На языке цветов.

Культурная столица России — Санкт-Петербург — встречал Скарамуччу серыми тучами и отвратительным накрапывающим дождем, который, в общей картине, вполне вписывался в его настроение. Только после полугода подготовки, недели сборов, десяти часов полета и двадцати минуты пребывания здесь он осознал свою главную ошибку в выборе не просто этого города, а страны в целом для учебы по обмену.  Оказалось приятным бонусом, что в университете Кейдзай предоставляли целый курс по обмену учеников на год в одни из лучших университетов мира и, не долго думая, он решил попробовать кое-что совершенно новое и, возможно, даже изменить свою жизнь — в коем-то веке можно было хотя бы попытаться.  Выбирая страну и соответственно университет из предложенного списка, Скарамучча рассчитывал на полную смену обстановки, знакомство с новыми традициями и, может быть, новый взгляд на мир и жизнь в целом. Проще говоря, хотелось наконец выбраться из череды бессмысленных дней, проходящих одним ровным строем, в которых не менялось ничего. И даже его дорогая подруга Мона этот отвратительно скучный быт не могла изменить, какой бы замечательной та не была.  Кстати говоря о Моне. Да, было в его жизни одно крайне бесящее, раздражающее, но до тошного близкое существо, которое почему то имело удивительные возможности к гаданию, раскладыванию таро, каких-то там натальных карт и определению дня смерти по родинке на пятой точке. Эту противную до костей даму Скара в некоторой степени готов был терпеть и даже дорожить ей — и мы абсолютно точно опустим то, насколько бы быстро этот черт сошел с ума без компании в ее лице. И, с некоторой вероятностью, по велению судьбы и историков, со случайностью в несколько десятков процентов, Скарамучча был рад, что она согласилась поехать с ним по обмену в одну страну — и мы также опустим то, как долго несчастная Мона отказывалась и надеялась увернуться от страшной участи.  Поэтому, стоя здесь с двумя сумками под боком — еще одна, третья, была от ноутбука — с огромным чемоданом и неумолимым желанием поскорее вернуться на дорогую родину, присутствие Мегистус ощущалась теплым одеялом на душе и надеждой, что все будет не так плохо. Хотя ее кислая мина — по-видимому, почти такая же, как и у него самого — должна была только вызывать раздражение и еще большее желание свалить куда-нибудь, но только не находиться здесь.  — Я никогда в этой жизни больше не позволю тебе выбирать страны для путешествий. Клянусь, если мы когда-нибудь отправимся в отпуск, ты до последнего не узнаешь куда мы летим. — К счастью Скарамуччи, Мона начала ворчать только, когда они проходили таможню, паспортный контроль и прочую не особо приятную дребедень.  — А мы не в отпуск приехали, а на учебу. Ты не понимаешь эстетики, это ведь один из лучших универов мира! Страдать в новой обстановке самое прекрасное из доступного.  — Странные у тебя фетиши.  — Кто бы говорил. Помоги кстати с сумками. Мне кажется я не доеду до общежития. Скарамучча, совершенно не чувствуя угнетений совести, закинул одну из сумок на плечо страдалицы Моны без предупреждений, за что мгновенно получил болезненный толчок локтем в бок.  — Ай! Ты с ума сошла?! У тебя локти острые, как у скелета! Больно же! — На них уже начали оборачиваться. Мона же посмотрела на него с невероятно оскорбленным видом, будто задели ее за самое глубоко душевное.  — Да ты совсем охренел?! Сам тащи свои сумки! Ты что принцесса, чтоб столько сумок тащить?! У меня и то один чемодан и одна небольшая сумка. — Озлобленно она перекинула сумку обратно на него.  — Ну не мои проблемы, что ты жаба такая, что у тебя вещей так мало! Могла бы помочь, я нежная натура, мне нужен уход!  — Тогда я ухожу, нежная натура!  На них, кажется, смотрел уже весь аэропорт, но, когда они разыгрывали эти идиотские сцены, которые, конечно же, никто из них не воспринимал всерьез, мало что могло волновать их, даже чужие косые взгляды. Сдаваться в этой жестокой схватке Скарамучча не рассчитывал и предпринял попытку снова закинуть на этот раз уже другую сумку. Мона, судя по всему, не рассчитывала долго сопротивляться, и все-таки взяла эту злосчастную ношу, но решила в долгу своего спутника не оставлять:  — Хорошо, принцесса, с тебя тогда еда на сегодняшний вечер. — Скара собирался что-то сказать, но та резко продолжила. — Нет, Куникузуши, никакие оправдания не принимаются! Мне нужно восполнить баланс энергии, которую я потрачу на носку твоей тяжеленной сумки.  Мона задрала нос, явно чувствуя, что она выиграла спор и даже успела ускакать куда-то вперед — хотя ее ноша не особо позволяла прямо-таки прыгать — когда Куникузуши нагнал ее и даже ткнул в бок, обращая на себя внимание. Мона захотела как-то возразить и спросить какого это черта он ее тыкает, но внезапно даже для себя увидела, как помрачнело его лицо всего за пару мгновений. Это случалось довольно часто, правда только между ними, когда они могли болтать о чем-то, обязательно с оскорблениями и какими-нибудь спорами, потому что без этого их разговоры не были бы полноценными, а потом задевалась какая-то ужасно больная тема для Скарамуччи и его лицо приобретало вот такое выражение: полное глубокой горечи, иногда сожаления со смесью боли и видом провинившегося пса. Хотя пес не очень подходил под описание Скарамуччи, но Мона не припоминала хоть одного кота с вот таким виноватым видом.  Проблемой было то, что отчего-то у ее друга снова появилось это отвратительное выражение и она даже не могла понять отчего. Вроде все было хорошо и называние его принцессой не было глубокой травмой от его далекого детства. Хотя что могло поменяться за последние несколько недель, кто знал. — Что случилось? У тебя опять это выражение, как будто тебе в рот навалили кучу. — На такое сравнение он одарил ее уже другим взглядом, полным неприязни, будто вопрошающим «ты серьезно?».  — У меня нет денег, Мона, вот, что я хотел сказать. Последние деньги я оставил в аэропорту Токио, если ты не забыла. Еще стоит добавить, что я не работал несколько месяцев перед нашим прилетом. — Он замялся на секунду, будто то, что он должен был произнести вызывало в нем то ли тошноту, то ли боль. — Мико обещала отправить мне немного денег на первое время здесь, пока я не найду здесь хотя бы временную работу. Она сказала об этом где-то за две недели до полета, но так и не отправила, и я… — А мать?  Пусть Мона и знала о том, какие отношения связывают Скару с его матерью, причем родной, в ней, как и, возможно, в нем самом, теплилась надежда, что той хоть немного не все равно на своего сына. Однако надежда эта каждый раз с треском исчезала, не оправданная реальностью, как, скорее всего, было бы и сейчас.  — Шутишь? Я даже не уверен знает ли она, что ее сын далеко за пределами страны, только, если Мико не сказала где-то между делом об этом, хотя не думаю, что мать готова выдерживать разговоры обо мне больше минуты.  