Госпиталь монстра

Первое, что я заметил, войдя в кабинет врача, было то, что он меня не боится. Люди не всегда боятся, даже когда знают, кто я на самом деле. Но это достаточно редко, что вызывает любопытство, эта храбрость или глупость, которая заставляет людей подходить ко мне, как будто я просто один из них. В каком-то смысле мне это нравится — разнообразие — это специя жизни, в конце концов, и они забавляют меня. Он был немного моложе моего физического тела, лет тридцати или сорока, с загорелой кожей и черными волосами, зачесанными назад, с выбритыми висками. Его одежда была повседневной, современной — синяя рубашка на пуговицах и серые брюки. Он думал, что я необычный пациент — чрезвычайно сильный мутант, ставший паразитом, ставший агентом Третьего Дивизиона, — но что он видел таких людей, как я, раньше. Массовые убийцы, серийные убийцы, мутанты-террористы и разжигатели человеческой ненависти — он видел их всех за годы работы в Третьем Дивизионе. Я покачал головой и улыбнулся. — Вы никогда раньше не встречали никого похожего на меня, доктор. Он нашел мою улыбку слегка тревожной: слишком вежливой, слишком четкой для деяний, приписываемых моему имени. Я протянул ему руку. — Амаль Фарук. Ах, но я думаю, вы уже знаете это. Я указал на планшет, который он держал в руке. Доктор не позволил себе колебаться, прежде чем протянуть руку и пожать мне руку. — Я доктор Ахмед Хаким. Приятно познакомиться, Амаль. Мое имя звучало более естественно в его акценте, чем у других американских агентов, и я попытался угадать по нему страну его происхождения. Индия, подумал я, а затем проверил его разум, чтобы подтвердить это. Ах - Пакистан. Мне пришло в голову, что я старше страны, где он родился. — Мне очень приятно, уверяю вас, - сказал я, одарив его режущей как нож улыбкой, рассчитанной на то, чтобы заставить его задуматься, что именно я имел в виду. Я сел на диван напротив него. — Признаюсь, я был весьма удивлен, узнав, что психиатрическая экспертиза является предварительным условием для работы в Третьем Дивизионе. Я предполагал, что это скорее случай — а, как они говорят? - Я наклонил голову, а затем щелкнул пальцами. — Ах да. Вам не обязательно быть сумасшедшим, чтобы работать здесь, но это поможет. Доктор Хаким слегка усмехнулся. — Я бы так не сказал. Мы же федеральное агентство, в конце концов. — Ммм. Еще один из теневых проектов американского правительства по «обеспечению безопасности мира». - Я покачал головой с сожалением. — Мы здесь, чтобы поговорить о вас, - предупредил меня доктор Хаким. — Не о Третьем Дивизионе. Я улыбнулся. — Конечно, конечно. Я люблю говорить о себе. С чего начнем? — Может, начнем с тех дел, которые вернули тебя в сферу компетенции Третьей Дивизии, - сказал доктор, щелкнув ручкой. Я рассмеялся. — С каких именно? — Давайте начнем с первой встречи, - сказал Хаким. Он долго думал, пытаясь понять, насколько далеко он осмелится меня подтолкнуть. Он не боялся, что я причиню ему вред — хотя должен был.. Как будто я был травмированной женщиной, которая боялась говорить о своей жизни! Я покачал головой в отчаянии. — Вы обладали молодым мутантом, - сказал доктор. — Дэвид... Хэллер? - Он пролистал свои записи. — Тридцать лет. Каково это было? Прямой вопрос, и он, и я оба это знали. Я не позволил себе отреагировать, вместо этого задумчиво откинулся на спинку дивана. — Я был заключенным. Бестелесный разум, преследующий сына моего злейшего врага, словно призрак. — Насколько вы контролировали ситуацию?» - спросил доктор. — Вы были просто пассажиром — или могли на него влиять? — Я мог на него влиять, - допустил я, думая об этом. — Через сны, галлюцинации и измененные воспоминания. Я был голосом в его голове, дьяволом на его плече. Но я не мог его контролировать — большую часть времени. Только когда он был максимально сломлен, я мог взять контроль напрямую. Хаким что-то записал в своем блокноте. — Каковы были ваши отношения с вашим хостом? Вы его ненавидели? — Конечно, я его ненавидел, - сказал я и удивился резкости в собственном голосе. — Я был заключенным, а он был моим тюремщиком. Его отец казнил меня и приговорил к такой участи — как будто у него было право судить меня. — Ответственен ли Хэллер за действия своего отца? - спросил Хаким. Его тон был максимально нейтральным, но я мог видеть его насквозь, мог уловить в нем