𝒇𝒍𝒐𝒓𝒂𝒍 𝒕𝒓𝒊𝒃𝒖𝒕𝒆𝒔

[･ﾟ: *🌸✧ 𝒇𝒍𝒐𝒓𝒂𝒍 𝒕𝒓𝒊𝒃𝒖𝒕𝒆𝒔 ･ﾟ: *✧･ﾟ]

Язык цветов невероятен. Столько граней, столько значений, столько смысла, что в этих скучных и обыкновенных словах и не найти. Не надо быть гением, чтобы понять, какая по завоеванию сердца тактика всё-таки оригинальнее. Хосок уж это не понаслышке знает — Сокджину, с которым они вместе квартиру снимают, каждый день, то есть, утро, цветы дарят. Под дверьми оставляют то хризантем красных букет, то корзинку жёлтых тюльпанов. Были и розы. И бледно-лиловая, и белая, и без шипов. Были и мальва, и сирень пурпурная, и колокольчик. Просто, казалось бы, цветы. Нет ни записки, ни признания, ни приглашения куда-то. Сначала Сокджин даже предположил, что это ему, Чон Хосоку, подношение такое. — Мне? — на себя он тогда указал, бровь свою тёмную с несколькими проколами поднимая. — Мне и эти милые букетики? Сокджин, ты серьёзно? Сокамерник Хосока задумался. Хоть Чон и был омегой, никто бы не посмел ему, мрачному ударнику в рок-группе, эти прелестные цветы дарить. Слишком уж стиль не тот. Да и сам он малоизвестный пока — на уровне мелких пабов и бесплатных вечеринок у друзей. Сокджин же был намного популярнее. Красивый, умный и едва ли не каждому друг. Почти весь универ за ним бегал и прыгал, так что определить, по кому и этот тайный поклонник слюни свои цветочные пускал, было достаточно просто. — Ладно, — с сомнением, но всё же согласился Ким, букет в вазу отправляя. Бета никому свой адрес не рассказывал, чтобы вот такие подарки ещё и через почту получать. Но кто-то мог как-то и узнать, да? У его друзей спросить или даже у того же Хосока. Но это не была почта. Кто-то самостоятельно с самого утра приходил, свой цветочный подарочек под их дверьми оставлял и уходил. И так каждый день. Сокджин быстро потерял интерес. Недоволен лишь был, что квартира вся в цветах теперь. Хосок же, как личность творческая, не смог не заинтересоваться. Значением подарков утренних. Значением посланий молчаливых. Оправдание, как заметить можно, выбрал Чон слабое. Между универом, двумя подработками, репетициями и выступлениями (где-то и когда-то) у него едва ли времени на сон и еду хватало. Но он упорно изучал то, что таким манящим казалось. Статьи в интернете читал, книги о <ином языке Ваших чувств> покупал, глубже в гамме цветовой разобраться пытался. Хосок даже в магазинах у опытных профи спрашивал об их дела тонкостях. Расшифровка подношений цветочных… увлекательной оказалась. Чону нравилось понимать, как поклонник в своей любви признавался. Как без слов о чувствах шептал. — Разве это интересно? — Сокджину такое не было по душе. — Просто красивые цветочки, а ты уже неделю сверкаешь. Хосок возразить хотел. Объяснить хотел. Он… тот поклонник очаровательный ведь — столько усилий, столько смысла, столько значений, столько признаний, столько мыслей. Он… — Словно орхидея, — не удержал Чон на языка кончике собственное откровение. Усердие. Она усердие значила. Так прекрасна и мужественна.

Изящная орхидея.