Они стояли посреди холла, ожидая такси, мимо них сновали туда-сюда люди, иногда несильно толкаясь, те, чье внимание они привлекли, уже давно разбрелись кто куда, а впереди находились двери к выходу. Никто из них не двигался, будто в этот момент любым шорохом можно было нарушить момент откровений и глубоких разочарований, с которыми каждый день сталкивались они оба, но казалось всегда, будто он больше. Жизнь не была сладкой штукой, пусть его и называли человеком, родившимся с серебряной ложкой во рту. Может это и было отчасти правдой, но ее без церемоний вырвали еще в самом детстве, когда мама только привела в дом неизвестную розоволосую даму, которая оказалась приятнее родной матери. Это ведь она и вырвала злосчастную ложку и ее не волновало, больно ли та ударила по детским хрупким зубам, не стало ли жить трудно без нее. Серебряной ложкой для маленького Скарамуччи были не слава и деньги, а любовь и внимание той, что породила его. Так оно и случилось, что любила его, кажется, одна Яэ Мико, с небольшой периодичностью, иногда будто вспоминая, что она ему не родная. Но и этого не хватило.  — Приехал. — Куникузуши был вырван из своих печальных раздумий голосом Моны, уткнувшейся лицом в экран телефона. Глядя туда с прищуром, она пробубнила цвет и номера машины себе под нос, а потом расстроенно поглядела на Скарамуччу. — Поговорим об этом по дороге?  — Не, забудь. Обещаю, устрою тебе как-нибудь этот ужин. Но, а пока тебе придется мириться и с тем, что я буду пользоваться твоей подводкой. Моя закончилась. — В начале он еще выглядел немного понурым, зато в конце ехидно улыбнулся, со злодейским довольством глядя на Мону.  — Ах ты! Пошли!  В общем, так они и приехали в злосчастный Санкт-Петербург. Погода была отвратительная, как и все в нудной жизни Скарамуччи, люди были хмурые, а год обещал быть длинным и очень-очень интересным. По крайней мере, Скара надеялся на это в хорошем смысле.  *** Первые две недели пребывания в «ярком» Питере прошли терпимо. Если так можно назвать то, что Скарамучча переспорил почти со всем преподавательским составом этого университета — почти каждый спор, стоило отметить, выглядел крайне комично, потому как он пытался говорить что-то на своем ломаном русском с английским, а профессора отвечали на своем ломаном английском с русским, — успел заиметь репутацию нудилы и агрессора, а еще даже ввязаться в драку.  Через неделю после их прибытия, Мико все-таки связалась с ним и, не объясняя свою внезапную пропажу, отправила ему обещанных денег. Она отправила очень много, на такую сумму Скара жил где-то полгода, а она еще подписала, что это на первый месяц и потом докинет. Возможно, с прибытием в эту страну что-то в его жизни наконец-то начало налаживаться.  После первой драки последовала вторая и, удивительно, с тем же человеком. Удивительно потому что у Куникузуши никогда не было привычки ввязываться в перепалки с одними и теми же людьми, ведь в основном он преследовал цель припугнуть и показать, что он не слабак, несмотря на свой внешний вид и размеры. А придурок, который за ним увязался оказался особым индивидуумом, отличавшимся от его предыдущих оппонентов то ли из-за места, где тот вырос, то ли из-за своего скудного мозга. Скаре нравилось думать, что второе.  Начиналось все вполне спокойно, точно не предвещая беды. Начался учебный год, а вместе с ним и первый семестр здесь, они с Моной начинали постепенно приживаться и входить в ритм чужой жизни. Многое было непривычно, странно и ново, но оказалось относительно интересно все это изучать и к этому привыкать, и было, в принципе, даже не так тошно, когда под боком всегда была его дорогая подруга, которая — он знал — всегда бы помогла и выручила, даже если бы он попросил ее о организации встречи с президентом.  С президентом он, спасибо, встречаться точно не хотел, как и пересекаться с одним идиотом, в коридорах университета. Это был конец первой учебной недели, Скарамучча шел по коридору, с наибольшей вероятностью, в один из кабинетов, где должна была проходить пара, как внезапно появился он — рыжая бестия и чистокровный идиот. Скара бы даже не обратил на него внимания, пройдя спокойно мимо, потому что заинтересованности в неизвестном не имел. Недоразумение шло тогда в компании еще из двух человек, один из которых был обладателям темно-синих волос и, по всей видимости, скудного ума, а вторая была блондинкой, похожий на одну из тех, которых считают злыми и противными тварями.  А потом рыжая бестолочь задел его плечом и начал разыгрывать такую сцену, будто Скарамучча специально встал на его пути и, видимо, хотел убить несчастного своим плечом.  — Коридор такой узкий, что тебе идти негде, педик узкоглазый? — Он рассмеялся, почти что беззлобно, вероятно рассчитывая на то, что его не поняли, и собрался уйти восвояси, но на бедую голову их обоих Куникузуши понял, пусть не все и не совсем правильно, но этого хватило.  — Это ты ш.. ш.. широкий! В коридоре много места. Гандон штопанный — Да, познания его в языке были скудны, хотя оскорбления он знал на отлично и этого хватило на то, чтобы огрызнуться, а в конце для завершения он еще и добавил на английском:  — Че мать в детстве не любила, что до людей докапываешься или мозги сильно маленькие, чтобы догадаться отойти? Скарамучча бросает случайные оскорбления, которые точно задели бы его, будь он на месте оскорбляемого, и не сильно надеется добиться какой-либо реакции. Но недоразумение остановилось и с вытаращенными глазами посмотрело на него вместе со своими дружками и Скарамучча почувствовал легкое удовлетворение. Это было его личной победой, что последнее слово, по-видимому, будет за ним и только он развернулся, собираясь уйти, да бросить что-нибудь на английском напоследок, как позади послышался быстрый топот, а потом его резко дернули за плечо, да так грубо, что острая боль разошлась по всей шее и плечу, отдавая в голову.  — Ай, идиот, больно! — В этот момент захотелось выбить чужую челюсть, особенно после того, как его бесцеремонно оттащили в сторону и со всей силы впечатали в стену.  — Что ты там своим ломаным языком сказал? Смелый сильно смотрю или у вас там без чувства самосохранения рождаются? — Удивительно, но «обидчик» не держит его двумя руками на стене, как это бывает в этих клишированных романах, которые обожает Мона, а просто стоит напротив и смотрит сверху внизу, но взгляд такой убийственный, как будто у того глаза не голубые, а красные и он вот-вот кого-нибудь — Скарамуччу, с наибольшей вероятностью — прикончит.  И это заводит Скару, да так, что становится смешно от самого себя. Ничего ведь даже толком не произошло: подумаешь, столкнулись плечами, перекинулись оскорблениями и разошлись бы сейчас спокойно, к чему кстати клонят дружки рыжего полудурка, но, кажется, пути назад уже нет, внутри бурлит идиотское чувство, словно Куникузуши семнадцать, а не двадцать пять, и он снова заводится по щелчку пальцев по идиотским причинам, в идиотских обстоятельствах, с идиотом по типу того, что стоит перед ним.  