Наброски

Всматриваюсь в небольшую фарфоровую чашку, испускающую плотные клубни дыма, и медленно выдыхаю. Неспешно облокачиваюсь на спинку мягкого кресла и с искренним довольством улыбаюсь мужчине напротив. — Твой любимый капучино, — его голос пронизан хрипотцой и звучит столь завороженно, что жидкость, обволакивающая органы, сокрушается и находит повторение щекочущей вибрацией. — Любопытно, как ты донес чашку с горячим напитком сквозь ледяной дождь… Осматриваю погоду за окном, убеждаясь в апатичной для сознания катаклизме. Медленно вздыхаю и аккуратно отпиваю кофе, губы обволакиваются мягкой пенкой, побуждая ощутить удовольствие. — Нет ничего невозможного для любимой женщины. — Вкусно. — уголки моих губ немного приподнимаются и я ставлю чашку на блюдце. Улыбка на лице Дани схожа с совращенным оскалом, и я с неприкрытым удовольствием осматриваю его островатые черты лица, наслаждаясь красотой мужчины. Настолько притягателен, что пугает. Тот самый диссонанс, который я испытывала на протяжении всех наших сессий. То, что видят в объективе кинолент и то, что скрывается в пределах моего рабочего пространства. — Поцелуемся? — тихо задаёт вопрос Даня, и я натягиваю маску удивленности. — Что-то случилось? — профессионально интересуюсь я, и мужчина напротив сжимает пальцами переносицу. — Я знаю тебя слишком хорошо, чтобы вкушать очередной спектакль недосказанности. Я понимаю, что режиссеры видят в тебя определенный образ и следуют его исполнению. Но, Дань, это сугубо их проблемы. Ты многогранен, и они это ценят… — Что, если они знают? — несколько испуганно задаёт вопрос, упираясь локтями в колени. — Нет, не знают. Вновь ослабляю лопатки, стараясь припомнить момент, когда наши отношения перешли из ценза недосказанных и отдаленных в чувственные. Это то, что нельзя не заметить вооруженным взглядом. То, что не поддается объяснению и сравнению. Это именно то, что побуждает меня просыпаться ночью в мокром поту, ощущая его теплое дыхание где-то под одеялом. То, что выходит за пределы разъяснения психологических проблем и насыщения. То, что невозможно предотвратить. — Они слишком глупы, чтобы выстроить цепочку твоей особенности… — Особенности?! — импульсивно перебивает Воробьев, и я поддаюсь вперед, желая утихомирить вскоре возможно возникшую бурю эмоций. Но штиль не про нас. Увы. — Ты детей хочешь? — светлые глаза мужчины поглощаются моим лицом. — Я знаю, что хочешь. Ты — психолог по профессии, но в реальности — женщина. Чудесная, восхитительная женщина. И ты знаешь, что я не смогу дать тебе этого. — Не унимай того факта, что ты — мужчина. И то, что в твоей голове множество личностей не говорит о том, что ты не можешь существовать в содействии с каждой из них. Не ты их часть, а они куски тебя. Вспоминай об этом почаще. Кивает в такт нервно содрогающемуся колену, а после подскакивает на ноги, вскоре нависая над моим телом. Спокойно приподнимаю взгляд исподлобья густых ресниц, стараясь насытиться приятными ароматными флюидами, издающимися от его тела. — Ты в ремиссии, Дань, уже более двух лет. — Благодаря тебе, — отвечает Воробьев, и я не скрываю усмешки. — Вот сейчас ты осознаешь обреченность быть со мной и пойдет моя жизнь к хуям. Бац и я снова на обочине биполярки схожу с ума от панических атак и отказываюсь от новых ролей. — Не смей, — сдержанно произношу я, стараясь сохранить самообладание. — Ты не вернешься в прежнее состояние хотя бы потому, что наши с тобой личные взаимоотношения никак не повлияют на профессиональные… — Ты будешь моим мозгоправом до конца дней… — усмехается Даня, продолжая лыбиться. — Но в этом то и особенность, Лива, что мне нахер не сдалась жизнь, в которой я не буду вкушать твои эмоции каждый божий день. И какой бы классной психологиней ты не была, когда я тебя вижу в голове вспыхивает лишь одно желание: ОБЛАДАТЬ. Не телом, а душою. Лива. Обращение ко мне, свойственное только этому восхитительному мужчине. То, что раньше казалось искажением и неправильностью, сейчас воспринимается лаской и внимательностью. Ведь только любящий человек способен найти что-то более особенное, чем просто имя. Полное, бездушное и без особенных порицаний. — О-ли-ви-я…. — по слогам произносит Даня, смакуя каждую