мужчина снова опускается рядом, закидывая ногу на ногу, и деловым тоном замечает, – если бы твой глупый братец меня из дома вытаскивать не начал, я бы эти цветы научился различать по запаху, ску-учно же тут.       Чэ открывает рот, чтобы возразить об умственных способностях своего брата, но потом вспоминает, какие он иногда совершает нелепые вещи, и отказывается от этой идеи, уже по-другому смотря на цветы. Может быть в этом их послание? Вместо записки?       «Кто-то каждый день думает о тебе». Это даже звучит странно, и хочется, очень хочется хотя бы мысленно дарителем назначить Кима, но где принц мафии и где цветочные букетики с тайными посланиями.       «Может быть это совпадение», – решительно думает Порчэ, но книгу забирает, собираясь сравнивать следующие подарки по картинкам (если эти подарки, конечно, будут).       Но проходит всего пара дней, когда Чэ после школы обнаруживает у своей двери Порша с цветами в руках. Парень разочарованно думает, что это были всего лишь шутки его действительно глупого братца, считает так до того момента, пока:       – Хэй, Чэ. Это лежало у тебя под дверью. Я хочу знать, от кого это? – у Порчэ складывается ощущение, что Порш сейчас скривится от отвращения, поэтому он забирает из чужих пальцев букетик, состоящий из пяти маленьких белых ещё толком нераскрывшихся роз.       – Я бы сам хотел знать, от кого они, – он проходит в комнату мимо брата, бросает рюкзак у стола и тянется к книге, которую несколько дней назад позаимствовал у Танкхуна. Брат мнётся на пороге, будто ему пятнадцать и он собирается что-то рассказать родителям. Чэ не нравится эта гнетущая атмосфера, поэтому он решает покопаться в книге потом, а пока поворачивается к Поршу и смотрит. Внимательно, угрюмо и с лёгким страхом: брат собирается сказать что-то очень неприятное. – Хиа, что происходит?       Порш вздрагивает и подходит ближе, начиная говорить о чём-то абстрактном:       – Ты же знаешь, что сейчас у нас с тобой не самые безопасные времена, да? И знаешь, что...       – Пи’, пожалуйста, говори прямо, – Чэ устал, смертельно устал быть маленьким, глупым и ничего не понимающим в глазах всех окружающих его людей, будто никто не видел в нём восемнадцатилетнего парня, который вот-вот окончит школу.       – Мы с Кинном улетаем в Японию на несколько дней, чтобы провести сделку с якудза. Всё должно пройти нормально, но я решил рассказать тебе, чтобы ты не волновался, – Порш сжимает ладонь на плече младшего брата, и удивляется тому, как сильно он вырос, насколько изменился его взгляд, а черты лица заострились, лишившись детской припухлости. Из-за Корна и Кана он так много упустил в жизни Чэ, даже любовь его, видимо, проворонил, судя по стоящим по всей комнате стаканам с цветами разной свежести. Некоторые, конечно, уже давно нужно было выбросить, но неряшливость Порчэ родилась явно раньше него самого.       Чэ борется с желанием сбросить чужую руку, ощущая, как леденящий страх обвивает и сдавливает горло. Слова брата буквально значат: «У нас опасная сделка, меня могут ранить или убить». Именно поэтому парень вместо психов и характера показывает совсем другое: он делает шаг вперёд и крепко, что есть силы, обнимает брата, больно вжимаясь подбородком в ключицу.       – Ты же всё равно полетишь, да? – Порш кивает, обвивая руками достаточно широкие, хоть всё ещё и немного угловатые плечи, – тогда пообещай вернуться, – Порчэ осознает, насколько по-детски это звучит, но он не хочет потерять одного из двух дорогих для себя людей (хоть вслух, даже своему отражению в зеркале, он скажет, что Порш – единственный такой человек). Чэ не переживёт его смерть, уж точно никогда не сможет оправиться и выбраться из ямы депрессии.       – Обещаю, братишка, – он треплет Порчэ по голове, добавляет уверенно, – мы берём с собой достаточное количество телохранителей, всё должно пройти гладко.       Вот только парню не становится легче от этих слов, он буквально зацикливается на «якудза», не может вообще ничего делать, а сон снова кажется ловушкой. Включать песню Кимхана в такой ситуации было бы неуместно, но если это поможет уснуть... Порчэ впервые за много месяцев что-то снится, и хоть утром парень не помнит свой сон, но он оставляет «послевкусие», будто у Чэ на языке осела цветочная пыльца, а кожа рук сохранила в тактильной памяти щекочущие ощущения нежных лепестков. Но даже это чувство не спасает от переживаний за брата. Порчэ сразу вспоминает всё, что не успел рассказать, думает о проваленном собеседовании, недоотношениях с Кимом, загуле по барам и почти употреблении наркоты, боится, что больше не будет возможности всё это рассказать, чуть ли не собирается писать список, а потом долго и упорно ругает себя за такие мысли, бродя по кругу и не находя воли отвлечься хотя бы на еду. Когда он, кажется, раз пятнадцатый проходит мимо низкого журнального стола, его внимание привлекает увядший букет. Только сейчас мальчишка вспоминает: он так и не посмотрел, что они значат. Всё ещё остаётся вероятность того, что Порчэ просто занимается глупостями, и над ним кто-то подшучивает, тот же Макао или сам Кхун. Но в данной ситуации он цепляется за любую возможность отвлечься от выедающих мозг мыслей, листает страницу за страницей в поисках белых роз. Он находит, что пять белых роз – это пожелание удачи. Звучит так странно и немного нелепо, потому что прошлый букет «я думаю о тебе», а это – «удачи»? И Чэ правда не хочет идти с этим вопросом к Танкхуну, боится нарваться на его дурное или слишком возбуждённое настроение, хотя понимает – это идеальный способ перебросить своё внимание на что-то другое.       – Видимо, из книжек вы оба делали самолётики, – тихо-тихо произносит мужчина, точно зная, что его не услышат, и закатывает глаза, когда Порчэ немного смущённо показывает ему мёртвый букетик и озвучивает то, что вычитал. Кхун закатывает рукава (и глаза), и безучастно жуёт попкорн, смотря скучную дораму. – Это же бутоны, глупыш Чэ, они означают «я готов тебя ждать».       А вот Порчэ уже не готов никого ждать, потому что не понимает ощущений внутри, с одной стороны возвращается приятное волнение из-за того, что ему не просто пожелали удачи, но оно примешивается к переживаниям о брате и создаёт внутри клубок из нервов, который готов оплести все внутренности, сжаться вокруг и так бедного, только-только приходящего в норму сердца.       – Чего истуканом стоишь, своими нервами ауру портишь! – внезапно взмахивает руками Танкхун, рассыпая горсть попкорна на сидящих рядом телохранителей, и дёргает за руку насупившегося Порчэ, усаживая рядом и впихивая в руки ещё одно ведро со снэками, – лучше смотри с нами эту нудную хрень, – Кхун будто чувствует, что парню сейчас слишком сложно быть одному, поэтому ещё пять минут вглядывается в плазменный экран, бросается попкорном в мелькающего на экране злодея, желая ему «сдохнуть в адских муках и прихватить с собой Вегаса», а потом не выдерживает и переключает на какую-то комедию. На вкус Чэ она совершенно несмешная, совсем не такая, как смотрели они с Кимом...       Воспоминания буквально за секунду сгребают его в охапку и уносят в далёкий вечер, который, кажется, был ещё в прошлой жизни.       Это был их первый (и последний) поход в кино. Порчэ вроде как оправился от похищения, несколько дней жил в этом огромном особняке, неприлично богатом, но абсолютно бездушном. Будто на работу приходил не только обслуживающий персонал, но и сами обитатели этого места. Чэ ни с кем кроме Кинна знаком пока не был, но, по правде говоря, ему и не нужно было ещё кого-то знать. В глубине души он хотел сгрести брата в охапку и уехать с ним далеко-далеко, туда, где Порш сможет найти себя хорошего, доброго, милого парня или девушку, которые вот совсем-совсем не будут связаны с мафией, прямо как его Ким. Его Ким. Это так странно звучало, на самом-то деле. И так здо́рово, хоть он никогда даже и не мечтал, что будет встречаться со своим кумиром.       Порчэ не знает, как ему удалось уговорить Кима на это свидание в кинотеатре. Хотя нет, почему не знает? Он просто приехал в студию, сцапал своего, вроде как, парня и безапелляционно заявил, что у него два билета, и они просто обязаны посмотреть эту комедию. И ему было всё равно на чужое «Чэ, у меня альбом и нет времени» и «Чэ, может в другой раз?». А Порчэ так и хотелось крикнуть, сказать, что он сейчас в такое вляпался, что другого раза может просто не быть, поэтому он собирается проживать каждый день, как последний (в рамках приличия, конечно). Если бы он только знал тогда, что уже через пару дней его карточный домик из грёз рухнет от малейшего дуновения ветра, он хотя бы поцеловал Кимхана нормально, чтобы отложить внутри хоть что-то ещё, кроме парной с Кимом гитары, пылящейся в углу, и воспоминаний, насквозь пропитанных ложью. Но тогда он думал, что у них впереди много всего: свидания, улыбки, весёлые моменты, томные, горячие поцелуи, первый секс. Да и вообще, очень много разнообразных первых раз: ссор и обвинений, жарких примирений и океаны счастья. А сейчас в его памяти остался только тихий смех Кимхана, ладонь, сжимающая его руку, еле ощутимое соприкосновение губ и песня о любви, в которой Ким просил остаться. Но даже этого для Чэ, иногда, было слишком много, а в иной раз – преступно мало.       