Громче воды, выше травы

Паранойя взвыла заполошной банши прежде, чем до мозга дошёл весь объём ужаса ситуации. Я уже не помнила, что невнятно промычала в трубку перед тем, как сбросила звонок и, врезавшись по пути в дверь, в полувменяемом состоянии вылетела в коридор. В ушах барабанами стучала подкатившая к голове кровь, и всё вокруг стало донельзя резким и чётким. Я бегом скатилась по пролёту до нужной лестничной клетки и промчалась мимо застанного врасплох Ииды, где-то на периферии порадовавшись, что дорога открыта и не придётся в обход ломиться в мужское крыло. — Каминари! — бесцеремонно забарабанила я в нужную дверь, — Денки, открой немедленно! Лихорадочно подёргала ручку, что оказалась ожидаемо заперта. Ииду, что попытался встрять с вопросами, я благоразумно послала нахуй за помощью, не утруждаясь диспутами, и прильнула к замочной скважине. Увиденное подтвердило мои худшие опасения: в тёмной комнате виднелся силуэт растянувшегося на полу тела. — Твою мать! Денки! Ты что наделал! Я попыталась ногами выбить дверь, но куда там. Захотелось рыдать. Тпру! Вдох, выдох. Эмоции тебе не помощники, Ева, нужно думать и следовать чётким инструкциям. К несчастью, солнце уже зашло за горизонт, и призвать оружие, чтобы по примеру Джека Торренса разделаться с мешающимся препятствием, не представлялось возможным. Думай! Думай! Думай, ну! В голову вернулась сцена из «Сияния». Идиотка! Вспомнив схему эвакуации здания, я бросилась к единственному пожарному шкафу в конце коридора, вызверившись на застрявшего в онемении старосту: — Звони в скорую и дуй в лазарет за Девочкой, у нас передоз транквилизаторами! — и в конце проорала не своим голосом, — БЕГОМ! Иида (наконец-то!) на первой космической удрал куда надо. Официальный приезд скорой на вызов по передозировке закрепится в характеристике и всю жизнь будет тянуться за Каминари, но не бывает героев с девственно чистым досье, поэтому сейчас — лишь бы этот придурок выжил! Я плюнула на висевшие на крючке ключики и, заалмазив руку, разбила стекло, сразу выхватывая из набора топор. Следующие невообразимо долгие полминуты я потратила на подработку лесорубом, с ожесточением выламывая себе проход к решившему свести счёты с жизнью другу. Дыра в раскуроченной двери в итоге оказалась достаточно большой, чтобы можно было просунуть руку, схватить ключ, упавший после тарабанья на покрытый щепками пол, и открыть замок. С клацаньем отбросив топор, я включила свет и ничком упала рядом с Каминари. У меня зуб на зуб не попадал, пока я обхватывала трахею и морально готовилась не почувствовать пульс. К счастью, сердцебиение на месте, но из-за передозировки оно, понятное дело, ненормально учащённое. Сам Каминари был бледен с местами розовыми пятнами и пеной на синеющих губах. — Ничего, организм Денки, мы с тобой ещё поборемся, — мрачно пообещала я самой себе, рывком взваливая на себя бессознательное тело. Поостерёгшись прыгать с таким сложным пациентом, я прибежала к душевым на этаже и с ноги распахнула вход. Заграбастав по дороге аптечку из висевшего у зеркал мед. ящика, я грохнулась с Каминари на груди в одну из кабинок и врубила ледяной душ, плевав на враз ставшую мокрой одежду: такой контраст одновременно поможет сбавить припадок работающей на износ мышцы и, чем óни не шутит, вырвать парня из беспамятства. Поудобнее устроив друга, я раскрыла ему рот и пальцами достала до корня языка, вызывая рвоту. Перевёрнутого на мгновение на бок Денки вырвало белой пеной, перемешанной с остатками пиццы, которую мы заказывали на обед, и зеленоватой желчью. Распотрошив аптечку, я нашла необходимое и силком запихнула в глотку пригоршню таблеток активированного угля, помассировав горло, чтобы всё прошло внутрь. Ну, программа минимум выполнена, теперь программа максимум. Я выволокла Каминари из душа, так, чтобы нас было видно из коридора, засекла время на его смарт-часах и принялась за компрессии критично замедлившегося сердца и дыхание рот в рот. Злые слёзы застилали глаза, но я сдерживала вот-вот готовые выплеснуться рыдания. О чём он вообще думал? Почему он решил пойти на это?! Еще пару часов назад всё было же нормально! Под ладонями явственно хрустнули рёбра. Ничего, это всё лечится, главное сейчас — избежать кислородного голодания. Лишь бы выкарабкался, долбоёб этакий! Как очнётся — сама придушу! Понятие времени исчезло, и в пространстве остался только подсчёт компрессий. Раз, два, три… Четырнадцать, пятнадцать… Два вдоха… Раз, два, три… Пятнадцать… Когда руки уже занемели от усердия, я