Два медведя в одной берлоге

      Пригород Екатеринбурга, в сторону трассы в Челябинск. — Ну привет, медвежонок. — Силуэт снял капюшон. Под ним оказался Радулов. — Поговорим о лошадке?       Мэйсеку моментально поплохело. Перед ним стоял сильно похудевший, изуродованный страшными шрамами, с прикрытым глазом, остатками от зубов в пасти, весь взъерошенный, весь заросший Радулов. Бывший парень Яшкина, и бывший капитан его команды. Он понимал прекрасно, что однажды придётся с ним столкнуться, но сейчас к этому был не готов. Его бросило в ледяной пот. Это чудовище могло сейчас с ним что угодно сделать. Сколько же злобы в его звериных глазах. Он был готов поклясться, что почувствовал дыхание смерти на себе. Он же его сейчас просто убьет. Его всего мелко затрясло со страха и ледяного холода. — Забирай. — Взмолился Брукс. — Забирай!!! — Он тут же поднял руки, рухнув перед ним на колени, — Боже, только пощади. — Я не боже. — фыркнул Саша, — Я Радулов. Я сказал, что хочу поговорить, а не отобрать. А ну поднимись, ты хули тряпка такая. Вроде немец, вроде на олимпиаде был. — Он отрицательно помотал головой, — Какое же ты ссыкло.       Мэйсек сидел перед ним на коленях отказавшись подниматься. Радулов схватил его за воротник, со всей силы дернув его на себя и толкнул на машину. Брукс уселся в багажник. Поерзав, отполз подальше. Его начало страшно тошнить от этого аромата лекарств. Радулов уперся руками в ноги, сгорбив спину и сказал, смотря в глаза ему со злобой: — Значит слушаешь сюда: еще хоть раз Яшкин уйдет от тебя куда ему вздумается, еще хоть раз я почувствую что ему плохо, я тебя голыми руками разорву. — прорычал Саша, — Еще хоть раз ты мне мою лошадку обидишь, я ее отберу насильно. Пока то, что я вижу, не походит на счастливую семейную жизнь. Я даже поражён, что мой Димка выбрал такую тряпку, как ты.       Брукс сидел зажмурившись, слегка отвернув голову, чтобы не видеть этого чудовища, приподняв трясущиеся руки. Его серьезный тон голоса, с легкой хрипотцой пробуждал мурашки. — Я сам не понимаю за что он в меня влюбился. Я не ожидал этого. — Всхлипнул Брукс, — Забери. Забери, я не справляюсь с ним. Забери, если он тебе так нужен. Давай я что угодно напишу… где угодно распишусь…       Радулов наотмашь ударил по нему перебинтованной рукой. Брукс свалился в багажник. Саша потряс рукой. Боль его не остановила. Он крепко сжал руку в кулак. Прекрасно почувствовал как бинт потеплел. Опустил взгляд. Кровь медленно расползалась по бинту. Его взгляд был полон животной ненависти. Он начал рычать, словно голодный пес, охранявший свою добычу: — Еще раз для тех, кто Сталинград не пережил, повторяю — заботишься о лошадке, раз она в тебя влюбилась. Я выйду на игры против тебя. И будь готов к тому, что твоя жалкая никчемная команда отлетит четыре-ноль от нас. Я даю тебе последние две попытки удержать лошадку. Не лезу. Пока только смотрю. Я даже даю тебе два шанса, а не один, прекрасно понимая, что за лошадь у нас с тобой попалась. — Ты любишь его? — Дрожащим голосом, свалившимся в шепот спросил Брукс, смотря на чудовище в тени высоких деревьев и высоких сопок. — Забери же его тогда. — Это не твое дело, немец. — Прорычал Саша, — Он ушел от меня. И долгое время был счастлив с тобой. Если ты продолжишь ему делать плохо, я вгоню тебе нож в брюхо. Ты меня понял?! — Мэйсек торопливо закивал. — Тряпка ссыкливая. Уж не думал, что соглашусь с Волком, но тут он прав. Такое ссыкло еще надо было постараться найти. У Яшкина бывают приступы адекватности, а у тебя, видимо, приступы храбрости. Ну ты и придурок… Да и вообще, барышня, тебе бы к психиатру.       Саша фыркнул. Осмотрел его с явным отвращением в глазах и молча развернувшись ушел, скрывшись между деревьев. Брукс закрылся руками, горько расплакавшись. Как он должен поступать с Димой, чтобы ему было хорошо и комфортно? Что должен сделать…       Опустил голову. Взгляд остановился на обручальном кольце. Матч против Санкт-Петербурга. Яшкин, упавший на колени перед ним лишь с одной фразой: «Будь рядом со мной. Всегда. Ты делаешь меня счастливым.» Беда была большая в том, что он был без понятия, как он должен себя вести. Видимо ему надо взять отношения в свои руки. Позволить Диме быть слабым и истеричным. Этого от него хотят? Что он должен сделать? Как сделать его лошадку радостным? Он понятия не имел. Это слишком огромный груз ответственности. Он понятия не имел что делать. Слезы быстрыми реками потекли по щекам. Радулов его убьет. И Яшкина любимого отберет. Не было смысла сопротивляться.       Снова раздались шаги. Дима, увидев, что Брукс лежит в багажнике весь в слезах вопросительно уставился на него. — Что-то случилось? — Вроде бы нет. — Прошептал Брукс. — Мне грустно стало. — Сейчас тогда, подожди, маленький мой.       Дима мягко его поцеловал и, прихватив пакеты с едой и выпивкой потянул их в дом. Тут же вернулся. Заглушил машину. Закрыл ее. Протянул руки в багажник. Брукс обнял его. Вскрикнул от неожиданности, когда Дима взял его на руки и понес на руках до дома. — Маленький мой медвежонок. Сейчас мы с тобой напьемся, наедимся, завалимся и будем спать. — Да ну не медвежонок я! — Ты бы сейчас отказался от какого-нибудь донника с шалфеем и чабрецом? — Брукс замотал головой, обвив его шею, — Ну вот поэтому и медвежонок.       Мэйсек стыдливо спрятал морду в высокий воротник его пуховика. Опустил ноги, встав на них уже в домике. Позволил Диме его раздеть. Увидев его обеспокоенный взгляд моментально отвернулся, с трудом держась, чтобы не расплакаться. Этот грозный голос Радулова стоял в голове. Все равно отберут. На что он вообще надеется? — Брукс… Что случилось? Рассказывай. Иначе мы так никогда не будем… — Дима растерялся, даже не сумев нужных слов подобрать. — Ты не счастлив со мной? — Дрожащим голосом спросил Брукс, — Ты ведь… уйдешь. Признайся мне. Тебе ведь просто скучно со мной. Ты просто устал уже от моих психов и истерик?       