Тот поход в кино был одним из лучших воспоминаний, которые хранит Чэ, потому что в глубине души он надеется, что тогда Ким был настоящим. Настоящим, как эти засохшие бутоны белых роз, которые умерли без воды. Интересно, Кимхану тоже нужна была подпитка, чтобы двигаться дальше, как этим цветам или самому Порчэ? Или он просто переступил через всё это и пошёл вперёд, даже не оглядываясь? В голове всё ещё не укладывалась мысль, что Ким мог быть тем, кто присылает эти букетики, заморачивается с их выбором и вкладывает в них глубокий смысл. Вот только подсознание ехидно шепчет, напоминает, какие песни пишет... нет, не Ким. Кимхан – принц мафии, убийца и человек, который воспользовался его доверием. А вот песни, проникающие в самую душу, пишет и поёт Вик, милый, учтивый и добрый, хоть немного и высокомерный. «Лучшая моя часть», – как сам говорил Ким.       Порчэ больше не хочет находиться здесь, в этой шумной компании, ему хочется обратно, в свою комнату, включить песню и забыться сном, желательно до того момента, пока не вернётся Порш.       И он правда сбегает под предлогом, что нужно подготовиться к экзамену (который всё равно уже не поможет ему поступить), запускает вытащенную из видео музыку на репите и засыпает до глубокой ночи. Это действительно так странно, что ощущения от песни, которая вынула из него душу, настолько успокаивающие и умиротворяющие, что Чэ уже не представляет, как он засыпал без неё.       Он впервые за эти два дня, которые брат в Японии, чувствует голод. Не убеждения мозга, что ему просто нужно есть, чтобы не сдохнуть, а настоящее чувство голода. Поэтому он плетётся на кухню, желая стащить из холодильника что-нибудь, и в коридоре почти сталкивается с Кимом нос к носу. Порчэ выходит из-за угла и застывает, как вкопанный, смотря на Кимхана широко распахнутыми глазами. Весь мир будто замирает или перестаёт существовать, потому что сейчас перед Чэ стоит тот, под чей голос он засыпает по ночам, о ком всё ещё думает каждый день. Всё такой же собранный, красивый и абсолютно безразличный к окружающему миру.       Ким тоже останавливается, упирается каблуком туфли в пол, боясь издать ещё больше звуков и полностью опустить ступню. Он засовывает руки поглубже в карманы кожаной куртки и не понимает, должен ли что-то говорить. Он и так всё сказал в песне, вывернул всего себя, показал свою настоящую, уродливую, израненную душу, и ему больше нечего было добавить, если Порчэ его не принял.       Чэ ощущает, как горло пересыхает, и становится трудно не то, что глотать, а даже сделать вдох, но он сжимает руки в кулаки, произносит уверенно (насколько это возможно):       – Здравствуй, Пи’Ким, – и стремительно проходит мимо, не оборачиваясь и не дожидаясь ответа. Кимхан сильнее стискивает пальцы в карманах, слыша глухой треск, и идёт к Танкхуну, удивлять брата своим визитом.       Порчэ влетает на кухню, пугая Порша, который роняет стакан с какими-то алкоголем.       – Чэ!       – Хиа! – одновременно выкрикивают они, прежде чем Порчэ кидается к брату и крепко-крепко его обнимает, забывая обо всём: и о Киме, и о тревогах, и о бессонных ночах, – Хиа... – выдыхает он, сжимая в руках чужое тело и слыша кряхтение.       – Задушишь, Чэ, – вот только Порчэ всё равно, у него на глаза наворачиваются слёзы, а сердце отбивает нестройный, прерывистый ритм.       – Я так боялся, что ты не вернёшься, Хиа... Я так сильно боялся, – парень забывает обо всех обидах, отпускает всё, за что злился или в чём упрекал Порша, потому что в этом нет просто никакого смысла. Ведь за всеми этими упрёками и скрытой агрессией можно было не заметить, что человек исчез из твоей жизни, а ты так и не сказал ему самых важных слов, потому что просто не успел.       Порш растерянно моргает, а потом обхватывает Чэ поперёк спины сильнее и немного приподнимает, пытаясь разрядить обстановку – он понимает, что чувствует Порчэ, сам проходит через это, когда Кинн ездит на встречи сам или же Чэ не сразу отвечает на звонок. Мир мафии жестокий и безжалостный, он готов сожрать любого, кто проявит хоть каплю слабости, но Порш не считает себя или Порчэ слабым, потому что их любовь – это их сила и желание до последнего цепляться за жизнь.       – Я хотел утром к тебе зайти, думал, что ты уже спишь, – он хлопает брата по спине несколько раз и отстраняет его от себя, замечая, как Чэ старается незаметно стереть несколько слезинок. Старший Киттисават сам часто-часто моргает и немного натянуто улыбается, – всё прошло нормально, хоть и нервно, – делает шаг назад, слыша под туфлями хруст стекла, и кое-что вспоминает, – а ты от стаи собак или Танкхуна убегал? – ему самому кажется очень забавной шутка, но Порчэ вдруг как-то странно отводит взгляд и немного краснеет, проговаривая невнятное:       – Я это... того... спешил... – он берёт себя в руки, поднимает глаза на брата и уже нормально договаривает, – есть хотел очень, вот и бежал.       – А тебя в моё отсутствие не кормили? – Порш отходит к холодильнику, доставая продукты и собираясь приготовить очень поздний ужин на двоих, пока Кинн разбирается с отчётами и пересказывает детали поездки этому мудаку Корну. Однажды Порш лично пустит пулю в лоб этой мрази, которая отняла у него всё, а мать сделала овощем, и Кинн, наконец, прозреет. Но пока ему приходилось жить в этом доме и терпеливо ждать возможности, когда этот старик оступится.       Порчэ что-то невнятное бурчит о «был неголоден» и идёт в кладовую за веником и совком, чтобы убрать стекло, не желая оставлять его посреди кухни до утра. Старший брат колдует у плиты, закатав повыше рукава белой рубашки, пока Чэ грызёт губы и думает о том, что, похоже, пришло время.       Порш раскладывает по тарелкам омлет с овощами и жестом приглашает сесть напротив. Порчэ неловко ёрзает на высоком барном стуле, ковыряясь в тарелке, прикрывает на секунду глаза, собираясь с духом, и выпаливает, надеясь только на понимание и чудо:       – Пи’, я не пошёл на собеседование в универ, – и сразу после этих слов хочет зажмуриться сильно-сильно, чтобы не видеть, как эмоции брата сменяют одна другую от интереса, непонимания, осознания к гневу.       – Ты что? – Порш опускает нож от греха подальше и вперивается взглядом в крайне виноватое лицо, – я же тебя тогда привёз, и ты отправился на собеседование. Ты шутишь, Чэ?       Порчэ впервые становится настолько стыдно за свой опрометчивый поступок. Да, ему было очень плохо и больно из-за Кима, но брат много лет делал всё, чтобы у Чэ была возможность ходить в лучшую школу, поступить в престижный университет и никогда не заниматься тем, чем приходилось заниматься самому Поршу, цепляясь за любую возможность заработать хотя бы один несчастный бат.       – Когда ты уехал, я... я выбросил документы для поступления, – договаривает парень уже шёпотом крышке стола, потому что не может видеть разочарование, с которым смотрит на него брат.       – Ты выбросил документы и не пошёл на собеседование?! О чём ты, блять, думал?! – Порш не осознавал, что ещё может так злиться на брата, но он всегда считал, что Порчэ взрослый, умный и его не нужно контролировать, как какого-то малолетку. Старший Киттисават даже предположить не мог, что его братишка просто возьмёт и похерит всё, ради чего он пахал, участвовал в подпольных боях и брал дополнительные смены в баре. Даже на предложение Кинна он согласился частично из-за Порчэ, потому что понимал, что без кровавых мафиозных денег ни он, ни брат не доживут до этого самого поступления. А теперь он вот так просто узнаёт, что Чэ «выбросил документы». И рациональная часть его сознания подсказывает, что Порчэ не мог поступить так от скуки или по глупости, но сейчас в нём говорили сильные, тёмные эмоции, поэтому он смахивает со стола свою тарелку, слыша, как она врезается в стену и разлетается вдребезги, разбрасывая по полу осколки и почти нетронутую еду. Чэ весь подбирается и сжимается, будто боится, что дальше ударят его, но Порш больше не говорит ни слова и уходит из кухни, громко хлопнув дверью. Порчэ остервенело трёт покрасневшие глаза и понимает, что поведение брата целиком и полностью оправдано, но это не помогает ему сдержаться, поэтому он прячет лицо в ладонях и громко всхлипывает, ненавидя себя за столь опрометчивый поступок.       Ким прислоняется спиной около двери и бьёт затылком о стену, снова слыша плач любимого человека и опять не имея возможности его утешить. Судя по злючему Поршу, с которым Кимхан почти столкнулся в коридоре, причиной слёз была их ссора. Поэтому он не знал, чем может помочь, сминая сильнее три уже потрёпанных цветочка анемон и понимая, что сейчас он со своей «прямотой и искренностью» Чэ уж точно не нужен, поэтому он снова прячет несчастный букетик в карман и уходит прочь, убирается подальше от этого места и от человека, которого хочется укрыть от всего мира, а нужно было бы, прежде всего, защитить от себя.

