герой погибнет в начале повести

— я бы сейчас пошутил про гугл карты, но они у меня не загружаются, — Монти ворчит и оглядывается, идёт куда-то вперёд, руками раздвигая высокую жухлую траву. Луна может только закатить глаза и окончательно понять, что идея с этим новомодным «тики-током» странная и она уж явно извращает сознание Глэмрока, хотя куда ещё хуже? да и как он о нём вообще узнал и додумался как-то скачать, если по всему городу связь скачет, а если ты и хочешь нормально зайти на один интересный сайт магазина с товарами, которые им как раз нужны, то чуть ли не на столб приходится залезать, однако если уж на то и пошло, такое уже случалось. парень стоял на крыше одинокой и уже заброшенной людьми деревушки где-то на окраине около двадцати минут и пятнадцати секунд — Луна считал, но стоило ему только спросить про нахождение посылочки, считай, закладки, то Монти давится никотином, чуть не роняет крепкие с кнопкой из рук и выходит из великой сети интернет со смешными картинками, потому что такой возможности на некий отдых у него предоставляется редко. — гм, — Луна хмурится, — вроде, знаешь, несколько часов назад идея казалась нереально крутой, но что-то сейчас не очень. — любимый, прошу, спокойствие, — он продолжает всматриваться куда-то между травой, чуть ли не сквозь землю, медленно подходит к кривому забору, — ещё чуть-чуть, обещаю и эти сто грамм с маленькой горочкой будут нашими. — где ты только всё это находишь? — парень скрещивает руки на груди и заглядывается на притаившегося внизу Монти. — да, детка, глянь, что тут у нас, — Глэмрок скалится, поднимает увесистый и перевязанный в чём только можно пакет. он вскидывает руки вверх, сгибает их в локтях и сжимает кулаки, чтобы напрячь мышцы под непрекращающуюся похвалу Луны, слов любви до гроба и комплиментов, что он самый лучший-прекрасный-невъебический-и-вообще-самый-самый-а-ещё-скоро-сумерки-мне-холодно-давай-уже-свалим-остюда-быстрее-пожалуйста. — да подожди ты, я хотел ещё кое-что проверить, — Монти снимает резинку и рвёт скотч. — эй-эй-эй, погоди-погоди, — он подходит к нему ближе, хочет дотронуться до плеча, но почему-то застывает на месте, — ты же понимаешь, что мы будем его перепродавать? если начнём, то от товара ничего не останется, ты же знаешь. Монти, кажется, всё знает, только остановиться не может. как только он замечает что-то странное во взгляде Луны, то как-то криво улыбается и сдерживает смех. — ну, как сказать, понимаешь.. — всё-таки смешки вырываются из его губ, а ладони подрагивают, — мы же как-то должны проверить это на качество, м? вдруг тут что-то такое, ну, хах, с браком? мы, как самые ответственные поставщики должны в этом убедиться. а ты что считаешь? — я? хм, — Луна отворачивается, но всё равно не может отвести взгляд от открытого пакетика, откуда виднеется белый порошок. он же, зараза, ещё как на зло редко сверкает от уходящего с горизонта солнца, словно снег, — а ты, как всегда, прав. слизистая горит и в горле першит — случайно попадает, когда они разом занюхиваются. парни облокачиваются на погнутые заборы, веки наливаются свинцом и сами закрываются, и они чувствуют, как сильно бьётся их сердце и по венам разливаются яркие цветные рыбки, плывут быстро-быстро, пролезают через артерии и тонкие, едва заметные капилляры, путаются где-то в мозге, от чего всё рушится, разбивается с грохотом и щепками, а в конечном итоге теряется. они не чувствуют тело, не чувствуют трение кожи об кожу, не понимают, что конечности двигаются сами по себе, кажется, всё разом онемело, они медленно умирают, но они то знают едкую правду, которую никому не расскажут — это и есть самый настоящий кайф. — м, ну что ещё сказать.. хорошо, хорошо, — Монти окончательно теряется в пространстве и тонет, когда заглядывает в чужие, до ужаса прямо, широкие зрачки. он видит там бесконечные реки и океаны, там что-то выныривает, но стыдливо прячется назад. — ага, — Луна опрокидывает ватную руку на плечо парня, сжимает кожаную куртку. // когда Солнце мимолётно бросает ненавистные взгляды в его сторону, то будто костью подавился, в глотке она у него застряла и всё никак парень её выкашлять не может; он чувствует рой насекомых, вонючих жирных мух и стрекоз где-то у себя в животе, хотя понимает ведь, что это самое настоящее о т в р а щ е н и е. у него даже, кажется, глаз начинает дёргаться во время разговора по теме его школьной успеваемости, потому что мужчина какого-то чёрта опять и опять, разом за разом достаёт фотографию со своим сыном, что несколько лет уже сидит за причинение тяжкого вреда здоровью, говорит, голосом умело играет, меняет интонацию и чуть ли не сюсюкается с клочком сатина, мол, Лютик, смотри, тебе с ним не сравнится, он уроки не прогуливал, пускай и учился на тройки, но был самым хорошим ребёнком, что свет не видывал, а то что за решёткой он — это