— Что? Кто? — недоумение. Сокджин сложности не любил, как и символизм, как и полную цветов, что всё не прекращались, квартиру. Ему бы чего-то попроще. Признания обычного. На свидание приглашения. — Хосок, серьёзно, этот инкогнито может просто покупать цветы и даже не задумываться об их значении. Почему ты так уверен, что весь смысл заложен именно в них? А если это просто… — Колокольчик — <думаю о тебе>, — на слева от себя букет указывает. — <безответная любовь>, — на корзинку с нарциссами бледно-желтыми кивает. Сокджин бутербродом давится, удивлённо цветов царство рассматривая. А Хосок всё продолжает: — Красные тюльпаны — он тебе в любви признается, а жёлтые — он твоей улыбкой восхищается, но также это может безнадежную любовь значить, а ещё… Бета бутерброд от себя подальше отложить решает, с улыбкой на друга смотря. — Давай поймаем, — с блеском в хитрых глазах Ким предлагает. — этого ухажера-романтика. Предлагает авантюрное действо. — Нет, это неправ… — протестовать начинает омега, недовольно хмурясь. — А если он этого и ждёт? Мы же никак иначе не узнаем, кто это, — ухмыляется победно Сокджин. — Давай же, не сомневайся. Хосок пальцами за своей чёрной рубашки ткань цепляется, думая и размышляя. В словах сокамерника есть логика, но внутри всё в лёд превращалось от мысли, что… как только они <поймают> поклонника, утренние подарки закончатся. Сокджин обязательно на свидание пригласит того романтика цветочного, а Хосок просто продолжит жить, как и до. Как ещё неделю назад. Разве такой крохотный промежуток мог в нем что-то изменить? Да и что плохого в том, что Сокджин наконец узнает, кто за ним всё это время ухаживал? — Не быть нам с тобой подсолнухами, Ким, — так капитуляция звучит. Как бы Хосоку и не хотелось соглашаться с другом. — Чем? — уточняет бета, уже будильник устанавливая на 3 часа ночи. Чем раньше проснутся, тем лучше. — Говорю, нет у нас никаких чистых и возвышенных помыслов, — собирается Чон ужин им готовить. Его очередь сегодня. — Но мы ж и не монахи, — бровь в замешательстве Ким поднимает. Хосока из-за этого языка цветочного ещё сложнее теперь было понять. Но никто не появляется. Сонные и недовольные, да, они сидели и ждали. Ждали и сидели. Зевали и в дверную щель глазели. И на следующий день. И на следующий. И ещё на следующий. Ни одного букетика, ни одной корзинки. Разочарование. Оно горькое и кислое. Как бы Хосок узнавать не хотел, а любопытство за щеки кусало. Они ничего не получили. Как сказал бета, ни поклонника, ни подношений, Хосок, неужели удача нас так не любит? Целую неделю они пост свой охраняли. И сдались. Из-за недосыпа их график дел нарушился. Приходилось быстро возвращаться в колею, с собственным невезением смирившись. — Ты точно никаких цветочников не знаешь? — спрашивает Чон устало. Они в универе. В столовой. Едва ли дышат. — Хоть кого-то? — Среди моих знакомых никто таким не интересуется, — повторяет уже раз шестой Ким. — и даже если да, реальный поклонник не признался бы мне прямо в лицо. Ну? У Хосока сил нет кушать или пить. Или отвечать. Покрытая цветами тайна его нервничать и тревожиться заставляет. — Так и оставить? — А что нам делать? — вопрос риторический. — Обращаться к частным детективам? — Радикально вы это, — появился из ниоткуда Намджун. — Чего такие измотанные? Будто целую неделю не спите. — Подозреваешь нас в чем-то, а, Джун? — рот ладонью Сокджин закрывает, зевок пряча. — Угадал, — кивает Чон, со стула поднимаясь. — Тэхён ищет? Время репетиции изменили? Намджун — гитарист из рок-группы, в которой Хосок барабанщиком фигурирует — лишь глаза закатил на Сокджина слова и свое появление объясняет простым: — Чонгук заболел, горло капут, — из столовой