~~~

      Порш не разговаривает с ним уже два дня, обрубает на корню любые попытки наладить контакт лаконичным и кратким: «Я не готов с тобой говорить». И звучит это настолько убедительно и жёстко, что возразить не решается даже Кхун, который уже давно знает о проваленном собеседовании. Во всяком случае, не рискует это делать при Кинне и ненавистном Вегасе, который почти прописался в их доме, лишний раз напоминая всем своим видом, почему Танкхуну иногда (почти всегда) хотелось его задушить. Пит чувствует себя неловко, сидя за столом вместе со своими бывшими хозяевами, а не стоя за их спинами, прикрывая тыл, но Вегас сжимает под столом его подрагивающее колено и бросает настолько красноречивый взгляд, что это помогает немного успокоиться и внимательнее вслушиваться в то, что говорит Кхун’Кинн.       Порчэ через силу запихивает в себя кажущуюся безвкусной еду и начинает сам злиться на брата. Значит Чэ хоть и с трудом, но простил обман и принял тот факт, что теперь они были частью мафиозного мира, а Порш даже не пытался выслушать его и понять.       Танкхун видит, как страдает мальчишка, знает, что это не единственная боль, которую он несёт в своём сердце, поэтому ближе к вечеру беспардонно врывается в кабинет Порша, точно зная, что он один, и вальяжно усаживается в кресло напротив большого дубового стола, закидывая ногу на ногу, и на вопросительный взгляд громко фыркает, показательно закатывая глаза, и выпаливает:       – И долго ты будешь издеваться над мальчишкой?       – Это не твоё дело, если хочешь поиграть в старшего брата, то можешь выловить Кима, а ко мне не лезь, я не в настроении, Кхун, – Порш чуть сминает уголок договора, в котором ни черта не понимает, и надеется, что этот человек в ярко малиновом наряде свалит к себе смотреть дурацкие дорамы и придумывать новые способы показать этому миру, какой он псих. Только вот Танкхун не собирается отступать, звонко бьёт ладонью по столу:       – Ты делаешь вид, как тебя задели и обидели, и что вообще ты – самая пострадавшая сторона, а ты хоть спросил, почему он это сделал? Твой такой покладистый и добродушный брат взял и принял такое «ахуенное» решение, – Кхун нависает над Поршем, зло смотрящим снизу вверх, упирается ладонями в крышку стола, – даже у тебя перевернулся мир с ног на голову, но ты и так намного чаще сталкивался с жестокостью и блядской несправедливостью, а он вчерашний ребёнок, который буквально сам учился жить и преодолевать проблемы, потому что у тебя были свои и они были больше и сложнее, вот он и держал всё в себе.       – Держал в себе, а тебе рассказал, да? – Порш тоже встаёт, сжимая руки в кулаки и желая врезать по чужому лицу. Он никому не позволит отчитывать себя, как какого-то несмышлёныша.       – Может я и псих, но это не мешает мне понимать людей, – Кхун тяжело вздыхает, будто устаёт играть свою роль, опускается обратно в кресло и произносит спокойно, словно объясняет маленькому ребёнку, – ты же знаешь, с нашими возможностями мы можем решить вопрос его поступления одним звонком, но для этого тебе нужно поговорить с ним, выслушай то, что он захочет тебе сказать, потому что кроме тебя у него нет больше никого. Я знаю, как он боялся тебе говорить, ожидая именно такой реакции.       – Почему он боялся сказать мне, но рассказал тебе? – устало спрашивает Порш, окончательно отказываясь от идеи разобраться в документах. Он понимает всё, что говорит Танкхун, даже согласен в глубине души, но ему очень обидно, что все его старания полетели в мусорное ведро.       – Потому что я ему никто и не буду осуждать. А ещё я же ку-ку, что с меня взять? – и хоть они осознают, что оба брата Киттисават слишком проницательные, чтобы поверить, это не значит, что парни не могут продолжать притворяться, играя в только им одним понятную игру. – А тебя ему страшно потерять, вот и скрывал. Поговори с ним пока есть такая возможность, и он не захлопнулся в своей скорлупе, сбежав из дома и прикрывшись своими гитарами и песенками.       Порш отдалённо понимает, что речь о Киме, но не хочет вдаваться в подробности, осознавая правоту Танкхуна: если они с Чэ не поговорят в ближайшее время, такой возможности может больше не представиться, потому что теперь каждый день их жизни может стать последним.

~~~

      Чэ вздрагивает, отрывая взгляд от изображения в книге, которое разглядывал, чтобы понять – это букетик васильков или чего-то другого. Если верить тому, что написано мелкими буквами, такие цветы дарили, чтобы показать чистоту помыслов и то, что человек, дарящий эти цветы, не может выразить свои чувства. Получалось немного странно, ведь предыдущие букеты уже явно «говорили» о чувствах, но, видимо, посыл был в том, что эти чувства не могут озвучить в слух или... Что «или» Порчэ додумать не успевает, отвлекаясь на стук и тихий скрип приоткрывшейся двери. Парень хмурится и хочет включить обиженную суку, послать Порша куда подальше, но тогда это будет замкнутый круг из взаимных обид и недопонимания, который может не прерваться никогда, поэтому он откладывает в сторону книгу, подвигая ею по журнальному столу стакан с букетиком, и кивает брату на место на диване рядом с собой.       – Чэ, я... – Порш сцепляет ладони между собой и поворачивается к Чэ, внимательно сканируя его профиль. Он был занят проблемами семьи Терепаньякул и совершенно не обратил внимания на то, что его брат изменился настолько сильно. Вырос, вытянулся, укоротил волосы, стал выглядеть явно старше своих восемнадцати, но самое большое, и, скорее всего, необратимое изменение произошло с его взглядом. В нём больше не было детской наивности и непосредственности, а искры счастья мелькали там редко и слишком мимолётно. Теперь взгляд Порчэ был цепким, сосредоточенным и по-настоящему взрослым. И Порш не знает, что произошло, просто не заметил, что с Чэ было что-то не так, потому что был слишком поглощён всем, что свалилось ему на голову и придавило к земле пятитонным булыжником. – Я хочу узнать, что у тебя произошло, и почему ты не пошёл на собеседование. Ты же так мечтал заниматься музыкой, как этот твой Вик.       Порчэ ощущает, как сердце пропускает удар при упоминании (не)любимого имени, и начинает говорить, медленно, аккуратно, лишь бы не выдать то, что Вик и Ким были одним человеком.       – Я хотел, да... Но потом кое-что произошло... – он грызёт пухлые губы и поворачивается к брату, едва краснея скулами, – я влюбился, думал, что взаимно, а он меня бросил и...       – Погоди, «он»? Ох-х, я думал, что хотя бы у тебя будут нормальные отношения с девушкой, – своими словами Порш заставляет Чэ тихо захихикать и закатить глаза:       – Хиа, видимо, мы с тобой падки на красивых парней.       – Пф-ф, красивых? Ты Кинна видел? Там красоты кот наплакал.       – Коты не умеют плакать, – Порчэ улыбается ещё шире и тише добавляет, – и ты неправ, Пи’Кинн очень красивый, вы друг другу подходите, – он толкает брата плечом в плечо и попадает в его крепкие медвежьи объятия.       – Да он меркнет на моём фоне, ты что, не видел?! – Порш притворно возмущается, покачиваясь с Чэ из стороны в сторону, и почти шепчет, – мне жаль, что меня не было рядом, когда тебе сделали больно. Я понимаю, как трудно, когда тебе разбивают сердце, ещё труднее – собрать его обратно, особенно, если и разбил, и исцелил один и тот же человек.       – Пи’, а это нормально, если я хочу простить этого человека и дать ему ещё один шанс? – Порчэ укладывает голову брату на плечо и смотрит на этот немного неряшливый букетик, будто его надёргали из огромной аккуратной композиции. Но именно мысль о том, что его «дёргал» человек, который и подарил, грела душу, как тайское солнце.       – А он его заслуживал?       – А Пи’Кинн заслуживал? – Чэ задаёт очень правильный, меткий вопрос, который заставляет Порша поджать губы.       – Я просто хотел его простить, но долго не мог себе в этом признаться.       – Вот и я хочу. Знаю, что может даже пожалею и снова будет больно, но мне кажется, что он тоже страдает.       – Если ты его простишь, он будет страдать ещё больше, – тянет со смешком парень, и когда Порчэ поднимает на него свои огромные, испуганные глаза, добавляет, – ты уж извини, но на правах старшего брата я ему сломаю пару рёбер. В целях профилактики. А вообще, ты бы лучше вычислил своего тайного воздыхателя, а не прощал мразь, которая сделала тебе больно, – Порш кивает на букет и, наконец, отпускает от себя брата.       Чэ как-то неопределённо качает головой, но пока что не решается сказать брату, что это, кажется, один и тот же человек: он ещё не готов признаться, что тоже вляпался в мафиозного принца.       – Хиа, я обещаю, что на следующий год обязательно поступлю, – он вспоминает, с чего вообще начался их разговор, и внимательно смотрит Поршу в глаза.       – Если ты хочешь, я могу договориться, чтобы тебя в этом году взяли в университет, – старший Киттисават сжимает руку на чужом плече и слегка трясёт, улыбаясь.       – Я не... – Порчэ смотрит на гитару в жёстком чехле, которую подарил Кимхан, и не чувствует уверенности, что это было не просто желание слепо следовать за своим кумиром, а его осознанный выбор, – я пока не уверен, что хочу продолжать заниматься музыкой. Можно я подумаю?       – Можно, Чэ. И ничего страшного, если ты решишь поступать через год. Я приму твоё решение, – Порш задумывается на мгновение, чтобы добавить с грустной улыбкой, – прости, что сразу тебя не выслушал.       Порчэ не выдерживает, снова тянет его в свои объятия и зарывается носом в шею, реально соскучившись по человеческому теплу и всем сердцем мечтая, чтобы сейчас его обнимали другие руки.       