осуждение. — Кто-то должен заплатить, - резко сказал я. — Почему не он? Доктор кивнул. — То, что сделал с тобой Ксавье, привело тебя в ярость, - сказал он. Эта фраза зацепила меня за нервы, но я сдержался и успокоился. — Конечно. Он же убил меня, в конце концов. Как бы ты себя чувствовал? — Не могу сказать, что знаю — но сомневаюсь, что был бы очень рад этому, - мягко сказал Хаким. — Ты все еще хочешь отомстить Ксавье и Хэллеру? Я задумался. — В каком-то смысле, — медленно сказал я. — Я думаю, он достаточно настрадался — не так ли? Теперь у меня другие цели. Интерес вспыхнул в голове Хакима. — И какие? Я наклонился. — Развратить его, - сказал я мягким голосом. — Завладеть его разумом и извратить его в своих целях. Пока он не поймет, кто я. Кем я стал. Я собираюсь сделать его таким, как я. Хаким моргнул в ответ. — Почему? - спросил он, и я мог сказать, что он был искренне сбит с толку. — Он считает меня haula, монстром», — сказал я с огорчением. — Точно так же, как и вы. Он открыл рот, и я перебил его. — Нет, не лгите мне. Я могу читать ваши мысли, доктор. Посмотрите на меня. Я бог. Не монстр, не преступник и не паразит. Я нечто большее. Нечто, что нельзя классифицировать, игнорировать или победить. Он выслушал мою речь и задумался на мгновение. Насколько я мог судить, его не беспокоило то, что я сказал. — Тебе кажется, что его мнение о тебе посягает на твою самооценку, - сказал он. — Как вы относитесь к мнению других о вас? Не Хэллера или Ксавье, а других людей? Я пожал плечами. — Они не имеют значения. Они насекомые. Тени. — Включая меня? - спросил он. — Да, - сказал я. Он ничего не сказал. — Чем Хэллер отличается? Его холодная манера поведения начала меня раздражать, но я задумался над вопросом. — Трудно выразить словами, - сказал я. — Мы с ним были связаны тридцать лет. Можете себе представить, доктор, что это делает с человеком? — Он единственный, кто имеет для вас значение, - заметил Хаким, - но вы негодуете. Это одиночество? Я моргнул ему. «Одинокий?» Это был первый раз, когда он действительно удивил меня за время нашего сеанса. Возможно, мне стоило читать его мысли более внимательно. — Почему я должен быть одиноким? — Вы считаете, что никто другой не достоин вашего внимания, - спокойно сказал Хаким. — Вы их игнорируете. Это похоже на одиночество? Я нахмурился, слегка раздраженный. — Нет. У меня есть компания. Я отбросил раздражение и резко, фальшиво улыбнулся ему. — Хотят ли они исполнять эту роль или нет. Его это, похоже, не беспокоило, и я обнаружил, что мне это не нравится. Я ожидал, на каком-то уровне, что любой психиатр, с которым я поговорю, будет шокирован, ужаснутся моей извращенностью. Вместо этого врач отреагировал на меня так же, как все они отреагировали на Дэвида — как будто я был просто еще одним пациентом, которого нужно оценить и выбросить. Полагаю, меня не должна была удивлять их слепота. Люди всегда были слепы к великим людям. — Как это выглядит? - спросил Хаким, записывая в своем планшете. — Твоя компания. — Я всегда мог заставить последователей, если хотел этого, - сказал я, откидываясь на спинку стула. — А в те времена, когда я был один, у меня были другие методы. Где, по-вашему, я узнал, что разум может сохраняться после смерти тела? Хаким задумался. — Ты — поглощаешь людей своим разумом? - Он просмотрел свои записи. — В наших файлах есть упоминание об этом — Ленор Баскер. Ты говоришь мне, что она не была первой? Я усмехнулся и покачал головой. — Нет. Их было гораздо больше. Как набор персонажей в пьесе, которых я могу выставить на сцену или отложить в сторону по своему усмотрению. Хаким посмотрел на меня. — Ты зритель, - спросил он, - или исполнитель? — Что это значит? - спросил я, нахмурившись. — Вы держите этих людей рядом, потому что хотите за ними наблюдать? - спросил он. — Или потому, что хотите, чтобы они наблюдали за вами? Я нахмурился. — Бессмысленное лингвистическое различие, - резко ответил я. — Но в этом-то и проблема с вами, психоаналитиками, не так ли? Вам нравится придумывать проблемы, когда их нет. Хаким наклонил голову. — Откуда у вас такая идея? А затем, глядя в свой планшет, он сказал: — Я вижу, что Дэвид Хэллер был в психиатрической больнице и находился под постоянным психиатрическим наблюдением, пока вы были у него в голове. Я остановился и молча посмотрел на него. Несмотря на то, что