выходят они, Сокджина позади оставляя. Тот ещё не доел свое пирожное заварное, хоть и до следующей пары минут десять осталось. — без вокалиста мы не мы, так что на выходных всё отменяется. Тэхён просил передать. — Разве Тэхён не болел на прошлой неделе? — Эпидемия какая-то, — размышляет Намджун вслух, хмурясь. — Береги себя, ладно? Отдохни, поспи, а то печально выглядишь. Реально ж печально. Амарант значит безнадежность. Алоэ — горечь. Такие грустные растения, думает Чон, благодарно Намджуну кивая. Но красный клевер… усердие же? — У тебя среди друзей нет тех, кто любит цветы? — Хосок сомневается, но сдаваться совсем не хочется. — Или работает в цветочном магазине? Или разбирается в языке цветов? Намджун удивлённо замирает. Опять хмурится. Думает. — Только одного альфу знаю, — неуверенно. — но это знакомый моего отца. Дарит иногда ему целые композиции. А тебе надо с чем-то помочь? Хосок разочарованно вздыхает. Это должен быть кто-то в их окружении. Альфа? Скорее всего. Романтичный юноша. Факультет какой-то творческий, возможно, даже на Сокджина потоке учится. Но не похож он на журналиста. Художник? Танцует? Языки? — Ищу кое-кого, — желания раскрывать всё совсем нет. Но и Намджун заслуживает знать больше, чем ничего. — как-то должен быть связан с цветами. — Вот почему детектива надо, да? — кивает в задумчивости Ким, вспомнить пытаясь кого-то ещё. — Если даже Сокджин не помог, тогда маловероятно, что я смогу. А какие-то черты внешности или хотя бы пол есть? Хосок не знает. Хосок ничего не знает. А если этот человек никогда никому не рассказывал о своём цветочном хобби? А если это не из универа кто-то? Сокджин в принципе на стажировке в издании сейчас, так что это и постарше кто-то быть может. Ничего точного. Ничего конкретного. Лишь догадки и размышления. Чем он только занимается? Что за глупости в голове? Неужели ему этот тайный поклонник настолько интересен? Настолько этими подношениями цветочными он очарован? — Милый? Кто-то скромный и терпеливый. Очень усердный и… Прелестный? — Это не черты внешности, Хосок, — в очередной раз Намджун хмурится. Они уже почти рядом с нужной Чону аудиторией. Ещё минута, и начнётся занятие. — а описание максимально субъективное. Это бета? Альфа? Омега? Из нашего университета? Какой год? Какой факультет? Цвет волос, глаз? Рост? Стиль одежды? Компания людей, которая может его знать? Хоть что-то? Хосока появление преподши в конце коридора спасает. Но Намджун не отстаёт — пишет в чате, уточняет, скидывает студентов каких-то профили. Чон же теперь не уверен, а существует ли этот ухажер на самом деле? Если цветы эти им просто случайно кто-то оставлял, перепутав адрес? Если просто шутка? Или спор? Или… — У него, наверное, деньги закончились, — убирает цветы засохшие Сокджин в пакет мусорный. И тюльпаны, и розы, и колокольчики, и нарциссы. — столько на нас потратил, а оно всё дорогое же. Удивляюсь его энтузиазму. Хосок на диване лежит. Изучает песню новую, что Тэхён сочинил. Хоть Чонгук и болеет, расслабляться группа не собиралась. — Ммммм, — под их дверьми уже десять дней пусто. — ты просто кому-то очень понравился. Ради любви, говорят, на многое пойдёшь. Сокджин смеётся. Сегодня ему в издание надо — стажировка всё-таки. У Хосока же подработка. Изменили график смен, поэтому приходилось и по выходным работать. — Глупости, — возле входа пакет он оставляет. — я бы никогда не стал так тратиться на кого-то, с кем я даже не встречаюсь. — Если только не миллиардер, — хихикает Чон, с дивана поднимаясь. Захотелось чашку чая выпить перед сменой. — но мы таких точно не знаем. — Лучше эту тайну отпустить, — улыбается мягко бета, кивая на мешок мусорный. — выбросить и