Порш уходит, оставляя Чэ наедине со своими мыслями. Он снова смотрит на фотографию цветов в книге. Значит, не может выразить чувства? Порчэ сгребает телефон, подключает наушники и включает ту единственную песню, которая калечит его душу, а потом возрождает её снова и снова. Он хочет найти ответы на свои вопросы, желает раз и навсегда определиться, как ему быть со своей жизнью, потому что вот здесь, посередине, ему очень плохо, будто сердце разрывается пополам, и одна его часть хочет отпустить Кима, двигаться дальше, искать любовь в новых людях и лицах, но вторая, та, всё ещё искренне влюблённая, хочет быть с Кимханом, пройти с ним через эту жизнь рука об руку, как это делает Хиа с Пи’Кинном.       Голос Кима убаюкивает, просит остаться, говорит, что будет на его стороне, и Порчэ до дрожи и слёз, выжигающих глаза, хочет ему поверить. И он решает, упрямо глядя в высокий белый потолок буквально перед тем, как погрузиться в сон: «Я хочу поговорить с Пи’Кимом», а дальше будь что будет.       Но для разговора Кимхан нужен в зоне досягаемости, а он словно тень или сумрачная мгла, появляется, оставляет очередной букет и исчезает, а у Чэ не получается поймать его. Он находит у своей двери с периодичностью в разное количество дней цветочные послания со смыслом: «Я готов быть твоей тенью» и «Тоскую по тебе», а на столе появляется стакан с дельфиниумом и розовый цветок камелии (её Порчэ не смог сразу распознать, поэтому снова пришлось пытать Кхуна). Чэ всё ещё очень сложно поверить, что это делает для него Ким, пробирается в особняк, оставляет эти цветы и исчезает, как утренний туман с первыми лучами солнца. Порчэ приятно и волнительно каждый раз копаться в книге и искать тот или иной цветок, но ощущение чего-то ненастоящего, картонного преследует его по пятам. Потому что ему кажется, что это не Ким. Во всяком случае не настоящий он, а какая-то часть сценического, романтичного образа Вика. Или может быть Чэ просто ещё не показали эту часть личности, спрятанную за напускным пафосом и сияющей глянцевой красотой.       А потом под его дверью возникает большой, вкусно пахнущий букет фиолетовой лаванды, непривычный и наводящий на тревожащие мысли, будто говорит: «Я последний, и я с тобой прощаюсь», а значение этих цветов чуть ли не доводит парня до истерики. Я тебя никогда не забуду. Будто Ким устал идти против урагана и бороться за них, устал стучаться в закрытые двери, которые, чёрт возьми, уже давно были незаперты, и просто нужно было нажать на ручку.       Чэ впервые ещё и гуглит значение цветов, которые хочется одновременно и прижать к груди, и отбросить куда подальше, чтобы они рассыпали по полу свои красивые, маленькие лепесточки. Но каждый интернет-источник талдычит одно и то же: «Никто не заменит тебя» или «Ты останешься лучшим воспоминанием», такие полярные, абсолютно разные значения, от которых идёт кругом голова.       Проходит несколько дней, а Порчэ продолжает злиться и очень хочет отхлестать букетом лаванды (а лучше роз с необрезанными шипами) одного придурка, который играет в ниндзя и вообще не попадается на глаза. Чэ уже находится на той стадии, когда он готов идти к кому угодно, если этот кто-то скажет, как поймать слишком неуловимого человека, но не успевает даже переступить порог своей комнаты, как Пол заталкивает его обратно, а когда внутрь заходят ещё Арм и Кхун, он закрывает дверь на ключ.       Танкхун выглядит нервным, но непривычно серьёзным, что-то говорит одному из телохранителей, чётко раздавая указания, отплёвывается от розового пера с воротника, которое настойчиво лезет в рот, и только растерянность на лице Чэ возвращает его в реальность, где он громко всплёскивает руками, обнимает Порчэ за шею, начиная его тискать, как большого медведя, и драматично восклицает:       – Ой-й, испугался, наверное, малыш? Хиа’Кхун тебя убережёт от всех бед и убьёт своим тяжёлым тапком всех уёбков, посмевших приблизиться к тебе на расстояние километра.       Чэ думает, что, наверное, будет очень невежливо попросить Танкхуна совершить акт насилия над самим собой, поэтому терпит, стойко и усиленно сохраняя спокойствие. Есть ещё вариант прикинуться мёртвым, чтобы от него отвалили, но это слишком крайний случай... Который настанет через три минуты, если с ним не перестанут обращаться, как с ростовой куклой.       – А что происходит, Пи’? – он с трудом выпутывается из чужих настойчивых объятий и отходит подальше, от греха подальше в том числе.       – Ой, там такое случилось, такое! – Кхун смахивает малинового цвета рукавом воображаемую слезинку, кивая Арму и разрешая ему рассказать всё нормально.       – Кхун’Танкхун хочет сказать, что сегодня должна была состояться сделка с крупным партнёром из Сингапура, очень важным человеком для развития бизнеса империи Терепаньякулов. И всё было хорошо, пока не оказалось, что японские якудза всё же не согласились на условия, а только выжидали, чтобы напасть. Партнёр Кхун’Кинна получил небольшое ранение, сам Кхун’Кинн и Кхун’Порш целы, но много раненых и убитых телохранителей. А ещё...       – А ещё Ким, этот мелкий проныра и идиот, настолько параноик, что как только его привезли в особняк, он смылся к себе в комнату и сейчас истекает там кровью, ожидая пока кто-то из медиков освободится и спустится в к нему, потому что видите ли...       После слов: «Ким», «истекает кровью» и «ждёт медиков», стоящих в одном предложении, сознание Порчэ не в состоянии воспринимать ещё какую-то информацию, кроме как базовой, заложенной на подкорке и всплывающей в автономном режиме: увидеть, помочь, не дать умереть. И Чэ даже не представляет, что делать с пулевыми ранениями, не знает, зачем он вообще там нужен, но Кимхан там, у себя, в своей комнате. Истекает кровью и медленно умирает, а Порчэ всё мнётся, игнорируя простую истину: «Никакая обида не важна, если только из-за имени этого человека сладко сжимается и заполошно бьётся влюблённое сердце». Проживать каждый день, как последний? Чэ готов, правда готов, только если он не окажется последним для Кима.       Парень не дослушивает чужой бубнёж, вылетает в коридор, едва не врезаясь в бегущих куда-то людей, и направляется туда, куда велит его внутреннее чувство.       Он отвлекается от самых страшных мыслей, перебирает в голове все знания, которые в у него есть о такого рода ранах, как мантру говорит себе о бинтах, спирте и напоминает не забывать дышать. Чэ надеется, что ранение какое-то простенькое, несерьёзное, раз Кимхан смог добраться до своей комнаты, и оно заживёт на нём за несколько дней. Но реальностью оказывается залитый кровью ковёр, и сидящий у кровати на полу Кимхан, направляющий прямо на Порчэ пистолет. Его волосы наполовину скрывают бледное из-за анемии лицо, некогда белая футболка под кожаной курткой пропитана красным, кроваво-красным. Ким, кажется, вообще сейчас не здесь, сжимает челюсти что есть силы, но пистолет держит уверенно, будто думает, что если опустит его, на этом оборвётся последняя ниточка, и закончится его жизнь. Но даже сквозь пелену боли он видит большие, по-оленьи распахнутые глаза, и выпускает оружие, ощущая какое-то странное внутреннее облегчение, пусть оно и длится доли секунды. Потому что он в крови, на полу, с простреленным боком и глоком в руках. Не прекрасный принц и не парень, с которым хочется начать всё сначала, а наоборот, антиреклама для всего того, что он хотел бы показать Порчэ из своей жизни. Именно поэтому он хрипит надсадно, разлепляя обескровленные губы:       – Уйди, Чэ, пожалуйста, уйди! – Ким пытается держать себя в сознании, хоть и понимает, что очень быстро теряет кровь. Никого, кроме врачей их семьи, он не готов к себе сейчас подпустить, а медики должны спуститься на этот этаж. Да и он просто не хочет, чтобы Порчэ видел его таким.       Чэ ощущает, как по его щекам катятся слёзы, и он вздрагивает, когда из онемевших пальцев Кимхана выпадает пистолет. Он глухо бьётся о ковёр, покрытый каплями крови, и будто приводит Чэ в сознание. Парень делает несколько уверенных шагов вперёд, небрежно смахивая солёные капли, а потом валится на колени, как подкошенный, утопая в длинном ковровом ворсе, и переходит почти на крик, когда Ким выставляет свободную руку вперёд, а второй прижимает кровоточащий бок:       – Почему ты снова меня отталкиваешь?! – и это последнее, что Кимхан помнит, прежде чем его разум поглощает тьма. Порчэ вздрагивает, когда глаза Кима закрываются, а тело начинает крениться вбок, быстро подползает к нему, не давая ослабевшему парню завалиться на пол, в ужасе ощущая тёплую кровь, и кричит, зовёт на помощь, будто от этого медики доберутся быстрее – сегодня у них работы уж точно немало. Но после его крика действительно распахивается дверь, в комнату забегают несколько человек в белых халатах, а из коридора смотрит Кхун без тени улыбки на лице. И если бы Порчэ сейчас не был так поглощён переживаниями о жизни Кимхана, он бы обязательно понял, что рассказать о раненом Киме ему, а не пойти сразу в медицинское крыло – это извращённый способ Танкхуна наглядно показать Порчэю, как сильно, на самом деле, он всё ещё любит этого человека, находящегося на грани жизни и смерти.       Чэ смотрит сквозь пелену слёз и страха на суетящихся около Кима людей и единственное, что он замечает вокруг себя – книгу, лежащую на прикроватной тумбочке. Такую же, как и та, которую Кхун дал Порчэ. Парень зацикливается на ней, отползая к стене, будто мозг ищет опору, способ переключиться и не дать мгле затопить сознание, но когда смертельно бледного Кимхана уносят на носилках, Чэ опускает взгляд на свои покрытые кровью руки и срывается на громкий плач. И ему страшно даже подумать, что его всё ещё любимый человек может не выжить, а всё остальное кажется таким глупым, таким смешным: Порчэ готов смириться с мафией, с жестокой стороной личности Кима, даже с тем, что его будут окружать чужие смерти, если сам Кимхан сегодня выживет и снова откроет свои красивые глаза, смотрящие с напускным безразличием.