Дэвид, несомненно, думает, я не наслаждался своим временем в психиатрической больнице — и это было мое время, как и время Дэвида. Дэвид позволяет себе воображать, что его опыт — исключительно его собственный, как будто только он страдал в те годы. Я был там. Забытый, невидимый, стерший себя из всех воспоминаний — но я был там. — Он сообщил, что психиатрические препараты помогли с его «психическим заболеванием», - сказал Хаким. Он откинулся на спинку стула. — Но вы были психическим заболеванием. Разве не вы? Я покачал головой. — Это был не я один. Или, по крайней мере, не совсем. Насколько Wahnsinn, болезнь — насколько это было мое влияние на него, а насколько это было врожденным? — Лекарства помогли вам? — спросил Хаким. — Или навредили вам? Я задумался об этом. — Все и сразу, - сказал я через мгновение. — Они притупили нас обоих. Мы были заключены вместе. Вот почему он обратился к более сильным препаратам — чтобы заглушить мой голос в своей голове. Чтобы изолировать меня. Мы воевали, он и я-я, пытающийся уничтожить его, и он, пытающийся уничтожить меня. — Вы говорите так, как будто вы равны, - тихо сказал Хаким. — На самом деле, он единственный, о ком вы так говорите. Но он даже не знал о вашем существовании. Он пытался причинить вам боль? Или он просто пытался выжить? Это был не риторический вопрос. Его глаза были прикованы к моим. — Это имеет значение? - спросил я, отмахиваясь от вопроса. — Эффект был тот же. — Ты уже знаешь, что я думаю, - сказал Хаким, и он был прав. — Важно то, что думаешь ты. Амаль, ты чувствуешь раскаяние за то, что ты сделал с Хэллером? Это был не первый раз, когда я обдумывал этот вопрос, но я все равно думал об этом. — Нет, - сказал я. — Почему я должен? Сожаления — удел низших существ. Он что-то записал. Он не позволил этому проявиться на своем лице, но в его мыслях было чувство — удовлетворения. И в то же время разочарования. Как будто я оказался именно тем, кем он ожидал меня видеть. Проверил все симптомы, чтобы поместить меня в аккуратную маленькую коробочку. Я не мог этого допустить. Я встал. — Думаю, мы сегодня зашли так далеко, как могли, доктор. Было приятно встретиться с вами. Хаким взглянул на свои записи. — Полагаю, на сегодня с меня хватит. Спасибо, что встретились со мной сегодня. Он имел это в виду. Я ему нравился, почти так же, как мне нравились мои заключенные, умы, которые я держал в ловушке в своей голове, чтобы развлекать себя. Я был для него профессиональным любопытством. Он протянул мне руку для пожатия, но я просто улыбнулся и не поднял руку. Его рука опустилась, и он повернулся к двери. — Ну, скоро вы услышите от нашего начальства — о результатах. Надеюсь, у вас будет хороший день — какими бы ни были результаты. — Ааа, — очень тихо сказал я. — Ты никуда не пойдешь. Его рука замерла в дюйме от дверной ручки. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что это мое влияние остановило его там, и тогда, впервые, в его сознании вспыхнул страх. — Амаль, - сказал он, не отрывая глаз от двери. — Я не твой враг. — Я знаю, - сказал я. — Ты просто еще одно насекомое. Я щелкнул пальцами, и доктор Хаким рухнул на землю, потеряв сознание. Когда он проснется, я внедрю ему новые воспоминания о нашем совместном сеансе — те, которые сделали бы меня приемлемым союзником для Третьей Дивизии. Я наклонился, поднял его планшет с того места, где он упал, и пролистал страницу с его заметками. «Психопат», — гласило изящный почекр Хакима. Я скривился; но не удивился. Там был еще один комментарий — комплексный посттравматический стрессовый синдром, возникший в результате психической развоплощенности и эффективного длительного плена. Этого я не ожидал. Монстр и жертва — таков был диагноз доброго доктора. И то, и другое одновременно. И ничего больше. Третьему отделу потребовалось, чтобы я пришел на эту оценку, это было правдой. Но это была не вся правда, не так ли? Я мог бы войти и сразу же очаровать доктора, и провести остаток сеанса, заставляя его танцевать для моего развлечения. Это была большая опасность, которой рисковал Третий Дивизион, когда они сняли нимб с моей головы. Мне не нужно было оставаться на сеансе. Но я остался. И делая это, я знал, что будут заданы вопросы. И я не получил желаемого ответа. Я посмотрел на планшет в своей руке и задался вопросом, какой ответ, в конце концов, я хотел.