забыть. Ещё найдёшь себе цветоязычного, не беспокойся так. Хосок хватает сокамерника за щеки и угрожающе сжимает: — Это твой был цветоязычный, — и глаза закатывает притворно. — наверняка в тебя омега какой-то милый влюбился, а ты и не заметил. За это Чон в живот получает удар. В итоге их ждёт опоздание, но их битва кровавая того стоила. На подработке — книжный магазинчик рядом с Хосока районом (удобно, скучно, стабильно) — едва ли попался один покупатель. Никак не мог тот выбрать между книгой с обложкой красивой и книгой с описанием интересным. Обманчивыми казались Чону оба варианта. — Возможно, Вам понравится это произведение? — с Хосоком иногда работает в одну смену этот, как его… — Разве? Вы читали? — спрашивает тот самый покупатель. А Пак… Точно! А Пак страницу какую-то в книге открывает и объясняет: — Видите? Прочтите, — таинственно шепчет, будто в обычных словах скрыт весь смысл жизни. Цветы, думает Чон, намного интереснее. — ощущаете? Этот стиль, этот темп повествования, а как гармонично… Ожидаемо, да, тот покупатель покупает именно ту книжку. Хосоку хочется плеваться. Пак слишком виртуозен в этих своих штучках. И как ему это только может нравиться? — Ты, как и всегда, на высоте, — Чону слишком скучно, что даже поговорить хоть с кем-то он не против. За прилавком стоит и едва ли не дремлет. — С-спасибо, Чон-хён, — прячет Пак свои щеки красные в ладонях. — Ой! Простите! Хосок-хён! Хосок-хён хихикает. — Ты так забавно стесняешься. И почему <хён>? — улыбается он мягенько, сладенько. Хоть с Паком они только три раза в месяц сталкиваются, но тот был и правда хорошим. И человеком, и сотрудником. — Просто Хосок. — Тогда просто Чимин, — прячет взгляд Пак куда-то среди полок. Он всего лишь в нескольких метрах от Чона, но таким далёким кажется. Словно на речки другом берегу. — Чимин? — не понимает Чон. Его имя Хосок, какой тогда Чимин? — Я Хосок. Не Чимин. Пак удивлённо наконец прямо в глаза Чону смотрит. И смеяться начинает. Искренне. Громко. Хрюкая даже. Но поче… — Я знаю, — и объясняет: — Это я Чимин. Пак Чимин. Ох. Как неловко. Как неудобно. Как стыдно. Хосок ощущает, как его лицо пылает. Наверняка весь красный. Как роза красная. Но совсем не от любви или страсти. А Чимин всё продолжает хрюкать. — Прекрати, я… Я должен извиниться… Это так ужасно! — садится Хосок на пол, руками лицо закрывая. Слышит, как Пак шагает к прилавку. Ближе и ближе. Огибает и рядом с Чоном опускается. От стыда же Чон и двигаться не смеет. — Вечный Вам позор, хён, — слышно, что Чимин улыбается. Тепло и с нежностью. Как солнца лучик. — Это глупо, — негодует тихо Хосок. У него кризис. На часов несколько или дней. — Да, очень, — кивает Пак, плечом к Чона плечу прижимаясь. — мы уже два года вместе работаем, хён. — Прости, — Хосоку плакать хочется. Такой весь пафосный и суровый омега и плакать? Отвратительно. — Этим летом во время ливня именно Вы пригласили меня к себе домой, — голос Чимина был мягким. Словно крепкие объятья. — и позволили переночевать, ибо дождь всё никак не прекращался. Помните? Или память уже не восстановить? Хосок ладони опускает, лицо свое румяное открывая Чимина глазам. У того они странно сверкали. Будто среди пространства ночного созвездия. — Помню я, помню… я не хотел отпускать тебя в дождь, — объясняет Чон. Смущается. Как же он смущается. — чтобы не простудился. Я это… Ты и я омеги, поэтому я тогда подумал… — Боги, какой же Вы славненький, хён, — руку свою Чимин Хосоку протягивает, чтобы подняться помочь. — Вам присущи черты чертополоха. Хотя вы конечно же будете отрицать, да? Это сейчас оскорбление было? Но чертополох это… — Говорю, Вы очень благородны, хён, — и смеётся. А Чон зависает. Медленно