И он бьет первым. Прям вот так, просто заезжает кулаком по чужой челюсти и в коридоре резко наступает тишина. Людей здесь кроме них четверых было немного, но и те притормозили с явным желанием поглядеть на происходящее, ведь не каждый же день какой-то иностранец по обмену врезает одному из студентов.  Секунды молчания растягиваются в минуты и, кажется, в часы, потому что все что Скарамучча слышит — свое дыхание и редкий топот мимо проходящих. Даже дружки уебка не двигаются с места и на секунду кажется, что он точно выйдет победителем.  — Что, твою смазливую рожу поцарапали и теперь девчонки за тобой бегать не будут? — Пока он говорит это, в следующую же секунду ему бьют в нос и, может быть, даже заслуженно. Ну а дальше все идет как должно всегда идти: он бьет еще раз в ответ, его пинают по ногам и вот они уже валяются на полу, продолжая засыпать друг друга ударами до тех пор, пока в коридоре не появляется один из профессоров, а еще один из дружков рыжего придурка не предпринимает попыток их разнять. Но Скарамучча вцепляется в чужое тело, как хищник в добычу и, кажется, его взгляд становится неимоверно жутким и агрессивным. Ему нравится заезжать по чужой морде, пусть и повода для такой ненависти нет, даже причина спора абсолютно идиотская, но ему очень хорошо и, возможно, это то, что нужно было очень давно. И в этом непонятном месиве Куникузуши замечает чужие глаза, которые горят не тем, что и у него, потому что в них горит озорство и необъяснимая радость, в подтверждение которой, на этом же лице играет широкая улыбка. И Скарамучча намерен выбить из нее все зубы.  Вторая драка была скорее продолжением первой, можно даже сказать, как первая и вторая мировая, однако — слава богу — не такая страшная и масштабная, включающая в себя исключительно двух человек.  За неделю после первого столкновения Скарамучча успел получить нагоняй от Моны, наставление от нее же, чтобы тот не смел бить людей, потом узнал, что рыжую морду зовут Аякс и тот — почти неудивительно — учиться на первом курсе, на каком-то там направлении информатики и вычислительной техники. Еще узнал о нем же, что, оказывается, тот является весьма обеспеченной персоной, на которую и вправду любили вешаться все, кому не лень, потому что помимо этого у того действительно была симпатичная рожа. Скарамучча знал это точно, ведь лично ее разбивал.  Столкнулись они второй раз тоже случайно, однако теперь между ними возникла почва из неприязни и отвращения к друг другу, на которой отлично могут расти и развиваться дальнейшие конфликты. Ну то есть, теперь им достаточно посмотреть друг на друга, чтобы захотелось размазать чье-то лицо об стену или об свое колено.  В тот день, как оказалось, у них была общая лекция по английскому. У Скарамуччи как назло настроения и так не было, потому что завалившаяся с утра Мона испортила его в конец, ведь потом они поссорились, причём на абсолютно тупом основании — как и всегда, впрочем.  Пыхтя уже скорее от недовольства, чем от злости, он зашел в кабинет и в первые секунды даже ничего не заметил, потому что все просто было также. Кроме одного — одной конкретной рыжей башки, которой всего неделю назад он, вроде как — хотя Скаре охотно верилось —, сломал нос, а потом еще и отсиживал вместе с тем перед главой старостата, приятной, но страшной в гневе, молодой девушкой. Если он правильно запомнил, ее звали Нахида, но от того выговора он мало, что запомнил, скорее летая где-то в облаках.  Несмотря на то, что сам Скарамучча заметил его не сразу, казалось, как раз-таки Аякс не сводил с него взгляда с самого момента его появления в этой аудитории. Признаться, наверное, Скара бы и не заметил знакомое лицо, если бы, то не пялилось на него столь открыто. Пусть сам он не знал почему между ними так быстро возникла какая-то ненависть, ведь кроме пары грубых слов ничего и не было, но что-то в этом идиоте заводило и разжигало в нем желание избить того. Возможно, причиной тому была весьма неплохая внешность богатенького придурка, но Скарамучча был не так прост, чтобы попасться на такую очевидную удочку. По крайней мере он так считал и даже Мона, всегда в таких случаях одаривающая его многозначительной улыбкой и фразы вроде: «Ты падок на смазливые мордашки и такие мускулы, и не спорь! Это всегда проявляется в твоем желании набить эти самые мордашки. Вспомни, как начинались твои прошлые отношения», не могла заставить усомниться его в этом. Цитата, к слову, была взята буквально с сегодняшнего утра, из-за чего они с Моной как раз повздорили. Как бы там ни было и как бы он там не был на что падок, Скарамучча точно — абсолютно точно — не испытывал ничего к рыжему придурку, потому что они, как минимум, были знакомы только с кулаками друг друга, как максимум, рыжий придурок точно не в его вкусе. И неважно, насколько у того смазливое лицо и какие у него мышцы, и какие волосы, и как у того глаза горели, когда они дрались… В общем! Ничего кроме неприязни и плохого первого впечатления.  Поэтому Скарамучча просто зашел и сел впереди недоумка на несколько рядов — и неважно, что он никогда не сидел на этом месте, так близко к учителям —, и, возможно, этим подписал смертный приговор своим нервным клеткам. Потому что первые минут тридцать лекции они — он — сидел в полном спокойствии и умиротворении, даже не вспоминая о существовании друг друга. Ну или так было только для Скарамуччи, в любом случае, в один момент в спину что-то прилетело. Можно было счесть это как акт агрессии и снова надрать кое-чью задницу, но предмет был слишком легким и едва ощутимым, чтобы действительно иметь такое значение. Поэтому он просто решил твердо не обращать внимание, не оборачиваться и даже не смотреть, что конкретно в него кинули.  Но через несколько минут это повторилось. Только в этот раз, видимо, кинули сильнее и ощутимо что-то больше. С шелестом это что-то упало на пол и тогда Скарамучча понял, что в него кинули бумагу. А вот это уже можно было рассмотреть, как посягательство на его жизнь. Но, сам удивляясь своему терпению, он оставался все также непоколебим и все равно не повернулся.  Кто-то, кто решил посягнуть на его умиротворенное состояние, погруженное в интереснейшую лекцию, явно твердо намеревался его достать. Потому что спустя еще пять минут скомканный лист бумаги прилетел Скарамучче прямо в голову и бросили его, кажется, с еще большей силой. Комично отскочив от него, довольно увесистый комок бумаги упал на пол, немного прокатившись, и на этом хрупкое душевное равновесие Скарамуччи было нарушено безвозвратно, а желание убивать увеличивалось в геометрической прогрессии.  Первым делом он наконец решил посмотреть, что в него кидали, и под своим стулом нашлось, как и ожидалось, три скомканных в шар листа бумаги, которые иронично увеличивались каждый в своих размерах. Будто это смертельно-отравленные предметы, Скарамучча с отвращение поднял один за другим и положил на стол. Он разглядывал их еще буквально пару мгновений, а потом с выражением кровожадного убийцы обернулся и сразу поймал тот самый взгляд. Аякс прямо пялился на него несколько секунд, даже не пытаясь скрыть это, а потом ухмыльнулся, взглядом указывая на свертки. Скара одарил его самым озлобленным взглядом, которым только мог — он был уверен, что никогда не смотрел так даже на Мону, когда та его особенно бесила своей невыносимостью.  