букву моего имени. — Легенда о том, что тебя назвали в честь оливкового дерева мне не нравится… Смеюсь, интуитивно подтягивая тело ввысь, ближе к мужчине. — Тогда будем придерживаться легенде, что в честь католической святыни… — Ага, ты и правда святая. Усмехаюсь. — Звучит неуверенно. Вы сомневаетесь? — Скорее отторгаю. Не уверен, что святыни обладали столь высокой степенью либидо… — Ох, звучит немного оскверняюще, — с улыбкой отвечаю я, пока мужчина приближается к моему лицу. Искусанные мужские губы накрывают мои, побуждая сдаться в плен пленяющих ощущений. Ноги сводит, и я чуть сильнее руковожу разумом, побуждая конечностям несколько развестись в сторону. Язык проникает внутрь, будоража сознание настолько, что воспоминания преподносят самые развратные моменты наших взаимоотношений. И это не свято для верующих, но чертовски свято для нас. Щетина немного царапает нежную кожу возле мужских губ, одаривая мелким покалыванием. Подхватывает мое тело за талию, словно я действительно та небольшая веточка оливкового дерева из той легенды, что нам не приходится по вкусу. Языки сплетаются воедино, подобно канату, и кажется, что в это самое мгновение невозможно отделить наши тела друг от друга. Кажется, что сплелись воедино, подобно нитям каната. Вот он усаживает меня поверх своего тела, а мои руки не спеша пробегаются по мышцам, сокрытым под хлопковой футболкой белоснежного цвета. — Ты обязана стать моей женой… Его слова тонут в поцелуе, и мой мозг отказывается воспринимать это, как предложение. Это просто то, что хочется сказать в момент, когда ваши руки поглаживают тела друг друга, содрогаются в экстазе предвкушения, а внутри души так влажно, словно ледяной дождь не на улице, а внутри наших тел. Длинные пальчики спешно обхватывают молнию светлых джинс на теле Дани, машинально спускают вниз, а после растягивают пуговицу. Доведено до автоматизма настолько, что мужчина в это мгновение чуть приподнимает бедра, позволяя расслабить чуть натянувшуюся ткань. Рука поддается вперед, обхватывая возбужденный член. Стон пронизывает мой рот, когда мои пальцы томительно обхватывают головку, а после приспускаются по всей длине, чуть сжимая нежную кожу. Это то, что не поддается объяснению. Ключик ко всем личностям сие мужчины — Я. — Скажи «да», Лива… Его губы обхватывают кожу над моей подключичной ямкой, посасывают, втягивают и оставляют небольшие покрасневшие узоры. Возможно, я бы побеспокоилась об их исчезновении, если бы не отвратительная черта психиатрии: не работать на человеке, изучающую сие науку. И вот мне тридцать, а все мои желания и вожделения сконцентрированы на нем. Желании помочь, ощутить полностью и воплотить в реальность его полноценное существование. Немного приподнимаюсь, когда мужские пальцы ласково отводят атласную ткань моих трусиков в сторону и невзначай несколько раз надавливают на клитор. Кажется, он ознакомлен с моим телом лучше, чем я. До того, как он появился в моей жизни, я не могла испытывать подобного. Просто не получалось. Искреннее желание закончить оргазмом завершалось ещё на фальстарте. С ним всё по-иному, потому что он иной. — Не скажу… Шепчу, усаживаясь поверх его члена. Тела скрепляются воедино, стоны двух людей вырываются из грудной клетки, и кончики моих пальцев хватаются за плечи любимого мужчины. Тепло разливается по мышцам живота, когда влагалище чуть содрогается от растягивания. Неспешно опускаюсь ниже, стараясь насытиться столь непередаваемым ощущением. Голубые глаза подо мной с вожделением и нескрываемым восхищением всматриваются в моё лицо, и я отчетливо вижу в них нужду. В себе, моем теле и моей способности заглушить двадцать три различных голоса в его голове. — Я подумаю… Даня чуть сильнее надавливает на мои бедра, и я вынуждено поднимаюсь ввысь, а после тянет, и я вскрикиваю, когда член наполняет меня полностью. Этакое недовольство мужчины совпадает с его рыком удовольствия от обладания той, которую он так хочет заполучить в жены. — Ладно, хорошо… — бурчу я, прогибаясь в пояснице и наслаждаясь ускоренным ритмом. — Я… Я за тебя выйду. — Сейчас кончу лишь от мысли, что ты моя. Искренний смех скатывается с наших губ, заглушаясь синхронным стоном. И это для нас свято.

***