пальцами за Пака ладонь цепляется и просто слушает. У Чимина, оказывается, такой смех красивый. Почему Чон только сейчас заметил? Пак… милый. Слово само по себе куда-то внутрь Хосока проскакивает. За сердца уголок кусается клыками острыми. Пак Чимин милый. Обмен номерами в конце смены. Неожиданно, но и здесь Чон паникует. Забывает слова, буквы, звуки. И никакие цветы помочь ему не собираются. — На всякий случай, — Хосок неловко прядь волос своих чёрных за ухо прячет. Они у него длинные. Очень. Серёжки вечно за них цепляются, едва потом отдерешь. — дождь или снег. Или тебе плохо станет. Я недалеко живу, с другом живу… и я мог бы… Чимин задумчиво Чона рассматривает и серьёзно так спрашивает: — Ты живёшь не один? Хосок растерян. Это важно? Это точно важно? Почему это важно? Какого черта? Сокджин? Не надо было говорить о Сокджине? Но почему? — Да? Не думаю, что ты его знаешь, но… — говорить или не говорить? Почему Хосок волнуется из-за таких мелочей? — мой сосед Ким Сокджин, вместе учимся в одном универе, но разные факультеты. Эм. Он очень популярный, поэтому, возможно, ты… — Нет, я его не знаю, — впервые Чон видит, как Чимин хмурится. Словно что-то не так. Но что может быть не так? Сокджин как Сокджин. Сосед как сосед. Друг, ну. — В тот раз я не смог тебя с ним познакомить, — объясняет Хосок, ощущая, что сейчас от смущения взорвётся. И он, и книжный, и вселенная. Всё. — он тогда был за границей. Греция. Кажется, это была Греция? На самом деле я не очень интересовался, но… Чимин почему-то улыбаться начинает. Уголки губ своих ваушных поднимает, хихикая. — Хён, Вы такой сладенький, — ухмыляется Пак, а это безусловно ухмылка! Хосок такое ни с чем не спутает. — До следующей совместной смены! И добавляет в последнее мгновение перед тем, как из книжного выйти: — Не зря же Вы моя пурпурная сирень всё-таки, да? Что. Что? Что??? Но разве… Белая сирень это невинность, а пурпурная это… — Я его первая любовь? — спрашивает Хосок пустоту. Пустота не отвечает. Но намекает на то, чтобы глубже кое-кто копнул. Глубже задумался. Хосок сначала действительность не воспринимает. Слишком нереально. Слишком сказочно. Слишком, слишком, слишком. Но он бежит. — Это ты! — кричит, когда Чимина спину видит. Вокруг люди. Почему на улице людей так много? Уже вечер! Домой уже пусть идут, пусть путь к омеге освободят, который останавливается и к Чону оборачивается. — Я? — голову вбок Чимин потерянно склоняет. Недоумение. Непонимание. Он ощущает. — Все эти цветочные подношения! Это ты! — Хосок весь красный. Он ещё никогда так быстро не бегал. Даже живот болит. Ух. — Ты их под дверьми оставлял! Пак бледнеет. Неловко взгляд куда-то в толпу людей загоняет. И врёт: — Хён, не понимаю, о чем это Вы, — но почему-то речь свою останавливает и спрашивает недовольно: — Подношения? Это никакие не подношения! — негодует Чимин, к Хосоку ближе шагая. — Как Вам только в голову…! — Это ты, — с радостью, с неверием, с надеждой Чон произносит. Тихо. Совсем-совсем тихо. Но Чимин слышит. Обречённо вздыхает и: — Вы совсем не замечали, да? — Что? — не понимает Чон. Опять. И снова. — Как Вы мне нравитесь. Очень. Очень. И очень, — и к Хосока щеке с нежностью, с трепетом, с любовью прикасается. И в глаза ему смотрит. Т а к смотрит, что Чон едва ли мир живых не покидает. — сильно, хён. Они не целуются — нет. Друг другу смущённо улыбаются — да. За друг друга отчаянно цепляются — да. Шаг за шагом, день за днем, год за годом всё больше и больше в друг друга влюбляются — да. Ведь таинственного поклонника всё-таки в итоге именно Чон на свидание приглашает. Ибо, знаете, те цветочные подношения очаровательные того однозначно стоили.

[･ﾟ: *🌸✧ ･ﾟ: *✧･ﾟ]