подняла голову на топот ног. К нам неслись два фельдшера с каталкой и хмурым папой позади. Иида растерянно маячил на фоне. Исцеляющая Девочка отсутствовала: видимо, не было на месте. — Передозировка примерно тридцатью милиграммами Феназепама, — начала я чётко докладывать ещё до того, как медики подбежали. — Оказана стандартная первичная помощь: желудок минимально прочищен рвотой, дала угля. Точно не знаю. Много. Массаж сердца и ИВЛ в течение… — я кинула взгляд на часы, — …десяти минут. — Понятно, дальше мы сами, — перехватил эстафету мужчина-парамедик. Я встала и отошла в сторону, чтобы не мешать. — Что случилось? — срывающимся от волнения голосом спросил отец. — Я… — противный кислый привкус на губах позволял сосредоточиться на настоящем. — Хитоши позвонил, попросил проверить, как Денки. Сказал что-то про электронное письмо… предсмертную записку! — с ужасом догадалась. — А потом я увидела пустой бутылёк со снотворным… Боги, папочка, восемь таблеток Феназепама достаточно для смерти, а тут почти весь запас! Почему я их не держала запертыми?! — всхлипнула я. — Отставить истерику! — зарычал на меня папа, что помогло. Я в зародыше подавила приступ паники, глаза мигом высушились от резкого командного тона. — Ещё не хватало, чтобы ты винила себя! Знаю, что страшно, но делу этим не поможешь, поэтому возьми себя в руки! А я так подумала, что отцу сейчас тоже нелегко. Во-первых, подросток на его попечении, и он априори отвечает за него головой. Во-вторых, попытка самоубийства — это вдвойне тяжело, когда кого-то уже так потерял. Призрак Ширакумо навестил и явственно дал под дых тогда, когда папа меньше всего этого ожидал. Как это обычно бывает с такими случаями, ничто, как говорится, не предвещало. — Мы его пока стабилизировали, но нужно скорее в госпиталь, — перекладывая Каминари на каталку, сказал главный из парамедиков, быстро собирая свой чемоданчик первой помощи. — Вы с нами? — Я поеду, — вызвалась я, повернувшись к папе, чтобы быстро пояснить. — Ты не можешь сейчас оставить Ииду, ты обязан передать его из рук в руки брату, а свободные учителя вряд ли найдутся. Поэтому поеду я, а потом ты подтянешься. — Хорошо, — с сожалением кивнул он. — Куда вы его везёте? — Восемнадцать есть? — мы покачали головами. — Тогда в педиатрическую имени Кавасаки, в двух кварталах отсюда. Семье сообщите? — Да, — прочистил горло папа, бегом провожая нас до лифта. Я накинула куртку на выходе и, не найдя своего, одолжила чей-то оставленный в гардеробном уголке шарф. Со скоростью свиста напялив ботинки и не завязывая их, я заскочила вслед за молчавшей девушкой-фельдшером внутрь машины скорой, в то время как мужчина сел за руль и, врубив сигналку, газанул что есть мочи. В самой больнице нас встречали во всеоружии, и я глазом моргнуть не успела, как Каминари увезли в интенсивную терапию, а меня саму посадили в зоне ожидания, вручив анкету о медицинской истории друга, которую мне следовало по возможности заполнить. Я чиркнула общеизвестную информацию вроде даты и места рождения с причудой, расписала про случай, от которого на Каминари остались фигуры Лихтенберга, упомянула его аллергию на яичный белок в детстве, которая сейчас могла проявиться только в случае прививки от гриппа и, не зная, что ещё можно накарябать, отдала планшет с бумагами дежурной медсестре, а сама бухнулась обратно на стул. Не знаю, сколько я так просидела в вымышленном конструкторе диалогов, подбирая правильные слова для объяснения с Хитоши, завалившего меня сообщениями. Мокрая одежда начала подсыхать на холодной сморщенной коже, как и спутанные от воды волосы. Кислота чужой рвоты, передавшаяся при обмене дыхания жизни, колола сухие от переживания губы. Очень, безумно хотелось заплакать, но это — нерушимое табу, запрещённый любой, даже самой чёрной, моралью эгоизм, который я обязана задавить. Случившееся — не моя трагедия, забота и поддержка нужны не мне, и плевать, что глаза жжёт от тяжести чужой невыразимой боли, что в горле вместо слов застрял растерянный вой, а тремор чужого сердца поселился в руках, которые могли опоздать, которые могли не успеть… Вокруг было шумно. Орали в очереди позднего вечера больные дети, мурлыкали над ними обеспокоенные родители, шептался усталый медперсонал, а я сидела в вакууме чужого несчастья, и тишина неизвестности вязла на кончике языка, терпким виноватым соком сковывала внутренности и не давала возможности простить себя, что не доглядела, не пре-до-твра-ти-ла. Я — плохой друг и плохой человек, и я так перед Денки виновата.