Этой игрой в «один, как идиот, с улыбкой кивает на бумажки, а второй, как умалишенный, пытается в первом пробуравить дырку взглядом» они увлеклись где-то на минуту, пока Скарамучче не надоело смотреть на чужое лицо, похожее на концентрат тупости и раздражения лично для него, а лектор не стал подозрительно глядеть на него — в конце концов он сидел слишком близко, чтобы вести себя как угодно, даже если это просто повернуться назад. Поэтому в конце концов, сдавшись, он закатил глаза и отвернулся обратно к себе за стол и начал разворачивать бумаги в хронологическом порядке.  Самая маленькая оказалось самой аккуратно сложенной и текста в ней было немного. Точнее всего одна фраза — приятным дополнением оказалось, что та была на английском: «Выйдем в коридор?». Скарамучча про себя подумал, как именно он должен был ответить на это. Развернуться и при всей аудитории кинуть что-нибудь в ответ казалось чем-то в духе рыжего недоумка — а себе такой вольности он не просто не мог позволить, как минимум, не хотелось.  Решив отложить этот вопрос на позже, он развернул вторую записку. Текста там, спасибо, было больше и, спасибо, тоже на английском. «Игнорируешь? Ладно, пока ты делаешь вид, что не замечаешь, я понял, что ты не сможешь ответить. Так что вот мой инст. Я подумал давать номер еще рано, я очень прилежный человек к слову.»  «Боже, какой баран» — первое, что пронеслось в голове у Скарамуччи. Действительно было великим умственным открытием, что рыжий пень догадался, что ответить ему как-то надо, но сама идея с инстаграмом, так еще и вместо номера телефона… в общем, да, крайне интересного уровня развития Скарамучче попалась личность. Теперь тот его не просто бесит, но еще и веселит своей придурковатостью и наитупейшими идеями. Сколько раз вообще Скарамучча уже упоминал слова тупой, идиот и придурок посчитать становилось с каждой мыслью все сложнее.  В, уже заинтригованном — однако Скара не хотел это признавать — и развеселом настроении, он развернул третью записку, самую длинную удивительно. По всей видимости автор закладывал какой-то глубокий смысл в то, что делал каждое из своих произведений длиннее предыдущего. «Нет, серьезно, я пишу тебе на бумаге с запятыми, на английском и даю тебе свою инсту, а ты даже головой не ведешь. А я еще я так понимаю писать ты мне ничего не собрался, повезет если хотя бы записки прочитаешь. У тебя красивые волосы  интересная прическа, сзади прикольно смотрится. Ты видел же да? Короче, если согласен выйти в коридор просто посмотри на меня и кивни в сторону выхода. Обещаю не драться.» Кажется, Скарамучча смог прочитать то, что было перечеркнуто с явным намерением, чтобы это не прочитали, и даже потерялся на несколько секунд, не зная, как реагировать на это и тупо зависнул над бумажкой. Почерк у рыжего осла был приятным, по крайней мере на английском, буквы были будто печатные, да и сам английский в целом был очень хорошим, Куникузуши бы даже сначала не понял, что общается не с носителем. Еще рыжий осел писал довольно своевольно, дерзко и по-дружески, как будто они были хорошими знакомыми, а не в первое же случайное знакомство избили друг друга по бессмысленной причине.  Текст на записке был настолько отличен от того, что Скарамучча слышал своими ушами — он даже не мог представить, как тот, кто ее написал, мог сказать такое и каким голосом говорил был. Это все вызывало в нем слишком странные и противоречивые ощущения, потому что одновременно хотелось, как можно меньше контактировать с рыжим кретином из-за его раздражающих замашек, которых — как думалось Куникузуши — было предостаточно, просто еще не все успел показать, вторая встреча все-таки. Но и в то же время ужасно хотелось наблюдать за этой ошибкой природы — было в том что-то незнакомое Скарамучче, такое привлекательное и интересное, что тянуло к себе. Возможно, это от того, что тот был иностранцем и все местные тут такие, просто Скаре не досталось еще познакомиться с кем-то, а может… а может это чужая изюминка.  Как бы там ни было, Скарамучча просто обернулся и посмотрел, правда в этот раз его взгляд был скорее уставшим и раздраженным. Чужие голубые глаза не светились, не горели, но, после того как к тому обернулись, внезапно заиграли чем-то другим. В любом случае, у Скары не было намерения поддерживать чей-то секундный порыв, поэтому отвернулся обратно к себе, так и не увидев чужого мгновенного разочарования и наигранно грустного выдоха.  Только вот у Скарамуччи был куда более гениальный план, который он, конечно, всего несколько минут назад считал слишком глупым для себя, однако почему бы не подыграть чужому ходу мыслей. Поэтому через несколько минут после того, как он повернулся, прямо в лоб рыжего пня, который удачно отвернулся, влетел сверток Скарамуччи. Он даже специально выверил время, чтобы лектор отвлекся и сделал все так быстро и незаметно, что даже самому на секунду показалось, что ничего не было.  Но оно того стоило, потому что выражение, которое возникло на лице у этого дурака было такое, что не описать. Смесь шока, радости, недоумения, еще чего-то трудно переводимого на эмоциональный спектр Скарамуччи. В итоге, чужое лицо, которое не меняло своего выражение добрых секунд тридцать, еще больше позабавило Куникузуши и у него прошелся даже смешок, а потом он даже взглядом все-таки указал куда стоит посмотреть.  Рыжий пень все-таки отмер и принялся разворачивать бумажку, прямо под взглядом Скарамуччи, сидевшего в пол-оборота, чтобы в случае чего отругали не так сильно.  На бумаге, вполне сносным почерком Скары, было выведено всего немного.  «Ты выглядишь как безмозглый рыжий пес. Я выйду первым, а ты подожди несколько минут и выходи потом.»  А потом дурак оторвал взгляд от листа, на мгновение пересекшись взглядами со Скарамуччей, и, кажется, забыл, что нужно дышать. Поэтому, снова закатив глаза и усмехнувшись — его и вправду это все начало веселить — Скара встал и вышел из аудитории, ни на секунду, не посмотрев в чужую сторону. В конце концов они были не в дешевом романе, чтобы вечно перекидываться этими жуткими и, не дай боже, многозначительными взглядами.  Хорошо, что рыжий пень все-таки оказался не так туп и смог выполнить минимальное требование, потому что вышел он положено где-то через пять минут после Скарамуччи, пока второй решил занять себя, уткнувшись в телефон.  И теперь они стояли в коридоре одни, в полной тишине.  — Что ты хотел? — Скарамучча решил подать голос первым — желания стоять и ждать, пока кое-кто перестанет мяться на месте, не было. Естественно, начал он на английском.  Спасибо рыжему олуху, что тот не продолжил стоять и тупо пялить на него.  — Ну, познакомиться, знаешь. Кажется, наше первое знакомство началось с не очень-то приятной ноты, поэтому почему бы это не исправить. — Он говорил, засунув руки в карманы и немного покачиваясь на месте, однако все равно казался довольно уверенным, потому что своих глаз не отводил и улыбался той многозначительной улыбкой, вполне свойственной его лицу. Кажется, что очень то плохо, Скарамучча стал слишком часто смотреть на того, раз теперь отмечал в своей голове такие малозначительные детали.  Но Скарамучча даже не смел дать повода разрастаться таким мыслям, потому что это было слишком опасно, слишком… не для него и точно не сейчас.  Беспричинно его просто начинают раздражать чужие слова и отчего-то приподнятое настроение постепенно улетучивается. По всей видимости, кое-кому не стоило открывать свой дефективный рот, по крайней мере, не тогда, когда у Скарамуччи только стали приходить мысли в порядок и настроение поднялось.  — И что?  — Я Аякс. — Господи, — или кто бы там ни был вместо него — этот придурок теперь еще и руку тянет. У Скары прямо скулы сводит от чужой наглости.  — И?  — «И?» Почему ты только это говоришь? Я Аякс, учусь на первом курсе, специальность айти, если прям так хочется подробностей. Хочу подружиться, ты кажешься интересным. У нас редко бывают иностранцы с таких дальних стран, знаешь.  — Я, что, тебе зверушка, чтобы интересным казаться? Никогда что ли азиатов не видел? Отъебись, а то у меня руки так и чешутся размять их о твое смазливое лицо.  Но вместо испуга, агрессии, отвращения, не знаю, того что испытывают обычно люди после таких слов, Аякс просто тупо пялиться на него несколько секунд, — это реально его привычка - смотреть так или что? — а потом пару раз как-то неуверенно усмехается, скривив лицо, пока в итоге окончательно не заходится в тихом смехе. Скарамучча сказал что-то смешное или было неясно его желание, чтобы от него отстали? Неужели здесь было принято по десять раз повторять одно и то же, чтобы тебя поняли? Ну что ж, он повторит.  — Я анекдот рассказал? Что непонятно в том, что я не хочу знакомиться, тем более с тобой? — Скара точно не будет здесь слабым звеном, поэтому скрещивает руки на груди и смотрит убийственно.  — Нет-нет, ты меня неправильно понял! Я имел в виду, что ты кажешься интересной личностью. Ну знаешь… — тот закусывает губу, —…у нас не каждый осмелится вот так ходить.  А потом бегло окидывает Скарамуччу недвусмысленным взглядом. По телу проходятся мурашки. Мерзость.  — Ну правда, что сложного? Это ведь просто попытка в знакомство.  Скарамучча может поклясться — он этого не хотел, но, когда этот уебок пытается прикоснуться к нему и кладёт руку на его, блядь, плечо, у него просто едет крыша и он просто прописывает в чужое лицо, резко и бесцеремонно. Потому что тошнит и крутит внутри. Потому что таких как этот Скарамучча знал лучше своей матери: сначала они кажутся милашками, говорят вполне милые вещи, водят тебя в неплохие места и ведут себя прилично. А потом ты решаешь с ними переспать, даешь им сранный шанс и в конце они говорят, что просто хотели попробовать с парнем. Скарамучча знал, нет, помнил, это чувство, проходил через него еще на первом курсе, когда любовь не казалась таким наивным и бесполезным чувством, а бабочки в животе крутило так, что аж гнуться хотелось. И осознание, что перед ним прямо сейчас стоит абсолютно типичный пример таких придурков, вышедших будто из каких-нибудь то ли из американских, то ли — если совсем плохо — корейских, слащавых мелодрам, в которых один из главных героев был таким «плохим парнем».  Скарамучча был ими сыт по горло.  Аякс в шоке отшатывается назад, прикладывая ладонь к носу. Кажется, Скара врезал ему так, что отбил последние мозги, потому что тот опять тупо зависает, бездействуя. А потом тихо болезненно стонет и шипит себе под нос, глядя на кровь на руке.  — Видит бог, я хотел, как лучше. — На секунду тот замолкает и Скарамучча ненадолго теряется в неведении, — Блядь, клянусь, у меня было такое дерьмовое настроение тогда, а ты что тогда, что сейчас ведешь себя как последняя тварь. В Японии манерам не учат?  И наваливается на Куникузуши так, что тот даже не успевает среагировать, чтобы оттолкнуть или хотя бы защититься. Потому что рыжий уебок, как назло, все равно больше, чем он, и под чужим весом они оба падают на пол. Скарамучча ударяется головой так сильно, что в глазах темнеет и дышать на пару секунд становится больно, особенно, когда на тебе лежит еще несколько десятков килограмм. Все ужасно плывет и становится даже страшно, но на мгновение Скарамучча ловит какое-то… беспокойство в чужих синих глазах, которое почти в тот же момент сменяется пылкой ненавистью и намерением убить. Поэтому он просто не дает себе момента отдышаться и очнуться и пытается защищаться. Вместо лица, кулак прилетает ему в запястье с такой болью, что хотелось взвыть мгновенно, — кажется, ему что-то сломали — но он не дает себе времени бездействовать и бьет левой рукой, толкается и пинается, пытаясь сбросить огромную ношу с себя.  Все могло бы закончиться так ужасно, что они просто бы переломали друг другу все что есть, — все равно ведь в коридорах никого не было, а в большинстве аудиториях у нормальных людей шли лекции — но видимо судьба лично благоволит Скарамучче, потому что в таком виде их, как будто специально, застает Нахида. Скорее всего, это она, потому что Скарамучча еще не познакомился с другой беловолосой девушкой, которая бы смотрела на двух сцепившихся, как собаки, придурков таким взглядом, будто всю жизнь ей приходилось с ними справляться.  А еще обиднее всего, что наиболее осуждающим взглядом та смотрит именно на Скарамуччу.  — Что происходит?  Ее милый, такой добрый голос, который Скарамучче, в отличие от противного писклявого голоса Моны, очень нравился, звучал сейчас очень — очень недовольно. Да, Скара точно знал, как разочаровывать женщин, возлагающих на него какие-то надежды.  А еще во всем теле ужасно ломило, где-то уже начали появляться гематомы, ссадины, с носа предательски текла кровь — а ведь в прошлый раз ему его не разбили, вот же! — и в голове стоял такой гул, что он сначала даже не понял, что именно у него спросили. В голове крутилось только: «Добрая Нахида» и «Нахида злая». Кажется, рыжик уебок, до сих пор не слезший с него, тоже был не совсем вменяем. Правильно! Ведь Скарамучча бьет сильно и метко и, вроде как, даже вырвал несколько тонких прядей чужих волос. Аякс висевший сверху выглядел ужасно — растрепанный, побитый, кровь из носа размазалась по всему лицу и, как видится, по одежде тоже. Хотя кому как спорить, на Скарамучче еще была подводка и тушь, которые, по всей видимости, безвозвратно размазались с его собственной кровью по лицу. Про одежду и все остальное и смысла говорить не было.  — Я спрашиваю еще раз, — О, в этот раз она звучала еще более устрашающе, — что вы двое здесь делаете… в таком виде? У вас же должна была быть лекция по академическому английскому, как вы здесь оказались?  