не считается, та пожилая пара сама виновата, нечего внимания на себя привлекать. а мама Солнца только и может, что делать лицо спокойным и счастливым, подыгрывать в это дешёвое кино с плешивыми спецэффектами, которые блондин хочет сжечь ярким пламенем и плеваться в пепел. когда время за пол ночь, и он проходит мимо приоткрытой двери, ведущую в спальню родителей, то как-то само получается — заглядывает и смотрит. смотрит с неприязнью, с антипатией, с омерзением и всеми возможными синонимами на эту тему, ведь она грустно вздыхает, проверяет весь дом, чтобы никого не было, чтобы никто не помешал, и только тогда, наконец, садится на краешек кровати и со всей своей нежностью берёт, поглаживает рамку со снимком пятилетней давности, где она вместе с сыном и живым супругом. улыбается со всей своей поломанной любовью, что в ней осталась, а у Солнца ком в горле и из век вылезают те самые стрекозы. ему больно. и когда Солнце это всё настолько сильно достало, то он выхватывает из-под его внутреннего кармана пиджака чужую фотографию с парнем и рвёт её в клочья, знает, гадёныш, что она единственная в экземпляре, но его это не останавливает. оставляет ошмётки на кухонном круглом столе справа — там его место. и Солнцу по-прежнему больно, но теперь ещё и физически. он задыхается на полу от града сильных ударов по своим рёбрам, ему выворачивают локти наизнанку, парню даже чудится, что спарывают живот и копошатся где-то там внутри, переворачивают все органы и каждый по очереди сжимают. он давится большими кулаками и пинками ног по изгибу своей спины, сжимается до микроспических размеров как-то машинально, чувствуя ломающиеся кости. он утопает в льющейся желчи мужчины и трясётся от призрачных затрещин. — ублюдок, — блондин не может справится с дрожью, она его душит и не отпускает, — я тебя, блять, ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу. у него не получается двигать пальцами, поэтому синими ладонями размазывает кровь по лицу, к ресницам прилипли слёзы и Солнце уже по-настоящему рыдает. — умри, умри, умри, умри. и после этого парень сбегает окончательно со всеми своими вещами, кристаллами и таблетками счастья, успел даже взять самое ценное — банку с мелочью, чтобы сбежать отсюда нахуй. когда Луна видит его, то всё внутри смыкается, он судорожно тянется к нему, теряется в слипшихся багровых прядях, гладит того аккуратно и ласково, а тот в ответ может только еле держаться на ногах, прижиматься близко-близко, чтобы его хоть кто-нибудь защитил в этом городе и пачкает белую футболку. а Луна успокаивает, убирает грязные волосы с лица, вытирает его мокрым полотенцем, целует каждый синяк, каждый шрам, каждое расщепление на молочной коже, зашивает всю печаль и одиночество, что в нём остались, шепчет где-то над головой, около щёк и ледяных разбитых губ сказки, что всё будет хорошо и он его никогда не бросит, что они уедут отсюда вместе далеко-далеко, прямо во Францию, куда парень и хотел, что утро они будут встречать на берегу, а вечера провожать в уютных кинотеатрах. Луна мажет тёплыми поцелуями ссадины на скулах, целует его где-то в висок, в плечи и в каждое его созвездие веснушек, щекочет невесомо трещины в рёбрах, окутывает в объятия и укачивает. парень вырывает чужое израненное, ещё пытающееся биться, сердце, наклеивает на него пластыри с детскими рисунками, вставляет в него распустившиеся ромашки и созревшие одуванчики, лечит его, старается изо всех сил, и только тогда возвращает. он укладывает Солнце на разложенный диван, накрывает одеялом и отдаёт тому самые мягкие и лучшие подушки, что у него только есть, прячет большую банку на самые верхние полки шкафа и потом ложится с ним рядом. Луна смотрит в голубые глаза и видит отблески всё тех же рыбок из чистых озёр, только на сей раз они сверкают как-то грустно, прикасается к щеке и оставляет ожоги; он стирает большим пальцем остатки размазанной туши, капли солёных алмазов и прикасается тёплыми губами к чужому лбу и кончику носа. — когда мы сбежим отсюда, то ты можешь работать воспитателем в детском саду, — он распутывает мокрые волосы и начинает плести маленькие косички. — нет, я не хочу им быть, — Солнце шмыгает, моргает часто-часто, чтобы опять не заплакать, — я хотел бы быть репетитором по английскому. — хорошо, — у Луны голос спокойный и не громкий, слегка осипший, но вовсе не взрослый, такой, знаете, скорее всего юношеский, молодой, — тогда мы откроем агентство для тебя, денег обязательно соберём побольше, и я создам для тебя самый лучший сайт, что все репетиторы Франции обзавидуются, а если кто-то что-то скажет, то мы отправим к ним Монти, он быстро со всеми разберётся. а Солнце лишь прячет улыбку в изгибах ладоней и рыбки в глазах блестят намного ярче. на следующий день блондин просыпается один, а в банке, кажется, купюр становится больше. и когда Луна возвращается