Яшкин поставленным вопросом впал в ступор. Не счастлив? — Ты почему так уверенно об этом спрашиваешь? — Удивился Яшкин, — Я даже не думал об этом никогда… — Да потому что ты нихера не изменился, с того момента, как я наблюдал за тобой, пока ты был с Радуловым. Мы тоже до этой стадии дошли. Когда мы только кричим друг на друга, но не слышим друг друга. — Он растерянно отшатнулся от него, смотря на него весь в слезах, — Дима, ответь мне правду. Я… Я приму ее. Все что угодно скажи. Только правду. — Выпить не хочешь? Или хочешь решать такой серьезный вопрос прям на пороге стоя в грязной обуви? — Дима поднял руки над головой, — Тихо, только не кричи. Я услышал вопрос. Я просто хотел бы как минимум сесть на диван и обсудить это. Потому что это явно тебе приносит очень много боли. И не дает спать спокойно по ночам. — Он опустил взгляд, стоя перед ним с виноватым видом, — Я слышу как ты плачешь по ночам во сне с фразой «не уходи от меня». — Ответь прямо сейчас. Коротко и понятно. — Настоял Брукс. — Давай больше не делать вид, что я тебя люблю, а ты в это веришь.       Дима уставился изумленно на него. Опустил руки, попятившись назад. — Делать вид? Серьезно? Ты меня из жалости приютил? — Яшкин растерянно выдохнул теплый воздух из легких. — Не знаю, Брукс, что ты чувствуешь ко мне, и чувствуешь ли вообще что-то, но у меня мнение только одно и конкретное. Я все еще люблю тебя. Я не променяю тебя на других. Мне с тобой не скучно. Я не устал от твоих психов и истерик, скорее этот вопрос должен звучать от меня. Ведь это я всегда истерики закатываю. Я всегда ору, срываюсь и впадаю в слезы на ровном месте. Обычно я тот, после отношений с которым говорят — больше никаких отношений и никогда. Я верю в то, что ты правда любишь меня. Потому что я решился на то, чтобы расписаться с тобой. Единственным, несмотря на очень много отношений и возможностей вокруг. Я до сих пор могу прыгать по чужим хуям с большим удовольствием. Но я дал тебе обещание быть рядом. — И ни разу не изменил мне? — Нахмурившись спросил Мэйсек, — Прям вот ты?       Дима переменился в лице, смотря на него с отвращением. — Сомневаешься, да? — Сомневаюсь, да. Сомневаюсь, что ты правда не из жалости со мной расписался. А сейчас просто чувствуешь, что я такой же скучный и инертный, с огромными проблемами, которые ты не хочешь решать. — Не смей так говорить про себя. Если ты считаешь, что ты не достоин унижения, а достоин того, чтобы об тебя любимый человек вытирал ноги, ты ошибаешься. И очень сильно. Скорее я тебе не подхожу. Потому что у меня проблем в четыре раза больше. И я в отличии от тебя не умею поддерживать и не умею помогать. Я только тяну назад. Я прекрасно это знаю за собой. Я пытаюсь это исправить. Но эти мелкие заплатки поддержки ничего существенного в пейзаже не меняют. — Он опустил голову, — Люблю. Правда. Честно. Искренне. Но прекрасно знаю, что не достоин любви в ответ. Поэтому спокойно отпустил как Рому, так и Сашу. Лучше я переругаюсь с человеком, пускай лучше останусь уебком который оставит после себя выжженное поле, чем продолжу… — Он вдруг замолчал, увидев полное непонимание в карих глазах Брукса. Он растерянно покачал головой, — Что я опять не так говорю? — Ты не хочешь меня слышать так же, как и я не могу услышать тебя.       Дима поджал губы, тяжело дыша. У него затряслись руки. — Я не смогу решить твоих проблем. Я попытаюсь. Я помог тебе не остаться в Канаде, когда родители разорвали тебе паспорт. Я помог тебе, когда тебе нужна была поддержка. Раз ты правда верил в то, что поцелуи со мной перетягивают мою удачу к тебе — мне было плевать что обо ине подумают, если застанут нас с тобой на игре. Я готов убить за тебя. Но я прекрасно понимаю, что я тебя своими выходками довожу не меньше, чем кто-то еще. Ты хрупкий. С тобой надо быть осторожным. Но я так не умею. Я правда пытаюсь. — Мы с тобой не справляемся жить в одиночестве. Мы с тобой не можем друг друга услышать. Я не хочу принимать твоих слов. И ты моих так и не услышал.       Яшкин опустил голову. — Значит притворился что любишь? — Дима зажмурился. Задержал дыхание, пошатнувшись назад. — Значит вот так? Да, Брукс, может я и…       Он тут же раскрыл глаза, почувствовав тепло чужой руки. Мэйсек осторожно взял его за руку, вытянув ее вперед. Стянул со своей бледной мокрой руки обручальное кольцо и просто положил его на ладонь. Ничего не ответил, смотря в глаза. — Не смей этого делать, Брукс. — Прошептал Дима. — Я все еще люблю тебя. Я попытаюсь… — На глазах навернулись слезы, — Брукс, умоляю тебя. Не оставляй меня одного. — Давай мы с тобой поговорим без этого. Снимай. — Дима растерялся. — Для тебя это просто безделушка. Для меня это великая ответственность. Так будет лучше. Снимай. И пошли в дом кричать.       Яшкин подчинился. С большим трудом снял кольцо с пальца. Брукс спрятал его в кармашек, и, сняв кроссовки, пошел внутрь. Яшкин стоял словно водой ледяной из-за угла облитый, не в состоянии даже с места сдвинутся. Его взгляд карих глаз остановился на чужом кольце в его руках. Вот так все и кончится? Вот так? И правда? Очередной ссорой на пустом месте. Опять с теми же словами, с которыми он ругался что с Радуловым, что с Ротенбергом. Опять все тоже самое. Он топчется на месте. Но если от Саши с Ромой было легко оттолкнуться, развернутся и уйти, обдав их грязью напоследок из-под копыт, то с Бруксом так не получится.       Если сейчас на этом все кончится — ему уже никакой кубок не нужен будет. Он хотел себе счастья. А счастье для него прямо сейчас это любимый Брукс рядом и Кубок на фоне. Какой смысл быть чемпионом лиги, если этим счастьем не поделиться? Он был бы готов даже уступить ему этот раунд, пропустив дальше, если бы Брукс высказал такое желание. Уступить, а потом утащить через Казахстанские степи эту треклятую салатницу, приволочить в канадскую глушь, и ебнуть ей по столу в отчем доме, крикнув оглохшим родителям о том, какого хорошего сына они вырастили. Но… вот это?       