~~~

      Ким приходит в себя с трудом, плохо ощущает своё тело и чувствует слабость в каждой мышце. Он пытается приподняться хотя бы чуть-чуть, потому что его поясница жуть как ломит в таком положении, но он не успевает почти ничего сделать, как ему помогают чьи-то руки, аккуратно придерживая за здоровый бок и плечо.       – Тебе нельзя много двигаться, потому что рана может снова начать кровоточить, – он слышит над ухом приятный для сердца голос, и тяжело сглатывает, пытаясь смочить пересохшее горло. Видимо, он издаёт какой-то звук, похожий на хрип, потому что в следующую секунду его потрескавшихся губ касается край стеклянного стакана, и ему дают сделать несколько глотков воды, от которой становится одновременно и хорошо, и начинает мутить.       Порчэ поправляет подушку, смотря на такого бледного, ослабленного Кима в больничной рубашке, с перемотанным боком, покрытыми бинтами ладонями и ссадиной на скуле, и ощущает такое неистовое желание придушить голыми руками тех, кто причинил Кимхану боль. И его желание не становится ни на бат слабее, хоть он и знает, на что способен сам Ким, видел в баре Йок ту кровавую баню. Чэ присаживается обратно на стул у кровати, на котором сидел уже много часов подряд, и складывает руки на коленях, думая, что принц мафии снова уснул.       – Чэ, – его голос звучит надтреснуто и глухо, но Порчэй сразу подбирается, готовясь выслушать чужую просьбу, – уйди, пожалуйста, – Кимхан открывает подёрнутые дымкой боли глаза, и медленно моргает, стараясь сфокусироваться на сидящем рядом парне. Чэ сжимает ладони и встаёт, молча направляясь к двери, а потом поворачивается, останавливаясь прямо напротив кровати. Киму больно и плохо сейчас, Порчэ понимает, но и ему самому не легче, он ждал пробуждения Кимхана почти сутки, исчерпал, кажется, все запасы слёз и буквально похоронил себя вместе с ним, поэтому он имеет право высказать всё, что думает, прямо сейчас.       – Зачем тогда ты написал эту песню? Зачем прислал её мне и спрашивал, почему бы мне не остаться? – он мелко подрагивает от клубка чувств, разрывающих грудную клетку, – а ты дал мне шанс остаться рядом с тобой? Ты спросил меня, хочу ли я этого, боюсь ли я тебя? Нет, ты сначала всё решил за меня, потому что ты же старше, ты же мафия, а я маленький, глупый, влюблённый мальчик, который заглядывал в рот своему кумиру. Может я и не замечал эту твою сторону, – он обводит дрожащей рукой раненого Кимхана, имея ввиду мафиозную часть его жизни, – но и ты не видел во мне меня. Я просто не понимаю тебя, Пи’Ким, пытаюсь, но не понимаю.       – Всё сложно, Чэ, особенно сейчас, когда даже внутри семьи мы...       – А я не здесь же? Не внутри этой семьи? Да, меня не спросили, хочу ли я быть здесь, причём это не Хиа должен был сделать, а мои родители, но их тоже не очень-то спрашивали. Ты хочешь быть супергероем, спасать меня, находясь вдалеке и просто наблюдая? Будешь тешить свою «лучшую сторону»? Только знаешь что, Пи’Ким, тебе давным-давно нужно принять себя. Принять то, что у тебя не биполярное расстройство и не раздвоение личности, и Вик, и Ким – это всё ты. В тебе есть и добро, и зло, и способность злиться, испытывать счастье и любить. Если ты этого не хочешь – никто не сможет тебя заставить, но я снова задам вопрос: зачем ты прислал мне это видео?       Кимхан сглатывает, прикрывая на секунду глаза, и понимает, что его загнали в тупик. Нет, он, конечно, может просто промолчать и дождаться, когда Порчэ уйдёт, только теперь навсегда. Может быть и правда зря он это всё затеял с песней, цветами этими дурацкими. Потому что его любовь не настолько сильная, чтобы изменить весь мир вокруг них. Но на самом-то деле в данный, конкретный момент он мечтает, чтобы Порчэ ушёл по одной очень банальной, но для него веской причине: Кимхан не хочет, чтобы Чэ просто пожалел его и остался с ним из благородства. После лаванды Порчэ должен был обнаружить у двери последний букет из голубых незабудок, означающих искреннюю, истинную любовь, и самого Кима, державшего их в руках. Принц мафии планировал, что, наконец, расскажет о своих чувствах, вымолит прощение и, возможно, получит шанс на любовь. Но вместо этого он предстал перед Чэ с дырой в боку, залитый кровью и потрёпанный, а теперь валяется здесь жалкий и немощный. И если сейчас на его признание Порчэ ответит взаимностью, то только потому что добрый и милый. Потому что в представлении Кима только одна истина, вбиваемая отцом из года в год: слабых невозможно полюбить.       Но Чэ устаёт ждать, и так ждал слишком долго, поэтому добавляет глухо, впиваясь ногтями в собственные ладони:       – Если ты мне сейчас снова скажешь уйти, я уйду, обещаю, но никогда больше тебя к себе не подпущу. Мне будет очень больно, я знаю это, – Порчэ собирает по кускам всего себя, выворачивает наизнанку то, что скопилось за всё время после злосчастного «прости», – но я живой человек, а не экспонат для отработки твоих приёмов по завоеванию сердца. Если ты скажешь уйти, потом, пожалуйста, больше не беспокой меня, не охраняй, не спасай, не влезай в мою жизнь, когда я снова буду пытаться слепить себя обратно, – он не знает, где в нём берётся этот запал и решительность, может быть благодаря тому, что из них двоих именно он первым смог окончательно определиться с тем, чего хочет от своей жизни. Ким хмурится, но смотрит внимательно и почти не моргает, впитывает как губка каждую фразу и сжимает губы в тонкую полоску, когда слышит последние слова Порчэ, – ты однажды уже оттолкнул меня, играя в ахуенного героя, но так будь героем до конца, а не трусом, который прячется за музыкой и цветочками.       – Чэ, я... – Кимхан не знает, что это за чувство в груди, и как оно называется, но оно горчит на языке хуже полыни. Он видит, как Порчэ плачет, тихо, беззвучно, только маленькие прозрачные слезинки текут из уголков его глаз, а кончик носа становится красным. Ким осознаёт, что парень не лукавит, когда говорит, что больше ничего не поможет принцу мафии завоевать его доверие, если сейчас он снова выберет самый трусливый вариант. И вроде бы он действительно решил, что Порчэ ему нужен, как воздух, когда отправлял ту песню, когда поддался дурацкой идее Кхуна с этими миниатюрными букетами. Но сейчас Ким снова боится и сомневается, не хочет, чтобы Чэ внутренне умирал каждый раз, когда Кимхану приходится помогать с семейными делами, которые, как вчера, могли пойти не по плану. И он не может решить, что страшнее: снова оттолкнуть Порчэ и увидеть на его красивом лице ненависть и разочарование, или увидеть их потом, когда этот чудесный мальчик поймёт, с кем связался? Вот только Кимхан внезапно и совсем неожиданно понимает смысл слов, сказанных Порчэ: «Ты не видел во мне меня». Потому что он действительно воспринимал Чэ как милого, застенчивого школьника, влюблённого в своего кумира. Но сейчас, в этой самой палате этот морок слетает, обнажая настоящего Порчэ, который повышает голос, пышет праведным гневом и говорит то, что многие побоялись бы сказать в лицо сыну мафии. Чэ не был одуванчиком, и даже не пытался им казаться. Об этом свидетельствовали его слова, сказанные в порыве гнева.       Кимхан не знает, пожалеют ли они, и как скоро это случится, но он хочет тоже попробовать показать Чэ себя настоящего, надеясь, что не оттолкнёт его этим и не испугает.       – Я отправил песню... потому что хочу, чтобы ты остался со мной... потому что я люблю тебя, – ему довольно сложно говорить из-за слабости и лекарств, но фразы кажутся самыми органичными и правильными, будто других вариантов у него и не было.       – Если ты меня любишь, тогда почему оттолкнул и продолжал это делать снова и снова? – Порчэ понимает, что Ким ранен, но ему правда нужны ответы. Да и в глубине души он опасается, что здоровый Кимхан уже просто ушёл бы, снова оставив между ними пустоту и море недосказанности.       – Именно потому что люблю и оттолкнул... Я хотел тебя отпустить, чтобы ты был счастлив...       – Но ты же не отпустил, постоянно меня спасал, написал песню, потом начал присылать эти букеты, – Порчэ медленно, кошачьей походкой приближается обратно к Кимхану, будто он может сбежать, и присаживается сбоку на кровать, пытливо заглядывая в тёмные глаза.       – Да, не отпустил... Не смог... Это оказалось слишком тяжело, – Ким медленно поднимает свободную от катетера руку и тянется к ладони Чэ, которая лежит на постели, аккуратно гладит тонкую кожу, а потом полностью обхватывает пальцами. Порчэ поддаётся, не сопротивляется и только кусает свои полные красивые губы. – Мне просто страшно подумать, с чем ты можешь столкнуться… каким можешь увидеть меня. Потому что, в конечном счёте, ты всё равно меня возненавидишь, – губы Кима растягиваются в болезненной вымученной улыбке, когда он слышит тихое, но уверенное:       – Перестань пытаться управлять моими эмоциями и говорить мне о том, что я должен буду почувствовать, – Чэ переворачивает ладонь и мягко, нежно касается забинтованных костяшек, ощущая, что его переполняют эмоции, прямо как тогда, когда он впервые включил песню Кима. Он смотрит на их соединённые руки, борется с внутренним тремором и обволакивающим сердце теплом, а потом вообще отгоняет всякий стыд, скидывает на пол кроссовки и медленно ложится с Кимханом рядом, утыкаясь лбом ему в плечо. – Мне бы хотелось попросить тебя говорить почаще словами через рот, но я понимаю, что это слишком сложная для тебя просьба, если верить рассказам твоего брата, поэтому я просто хочу надеяться, что твоя любовь ко мне победит любой страх.       Ким переплетает вместе их пальцы и прижимает их соединённые руки к своей груди, в которой стучит, радуется глупое сердце. Не понимает совсем, что милый, нежный и самый чудесный мальчик попал в лапы монстра, который умудрился влюбиться. Красавица и Чудовище в своей самой извращённой интерпретации.       