вечером с кучей товара напичканного по всей его одежде, машет тому прямо с порога толстой пачкой зелёных, то Солнце смеётся громко и зовёт наконец к себе. // стоило Монти закинуть туда свои заработанные остатки, то места практически не остаётся, парни кивают друг другу, и Луна собирается. взгляд Солнца цепляется за одинокую фигуру, стоящую на улице около лавочки через окно. парень снимает с себя рабочую форму, на последок кидает кассиру, что он покурить и выходит из магазина. — а ты рано, — Солнце обнимает Луну за шею, пока тот садится, — моя смена закончится ближе к восьми. — знаю-знаю, просто увидеться хотел и рассказать тебе кое-что, — обвивает руками его талию и кладёт голову на грудь, — мы уже почти всё собрали, и, да, ещё кстати! у Монти скоро будет важная встреча, там, вроде, парни с центрального района хотят предложить нам сотрудничать с ними, представляешь? — ого, — Солнце усмехается, — где он только всё это находит? — ха-ха, не поверишь, но сам вопрос ему этот же задавал, не отвечает, засранец, — Луна прижимает того к себе сильнее, — нам ещё чуть-чуть осталось для аренды на твоё агентство. на поддельные документы должно хватить, квартиру найдём. моргнуть не успеешь, а уже во Франции будем. а Солнце гладит его по голове и рассматривает рыхлые облака на ситцевом небе. — ах, да, вот ещё, — он отпускает того и ищет что-то в кармане синей ветровки, а потом достаёт оттуда белую калла и вручает её непонимающему блондину, — тут неподалёку женщина какая-то цветы раздавала, я и решил взять. хотел лилию, но она настаивала на этом, думаю, ладно, не страшно же. — не страшно?.. — Солнце хмурится и будто переспрашивает. приятно, конечно, только её брать не особо хочет, не спешит с этим. наоборот, только сильнее насторожился. потому что он знает язык цветов. // — раньше вас было много, — мужчина закидывает ногу на ногу и сверкает своими серыми глазами. — ох, э, ага, — Монти сидит в чёрном Шевроле Импала и ёрзает на кожаном сиденье. волнуется. сразу понимает, что тот говорит не о Солнце с Луной. — я слышал о Роксане, ужасная история. приношу свои соболезнования, — он делает затяжку и выдыхает дым куда-то в сторону, но Глэмрок почему-то сдерживает нервный кашель, — она была очень красивая, жалко её.. а с вами же ещё девушка есть, блондинка, вроде бы, — указывает сигаретой на парня. — о, эм, да, её зовут Чика, — чешет затылок, — моделью стать хотела и худела в срочном порядке, ну, как, два пальца в рот и пошла. а наркотики усугубили ситуацию, и она вообще есть перестала, вот и в городскую больницу её положили. до булимии себя довела. — да, помню, там жестокие условия, — мужчина обнажает ряд зубов, — только и могут, что избивать своих пациентов и до сих пор использовать шокотерапию. это я знаю точно. и красноволосый сам помнит, как они навещали девушку последний раз, а она на себя была не похожа — худая до чёртиков, кости все выпирают и кожу не бледную, а уже серую рвут в клочья; впалые круги под тяжёлыми тёмными веками, белые пряди вырваны и косо подстрижены. а сама она и слова произнести не в силах, словно овощ, еле дёргается и взгляд непроизвольно утыкается в незажившие ожоги на висках. после того раза их больше к ней никогда не пускали. — а куда делся этот, с карими глазами? — Глэмрок уже думает на Луну, но нить мыслей быстро обрывают, — с волосами пурпурными. — Бонни, — (стоило ему это произнести, то словно по щелчку пальца перед Монти мелькают воспоминания о теле, что лицом уткнулось в диван и не дышит. а он переворачивает его, тормошит, цепляется ногтями за плечи и жалостливо просит очнуться, но тот его всё равно уже давно не слышит. парень падает на пол и пялится красным стеклом на потолок — потому что белый хрусталь был залит кровью), — передоз. — ох, какой кошмар.. — хах, да-да, слушайте, так.. — он начинает резко и громко, как-то спохватывается, потому что знает, что следующий вопрос точно будет о Фредди, а правду о нём юноша говорить не хочет, — вы меня позвали, чтобы что-то обсудить, верно? — верно, — мужчина кивает, зализывает каштановые волосы назад, — я тут подметил, что взлетел ты очень быстро. хочу тебя продвинуть, дать одну ответственную работу. — а если кинешь, то ноги тебе сломаем и язык отрежем, — рядом сидящий человек встревает и смотрит прямо на него. — слышал? — шатен скалится, — но ты же не будешь этого делать? ты умный мальчик. да и наслышан я о вас, о вашем плане и побеге отсюда. я, кстати, знаю как можно выбраться из этого места.. но перед тем, как зеленоглазый замечает странное шевеление на переднем сиденье и ему виднеется показавшийся пистолет, то он не слышит ни вой полицейских сирен, ни свой сдавленный крик. — блять, у вас водитель чёрный! и когда на Монти попадает чужая оспа крови, то внутри него что-то неожиданно и громко ломается. лето кончилось и навстречу к нему пришла осень.