Очнувшись от мыслей, бережно сложил чужое кольцо в кармашек штанов и пошел внутрь. Брукс устроил небольшую лежанку перед камином, набросав подушек рядом. Поставил две бутылки с белым вином, на этикетке которого красовалась черная птичка. Два бокала, немного закуски. Яшкин пристроился на полу. Брукс уселся рядом. Молча налил ему половину бокала, налив себе столько же. Они синхронно шумно выдохнули ртом, прекрасно понимая, насколько тяжелый разговор их ждет и осушили бокалы. — А теперь давай начнем с начала. Я понимаю, как сейчас это тебе будет тяжело сказать, — Брукс сложил под себя ноги, взяв бокал двумя руками, опустив голову, — Я понимаю, что ты уже отчасти смирился с тем, что скорее всего я окажусь в Петербурге. — Дима с трудом кивнул, смотря на него, прокручивая свой бокал за ножку, — Скажи мне, пожалуйста, такой момент… Тебе со мной не скучно? Мы вдвоем с тобой живем не первый день. Вокруг нас никого нет. Но… К сожалению, я очень наблюдателен, и я вижу как у тебя с каждым днем все больше каких-то вещей появляются, которые тебя, наверное верным словом будет, подбешивают… С чем это связано? Просто кроме меня в твоем окружении никого нет. Ты начинаешь вести себя странно. — Я отхожу от наркотиков, Брукс. — Дима пожал плечами, — Для меня странно то, что это не мой обычный отходняк. Обычно первый день-два я еще терплю. А потом начинается мелкая агрессия, которая на четвертые сутки может влиться в такую ярость, которую ты мог слышать от Кертиса или Артура, если кто-то рискнул сказать о том, что пережил со мной. Когда они были заперты со мной в одном доме. Когда я орал и бесился. Когда гонялся за ними с ножом. Мне с тобой не скучно. И я подозреваю, что именно нахождение тебя рядом так мягко меня уводит от агрессии. Ты позволил мне залезть на тебя сверху. Позволил отлупить. Позволяешь спать с тобой и сам довольно охотно залезаешь сверху. Это то, в чем я всегда нуждаюсь. Это ведь тоже зависимость. — Дима провел языком по губам, пока Брукс медленно наполнил еще раз бокалы прохладным видом. — Я думаю, когда Принс кинул мне наркотики в выпивку, он уже знал, чем это может все обернутся. Но получилось то, чего не ожидал никто из нас. Я даже видел, как был осторожен Артур. Чувствую, с какой боязнью со мной общаются. Но ты так этого не делаешь. Ты не боишься меня, хотя явно стоило бы. Так что мой ответ на твой вопрос — нет, мне с тобой не скучно. А то, что меня начинает что-то бесить, это потому что дозы во мне не было слишком давно.       Брукс кивнул. Ответ его устроил. Они снова выпили. Снова молча. Камин приятно потрескивал рядышком, одаривая их теплом и приятным желтоватым светом. Во всем остальном домике была тишина и темнота. Ничего их не отвлекало друг от друга. Брукс сидел и просто думал над сказанным. Значит он наоборот должен радоваться, что за ним не гоняются с ножом? Это было странно. Но он же прекрасно понимал, что рассказ Кертиса о том, что он с Димой пережил, был не выдумкой. Дима же обдумывал другой вопрос. Снова провел языком по губам. — Ты мне вчера сказал о том, что твои прошлые отношения были такие, что ты был главным. Мне кажется, что наша проблема в этом. Что мы пытаемся утянуть каждый на себя одеяло. — Брукс вопросительно уставился на него. Дима и правда помнит его слова? Дима и правда думал над ними? — У тебя отношений было больше, чем у меня… таких, серьезных. Как тебе будет удобно? Чего ты хочешь от этих отношений? В чем ты сейчас нуждаешься? Я понимаю, это глупо сейчас спрашивать, когда мы уже расписаны, но, — он взмахнул рукой, где на пальчике до сих пор остался след от кольца, — раз мы играем второй акт не по сценарию, я имею право это спросить. Ты хотел бы быть ведущим в отношениях, принимать решения, быть старшим, быть… активом, я бы даже так спросил, и волочить меня за собой как послушную лошадь за повод? Или ты хочешь прятаться за мою спину, довериться мне и моим ощущениям, быть слабым, и получать от меня поддержку? Просто я путаюсь сам от этого, как мне кажется. Я в какой-то момент чувствую, как ты тянешь меня на себя, заставляешь склоняться и подчиняться. Но это редко бывает… — Я устал быть главным. — Признался Брукс. — Я может быть и обрадовался бы возможности быть основным, но учитывая то, как мне прошлые отношения тяжело дались, я уже не хочу этого. — Ты все еще смотришь на них? — Удивился Дима, — Оно ведь ушло… Я вот вообще не думаю о том, что у меня было даже с Сашей, не то, что с Ромой. Для меня новые отношения, это новый вариант для действий. Я стираю прошлые шаги, и делаю новые.       Брукс вопросительно уставился на него, не поняв его слов. Налил еще. Вдруг спросил: — Считаешь это глупым? Считаешь… что саморефлексия это плохо? Что я должен так же просто выкинуть все что было и начать по новой? — Ни в коем случае. — Одумался Дима. — Это просто навык, который мне не доступен, потому что память моя мертва. Я даже завидую вам с Кертисом, что вы способны посидеть, реально подумать над своими поступками, понять, где чего и не так получилось, где можно было с человеком лучше поступить. У меня любовь — собрание сочинений, где весь текст пишется по прошлому, что расплылся и слова не разобрать. У тебя любовь это длительная большая увесистая книга, которую можно перечитать, и понять на какой главе что-то не получилось, из-за чего концовка очередных отношений получилась такой, и что можно сделать, чтобы избежать этого. Я действую как в последний раз. Делаю так, как мне кажется будет логично. И не вижу никогда последствий. У меня даже в карьере так. Даже по этому несчастному сезону в несчастном АкБарсе видно. Мне угрожали раз, второй, третий выгнать меня со скандалом. Сдирали с меня нашивку. Сажали на лавку. Ненавидели и шпыняли. Но я ровно такой же какой был в Петербурге. Привык, что над моими поступками и что делать с последствиями будут думать другие. Что мои косяки прикроет штат юристов, что мои выходки стерпят мои близкие люди. Ты же следил за мной с Петербурга, возможно даже с Москвы. Я не меняюсь. Я ровно такой же как был в прошлом году, ровно такой же как был и пять лет назад. Думаю, спроси ты сейчас у Кертиса какой я был в Сент-Луисе, он ответит — точно такой же, только моложе. Может поменяться «период». Период текилы сменится периодом джина, за ним придет период белого Португальского, за ним придет Северная водка с Казанской пропиской. Но я сам не меняюсь. От части завидую тебе. Ты в состоянии подумать, остановится, помотать головой, понять что так нельзя, и сделать выводы. Но я вижу по вам с Кертисом, что это больше грусти, чем радости приносит. — Потому что ты не можешь жить в новых отношениях, не оборачиваясь на прошлые. — Моментально согласился Брукс. Первый раз поднял голову, с навернувшимися слезами, — Ты помнишь все крики и истерики близкого человека, помнишь все свои слова. Потом все заканчивается. И ты стоишь и думаешь, ну в следующий раз ты точно поступишь лучше. Я поступил по-другому с тобой. Но это сделало только хуже. Я бы хотел чтобы у меня этого не