Напечатала туминское

      Прощение приносит исцеление человеку, который прощает. Прощение — это процесс, подобный процессу переживания горя. Прощая, вы отказываетесь от своего права требовать от другого человека плату за боль, которую он причинил вам.       Прощение приносит исцеление человеку, который прощает.       Сынмин стискивает зубы, пока горькие слезы катятся по алеющим щекам. Он нервно всхлипывает и зло трет кулаком по лицу. Идиотские слезы, идиотская ситуация. И какой же он глупый, наивный, доверчивый. Словом, Ким Сынмин – ребенок, которого так легко развели.       Из руки выпадает смятая фотография его Ли Минхо, его самого любимого и внимательного хёна. Ли Минхо смотрит на некого Хван Хёнджина, безусловно, прекрасного юношу с пепельными прядями волос и очаровательной родинкой под глазом, таким взглядом, каким никогда не смотрел на Сынмина. Отчего становится еще больнее. Обида сжимает горло. Даже сиплый полувздох сделать тяжело.       Прощение – это процесс, подобный процессу переживания горя. Сынмин падает на колени, находясь в своей комнате. В спальне, где столько памятных колючих вещей. Где воспоминание наездница воспоминания.       Минхо подпирает ладонью подбородок и безотрывно глядит на младшего, пока тот задумчиво выполняет домашнее задание. Набирает пальцами текст, выводит правильные предложения и сверяется с темой.       – Сынмин-и, – мягко шепчет Минхо. Сынмин, не поворачиваясь, выгибает бровь. – Ким Сынмин.       – М? – вопрошающе мычит он, не желая покидать страницу задания.       Холодные пальцы Минхо осторожно поправляют челку Кима и дотрагиваются до мочки уха. Скрипит стул и на место мозолистых подушечек пальцев приходят теплые мягкие губы. Становится щекотно, и Сынмин со смехом ежится. Ли встает с нагретого места и тянет Кима с его стула за плечи. Сынмин поддается и тут же оказывается на кровати под мускулистым телом Минхо. Его внимательный взгляд скользит по лицу младшего и останавливается на губах.       – Можно? – бережно, но с заметным нетерпением спрашивает он.       – Можно, – кивает Сынмин и его губы в пленительном трепетном внимании. Каждый сантиметр облюбован, каждая частица кожи пропитана вкусом мятной жвачки Минхо. Розовые губы блестят от слюны, а помутненный взгляд вводит в исступление.       Отчего же так горько? Легкие начинает жечь, и Сынмин распахивает настежь окно. Ледяной воздух проникает в комнату и треплет волосы Кима. Он падает локтями на подоконник и жадно вдыхает кислород.       "Прости меня" – во мгле мигает экран телефона.       – Прости? – шепчет хриплым голосом Сынмин. – Так просто?       "Я сильно виноват. Запутался, Сынмин-и".       – Прости... – повторяет Сынмин и слизывает соленые слезы с губ. Фантомно ощущается привкус крови. Или не ложно? На бледном запястье росчерк темной крови. – Щибаль!       Прощая, вы отказываетесь от своего права требовать от другого человека плату за боль, которую он причинил вам.       – Знаешь, – больно даются слова, – я прощаю тебя.       Сынмин не плакал уже два дня, однако отеки с век до сих пор не сошли. Смирение расцвело больным тюльпаном с тонкими лепестками.       Симпатичное кафе, преобладающие теплые оттенки и кирпичные стены. Ароматный кофе здесь прибивается пенкой к губам. Ким медленно жует чизкейк. Творожная влажная начинка то и дело застревает в горле. До чего ж противно. Надо же чем-то рот занять, пока придумываешь цивилизованный ответ взрослого человека?       За сорок восемь часов, оказывается, неплохо можно подрасти.       Напротив побледневший Минхо нехотя цедит латте. Он не любит латте, – заметил Сынмин, когда улыбающийся официант принял их заказ, – впрочем, он и меня не любит. Греет ладони о чашку, трясет ногой под столом.       – Я могу быть свободен?       – К-конечно, – спотыкается о слова тот, но Сынмин уже в дверях.       Ким Сынмин закрывает вкладку с определением "прощения" и вконец понимает, что простил Ли Минхо.