***

— Как мы могли это упустить? Испуганный голос Немури разрезал молчание собравшихся. Дрожь в её вопросе только сильнее омрачала всю ту кучу высокосортного дерьма, которую они — герои, бля — проморгали буквально у себя под носом, не почуяв зловония глубинной выгребной ямы. Экстренное собрание вырванных с зимнего отпуска или агентской работы учителей в уменьшенном составе вообще не должно было состояться, но сорванный гнойник требовал тщательного промывания, чтобы понять, как они умудрились докатиться до жизни такой и как в будущем предотвратить повторения этого безутешного пиздеца. На сгорбленного, посеревшего от горя и самобичевания Айзаву, живописную картину их общего состояния, было страшно смотреть: кожа покрывалась могильными мурашками, а холку опаляло стылое дыхание Смерти. Айзава себя корил. И это ещё мягко сказано. В начале всё проходило стандартно (насколько это вообще возможно при такой нестандартной ситуации, как суицид студента). Айзава поймал заикающегося и дрожащего, как испуганный чихуахуа, Ииду, когда выходил из основного здания с кипой документов, которые ещё нужно было форматировать для зимнего лагеря, начинавшегося через пару дней. От услышанной новости у мужчины вмиг встали волосы дыбом, но руки тренированно полезли в карман пуховика и набрали номер скорой. Далее номер безопасников на входе, чтобы пропустили машину, и последним номер директора. Исцеляющая Девочка, к несчастью, на тот момент уже уехала к внукам на каникулы (ведь кто мог предположить, что такое вообще могло произойти?!), и Айзава потащил колотящегося от холода и ужаса старосту обратно в общагу. Когда глупого, глупого ребёнка забрали вместе с выглядящей не в состоянии связно говорить Евой, Айзава устало выдохнул и, стараясь унять болящее за ученика сердце, попытался дозвониться до четы Каминари. Именно, что попытался, потому что домашний телефон и мобильный отца Каминари ответили механическим «извините, номер не существует или набран неправильно». А попытка прорваться сквозь гудки матери Каминари не дали никакого, кроме игнора, результата. По началу Айзава не придал этому значения. Мало ли, они вполне могли перейти к другому оператору, а Каминари не успел обновить информацию в администрации. С него станется тянуть с таким до последнего — ох уж эти бестолковые подростки!.. Но сообщить о случившемся всё равно надо было и не через голосовую почту, поэтому, когда Каминари-сан так и не ответила (видимо, усталая, спит уже), Айзава звякнул давнему знакомому по подполью в Сайтаме, про-герою Кобальту, чтобы тот съездил на адрес и тактично передал неблагую весть. Однако раздавшийся через полчаса звонок Кобальта ввёл Айзаву в кратковременный ступор: в квартире давно живут другие люди, а опрос любопытных соседей дал лишь то, что семейство Каминари прямо после поступления старшего сына в Юэй в одну ночь собралось и съехало, сильно осерчав арендодателя, но куда — неизвестно. Айзава уточнил, и да, Каминари Кику на момент неожиданного срыва с места, оказывается, была на сносях, вот-вот готовая разродиться ещё одним мальчиком. Это обиженная на уход без прощания мамочка этажом ниже знала точно: кумушкам-соседкам одновременные беременности вёл один и тот же врач, благодаря чему они и сдружились. Естественно, пока Кику вместе с часто гуляющим мужем и прущим на нос животом не исчезли. Она попыталась связаться со старшеньким в соцсетях, чтобы узнать, всё ли в порядке, но невоспитанный пацан прочёл её сообщения и не ответил, к тому же забанив на всех радарах. Каминари, который Денки, никогда не упоминал о младшем брате. Ни в разговорах, ни в документах. Ни разу. И на каждые выходные, как по расписанию, исправно ездил в Сайтаму. Поблагодарив Кобальта за потраченное время, Айзава сбросил звонок и попросил греющего уши Ииду не трепаться лишний раз даже брату. Дело-то, оказывается, было деликатным. Мальчик — да какой, ками, мальчик, он по параметрам два на два уже будет! — яростно закивал, сражая наповал своей непогрешимой честностью, и отчалил вслед за как раз приехавшим Тенсеем, что с подозрительным прищуром скосил взгляд на бывшего одноклассника. Но Айзава махнул