было багажа. Тяжелый чемодан, который я вынужден с собой тягать. Все длительные отношения с Д. все больше начинают походить на отношения с тобой. Я пытаюсь не допустить того, чтобы ты стал мне бывшим Д. — Мэйсек зажмурился, — Не получается. Я бешу всех своим грустным лицом. Бешу своим молчанием, попытками поговорить не вовремя. Своими предложениями руки и сердца не в то время. Я тороплюсь. Хватаюсь отчаянно за тех, кто меня любит. Боюсь, что это чувство пропадет…       Он выложил бокал и, закрыв руками лицо, просто расплакался. Яшкин задержал дыхание, боясь сам разреветься. Надо очень осторожно с ним говорить. Очень тихо. Чувствовал сколько боли в этом голосе. Чувствовал сколько страхов и отчаянья в нем. — Я тебя понимаю. Я тоже это чувствую. Мне нужно тепло от людей. Нужны хорошие эмоции от них. Я отчаянно нуждаюсь в любви, во внимании, в заботе. И… я готов стать главным в отношениях. Я готов прятать тебя за своей спиной. Готов дать тебе столько любви, сколько могу. Я не изменяю тебе с того момента, как мы с тобой расписались. Я ценю тот факт, что я дал обещание тебе. Для меня кольцо может и безделушка, которую можно сдернуть с пальца, кинуть в лицо тому, кого раньше любил, и просто… уйти? Я смотрю на тебя много времени. И понимаю, что у меня нет такого желания. Никогда не было. Даже в мыслях не было какого-то варианта типа: «он заебал, надо закатить истерику громче, чтобы он отъебался». Я делал так с Радуловым. Пытался переорать его. Пытался истерить, выводить его на эмоции, чтобы он в какой-то момент меня не выдержал и сам ушел. И вот я могу стоять гордый, фырчать, хрумкая яблочками, и гордо носить звание неугомонной кобылы. На мне все ездят. Но я не позволю этого делать долго. Я найду, как выебнуться, чтобы скинуть человека с себя. С тобой у меня такого ни разу не было. — Брукс медленно поднял голову, весь в слезах, покрасневший смотря на него, — Ты дорог мне. Я не хочу закатывать тебе скандалы. Не целюсь туда, где и так болит. Могу пихнуть. Но это чтобы отрезвить тебя. Не больше. Чтобы напомнить о себе. Чтобы тебе было лучше. Если ты устал от отношений, в которых ты должен все решать, должен все отдавать, то я могу тебе сказать о том, что я буду теперь главным. Буду заботится. Буду любить тебя. Буду думать над нашими отношениями. Буду защищать тебя. Потащу тебя на себе, пока тебе не станет легче. — И готов прилетать ко мне, успокаивая мои истерики на случайном месте? — Растерянно спросил Брукс, — Готов отпаивать меня чаем, гладить по голове, когда я после игры прихожу зареванный, потому что с двадцати бросков все мимо? Готов меня защищать, даже когда у самого сил нет? — Я готов на это. Просто попроси меня об этом. Просто позвони мне и скажи, что я тебе нужен. Ты же знаешь, я не откажу. Мне важно услышать, что я нужен. Внутренний блок запрещает мне просто сорваться и прибежать, только если не будет прямой угрозы жизни. Просто скажи, что да, Дима, ты мне нужен прямо сейчас. И мне плевать как далеко я буду от тебя. И как много денег мне будет стоить добраться до тебя. Я готов все это делать. Утешать. Любить. Заботится. — Он поджал губы, смотря ему в глаза. Собрался с мыслями и сказал то, что очень сильно боялся говорить, но понимал, что Бруксу важно это услышать, — Я готов пойти на то, что если ты окажешься в Петербурге, и скажешь о том, что хочешь меня в составе, я приду к тебе.       Брукс раскрыл рот от удивления. Дима выглядел максимально серьезным. Не было даже видно, что он шутит или издевается. — Ты серьезно? — Дрожащим голосом сказал Брукс. — Ты все восемь лет живешь в Екатеринбурге. Ты привык к этому дому, к большей части состава. К этому городу. И я понимаю, почему тебе плохо от того, что ты будешь вынужден в конце сезона сказать этому городу «до свидания» встать, купить билет до Петербурга, и улететь туда безвозвратно. Этот город… Санкт-Петербург… не стоит его бояться. Он как Екатеринбург, только чуть-чуть лучше. В центре они даже похожи. Но Петербург удобный. Приятный. Я подскажу район, в котором тебе понравится. Где тихо и хорошо. Где зелено и красиво. Я познакомлю тебя с командой, ведь она не заканчивается на мальчишке Ники. Она гораздо глубже и интереснее. Там больше людей, чем один, как у тебя в Автомобилисте, на чьей шее ты можешь повиснуть и плакать, что ничего не получается. Там таких половина состава. Дурачок Толчинский с коллекцией кигуруми. Озорной малолетка Грицюк с красивой улыбкой. Придурочный Бардаков, которого уже все бригады скорых знают. Грациозный Алистров. Любимый всеми Хайруллин. Ты прав был в том, что в этой команде хорошие люди играют. Отличные игроки. Есть пара сомнительных личностей, которым бы хотелось клюшку поглубже запихать… ну какая команда не без этого? И я понимаю твой страх перед Ромой. Ты не знаешь чего от него ждать. Я тебя могу смело отпустить, потому что Никишин в качестве капитана успешно справляется с обороной команды от этого злодея в костюме тройка. Но если Саша не справится с защитой, если ты почувствуешь себя сильно хуже, если ты поймешь, что контракта другого нет, и бежать некуда, а тут слишком погано — скажи мне об этом. Я приду к Роме. И скажу, что возвращаюсь к нему в состав. Мне плевать, что он со мной сделает. Но его внимание переключится на меня и Никишина. И вдвоем-то мы с милашкой Ники справимся. И ты сможешь играть как привык. Придется немного привыкнуть к жизни на два часа назад, — Дима почесал затылок, — назад же? Я уже не помню. Но я готов защитить тебя собой. Снова придти в это адово место, если это понадобится тебе. Я прекрасно понимаю, что ты просто так не позовешь меня. Понимаешь же, что у меня тоже не лучше отношения с Петербургом. Ну как… с Петербургом у меня самая яркая и страстная любовь, надеюсь еще и очень взаимная. Ротенберг все портит. С ним конкретно отношения так себе. Я готов на это пойти, Брукс. Я поклялся быть с тобой и в горе, и в радости. И если жизнь наша получилась так, что мы окажемся в разных конференциях и тебе станет слишком плохо одному — я побуду с тобой. Могу просто с травмой свалиться, чтобы быть с тобой месяц или два, пока у тебя пройдет «акклиматизация» к городу. Пока ты привыкнешь больше чем к одной ветке метро, к высоткам больше чем двум на горизонте… К синему цвету на форме, в конце концов, тоже надо привыкнуть. Если скажешь — недостаточно, ты нужен мне рядом, я расплачусь по досрочному расторжению и приду к Роме. Скорее всего, придется тебе изменить, я буду долго отсасывать ему, долго стоять кверху задом с ним… Но он мне не откажет. Я знаю это прекрасно. Так тебе будет спокойнее?       