Теперь она тяжело вздыхает и Скарамучча чувствует какой-то укол вины, хотя с ней они тоже знакомы всего с одной встречи, на которой, по сути, та конкретно его отчитала. Но может было что-то в ее голосе или в ее манере речи или в ее взгляде, что так сильно притерлось Скарамучче, что, в итоге, теперь он чувствует себя провинившимся пятилеткой.  — Оба. В медпункт. Живо! И чтобы когда вышли, были уже лучшими друзьями! Еще раз увижу вас в таком положение и это уже дойдет до деканата!  Как по команде, они оба просто вскочили с места и встали ровным строем и Аякс, кажется, чуть было не отдал воинскую честь. Конечно, обоим было понятно, что до деканата дело не дойдет — слишком уж незначительные их драки, Скарамучча знал, что в отличии от Японии в чудной России никто не горел особым желанием разбираться с чем-то таким. Ну не убьют же друг друга в конце концов, один тем более иностранец, мало кому вообще нужен. Кроме бедной Нахиды по всей видимости.  В этот момент действительно хотелось только поскорее вылететь из коридора прямиком в медпункт, потому что смотрела староста уж слишком то ли злобно, то ли осуждающе, то ли разочаровано и почему-то конкретно в Скарамучче. Чем он ее успел так обидеть? Своим существованием?  А потом видимо до Аякса наконец дошло и тот удосужился пойти в сторону медпункта, даже не повернувшись в сторону Скарамуччи, оставив его в полном одиночестве. Вот же наглец, для приличия могли бы пойти вместе. И пусть гордость Скары скорее бы послала того куда подальше, но все-таки знакомый человек рядом не помешал бы, потому что перед глазами ужасно плыло.  «Знакомым человеком» оказалась Нахида, которая после того, как рыжая сволочь спокойно прошла мимо, с тяжелым вздохом решила подойти к нему. Она оказалась и рядом и с секунду осмотрела его, отчего Скарамучча почувствовал себя несколько неуютно под таким взглядом — не то оценивающим, не то печальным.  — Сильно он тебя… — Ее голос тихий и нежный, как и всегда, очень успокаивает Скарамуччу и даже гул в ушах и боль в голове, как будто отступают на задний план. Особенно когда чужая рука ложится ему на голову и аккуратно отодвигает челку, разглядывая стекающую по лбу кровь. Скарамучча на секунду кажется перестаёт дышать. Кажется, та даже не запыхалась, перекинув его руку через свою голову себе на плечо, потому что теперь уверенно шла в сторону медпункта, неся его тушу на себе, и Скарамучче кажется, что прямо сейчас без его спроса у него появилась еще одна хорошая знакомая, которая очень твердо претендует на место подруги. Мона точно будет не в восторге, но Скарамучче почему-то очень радостно и все видится теперь чуть менее паршиво. Кроме факта очередной встречи с Аяксом в медпункте.  По крайне мере, теперь, как видится, он может попросить Нахиду остаться и та, скорее всего, будет только рада, чтобы между ними снова не возникла драка.  — Болит? — Она идет рядом, не трогает лишний раз, но по одному ее виду и тону в голосе ясно, что готова подхватить в любой момент.  — Немного. — Ясное дело, он врет, потому что ломит так, что хочется завалиться прямо в этом коридоре, не дойдя до медпункта, но не будет же он говорить ей об этом. Бедная Нахида и так выглядит слишком взволнованной, а он не какой-то слабак, чтобы не продержаться чуть дольше. И не такое терпеть приходилось.  — Прости, что говорю об этом в такой момент, но… у меня есть одна маленькая просьба. — Нахиде, кажется, действительно неловко.  — М? — Можно попросить твой номер телефона?  О, ну вот, приехали. Разве по Скарамучче не видно, что с девушками он не знакомится? Хоть Нахида и была очень милой, приветливой, доброй, заботливой, — и дальше по списку — но нет. От этого его ориентация, которая определенно не вписывалась в общепринятые рамки местных, не изменится. И как ей об этом сказать, когда она смотрит этим своим взглядом, в котором глаза сверкают надеждой?  — Ты не подумай ничего вдруг! Просто мы старостатом обсуждали ваши недопонимания, ну и… некоторые очень недовольны этими драками и хотят заставить тебя поработать за лишние проблемы.  Ах, вот оно что. Ну что ж, вроде бы и хорошо, а вроде бы параша какая-то.  — Прости, правда, прости! Я пыталась их отговорить, но они так настаивали. Извини… — Чем дальше она говорила, тем сильнее нервничала и утыкалась глубоко в руку, отчего Скарамучче даже стало ее очень жаль. И почему-то глубоко внутри появился порыв успокоить ее, который он не успел остановить.  — Все в порядке, не все же решения единогласно принимаются тобою, я думаю. — Он тяжело вздохнул и в боку, как назло, болезненно кольнуло так сильно, что захотелось поморщиться. Но вмиг просиявшая Нахида стоила и этой боли, и этих слов. — Так что мне нужно будет делать?  — На самом деле, никто еще ничего толком не знает. Но в этом году у нас будет проходить ярмарка, ну, знаешь, обычная осенняя ярмарка от университета. Что-то на подобии «саморекламы». Там будут шатры от каждого факультета, и ты мог бы представлять экономику, тем более, что ты иностранец! Ну или какую тебе дадут работу, я не знаю, честно. Но обещаю постараться выбить что-нибудь хорошее, честно!  — Хорошо-хорошо. Спасибо.  Нахида была слишком замечательной, чтобы быть реальной. Какой еще человек на свете с характером то Скарамуччи будет его терпеть и так относиться? И, удивительно, как рядом с ней он менялся: становился спокойнее, даже мог поблагодарить, как сейчас, прислушивался к ее советам. А это, на минуточку, всего за пару ее встреч, за которые он успел показать только свои самые худшие стороны. Но почему-то это молодая девушка с красивыми зелеными глазами и почти белым блондом, небольшого роста, но с большой силой нашла в нем что-то хорошее и пыталась что-то из него слепить. Конечно, поздно лепить из застывшей глины, но почему бы не попытаться намочить ее, не так ли?  Улыбке Нахиды и ее искренним глазам хотелось поверить. Так же, как он когда-то поверил пылким голубым полным решимости глазам Моны.  *** В итоге, после похода в медпункт, а потом после всех прощаний с Нахидой и бросаний взглядов в кое-чью сторону, Скарамучча вернулся в свою комнату в общежитии около седьмого часа вечера. Это при условии, что та злосчастная лекция была в четыре часа и закончиться должна была в пол шестого, но в итоге все пошло абсолютно не так, как должно было.  Комната встретила тишиной, разбросанными вещами после стирки на диване, неубранными тарелками на маленькой кухне, но в целом было чисто. И тишина оказалась такой желанной и блаженной. Скарамучча каждый раз, возвращаясь за эти пару недель сюда, боготворил человека, заселившего его в одну комнату с самый настоящим идеалом в общении и коммуникации с людьми.  У Скары, в общем и целом, всегда были некоторые проблемы в понимании человеческих эмоций и как на них реагировать. Это не значило, что он был безэмоциональным камнем, однако у него с самого детства возникали проблемы в общении. Он не мог почувствовать, когда перегибал палку, когда людям было неприятно, когда стоило что сказать. Зато свои чувства он понимал довольно неплохо.  