Порчэ шмыгает носом, стойко удерживая тело на боку, чтобы не наваливаться на раненого Кимхана, и не верит тому, что их кошки-мышки, наконец-то закончились. Ему хочется задать Киму ещё столько вопросов, узнать, зачем была нужна вся эта боль, ведь по итогу они оказались почти в такой же ситуации, как и в то утро. Ведь можно было пройти этот путь с меньшими потерями, без лишней боли и дней, проведённых врозь. Но где-то там, какой-то частичкой своего сердца Чэ ощущает, что этот путь был правильным. Невероятно болезненным и несправедливым, но очень-очень правильным. Потому что и он смог понять, что его любовь предназначалась не картинке из глянцевого журнала, и Ким пришёл к выводу, что хочет доказать самому себе – фраза отца верна только в одном: «Слабых действительно не любят, потому что любого слабого человека именно любовь делает сильным».       Кимхан ощущает такое умиротворение и непривычную щемящую нежность к этому невероятному мальчику, которую не испытывал никогда, моргает немного сонно, когда дыхание Порчэ выравнивается, и парень проваливается в сон. Ким видит тёмные круги и мешки под чужими глазами и думает о том, что Чэ не спал всё то время, пока он валялся без сознания. Капельница действует и на него, приглашая в лечебное царство сна, но не успевает он сомкнуть глаза, как дверь палаты тихонько приоткрывается и к нему заглядывает Кинн. Следом за ним заходит Порш, замирая на пороге, словно изваяние. Он окидывает неверящим взглядом брата, жмущегося котёнком к боку младшего Терепаньякула, их переплетённые руки, покоящие на груди Кима, и враждебное выражение на чужом лице, говорящее: «Убью любого, кто попробует его у меня отобрать». Кинн держится немного в стороне, давая своему парню переварить так внезапно свалившуюся ему на голову информацию, опасается его криков и воплей, но очень удивляется, слыша весёлый смешок.       – Так это я тебе, значит, буду рёбра ломать? – задумчиво тянет Порш, подходя ближе и усаживаясь на стул, на котором сидел Чэ. Кимхан напрягается, но остаётся неподвижным, не желая потревожить чужой сон. Его брат берёт у стены ещё один стул и садится рядом, начиная говорить:       – Мы отправили «послание» господину Акимото, – значит главарь якудза получил гору трупов, – и он уверяет нас, что это была группа отступников, которым не понравился наш договор.       – Я в эту хуйню не верю, но мы понесли большие потери и открыто с якудза бороться не сможем, – подхватывает его рассказ Порш, переходя на шёпот, когда Порчэ немного шевелит ногой.       – Пусть Вегас какую-то крысу к ним засунет... у него есть свои люди среди якудза, – Ким гладит изящную ладонь, успокаивая и давая самому себе поверить: Чэ не мираж и не видение, он настоящий, живой, из плоти и крови. И не собирается никуда исчезать.       Говорить ему тяжело и даже больно, но Кинн же так просто не отвяжется. И хоть им движет, скорее, желание узнать, жив ли Ким и насколько сильно пострадал, но у них в семье не принято спрашивать об этом напрямую и выражать привязанности (такое позволено только Кхуну, потому что он как бы не в себе), поэтому и рассказывает о том, в чём участие Кимхана и не нужно вовсе. Что и подтверждает брат Чэ, кивая и проговаривая:       – Да, Вегас уже работает над этим.       После этого они с Кинном встают и собираются уйти, но Порш останавливается и добавляет без тени улыбки на лице:       – Я не посмотрю, что ты брат Кинна и Терепаньякул, пущу пулю в лоб, если его ещё раз обидишь, Ким.       И хоть парню неприятно осознавать, что Порчэ влюбился в мафиозного принца и тоже попал в эту грязь по самую макушку, но он знает наверняка, что невозможно приказать своему сердцу выбрать кого-то другого, когда его тянет магнитом только к одному человеку.       Кимхан просто кивает, сильнее сжимая руку Чэ, и как только незваные гости покидают его палату, проваливается, наконец, в целительный сон.       Дни восстановления проходят долго, Кима раздражает это бесполезное валяние на постели, потому что у него всё ещё есть Вик, для которого нужно записать новую песню и снять клип, но плюсов от его состояния настолько больше, что волна раздражения сходит на нет, стоит только Чэ блёкло улыбнуться. Они заново узнают друг друга, говорят о каких-то вещах, которые были под запретом, Ким переступает через себя, чтобы получить баллы доверия. Он рассказывает о том, как стал Виком, убегая от реальности и этой жизни, немного говорит о детстве, а потом Порчэ усаживается рядом на постели (Кимхан, не без чужой помощи, освободил больше места и подвинулся ближе к краю, чтобы Чэ мог свободно сидеть или лежать рядом на ещё одной подушке), убирает телефон на тумбочку и поворачивается к Киму, заглядывая ему прямо в глаза. Принц мафии смотрит внимательно, на ощупь находит чужую руку и уже привычно переплетает пальцы. Он понимает, что Чэ что-то хочет спросить, но немного сомневается, поэтому подталкивает парня, шепча еле слышно:       – Спрашивай.       Порчэ уже по привычке прикусывает нижнюю губу, тем самым невольно притягивает взгляд принца мафии, который громко сглатывает и как большой щенок хочет встряхнуть головой, чтобы вытрусить «не те» мысли.       – Ты предложил меня учить, зная, что я брат Пи’Порша, верно? – Ким только кивает, точно зная, что отвечать на этот вопрос будет неприятно. – Что ты успел откопать, прежде чем я узнал правду тогда? И почему ты вообще искал о нём информацию?       – Я начал собирать по нему данные, кх-х, – он закашливается, и Порчэ передаёт ему стакан воды, придерживая так, чтобы парень мог попить, не расцепляя их рук, и ему было совсем не важно, что вторая рука Кима была свободна. Кимхан благодарно кивает и продолжает, – начал собирать данные, потому что мне показалось очень подозрительным, что отец берёт какого-то парня с улицы вообще без подготовки. Не бывший военный, не работал в органах, не учился в военной академии. Просто парень, который участвует в подпольных боях. Этого явно было недостаточно для телохранителей, которых обычно нанимает Корн, – Чэ мерещится, что Ким выплёвывает с пренебрежением имя отца, но он обещает себе подумать об этом позже, – Биг предоставил мне информацию, фотографии, где я и увидел тебя.       – Это же было уже после дня открытых дверей, да?       – Да. Но хочу тебе сказать, что в универе ты был очень запоминающимся, – он улыбается уголками губ, добавляет с тихим смехом, – никто так детально не знал мои клипы, как ты. Да и этот уголок с фотографиями у тебя дома... – он дразнится, видит, как щёки Порчэ заливает румянец, и парень бьёт его по бедру.       – Я её специально запер! Теперь я понимаю, почему Пи’Кхун называет тебя пронырой!       Кимхан начинает смеяться громче, но внезапно ойкает и хватается за бок.       – Танкхун как только меня не называет, Чэ, – он делает несколько рваных вдохов, прикрывая глаза и пытаясь унять импульсы боли, а после возвращается к рассказу, – я быстро нашёл твой номер и позвонил. Я узнал всё, что мне нужно... – он делает паузу, продолжая заглядывать в янтарно-карие глаза, – за несколько наших встреч. Когда подарил гитару и попытался попасть в твою комнату, а ты её запер, подумал, что пытаешься что-то спрятать.       – Я и пытался спрятать... – Чэ шепчет, краснея ещё сильнее, но не отводит глаз, будто если он отвернётся, то магия момента закончится.       – Ага, я потом это понял, – Кимхан поднимает руку и тянется к очаровательному, хоть немного и осунувшемуся лицу, но делает это медленно, будто даёт Порчэ возможность его остановить, но Чэ только тепло улыбается и сам прижимает его ладонь к щеке, накрывая её сверху своей рукой. У Кима сжимается в груди сердце от затапливающих его чувств и эмоций, таких ярких и сильных, настолько вкусных, которые бывают у него только во время концертов. Чистый, незамутнённый ничем восторг и счастье – слишком светлые и непривычные чувства для его гнилой и мерзкой жизни. И если ещё вначале их знакомства Порчэ, как солнце – это было метафорическое сравнение, то сейчас оно приобрело телесную форму и заставило сиять и самого Кима. Он нежно гладит мягкую щёку немного шершавыми пальцами, ласкает скулу и наклоняется ниже, не разрывая зрительного контакта, – я пытался избегать тебя, когда понял, что мои чувства к тебе становятся сильнее с каждой новой встречей, с очередным взглядом и твоей красивой улыбкой. Я не достоин тебя, Чэ. Ты выше и лучше этого всего. Я до сих пор так считаю, но не могу больше без тебя жить.       Порчэ трётся щекой о чужую ладонь, почти невесомо касаясь губами запястья, и смотрит во все глаза, надеясь не разреветься снова.       – Я бы простил тебя сразу же, как только ты бы мне всё объяснил. Мне ещё страшно быть в этом мире и среди этих людей, блядская реальность преследует меня на каждом шагу, но мне было бы проще, если бы всё это время ты был рядом, – он-таки шмыгает носом и смотрит на покрытые увлажняющим бальзамом потрескавшиеся губы.       – Я знаю, Порчэ, прости меня. Я до ужаса боялся, что ты пострадаешь из-за меня, но только сейчас я понимаю, что опасность ходит за тобой даже без моего присутствия, – Ким говорит уже на грани слышимости, обдавая горячими выдохами чувственные губы и касаясь нижней большим пальцем. Его мозг коротит, когда он нажимает на мягкую и влажную от слюны плоть и видит, как расцветает на чужих скулах румянец, – ох, Чэ, как же я хочу тебя поцеловать, – он наклоняется настолько низко, что касается кончиком носа чужого, а рука Порчэ соскальзывает с его ладони вниз и опускается на бедро, судорожно сжимая. – Я хотел тебя поцеловать ещё тогда, после твоего признания. Хотел ощутить вкус твоих ахуенных губ, когда проснулся с тобой на диване. И совсем не успел их распробовать после свидания в кинотеатре.       – Пи’Ким, ты слишком много болтаешь, – Чэ чувствует, что краска смущения расползается по его лицу, но он и сам буквально грезил об их нормальном поцелуе, и сейчас только нетерпеливо мажет языком по своим губам. Кимхан шумно втягивает воздух, и уже буквально ныряет в поцелуй, когда:       – Мелкий гадкий проныра, ты живой?!       Порчэ вздрагивает так, что клацает зубами и едва ли не валится с койки, забывая об их сцепленных ладонях и дёргая Кимхана за собой. Бок парня обжигает огнём боли, и он, не сдержавшись, глухо стонет и бросает зло: «Грёбаный Кхун».       – Чего ты там сказал, Кимми? – Танкхун вальяжно усаживается на стул и провожает ехидным взглядом красного, как его сегодняшний пиджак, Порчэ. Парень бурчит что-то невнятное и скрывается за дверью ванной, чтобы уже через секунду нырнуть лицом в пригоршню ледяной воды.       Ким агрессивно зыркает на старшего брата, который теперь увлечённо разглядывает свои ногти, борется с желанием послать его в одном конкретном направлении, уже даже открывает рот, когда слышит почти мягкое:       – Я рад, что у вас всё налаживается, – Кхун хлопает несколько раз Кимхана через одеяло по голени, и громче добавляет, растягивая губы в привычной полусумасшедшей улыбке, – и я даже, может быть, не расскажу Поршу, что вы здесь сосались.       Чэ отчётливо различает его слова и думает, что даже айсберг из «Титаника» не поможет ему остыть и не сгореть от смущения. Но он очень вовремя кое-что вспоминает и возвращается как раз в тот момент, когда вечно собранный Ким шипит рассерженным кошаком:       – И спиздишь, даже если расскажешь, потому что ты нам помешал.       – Оу, ну простите, ваше величество, – он дурашливо кланяется, повышая голос едва ли не до писка, и обращает внимание на по-прежнему смущённого парня, – не целуйся с ним, Чэ, он ядовитый, вон как отравой плюётся, как...       – Пи’Кхун, идея с цветами была твоя?       Вопрос Чэ заставляет заткнуться и переглянуться обоих Терепаньякулов.       – Ну, технически, да...       – Технически?       – Я увидел у него книгу, спросил, сработает ли это, и советовался с ним, чтобы выбрать правильный букет... – Чэ моргает. А потом ещё раз и ещё, потому что Ким Кимхан Терепаньякул заливается прямо-таки алым румянцем, когда говорит о такой романтичной вещи, как цветы. Порчэ до безумия сильно хочется пошутить, что теперь он точно знает, чем смутить Кима, но он предпочитает промолчать, чтобы принц мафии не спрятался обратно в ракушку и закончил свой рассказ.       – Да, он озвучивал, какое значение примерно хочет, а я предлагал варианты, – Танкхун начинает трясти Чэ за руку, как только он подходит ближе. – Сложнее было с тобой, потому что нужно было ненавязчиво всучить тебе такую же книженцию.       Порчэ снова усаживается рядом с Кимханом, виновато произнося:       – Мне так жаль, что я не знаю значения первых двух букетов, – ведь он же воспринимал их как простые маленькие подарки, не имеющие дополнительного смысла.       Кхун задумывается на секунду, вспоминая, и выдаёт:       – Орхидеи и астры.       – «Нежность» и «Символ любви», – практически без запинки говорит Кимхан, еле различимо улыбаясь и испытывая просто океан чувств к одному конкретному человеку. Чэ ощущает невероятное тепло, обволакивающее сладкой карамелью внутренности, обнимает Кима за шею порывисто и крепко, забывая о том, что они не одни. Кимхан снова тихо стонет от боли, но обхватывает одной рукой парня за талию и прижимает к своей груди.       – Ой, какие милые малыши! – Ким касается губами скрытого белой футболкой угловатого плеча и видит, как Танкхун блокирует телефон. – Удалить можешь даже не просить, я уже Арму отправил, на всякий случай.       А Ким действительно собирался попросить... попросить сбросить ему фото, которое он сможет так же любовно хранить, как и те полароидные снимки, спрятанные в чёрной шкатулке, как олицетворение его чёрного, бесчувственного сердца, в котором только Чэ смог зажечь искру, переросшую из банального интереса в настоящую любовь.       Порчэ жмётся ласковым котёнком и не желает выпускать Кимхана из своих объятий в ближайшее никогда, надеется, что Танкхун поймёт, что им очень нужно побыть одним, и свалит, но вместо этого Кхун треплет парня по ноге и произносит:       – Я, конечно, не против ваших обжиманий, пока вы не лижитесь, но Порш просил, чтобы ты к нему зашёл, – и смотря очень ехидно прямо в глаза брату, бросает небрежное, – а то он боится, что придёт, а вы тут трахаетесь, и ему придётся Кима застрелить.       Чэ кажется, что он буквально вспыхивает пожаром после чужих слов, и красным становится всё тело. О каком сексе может идти речь, если они ещё даже не поцеловались по-настоящему. Вот только мысли, скачущие вьюном в черепной коробке, подкидывают напоминание о том, что они с Кимханом вроде как вместе, а значит у Порчэ когда-то будет секс с этим красивым парнем, от которого веет тёмной, но притягательной аурой.       Ким очень сильно хочет ударить своего брата или прострелить ему ногу, но вместо этого он аккуратно отстраняет от себя до предела смущённого парня и невесомо касается щеки губами:       – Иди к Поршу, а я хочу хотя бы как-то принять душ и попрошу медиков меня перебинтовать, – Чэ угукает, влезает в тапки и быстро смывается, не глядя ни на кого из них.       – Ты сейчас счастлив? – Кхун смотрит в большое окно, за которым солнце медленно ползёт к закату и выглядит непривычно умиротворённым. Кимхан понимает, как утомительно играть роль того, кем не являешься, как тяжело вечно выделываться перед публикой и включать драму. В их семье каждый из них кого-то изображает. Танкхун – больного на голову психа, Кинн – бесчувственную, жестокую мразь, сам же Ким играет роль милого певца, который любит весь мир. Но главным лжецом и великим актёром был Корн, который изображал любящего заботливого отца и доброго дядюшку, хотя на самом деле ради власти готов был пойти по головам не только своих сиблингов, но и сыновей, и уберёт их в ту же секунду, как почувствует от них угрозу. Но Кимхан пока не хочет об этом думать, наслаждаясь затишьем перед бурей, которая обязательно настанет.       – Я не знаю, как это называется, но мне хочется привязать его к себе и не отпускать ни на секунду. Я пиздец как боюсь, что он может из-за меня пострадать, но...       – Но ты сделаешь всё, чтобы этого не случилось, проныра, – Кхун немного грустно улыбается, всё ещё рассматривая небо, – он брат главы побочной семьи, теперь опасность для него станет рутиной, но и ты, и я знаем, что рядом с тобой для него будет самое безопасное место.       А Кимхану на это заявление нечего возразить.

~~~

      Чэ возвращается обратно как раз в тот момент, когда Киму заканчивают бинтовать бок. Прошла почти неделя после его ранения, целая неделя их разговоров и нового выстраивания мостов. Принц мафии сейчас снова почти похож на прежнего себя, тёмные влажные волосы обрамляют красивое лицо, с которого сошла болезненная бледность, движения стали не такими рваными и неуверенными, даже губы из-за постоянного использования бальзама уже пришли в норму. Порчэ смотрит на его сильную широкую грудь, скользит взглядом по рельефу мышц и быстро отводит взгляд, когда замечает, что его поймали за этим разглядыванием.       Ким кивает медсестре, которая кланяется и уходит, и берёт в ладони футболку, медленным шагом приближаясь к парню, невидящим взглядом пялящемуся на улицу.       Чэ скрещивает руки на груди и грызёт губы, слегка вздрагивая, когда Кимхан обнимает его сзади за талию и утыкается носом в затылок. Киму так хорошо ещё не было никогда, так уютно и тепло, словно изнутри его греет маленькое солнце. Он вдыхает приятный аромат чужого тела, скользит губами по тёплой коже и вжимает Порчэ сильнее в свою грудь, не обращая внимания на боль.       – Что случилось? – тихо спрашивает он, ощущая, насколько напряжён в его руках Чэ.       Парень кривится как от зубной боли, машет головой из стороны в сторону, пожимая губы, а потом еле слышно, хрипло выдаёт:       – Хиа с Пи’Кинном снова улетают сегодня в Японию. Я боюсь, что они могут не вернуться, – Чэ чувствует себя смертельно уставшим от всех этих эмоциональных качелей, на которых он катается последние полгода, каждый день ему приносит какую-то новость, из-за которой хочется немного умереть. От счастья или горя – это уже второй, не настолько важный вопрос.       – Даже если якудза и работают против нас, сейчас они ничего делать не будут, все их точки в Бангкоке под нашим контролем, им это не выгодно, как, собственно, не выгодно и усугублять ситуацию. И я думаю, что если бы люди Вегаса не убедили его, что встреча пройдёт нормально, Кинн и Порш не дёргались бы.       – Пи’Вегас ненавидит Пи’Кинна и Кхун’Корна, – глухо произносит Порчэ и через секунду получает подтверждение своим словам.       – Ты прав. Только вот твоего брата он считает единственным союзником в борьбе с моим отцом, поэтому не будет ставить под угрозу его жизнь. Порш не дурак и тоже это знает, поэтому и сопровождает везде моего брата, – Ким прикрывает глаза, чувствуя, как Чэ гладит его ладони, скрещенные на животе мальчишки, – в мире мафии именно так всё работает. Мы не романтичные люди, нам сложно доверять кому-то и кого-то подпускать к себе, но если влюбляемся, то защищаем этого человека до конца своей жизни.       Слова Кимхана немного успокаивают Порчэ, позволяя выдохнуть. Ему на самом деле нравится, что Ким не разменивается на банальное: «Не переживай, всё будет хорошо», он приводит аргументы и доводы, которые позволяют Чэ поймать внутренний баланс. Даже в этих словах ощущается доверие мафиози, он больше не старается прикрыть мерзкую правду, делает, как и обещал: больше не лжёт.       