Мэйсек снова закрылся руками, продолжив реветь. Дима поник. Не понял, правильные ли слова сказал. Да, самому было боязно соваться в Петербург. Но ради любимого человека он готов на это пойти. Его в Казани ничего толком не держит. Он любил Брукса. Услышав от него, что Бруксу было бы приятнее быть ведомым, прятаться за его спину, стало больше понятно что делать. Они просто путались. Один устал. Второй просто глупый. Этот разговор сделал как минимум Диме сильно лучше. Он понимал теперь чего от него хотят. А для него это самое главное. Когда знаешь чего от тебя ждут — проще играть по правилам. — Мне так будет спокойнее. — Признался Брукс. — Потому что у меня ощущение, что я один в этой ебучей проблеме барахтаюсь, отчаянно за всех хватаясь, а мне только и говорят, что я справлюсь, но я ведь нихуя не справляюсь. — Он стыдливо прятался, продолжая страшно рыдать, до того, что приходилось брать паузу, чтобы отдышаться, — Я не вижу чертового света. Я не знаю что мне делать. Я уже сделал все, что мог, но мне не хотят продлевать мой контракт. Другие дороги все закрыты. Я стараюсь. Я забиваю. Я буду выбиваться из сил, выходя против тебя. Но я понимаю, что мои дни тут сочтены. Что я останусь ни с чем, что стоит просто сдаться, оставить связку ключей, все надежды на то, чтобы остаться в этом городе, и просто уйти. Что мне надо снова это все расхлебывать одному. Что я опять приду туда… где буду один. Что будут недовольные взгляды… Что я буду обязан что-то доказывать. Что обязан буду сейчас разбираться с документами, что-то решать с вещами, с квартирой… Я не готов к этому морально. У меня нет сил на решение проблем. Я хочу просто покончить с собой от осознания тех проблем, которые летят на меня лавиной с высоких гор. Я слаб сейчас. Очень сильно. Я сдался уже давно. Просто реву. Просто… не знаю от чего. От безысходности? От… бессилия? — Не прячься от меня. Я не распознаю намеков. Мне тяжело дается угадывание чужих эмоций. Это единственная просьба от меня.       Брукс опустил руки. Ему было так стыдно перед Димой, что он испортил ему вечер своими слезами, своими истериками и слабостями. Явно не этого он хотел от сегодняшнего вечера. Его слегка опухшие глаза остановились на Яшкине, что смотрел на него с большой надеждой. Он осторожно протягивал ему руку. Брукс взялся за нее. Подполз к нему, и просто рухнул на колени, заливаясь слезами. Внутри все с грохотом рушилось. — Просто попросить помощи, когда я в этом нуждаюсь? — Дрожащим голосом сказал Брукс. — Просто попросить помощи. Просто сказать чего ты хочешь. Чтобы я был рядом. Чтобы утешил тебя. Чтобы ушел. Чтобы вкусно накормил. Чтобы поносил тебя на ручках или покатал на спинке. — Дима бережно вытер слезы с его щек, второй рукой крепко держа его за руку. — Просто скажи мне об этом. Ты можешь смело довериться мне. Я не изменяю тебе. Я ценю тебя. Ты мне важен. Я понимаю, что ты можешь не поверить моим словам. Что мысли в голове все равно что-то другое скажут. Но ты можешь просто довериться в том, чтобы прятаться за меня, когда тебе страшно. Дернуть меня за рукав, и прошептать, что за плохой мальчик тебя обижает. И будь уверен, я не дам тебя в обиду. Только если меня убьют. А такого, как видишь, еще не случалось. — Тогда я не достоин тебя. — Прошептал Брукс.       Он прекрасно понимал, почему не достоин такого счастья. Радулов пришел к нему на порог. И просто припугнул его. А он уже был готов везде расписаться, уже отдать эту несчастную лошадь вместе с амуницией, еще и доплатить, чтобы не вернули. Отчаянье и глухота в отношениях довела его до этого. Он и не надеялся, что получится так поговорить. Честно признаться в слабостях. Что устал все тащить на себе. Что хочет быть слабым. Что ему нравится заботиться. Вроде бы он достаточно много времени следил за Яшкиным на вольном выгуле. Вроде бы слушал внимательно чужие слова, что Яшкину надо, чтобы о нем заботились, чтобы любили и одаривали вниманием. Но все равно тот факт, что Дима смело сказал, что он будет главным, что будет защитником, все равно поставил его в ступор. Ведь… теперь он и правда не достоин такого защитника. Испугался и сдался. Хотя его никто не призывал к дуэли. Просто хотели поговорить. А он уже готов подписать заявление на развод. Дима бы точно так не поступил. А вот он… — Не смей думать о таком. — Прошептал вдруг Яшкин, выбив его из мыслей, словно услышав его размышления, — Если тебя кто-то обижал, кто-то унижал, то ты имел полное право испугаться и отойти назад. Я же понимаю, что со мной тяжело. Ты плачешь по ночам с фразой «не уходи от меня». Я слышу от своих внутренних чувств шепотки о том, что тебе плохо до такого состояния, что ты все равно не бросил мысли о самоубийстве. Такого не должно быть. Я хочу исправить это. Хочу, чтобы ты был счастлив. Очень сильно. Но я не узнаю как тебе помочь, пока не скажешь. Ты достоин меня, так же как и я тебя. Мы с тобой на равных. — Дима склонил к нему голову, бережно прижав рукав худи к его щечке, давая слезам впитываться в ткань, — В прошлом два лучших снайпера лиги, теперь лежащие на дне. В прошлом любимые толпами, а теперь… никто. Мне надо о ком-то заботится. Жить с близким человеком рядом. Знать, что кто-то придет вечером домой голодный, а значит надо собрать себя в руки и что-то сделать ради другого. Для себя я даже не готовлю. Когда живу один, даже толком не живу, а существую. Поем, чтобы желудок не урчал, да и лягу спать. Но когда рядом кто-то есть, я становлюсь ответственнее. Я привык защищать. Я привык закрывать собой. Привык помогать и заботиться. Да, хочу чтобы рядом был тот, кто со мной подурачиться, попляшет и побегает от хулиганов, когда мне захочется зефира в два часа ночи. — Дима налил еще вина, и очень осторожно придерживая бокал, напоил Брукса им. Следом выпил за два глотка все сам. — Мне не в тягость быть главным. Просто дай мне знать в чем твоя нужда. Чего ты хочешь? Чего боишься? О чем думаешь? — О том, что я не достоин тебя. Я ведь все еще ссыкло. Кертис же прав. — Брукс пожал плечами, смотря