Естественно, с такими потрясающими эмоциональным интеллектом и эмпатией люди от него максимально сторонились, одна только Мона, которая в принципе тоже с каким-то прибабахом, смогла что-то в этом разглядеть.  И такого вот Скарамуччу подселили к Альбедо, четверокурснику с химико-биологического факультета, который, как по крайней мере казалось, имел схожие проблемы в общении. Тот постоянно где-то пропадал, а если и был в комнате, то сидел исключительно у себя и выходил то только, чтобы не умереть с голоду или от обезвоживания. У него был неплохой юмор, он классно готовил, а еще ему было абсолютно плевать, как и что говорит Скарамучча.  Вот и сейчас, когда они пересеклись в коридоре, Альбедо лишь махнул в знак приветствия рукой и собирался уйти к себе, как вдруг, будто что-то вспомнив, остановился и обратился к Скаре, который уже собирался дернуть за ручку двери и наконец оказаться у себя в комнате.  — А, стой, —Альбедо смотрит на него и Скарамучча становится в пол оборота. — твоя подруга, Мона же да? Она сегодня приходила, не нашла тебя и сказала, что зайдет позже вечером и просила передать.  Скарамучча накрыл второй рукой глаза и покачал в недовольстве головой.  — Черт, она не могла написать? То пишет не переставая, то вообще забывает про существование телефона.  Альбедо вместо того, чтобы проигнорировать комментарий, относящийся не к нему, пожал плечами и добавил, перед тем как развернуться и уйти к себе в комнату:  — Не знаю? Она довольно интересная.  И просто ушел, слава богу, без лишних вопросов. Вроде такой минимум, но как мало людей его соблюдает.  А потом в комнату кто-то постучал, будто специально в подтверждение словам Альбедо. Конечно же, когда Скарамучча пошел открывать дверь, за ней оказалась Мона, потому что больше некому там было быть. И вот ей точно было плевать на то, как нравится Скару.  — Ну что, будешь рассказывать какого черта ты решил погладить чужое лицо своими кулаками? И почему я не удивлена, что это именно он? — Проходя в общую комнату, Мона закинула одну из сумок, ту, что была скорее украшением, на диван и пошла в сторону спальни. Говорила она, большое ей спасибо, на японском, так что, даже если бы Альбедо услышал ее кудахтанье, то ничего бы не понял. Хотя, скорее всего, ему в целом было бы все равно на это. — Тебе настолько он нравится, что ты и секунды не можешь продержаться, не прикоснувшись к нему, но ты стесняешься, поэтому предпочитаешь просто избить его, я ведь правильно понимаю?   Слушая эту бессмысленную тираду, Скара просто послушно следовал за Моной в свою же спальню, надеясь, что та в какой-то момент закончит или хотя бы сменит тему. Однако, оказавшись уже на его, Скарамуччи, кровати, она не только не прекратила, но и еще начала эту идиотскую мысль развивать. — Что он вообще мог такого сделать то? Слишком сложно дышал для принцессы Кузу или что? Скарамучча просто прикрыл лицо ладонью и уселся рядом, на край односпальной кровати. — Нет, он вел себя как тупой мужлан и не хотел отъебаться от меня, когда я вежливо высказал свое нежелание знакомиться. — Ой, знаю я твое вежливо, но вот за то, что ты набил ему лицо, когда он не отвалил после твоего «нет», уважаю. Тут все такие что ли? В ответ на риторический вопрос, Скара просто пожал плечами и окончательно развалился на постели, откинувшись на нее спиной, но ноги так и не поднял. Мона же тем временем зарылась в свою сумку, поочередно доставая оттуда сначала две банки яблочного и вишневого сидра, вишневый пододвинув к Кузу, а после две желтых пачки кислых мармеладок с надписью «чупа-чупс». Скарамучча с недоумением повернул голову в сторону Моны и слегка приподнял бровь. — Что за кислотный треш? Нормальную еду тебе запретили покупать? — Да ладно тебе, я увидела, как это покупают какие-то школьники и решила попробовать. Такого я у нас не видела. Не волнуйся, я взяла нормальное пиво и сушенного кальмара, но! — Она резко подняла руку со вздернутым вверх указательным пальцем, — это будет после того, как мы получим изжогу и сахарный диабет и-и-и-и… после того, как я сделаю нам двоим расклад! И по знаку зодиаку, и так. Даже не смей отказываться!!! Скара было обрадовался, но, услышав последнюю часть, с недовольством закатил глаза. Ну, конечно, как он мог забыть. Это же была их старая традиция, точнее традиция, которую общей сделала Мона после начала своего увлечение астрологией, звездами и прочим бредом, в который Скаре «охотно» верилось. В начале каждого одного-двух месяцев или какого-то нового, по мнению Моны, этапа, та делала крупный расклад, редко по звездам, чаще останавливаясь на обычных картах Таро. В общем, Скарамучче просто приходилось терпеть это, потому что, как никак, но Мона была его подругой. — Аргх, с каждым годом ты становишься все невыносимее. Вспоминаю тебя в средней школе, таким хорошим мальчиком был, на все готов был, а сейчас кем стал. Встречайся поменьше со всякими ублюдками, пожалуйста, они негативно на тебе сказываются. — Нашлась тут советчица. У самой то больно все хорошо, да? Мона оказалась крайне возмущена таким заявлением и несильно хлопнула по его животу, отчего Скара рефлекторно, как кот, согнулся и завалился на бок, закрыв живот руками. — Офигела? — Я могу сильнее. Нормальные у меня были отношения! Подумаешь всего один раз и то, что этот урод мне изменил. Тебе про твои последние напомнить? Внутри Скары что-то неприятно сжалось и то ли это было от воспоминаний, пролетевших в одно мгновение в голове, то ли рефлекторно от физической памяти тела. И, видимо, это отразилось как-то на его лице, потому что Мона сразу спохватилась. — Ладно, извини-извини. Забудь, окей? Сегодня мы будем говорить только о хорошем и приятном. — А потом она закопошилась в сумке и достала оттуда ватрушку. Скара в первую неделю успел попробовать одну такую в университетской столовой, и эта штука оказалась такой вкусной, что он просто стал зависимым от них и, по всей видимости, настолько, что это заметила даже Мона. Возможно, его тронуло где-то глубоко внутри, что она это запомнила, но он ни за что это не признает и не скажет вслух. — Я хотела отложить это на потом, как мини сюрприз, но, если это поднимет тебе настроение… вот. Она просто впихнула ему это прямо в лицо, потому что руками он все еще обнимал себя на уровне живота, а потом, как ни в чем не бывало, сменила тему на прежнюю. — Так вот! Начнем с тебя, потому что этот рыжий красавчик меня очень интригует. Н-да, а он уже было стал думать, какая у него потрясающая подруга. — Ты реально издеваешься? — Да. Поэтому терпи, пока я тебя кормлю и выслушиваю твои жалобы. — Она достала свою колоду и несколько секунд перетасовывала ее, периодически переворачивая некоторые карты, а когда закончила резко стихла и посерьезнела. — Райден Куникузуши, двадцать пять, что ожидается от этой поездки? Сначала она выложила пять карт рубашкой вверх и Скарамучча