Парень бросает последний взгляд на зелёный раскидистый сад, покрываясь мелкими мурашками от очередного прикосновения губ к чувствительной коже, и аккуратно разворачивается в надёжных руках. Чэ мягко улыбается, укладывая чуть подрагивающие ладони на шею Кима, всего на мгновение сталкивается с нежностью, плещущейся в глубине шоколадного цвета глаз, а потом прикрывает веки и прикасается к желанным губам в неловком, совсем невинном поцелуе. Кимхан судорожно втягивает носом воздух, замирая всего на миллисекунду, и вжимает Порчэ в себя сильнее, крепче обхватывая его талию и не обращая внимания на обжигающую нервные окончания боль.       Чэ не умеет целоваться от слова совсем, потому что сначала в его мире существовал только Вик, потом он заменился на Кима, а затем парень был занят залечиванием ран, а не поиском новой любви или хотя бы простого увлечения. Поэтому всё его тело прошивает разрядами тока, а по позвоночнику струится приятное тепло: он целуется с парнем, которого очень давно хотел.       Кимхан делает шаг вперёд, прижимая Чэ поясницей к подоконнику, скользит ладонями по спине, бокам и талии, стараясь целовать без напора. Губы Порчэ мягкие, нежные, такие пухлые на ощупь, что только от этого Ким тихо стонет, касаясь их своими, целуя, поворачивая голову для удобства и дотрагиваясь кончиком языка до верхней губы. Чэ буквально распирает от ощущений и эмоций, он по-кошачьи выгибает спину и ласкает дрожащими пальцами длинную, невероятно притягательную шею, а второй рукой зарывается и слегка сжимает влажные чуть спутанные волосы. Он хочет всё и сразу, да побольше, потому что его лишали всех этих ощущений так долго. Порчэ знает, что краснеет с каждой секундой всё сильнее, но не хочет останавливаться, сам неумело повторяет за Кимом, прихватывает его верхнюю губу своими и аккуратно посасывает, срывая чужие тормоза.       Кимхану сейчас настолько похуй на боль и весь окружающий мир, он подхватывает Чэ под ягодицами и усаживает на подоконник, вклиниваясь между его ног. Он разрывает поцелуй, дышит низко и хрипло, облизывая саднящие губы, и приоткрывает глаза, чтобы встретиться с чужим опьянённым взглядом. Порчэ гладит его шею и плечи, хаотично скользит ладонями, боясь поверить, что это правда, и выдыхает слишком томно, когда Ким проводит большим пальцем по его нижней губе, шепча надсадно:       – Маленький мой, – Чэ жмётся к нему сильнее, ощущая, как начинают жечь в уголках глаз невыплаканные слёзы, гладит почти на ощупь крепкую грудь и тонкие ключицы, выглядывающие из-за ворота футболки, потому что боится разорвать зрительный контакт. – Я так давно хотел тебя поцеловать... Но я знал, что после этого точно не смогу тебя отпустить, – Ким целует его в щёку, линию челюсти, уголок рта и нижнюю губу, выдыхая почти как в бреду, – останови меня, Порчэ...       – Я хотел этого не меньше тебя, поэтому я не буду тебя оста...       Договорить ему не дают чужие настойчивые губы и язык, который мягко толкается в его рот. У принца мафии просто нет сил и выдержки, чтобы продолжать себя контролировать, когда этот мальчик согласен стать его. Одной ладонью он ласкает мягкое бедро, скользит от колена до задницы, а второй ныряет под футболку и крепче обнимает за талию, ощущая жар кожи. Порчэ плавится под уверенными, сносящими крышу прикосновениями, сильнее натягивает тёмные пряди и скользит своим языком вдоль языка Кима, смешивая слюну и делясь своим вкусом. Поцелуй глубокий и жаркий, а под кожей начинают полыхать пожары от раскалённой крови. Воздух в лёгких заканчивается катастрофически быстро, поэтому Чэ приходится оторваться, чтобы сделать хотя бы один рваный вдох. Ким хрипло и возбуждённо выдыхает, спускается поцелуями по шее, и втягивает в рот тонкую кожу, желая буквально сожрать до одури обворожительного парня в своих руках.       Порчэ снова тянется за поцелуем, но прежде чем поддаться, Кимхан надсадно проговаривает:       – Малыш, дыши носом, – и проходится ладонью по пояснице, поднимаясь ею вверх к лопаткам, чтобы вжать Чэ в свою грудь и ощутить, как колотятся их сердца.       – Пи’Ким, я вообще забываю как дышать рядом с тобой, – честно признаётся Порчэ, гладя тонкую кожу за ушами и начиная очередной поцелуй, кусачий, более страстный и жгучий.       Они теряют счёт времени и ощущение пространства, отрываясь друг от друга на пару секунд, а потом снова сталкиваясь губами. Для них перестаёт существовать окружающий мир, сужаясь до размеров этой палаты, мягких губ, ласковых рук и горячих языков. Если кого-то из них спросить, когда они перебрались на кровать – ответом будет только затуманенный взгляд и влажные звуки очередного поцелуя. Ким не может насытиться и оторваться, будто пытается наверстать всё то упущенное время, которое они уже могли быть вместе. Порчэ полностью разделяет с ним это стремление, растворяется в каждом мгновении и возрождается вновь с очередным глотком воздуха.       Градус между ними растёт слишком стремительно, ползёт вверх с каждым поцелуем и касанием, приближая к той грани, которую пересечь может и хочется, но явно не в больничном крыле элитного комплекса. Ким отстраняется, слизывая со своих губ каплю слюны и смотрит на разомлевшего, румяного Порчэ, который судорожно глотает воздух и пытается обратно установить связь между телом, сердцем и мозгом. Кимхан чмокает его в нос, откатывается в сторону, совсем забывая о ране, и рассерженно шипит, хватаясь за бок.       – Ой, Пи’Ким, твоя рана! – Чэ тянется к нему и задирает футболку, чтобы посмотреть, не пропитались ли кровью бинты.       – Если ты хочешь меня раздеть, то я совсем не про... ай! – Ким получает заслуженный болезненный щипок за бедро и укоризненный взгляд. – Да она уже несколько дней как перестала кровоточить, – почти не обиженно тянет сын мафии и падает на спину, улыбаясь уголками губ и притягивая Порчэ к своей груди, – полежи со мной ещё немного.       И их «полежи» превращается в сон до позднего вечера и ужин едва ли не за полночь. А потом младший Киттисават смывается к себе под предлогом переодеться и принять душ, а сам пытается уложить мысли в голове и убедить себя, что с братом всё будет в порядке. Он даже думает остаться ночевать в своей комнате, чтобы не беспокоить Кима, но вертится в постели, не находя комфортной позы для сна и быстро сдаваясь: ему без Кимхана больше не спится. Поэтому он идёт обратно в больничное крыло, где Ким сонно на него смотрит и просто откидывает край одеяла, приглашая в свои объятия. Чэ аккуратно укладывается и утыкается носом в разлёт ключиц, выдыхая и сильно сжимая веки, будто так сон придёт быстрее и хотя бы на время заберёт его тревоги.       – Чэ, наши братья – лидеры семей, они будут осторожны и вернутся целыми.       – А ты был неосторожен, раз тебя ранили?       И не может же Ким сказать, что последние несколько недель вообще был рассеянным и невнимательным из-за того, что волновался, чем закончится эта глупая затея с цветами. Поэтому он только угукает и целует мальчишку в макушку, прижимая крепче к себе.       Порчэ слушает его размеренное дыхание, вдыхает приятный аромат и утопает в новом витке любви к этому человеку, без опаски погружается в него, отодвигая беспокойство. Но для полного умиротворения ему нужно ещё кое-что, очень неправильное и несвоевременное, но действительно необходимое:       – Пи’Ким, спой мне, пожалуйста, – потому что именно его красивый голос не давал Чэ сойти с ума от этого мафиозного дерьма. Кимхан поёт свою песню, предназначенную конкретному человеку, гладит его по спине и понимает, что это правда любовь, может извращённая, местами жестокая и неправильная, но он не знает, как по-другому. Хотя Ким уверен, что Порчэ обязательно покажет ему и другую, чистую, яркую и всепоглощающую. – Я слушал её каждый раз, когда мне было плохо или когда я не мог уснуть. Спасибо тебе за неё, даже когда я злился на тебя, ты всё равно был рядом со мной в виде голоса в телефоне, – парень говорит тихо и невнятно, находясь на грани, и как только произносит последнее слово – сразу проваливается в сон.       Кимхан ещё несколько минут слушает тишину, думает о том, что поступил подло, не дав Чэ себя забыть, но он мафиози и музыкант, а такие люди слишком эгоистичны, чтобы отпустить то, что их. И Ким сделает всё, чтобы Порчэ не пожалел о том, что решил снова довериться ему.       А утром он просыпается рывком от какого-то непонятного шуршания и странных звуков, которые больше не дают мозгу отключиться. Принц мафии приоткрывает глаза, чувствуя волну разочарования, когда не обнаруживает Чэ в своих объятиях, но быстро исправляет этот промах, затаскивает не сопротивляющегося парня к себе, чмокая невесомо в губы и шепча:       – А нормальный поцелуй будет, когда я почищу зубы, – он поднимает глаза и видит на тумбочке маленький горшочек и растение в нём с белыми аккуратными цветочками.       Порчэ гладит его по подбородку, на котором пробивается коротенькая щетина, и нежно улыбается, произнося:       – Это белая фиалка, – он приподнимается выше и обнимает Кима за шею, тихонько добавляя, – она значит «давай попробуем быть счастливыми».       Кимхан впервые за долгое время улыбается широко и счастливо, снова целует чужие чувственные губы и выдыхает уверенно:       – Обязательно попробуем, если ты согласишься быть моим парнем.       Чэ фыркает и оставляет на высоком лбу еле ощутимый щелбан:       – Как будто у меня был шанс отказаться после всего того, что ты мне «наговорил» своими букетами.       А Ким думает о том, что у них обоих, похоже, с самого начала не было шанса не полюбить друг друга, пусть и не самой правильной любовью.