на Диму снизу вверх. — Нужен ли я таким тебе. Правда? — Он вдруг замолчал, смотря в карие глаза возлюбленного. Яшкин ведь словно игнорирует его слова про то, что Радулов живой и вполне бодрый бегает рядом. Пропускает мимо ушей. Быть может попробовать вопрос по-другому перефразировать? Оставить вопрос в той части реальности, в которой существует сам Дима. Где… где он не видел его, хоть и будучи в состоянии обдолбанности в Москве, где не скакал радостно до него с криками «Собаня любимая». У Димы же не все в порядке с головой. Может попробовать поиграть по его правилам? — Как ты думаешь, что с тобой станет, если Радулов вдруг вернется? — Я не думаю, что он живой. — Признался Дима. — Нади мне много раз говорила, что… ну… бесполезно его ждать. Я даже его клюшкой играю. — Он пожал плечами, — Мне никто не говорит где он. Нет ни одного упоминания о нем. — Он вдруг улыбнулся, — Быть может я его придумал? Знаешь, как мне все говорят, что Нади не существует… Но ведь мне часто говорили в начале сезона, что знакомы с моей Нади. Она у меня красивая. Молодая. И поет красиво. — Яшкин улыбнулся, — Мне кажется я просто себе его выдумал. Мы разговаривали в Петербурге еще с Никишиным в том сезоне. — Дима почесал лениво подбородок, смотря на пляшущий огонек, — Он мне сказал, что возможно моя Нади, это — тульпа. Выдуманный человек для решения внутренних проблем. Вот мне кажется, что Радулов точно такой же. Что его… не существовало. Быть может он когда-то давно существовал. Великий хоккеист, рекордсмен, красивый, сильный, волевой мужчина. Который как раз мне нужен был, когда я только пришел в Казань. Который меня бы поставил на место, успокоил, прикормил, погладил, любил бы во всех позах и во всех местах… Просто как способ не быть одному. — Дима хмыкнул, — Как Артур рядом. Только… Артура в постель не затащишь. Хотя такое даже было. Но у мальчишки уже жена почти. Мне стыдно. — Он вдруг одумался, увидев полнейший шок на лице Брукса. — Я что-то не то говорю? — Дай телефон, пожалуйста… — Попросил Брукс. Дима тут же подчинился, вручив ему его. Брукс набрал пароль, разблокировав его. Быстро полистал фотографии вниз, и, найдя одну из них, показал ее Яшкину. На ней был Саша вместе с Димой, на большой кровати в его квартире в Казани. — Ты утверждаешь что его никогда не существовало? — О, какая красивая фотка. — Дима улыбнулся, — А мне нравится… — Он присмотрелся. Сделана была даже в этом году. — Погоди… — Он вдруг очнулся, дернувшись, — Радулов и правда существует?       Брукс замер, разведя руки, боясь его резких движений. Дима глупо похлопал глазами. Свернув фотографию, полистал галерею вниз, вторую руку положив на грудь Мэйсеку. Фотография за фотографией. Ну вот они на раскатке лупят друг друга крагами на фоне недовольного Шипачева. Вот очередная постельная сцена. Вот их кто-то тайком сфотографировал как они стоят и торгуются у доски с планом на игру. Тут же улыбнулся, увидев с каким взглядом Радулов смотрел на него. Дима замолчал. Минуту, вторую, просто рассматривал то что видел. Чаще, конечно, какие-то фотографии с постели, чем что-то дельное. Но все же не плохо. Брукс едва сдержал улыбку. Он же лежал у него на ногах, и прекрасно чувствовалось, каких фотографий стало больше. Можно было даже голову не поворачивать. Вдруг Дима опустил руку с телефоном и показал одну из фотографий Бруксу. — Она одна такая попалась. На меня больше никто так не смотрел. И никто так больше не лапал.       Мэйсек улыбнулся. Это их первая постельная сцена. Та самая, с отеля. Где был приглушенный свет. Где Дима стоял на коленях, с довольным выражением лица, пока сзади его обнимал Брукс, так, словно это теперь была его собственность, с большим счастьем в глазах любуясь Димой. А на фоне сидел Волк, победно взмахнувший ручками, сидящий на одной из кроватей в далеке. Брукс прекрасно помнил этот момент. Когда попросил дать ему право переспать с ним один на один. И не пожалел об этом. Пожалуй, не было ни секунды за весь сезон, когда Брукс бы пожалел об этом. Вот он только не знал, что его запечатлят на этом моменте. — Ты со всех фотографий выбрал именно эту, чтобы показать мне? — Поразился Брукс, подняв взгляд, — Там же много других, более красивых, более страстных, и явно не со мной. — Они все были временно. Ты у меня все еще один. Кто смотрит на меня так. И кто любит меня так, как мне надо. Раз мы… сошлись на том, что Радулов, хм, — Дима почесался, — Я даже не помню как его зовут. У меня в голове только… Собаня, собака и… пес? Но он не пес, он друг. Он всегда так мне говорил. — Александр Валерьевич Радулов. — Прошептал Брукс. — Ты ведь знаешь как его зовут, но не помнишь этого. — Это имя ему подходит. — Согласился Дима, отложив телефон, — Саша… Да. Пускай будет Сашей. Мне нравится. Так… Вот этот Саша если живой… У тебя по нему какой-то вопрос есть? — Ты бы хотел остаться с ним? — Нет. — Без раздумий ответил Дима. — Зачем он мне? Ругаться, драться и плакать потом после этого? Уходить снова в запои? Я не хочу. Мне так не нравится. Даже если бы он пришел бы в условное «вот прямо сейчас», и сказал, что я теперь его лошадка. — Дима вдруг насупился, и помотал головой, недовольно зафырчав, словно и правда лошадка, — Неть! Не хочу. Я же сказал — не изменяю. Не пойду. Пускай бы он мне хоть что рассказывал. А я медвежонка больше люблю.       Яшкин моментально улыбнулся, увидев на лице любимого Брукса счастливую улыбку. Кажется, их конфликт был исчерпан. Во взгляде Брукса это моментально читалось. Грусть ушла. Его медвежонок умеет счастливо улыбаться. Дима смело выпил сам вино. — Значит мы договорились на том, что ты будешь обо мне заботится, любить меня, а я позволю себе расслабиться и быть любимым? — Дима гордо кивнул, — Ахуеть. — Не сдержавшись сказал Брукс, — Погоди… Тоесть… Это все? — Ну да. Меня это беспокоило. Что у меня основной роли нет. Я не люблю быть никем. Мне надо что-то конкретное. Вот я нападающий. Вот я капитан. Вот… А с тобой я получился никто. Я так не люблю. — Он разлил остатки вина по бокалам, — А у тебя еще есть какие-то вопросы? — Я до сих пор от шока отойти не могу, что ты согласился, если мне станет плохо, пойти играть со мной в Петербург. Это же враждебный для тебя город. — Так и есть. Ничего не меняется. Но ты же рядом. Тебе надо помочь. — Он провел пальцами по волосам, любуясь заплаканными взглядом полным надежды. — Когда мы вернемся, там понятно, тренировки, но потом нам придётся ехать в Казань. Ты бы во время игр хотел бы жить со мной или с командой? — Первую игру точно я буду со всеми, чтобы ко мне не было вопросов. Последующие уже можно у тебя. Я обожаю твою кровать. — Брукс провел языком по губам, — А ты…? — Мне плевать. Я останусь с тобой. А пока… У нас будут еще сутки, вроде, чтобы побыть вдвоем, пока наши кракозябры не придут и не начнут орать, галдеть и толкаться. Чем хочешь заняться? — Хочу наебениться так, чтобы было не встать. А с утра сходить в лес. Мы очень недалеко от красивых мест.       