приподнялся на одном локте, лежа на боку в сторону Моны. Не то, что бы он разбирался или вообще этим интересовался, но он видел достаточно раскладов в своей жизни, чтобы удивиться количеству карт. — Почему пять? — Потому что я захотела и от трех ничего толком не узнаешь. Мы договорились с картами, не волнуйся. — С ними, что еще, договариваться надо? — сказал он с усмешкой. — Конечно, идиот, как это можно не знать? — Откуда мне знать? Я с ними на свидания хожу и каждый день беседую по-твоему? Мона просто закатила глаза и начала переворачивать карты. Король кубков, четверка жезлов, перевернутые десятка пентаклей, семерка жезлов и пятерка пентаклей. — М-м-м… — Что такое? — Сложный расклад. Ну смотри, король кубков можно трактовать как появление какого-то человека, а точнее мужчины с хорошим достатком, довольно заботливого и в целом хорошего. Ни на что не буду намекать, хотя сложно. В остальных сферах тоже хорошо, но карта советует прислушиваться к советам старших. Это тебе к тому, чтобы переставал с профессорами спорить, понятно? Уже карты говорят. А вот перевернутая десятка пентаклей уже что-то не так хорошо. Почему-то показывает какое-то неблагополучие и несчастье, причем во всех сферах. Сейчас все хорошо, но, как будто, движется беда. — Мона поджала губы. — Да, нехорошо что-то. И семерка жезлов тоже ничего хорошего не говорит. Скарамучче что-то стало неприятно. Конечно, не всегда расклады Моны были отличными, с радугой и пони, особенно в период его последних отношений, но сейчас просто хотелось наконец-то отдохнуть от этого всего дерьма. — Блядь, какая ирония, что это все происходит после появления этого «заботливого» мужчины. Мужикам просто нужно запретить появляться в моей жизни. — Н-да… В перевернутом положении карта означает утрату возможностей, недостаток мужества, выжидательную позицию, беззаботность и потерю хороших шансов на успех. Потом идет перевернутая пятерка пентаклей и вот она значит хорошее! Скорее всего, после всех твоих терзаний тебя ждут перемены и в лучшую сторону. Но карта предупреждает, что они не произойдут вот так сразу. И наконец последняя — четверка жезлов, и она просто отлично завершает этот расклад! Карта говорит об отличном исходе вещей и просто потрясающем заключении. Можно сказать, успехе. Если говорить в целом, нужно тебе немного перетерпеть период треша и в конце все будет супер. — А можно как-нибудь без треша? — Нельзя! Так сказали карты, так что не смей пытаться изменить судьбу. Поняв, что трезвым не сможет выдержать этот вечер, Скарамучча открыл банку сидра и начал попивать его в сочетании с ватрушкой. Конечно, от такого алкоголя с такой закуской он на вряд ли напьется, но, по крайней мере, можно заесть тот бред, который несет Мона. А та, к слову, времени не теряла, и, собрав карты, решила начать новый расклад. — Так, а теперь на знак зодиака… Неизвестно, благословили ли какие боги Скарамуччу или сама судьба решила над ним сжалиться, но не успела Мона продолжить свой парад сумасшествия, как в дверь негромко постучали. После «заходи» Скары, дверь в комнату открылась и в проеме показался, конечно же, Альбедо. Окинув их незаинтересованным взглядом, он кивнул головой куда-то в сторону зала, и у Скары что-то дернуло внутри с нехорошим предчувствием. — Там тебе доставка. — Доставка? — он поднялся на локтях, и в его голосе послышалось недоумение. — Я ничего не заказывал. Там точно на мое имя? — Скара на всякий случай кинул взгляд в сторону Моны, но та только пожала плечами и покачала головой. — Не знаю, заказывал ты или нет, но оно точно на твое имя. Я бы не стал вас беспокоить и забрал бы сам, но курьер настаивает на том, чтобы доставку забрал только получатель. Скарамучче не оставалось ничего кроме как подняться с кровати и пойти вслед за Альбедо. Его действительно заинтриговал и сам сосед, и сам факт этой неизвестной доставки. Если так посмотреть, сейчас было не слишком поздно для этого, но с другой стороны, разве он что-то заказывал? И вот почему-то ему в голову совсем не пришло, что заказать могли для него, пока они не дошли до двери. За порогом стоял курьер, в одной руке который держал огромный букет неизвестных Скарамучче фиолетовых цветов, а в другой ручку и какие-то бумаги. Для Скарамуччи, которому в целом никогда ни один из его партнеров не дарил букетов, этот букет показался просто огромным. Тот даже закрывал частично лицо курьера, отчего тому приходилось слегка отгибаться в сторону. Откуда-то позади послышался какой-то странный вздох Моны, но Скара точно знал, что ничего хорошего он не значил и та его окончательно достанет. В итоге, под взглядом троих людей, с помощью Альбедо в качестве переводчика, он кое-как подписал бумаги и теперь букет являлся официально его. — А вы не скажите, кто отправитель? — бросил он напоследок, до того, как курьер бы ушел. — Попросили остаться анонимными. — А, вот как. И как только дверь в комнату закрылась, начался сущий ад и Скарамучча искренне пожалел, что когда-то называл Альбедо лучшим соседом и приятным в общении человеком. Потому что в сочетании с Моной, по-видимому, все его мыслительные процессы просто отключались и тот действовал с его подругой в объединении их теперь общей клетки мозга. — Ухажерша? О, или ухажер? — Альбедо говорил со странной улыбкой и взглядом, который понял все. К нему в этот момент подбежала Мона, смотрящая на Скару с просто дикой улыбкой. Она обратилась к Альбедо на английском: — Слушай, не знаешь, что за цветы? Я такие нигде не видела. Альбедо кивнул непонятно зачем и принялся отвечать. — Не видела, потому что их очень редко дарят в качестве букета, тем более вот такого огромного. Это акониты. И по всей видимости у дарителя есть свой сад, потому что в магазинах можно найти только их семена. А еще, что более удивительно, этот человек сумел сохранить цветы с июля. Кто-то серьезно заморочился. Мона и Скарамучча просто неверующе посмотрели на Альбедо. Обычно такие вопросы Мона задавала, как ребенок спрашивает «почему», не ожидая, что получит ответа. Но Альбедо с черта с два откуда-то сумел определить, что эта за цветы, так еще и вспомнить все эти детали. Как-то Скарамуччу уже не волновал букет, когда перед ним стоял настолько гениальный человек. — Я химбио. — А-а-а-а. — протянули остальные двое хором. А потом Мона снова затарахтела: — Мы теперь обязаны на это погадать и тебе не отвертеться, Скарамучча! — О, так вы гадали. Можно я с вами? — Альбедо с почти неподдельным удивлением повернул голову в сторону Моны. Улыбался он тоже как-то странно. А вот Мегистус как последняя идиотка сразу чуть ли не запрыгала от счастья. — Правда? Ты хочешь? Но, если что, можешь в любой момент уйти!!! — Эй! А почему я не могу уйти, когда захочу? — Потому что я так сказала. Все пойдемте скорее, меня сжирает интерес. И слушая галдеж Моны и идя позади нее с Альбедо, Скарамучча глядел на этот злосчастный букет и думал, что слишком много в его жизни намечается перемен, которых он точно не хотел.