неопределённо рукой, откладывая разговор на потом. Предчувствия у него были самые что ни на есть нехорошие. Присоединившись к прямо на стуле заснувшей от переживаний и потрясений дочери, Айзава накинул на неё свою куртку, поставил рядом купленные в местной столовке банку энергетика с лососевым онигири, после чего ноги его понесли в интенсивную терапию к курирующему его студента врачу. Врач — мужчина в строгом костюме-тройке под голубым халатом с медвежатами — откинул с плеча «прядь волос», осьминожье щупальце, забавно свернувшееся от касания, и забубнил научными терминами, зная, что Айзава, так сказать, «в теме». Если кратко: откачали, держат под капельницами, ждут естественного пробуждения. Айзава поблагодарил специалиста, попросив держать его в курсе изменений, и, оставив свой номер, вернулся в зону ожидания, зная, что вперёд полицейских посетителей не пустят — протокол при попытке самоисхода в другой мир несовершеннолетних. А вот и они, легки на помине! Патрульные как раз направлялись к жующей рисовый треугольник Еве, когда Айзава, кидая предупредительные взгляды, как бы говорившие, что к его щенку без его на то согласия не стоило соваться, поравнялся со вскочившей на ноги взъерошенной дочерью. Полицейские не дураки, злобной отцовской ауре бить-на-поражение-вопросы-на-потом вняли и провели беседу-допрос в исключительно уважительной форме. Ева, зайка его ненаглядная, держала все ксивы при себе 24/7, и этот раз не стал исключением, поэтому вопросы по части реанимационных мероприятий отпали сами по себе. На вопросе же о возможных причинах поступка парня расстроенная девочка застопорилась, оглядываясь, прося поддержки разбитым взглядом, и Айзава предоставил свои умозаключения о крайней необходимости проверить семью, учитывая вскрывшиеся непонятки. Патрульные важно покивали, поблагодарили за информацию и пошли искать лечащего врача виновника их прибытия. Каминари проснулся через тридцать шесть часов и стоически пережил беседу с офицерами и психиатром, найдя правильные слова, чтобы заверить всех, что он в норме, невероятно сожалеет и никто его не довёл до глотания таблеток, просто он — лох и дурак, сезонная депрессия, все дела. О пропавших родственниках ничего не знает, но вот уже полтора года как бомжует во внеучебное время, чего очень стеснялся и всячески скрывал. Да, конечно, он обязуется разрешить этот вопрос с социальными органами, честное геройское! Вот только потом, когда к нему пришёл классный руководитель, Каминари, плача, икая и порываясь свалиться с койки на пол в догедза, исповедался, как это принято в авраамических религиях. Широко известно, что купить можно любого, нужно только знать, сколько и чем именно надо заплатить. Небезызвестная «Лига Злодеев», чтоб её, купила Каминари Денки сохранностью остатков семьи. Чета Каминари много отдала, чтобы при первом грандиозном проявлении причуды опека не определила Денки в спецзаведение для людей с нестабильными квирками: постоянное хождение по медкомиссиям на протяжении нескольких лет, чтобы доказать, что такой масштаб площадного применения квирка был единоразовой акцией; прения с Комитетом, настойчиво требовавшим передать им перспективного ребёнка на воспитание вместо спецшколы ради достижения каких-то мутных целей; суды с журналистами, что никак не могли оставить их в покое… В общем, волокита шла долго и нудно, пока все наконец не отстали, в том числе благодаря взяткам, ради которых отец семейства расстался с бизнесом, переведя его в наличку. Увы, многолетнее давление со всех сторон сильно пошатнуло крепкость брака, а после потери конторы Каминари Ясуши начал винить во всех бедах жену, передавшую проблемному сыну причуду. Всё плавно пошло по наклонной: Ясуши стал прикладываться к бутылке, поднимать руку на близких, надолго пропадать неизвестно где, пока в итоге не пристрастился к наркотикам, которые ему подсунули новые «друзья», и не насобирал кучу долгов ради своих развлечений у разных типов, тем самым окончательно подставив семью. К несчастью, о вырубании электроэнергии и последующем коллапсе на главном острове Империи трубили вообще везде, и Денки во всех смыслах засветился не только