Дима с радостью принял предложение. Они продолжили распивать вино, о котором разговорились, пригревшись под теплом огонька. В какой-то момент Брукс, не отвлекая Диму от разговора, нежно одел колечко на пальчик обратно. Яшкин улыбнулся, повторив ритуал. Даже с мысли не сбился, продолжая травить истории, любуясь счастливым любимым человеком.       В Торонто же в середине дня банда была в полном составе. Кертис с Сашей вернулись в общий строй, нагнав всех в ресторанчике. Все их шумно и радостно поприветствовали. Волк смело уселся рядышком с Никиткой, и упёрся двумя руками в стол, слушая рассказ от Никишина, который, как мальчик столичный был в некотором шоке от увиденного. Все громко ржали с его комментариев, распивая алкоголь, заедая вкусными блюдами, что были очень сытные. Никита периодически поглядывал на Кертиса, перебирая на руке пальчик с обручальным кольцом. Лиза сидела около Ани, заливаясь озорным хохотом с остальными девочками. Они больше часа просидели в ресторанчике, после чего отправились всем табором на очередную игру Торонто.       На первом перерыве, пока большая часть народу разбрелась, сторожить вещи остались один Кертис с Никиткой. Волк скромно сидел рядышком, наблюдая за ледозаливочной машиной. Лямкин опустил голову и осмелился спросить: — Как тебе в родном краю? — Отлично. — Волк повернул голову, — Мы с Сашей кажется отвадили надолго Даррена. Я с такой лёгкостью улетел оттуда, словно Дица больше в живых нет. Это так странно. Никогда не было таких чувств. — У вас с ним что-то было? С Никишиным… — Нет. Пришлось поце… — Кертис повернул голову, растерявшись. — Почему такой вопрос? — Просто любопытно. — Улыбнулся Никита. — Пришлось поцеловаться? — Ага. Перед Дарреном такой театр развели, как у меня Вивьен не умеет! Я так счастлив, что это все получилось. — Кертис счастливо заболтал ножками, — Я же пообещал. Я либо твой, либо ничей. Да и мы с Сашей не в тех отношениях. Он не видит во мне партнёра. Я ему скорее духовный отец, я думаю это самое верное слово. Поддержать, пообнимать, сказать что вокруг все плохие пидорасы, а он у меня самый хороший и вообще молодец. — Волк улыбнулся, — Я снова стал старшим братом. Но теперь это не в тягость. Я даже шокирован этим. — Он повернул голову, — Ты не выглядишь счастливым рядом с Лизой. Что-то не так? Хочешь о чем-то поговорить? — Лиза сказала мне, что любит другого. Это было в шутку, я полагаю. Потому что она преподнесла это как шутку, на мою фразу, о том, что я ее люблю. Просто… Вечером хотел побыть с ней. Я так давно… Без этого всего. На что Лиза выдала мне вот такое, и… так я ничего и не получил. Я не знаю как к ней подступиться. Да и за дочек боюсь. — Вот я бы за них точно не боялся, ты ведь только с ними. Она их даже за ручку не держит, даже не попытается успокоить. Это страшно выглядит. Когда собственной матери плевать на детей. — Кертис хмыкнул, — У тебя есть какие-то подозрения? — Я думаю, это было не в шутку. — Вдруг сказал Никита, смотря вперед. — А спрашивать боюсь. — Мы можем спросить у девочек. У Ани или у Милены… — Кертис кратко обернулся, — Доверишься мне? Я умею такие вещи аккуратно спрашивать. Девочки всегда всех своих мальчиков обсуждали. — Я… — Никита опустил голову, — я не хочу это знать. Кертис, я ведь считать умею. Я… боюсь.       Волк взвыл, закрыв руками лицо. Он уже был в такой ситуации ровно год назад. Уже был почти на том же самом месте. Только тогда разговор был у Мэйсека про его девочку. Про его Д. Год прошел. Сезон сменился. И теперь он вынужден попасть в ту же самую ситуацию, только теперь с Никитой. Кертис прекрасно знал, как развеять все сомнения. Только он не готов на этот шаг. Это будет больно. Это будет очень обидно. Он потер ледяными руками мордочку, жалобно заскулив. Лямкин сидел рядом опустив голову. — У тебя есть подозрения, что она тебе изменила? — Я не знаю. Я в чужие телефоны не лезу, прихожу домой всегда вовремя, а иногда и задерживаюсь. Лиза всегда себе предоставлена. Я ей как мешок с деньгами нужен… Особенно последнее время. Просто два месяца, это то самое время, когда она закатила мне скандал и выставила меня из дома, заставив свои трусы с дерева снимать. Когда мы с ее матерью разговаривали. Я же от Лизы так и не услышал, что это было или не было… Повел себя как мудак. — Он отвел взгляд, — Я не уверен, что хочу это знать. — Никита, тебе стоит поговорить об этом с ней самой. — Волк отвел руки от лица, сгорбив спину, сидя рядышком с ним в своем прекрасном сером пальто. Осторожно протянул ему руку. Никита мягко сжал ее, обреченным взглядом смотря на него. — Давай я заберу твоих озорниц… Останьтесь вдвоем. Разговоритесь. Если хватит смелости — предложи ей сделать тест на отцовство. Но ты должен понимать, чем это обернется. — Давай. — Несмело согласился Никита, крепко сжав его руку. — Если… что-то пойдет не так… ты… побудешь со мной рядом? — Я всегда буду рядом, Никита. Я всегда рад буду тебя выслушать. — Мне большего не надо. — Прошептал Лямкин, зажмурившись. — Кертис, мне страшно. Она же меня разорвет. Я же знаю свою Снежную Королеву. Это же беда… бедень… Блять…       Он взвыл, и, склонившись, уткнулся головой в ножки Волку. Тот растерянно опустил взгляд. Крепко сжав его руку в своей руке, второй поглаживал по волосам. Спустя пару минут к ним пришла Аня. Уселась на местах впереди. Вопросительно уставилась на происходящее. Кертис виновато пожал плечами и сказал: — После матча можно будет с тобой поговорить? — Это… — Аня повернула голову, смотря на Никиту, что выглядел словно с креста снятый. — связано с Лизой? — Когда они оба кивнули, Аня тяжело вздохнула и сказала, — Я знаю о примерной теме разговора. Никита, расслабься… Насколько я слышу от не… Ребенок твой. Даже пол могу сказать. — Она мне не изменяла? — С надеждой спросил Никита.       