у госорганов, но ещё и оказался на карандаше у худших представителей человечества как тот, кем можно воспользоваться по полной. Не просто так на пути Каминари Ясуши попадали по-особому гнилые люди, что всё глубже втягивали его в такую трясину, из которой выход лишь один — подчиниться, когда к ним придут стрясти долг. Случилось это сразу, как Денки стал официально числиться в списках Юэй. Прямо за ужином, на котором в кои-то веки присутствовали все, к ним ворвались неизвестные, превентивно пустив патриарху пулю в лоб, а потом перешли к подобию диалога с перепуганными матерью и сыном. Один из бандитов, представившись Гираном, досконально объяснил, каким теперь будет существование пока живых Каминари. Ясуши был в долгах как в шелках, и отдать их он, естественно, был не в состоянии, поэтому с ним даже разбираться не стали, полностью повесив отработку на Денки, которому не оставили выбора, ведь иначе маму с братом точно так же убьют, а от него избавятся, как от неоправдавшего ожиданий актива. Денки должен был работать на «Лигу Злодеев», вынюхивая и шифром докладывая в обозначенном месте неизвестному второму агенту в Академии любую информацию, которую у него могли потребовать, начиная с обучающей программы и заканчивая у кого из будущего поколения героев какие слабости. В обмен он мог раз в неделю в Сайтаме находить на отдалённом пустыре видеозапись, доказывающую, что мать с братом, будучи в заложниках неизвестно где, в относительном порядке. До поры до времени всё шло по согласованному сценарию, Каминари бился раненой птицей в клетке, пытаясь не свихнуться от грызущего чувства вины, кандалами обернувшегося вокруг всего его существа, пока он каждодневно обманывал учителей, друзей, любимого, напоминая себе, что делает всё ради безопасности мамы и младшего брата, пока в один непрекрасный день ему не открылось, что именно случилось с ближайшей подругой, к похищению которой он сам под напором приложил руку. Многолетнее чувство омерзения от собственных действий приподняло голову, Каминари пуще прежнего задыхался от ужаса и стыда, пока в очередной выходной не заметил странно ведущую себя на плёнке маму, которая была почему-то без Садао. Что-то резало глаз в её поведении, в том, как она держалась, пока до Денки, как до жирафа, не дошло: это не его мама, а печально известный перевёртыш Тога Химико со своими отполированными ради роли, но всё равно проглядывающими сквозь маску чужого лица ужимками. Осознание печальной участи того, что мамы с Садао по неизвестным причинам больше нет, наложилось на всё, что Денки натворил, и вот результат. Айзава обнимал рыдающего ему в грудь сломленного мальчишку и упрекал себя в недостаточном внимании и профессионализме, раз не заметил, что с учеником творится что-то неладное. Как из этого дерьма выпутываться он пока просто-напросто не знал. И вот теперь он сидел на собрании посвящённых в проблему «крота» учителей, безумно уставший и виноватый, вместо того, чтобы следить за своими оболтусами в зимнем лагере, которым он, как временный опекун, не позволил увидеться с Каминари и ничего толком не объяснил. Потому что как? Вот как он посмотрит в глаза дочери и признается, что из-за его педагогического провала она пережила ад? К счастью, Айзава догадался почти сразу позвонить по скрытому каналу знакомой шишке в разведке, который утверждал о нахождении своего человека под прикрытием в злодейской организации, и в тот же день с ним столкнулись на улице, передав за пазуху папку с отчётом, а потом ещё и приставили незаметную охрану к Каминари, чтобы не дай боги за ним не пришли поквитаться за раскрытие второго шпиона в Юэй (хотя поймать шестёрок на живца тоже был опасный, но всё же неплохой вариант). Поэтому хоть Айзава и был подавлен, но примерный план действий, накинутый отделом аналитики, не позволял слишком убиваться. Осталось встать после своего доклада, воспрянуть духом и разбираться с последствиями. — Вот что мы сделаем, — Айзава оставил вопрос подруги без ответа, кидая папку с предложениями разведки на стол и с решимостью глядя на директора. Незу-сан только кивнул, наливая себе ещё чаю — собрание обещало быть долгим.