Аня промолчала, поджав ярко-красные губки. Никита взвыл, снова уткнувшись лицом в ноги Волку, что замер распахнув глаза. Аня ему бесшумно ответила, чтобы Никита ничего не увидел, что поговорит с ним. Кертис с благодарностью кивнул. Вскоре прискакала Милена. Аня забрала у нее стакан с газировкой и осторожно протянула Домовенку. Никита уселся ровно, с большой охотой поцедив ледяную колу. С благодарностью кивнул девочкам. Они счастливо ему улыбнулись в ответ. За пару минут до начала нового периода вернулась и остальная толпа. Кертис начал неистово хохотать, когда мимо них прошел Никишин, на руках с малюткой Полинкой, Алину ведя за ручку. Старшая была очень горда собой, словно это был ее жених. — Какого мальчика красивого нашла себе. — С улыбкой сказал Никита, смотря на то, как Алина уселась рядышком с ним, а следом уселся Никишин, который улыбался как дурак. — Я выхожу за него замуж! — Гордо рапортовала Алина. — Папа, знакомься.       Никишин моментально покраснел. Все над ним громко начали ржать. Лиза с Артуром вернулись последние, и, услышав что пропустили, начали хохотать с остальными. — Никита, ты все не так понял. — Прошептал Саша, весь покрасневший, — Я… — Да понял уж я, зять, не дать не взять. — Усмехнулся Никита, — Ясно все… Понятно мне. — Ну Никита! — Растерялся Никишин, — Да я не…       Хохот прекратился только уже с началом очередного периода. Интересная игра Торонто увлекла всех. Алина сидела между отцом и будущим мужем гордо задрав нос, радостно хрустя сладким попкорном, и смотря больше по сторонам, чем на игру. Аня с Миленой периодически отвлекались от игры, дергая своих возлюбленных, спрашивая как вратари так плохо играют и почему их двоих не зовут сюда играть, чему Артур с Володей были только рады услышать. Лиза же сидела в телефоне, с кем-то переписываясь, почти вообще не участвуя в общей жизни банды.       И снова победа. Весь стадион ликует. Вся банда громко отбила друг другу пять. Обе игры, на которых они побывали, и обе получились победными. Очень приятно было лицезреть хороший хоккей. Артур, развернувшись ко всем лицом, с радостью сказал: — Мы идем с ребятами в ресторан за их счет. Так что вечер обещает быть очень удачным! — Отлично! — Согласилась Аня, — Только у нас завтра в обед самолет. А мы очнемся вообще? — Нормальность не гарантирована. — Гордо ответил Володя. — Не в этой компании так точно.       Они сидели обсуждая матч, дожидаясь, пока большая часть народу свалит. Следом пошли вон со стадиона, следуя за Лягушонком, который явно знал куда идти, таща за ручку за собой Володю. Аня с Кертисом подзадержались, пойдя неспеша после всех. — Кертис, что с Никитой? Он о чем-то волнуется? — Обеспокоено спросила Аня, шагая с Волком под ручку. — По нему видно, что он вроде бы радуется происходящему, а в глазах все равно какая-то грусть. — Кертис пожал плечами, — Ну я его хорошо и близко знаю. Знаю какой у него взгляд счастливый бывает. Этот явно не такой. — Он повернул голову, любуясь красивой девушкой, на фоне ночного Торонто, — Я думаю он беспокоится за отношения с Лизой. А после всего, что пережил, храбрости у Домовенка поубавилось.       Аня кратко посмотрела на Никиту, что шел с Лизой под ручку, второй рукой придерживая маленькую Полинку, что спала у него на груди в специальном кармашке. Никишин с грустью волочился за ними, держа Алину за руку. — Она ему изменяла. — Едва слышно прошептала Аня, — И очень, к сожалению, этим гордится. Даже хвасталась, как это было классно и как нам с Миленой сделать так же, чтобы наши мальчики не узнали. — Она сделала недовольный вид, — Меня даже выворачивать чуть не начало от этого. Но… Ребенок от него. Я в этом уверена, потому что она сказала прямую фразу: «Был бы он от того красавца, я бы с радостью оставила. А сейчас больше вопросов, стоит ли свое здоровье гробить ради еще одного…» — У него будет мальчик? — Удивился Волк. Аня с улыбкой кивнула, — Никита хотел себе мальчишку тоже, хоть и признавался, что в девичьем царстве ему тоже нравится. — Кертис опустил голову, смотря на пальчики Ани, что слегка держали его за рукав пальто, — Отвратительно. Я даже не знаю как Никите помочь. Вроде бы хорошо, что ребенок его. Но… Измена. Никита же не выносит их. — Кажется, Лиза изменила ему не столько по своему желанию, сколько из принципа… — Аня пожала плечами, — Я не знаю что у них происходит, Кертис. И тоже не представляю как они будут вылезать из этого. Если тебе хватит смелости, ты можешь помочь ему как-нибудь. У тебя опыта жизненного много, ты тот еще неудачник — Девушка мягко погладила его по волосам второй рукой, — но я не рискну. — Я очень надеюсь, что Никита послушает моего совета и поговорит с Лизой сам. — Волк с грустью поджал губы, смотря в глаза Ане, — Потому что я уже видел такое. С Бруксом. И тогда я увел его от мертвых отношений, но все лето держал его от того, чтобы он не покончил с собой. И то что я вижу сейчас, — Он повернул голову, смотря на Никиту, что полез обниматься к Лизе, но она его моментально оттолкнула, — ничего хорошего мне не навивает. — Готов будешь очередного самоубийцу выдержать? — Осторожно спросила Анюта, сжав крепко руку Кертиса. — Готов буду. — Смело согласился Волк. — Даст ли мне жизнь еще хоть месяц или два — вопрос уже не ко мне. Я буду помогать всем и каждому, кому только представится возможность. — Он улыбнулся, — Я в этом вижу свой смысл жизни. — Это очень великий смысл. — Согласилась Аня. — Я для этого в медицину пошла. — Она вытянула руку, — Видишь, какой Никишин хороший и крепкий. Даже адекватный. — Да, я знаю что это твоя работа. Мы с ним… разговорились. Тебе стоило бы его еще поучить себе уколы ставить, потому что у него весь зад и все ноги синие, будто его палкой по ногам били. — Он постеснялся меня. — Хихикнула Аня, шепотом добавив, — Я буду рада, если ты его научишь это делать. — Ты большая молодец. Я с радостью ему помогу. Знать бы самому как это делается. Другим-то я умею ставить, а себе ни разу не ставил. — Научить? Или постесняешься?!       Они вдвоем расхохотались, да так, что вся толпа удивленно посмотрела на него. — Научи! — Гордо ответил Волк, — А я вот… да!