Ich liebe

***

Германия недовольно потягивается на кровати, неохотно разлепляя глаза. Свет из приоткрытых штор ненадолго ослепляет, вынуждая зажмуриться и устало простонать. Вторник, очередное "особо важное" собрание по внутренним вопросам, летняя удушающая жара. Ветер колышет занавески, неприятным холодом проскальзывая по коже. Это не волнует. Есть более существенный и важный минус. В своей берлинской двушке она совершенно одна без привычной теплоты чужого тела под собой. Катарина никогда бы не подумала, что просыпаться на ком-то — можно не уточнять на ком именно, ведь один наглый русский и так прекрасно всё знает — войдёт в привычку. Столь необходимую, что любое отклонение от нормы кажется посигательством на собственные жизнь и здоровье. Как бы немка не пыталась строить из себя сильную и независимую, она любит. До дрожи в груди и онемевших пальцев любит своего русского нежной и безграничной любовью и не видит смысла жить без него. И на чувства эти Россия отвечал полной взаимностью, не скрывая своего восхищения и обожания к своенравной немке. За столько лет они прикипели друг к другу настолько, что всяческая разлука становилась сродне медленной смерти от самого сумасшедшего садиста. Стук в дверь вызывает волну негодования, а после и агрессии, которую приходится сдерживать. Ломать чью-то шею с самого утра — плохой знак. Катарина знает это не по наслышке.       — Wer ist sonst noch da? — устало рычит она. Как бы не хотелось, приходится вставать и открывать дверь. Холодный пол неприятно леденит голые стопы вынуждая поморщиться. Холод этот лаконично напоминает о том, что немка не дома. Родное тепло не греет душу. Её дом там, где её любовь. А сама любовь сейчас в сотнях километров от неё также скучает и не знает, что делать с этим всепоглощающим чувством одиночества. В любой другой ситуации было два варианта развития событий. Либо они игнорировали всех и всё в этом мире, либо русский поднимался сам и разбирался с нарушителем их покоя, а после возвращался в постель, чтобы ласкать и целовать свою любимую, получая ласки и поцелуи в ответ. Просто потому что хочется. Просто потому что любят. В любом случае они были вместе и были этому безумно рады. Нежились в объятиях друг друга и раз за разом повторяли слова о любви столь необходимые и чувственные. Домашние пушистые тапочки немка полностью игнорирует, желая проснуться от этого холода окончательно и начать собираться. На собрание опаздывать не хочется. Чем раньше она закончит все дела, тем быстрее окажется рядом с любимым в его объятиях. С этой мыслью она накидывает халат, направляясь в коридор. Холодные и мрачные стены проносятся за пару секунд.       — Ja? Was brauchen Sie? — не расмениваясь на нежности и излишнее дружелюбие грубит Катарина. Настроение и так ни к чёрту. Курьер — парнишка лет двадцати с яркими карими глазами как у оленёнка — испуганно отшатывается в сторону. Уж больно пугающе выглядел красный блеск в синих глазах хозяйки квартиры.       — Frau Krautz? — тихонько спрашивает он, получая утвердительный кивок в ответ. — Вам доставка. Распишитесь, пожалуйста, — он протягивает девушке планшет с ручкой. Несколько размашистых штрихов, и он принимает планшет обратно. Поправляет кепку — попытка выглядеть уверенно — с логотипом компании на голове и протягивает красивый букет. — Прошу. Хорошего дня.       — А от кого это? — вдогонку убегающему курьеру кидает Катарина, выглядя при этом шокированно. Что ещё за неожиданная доставка? От кого и зачем?       — Анонимно, — лаконично отвечает парнишка, спускаясь по лестнице. Ему ещё другие заказы разносить. Да и холодный взгляд хозяйки квартиры вызывает мурашки по коже и желание забиться куда-нибудь в угол. Странно это всё.       — Анонимно значит, — выдыхает немка, закрываясь на замок. Она опирается спиной на дверь, разглядывая букет и перебирая в руках синюю ленту, которой он был обмотан. — Ну-ну. Значит Россия позаботился даже о такой мелочи. Чудесно. Их отношения должны оставаться тайной, секретом на двоих несмотря ни на что. Есть много людей, что стремятся им навредить, так что перестраховаться определённо стоит. Германия припадает носом к букету, к своему удивлению обнаруживая красиво оформленную картонную карточку с лаконичным "Доброе утро, Meine Liebste". Катарина смущённо фыркает. Мило. Очень мило. Её всё устраивает. Начиная от запаха гортензий, почти незаметного для обычного человека, заканчия цветовой гаммой букета. Белый, голубой и синий чудесно переплетаются между собой, создавая прекрасную картинку для глаза. Ещё больше немке нравится значение этих цветов. Нежно и умиротворённо. Так, как любят они. Она набирает вбитый до автоматизма в голову номер, дожидаясь ответа с другой стороны. Стоит поблагодарить своего русского хотя бы на словах.       — И что это значит, дорогой мой? — мурлычет в трубку немка, довольно хихикая. Параллельно она с истинной кошачьей грацией отправляется на кухню. Достаёт с высокой полки хрустальную вазу с перламутровым отливом и стеклянными узорами колосьев пшеницы, подаренную ещё Натальей, и ставит в неё букет, нежно касаясь лепестков. Так красиво и так мило.       — Я же знаю, как тебе трудно просыпаться с утра вдали от меня, — хмыкает Россия на другом конце воображаемого провода, параллельно готовя себе завтрак. Простенький омлет и кофе. Чего-то масштабного — как обычно бывает в присутствии Катарины — сейчас не хочется. Он пытается отвлечься на такие обыденные вещи, заполняя фантомную дыру в груди. Сердце — глупый кусок мышц — постоянно напоминает о том, что им чего-то — кого-то — не хватает. Не стоит лишний раз задумываться о том, что на кухне без Катарины слишком пусто и серо. Сейчас, когда человечество додумалось изобрести телефоны, переживать вынужденые разлуки стало чуточку легче. Он безумно скучал по голосу своей немки. Чёртова работа. И Катарине приходится ничуть не легче. Он в этом уверен. Что правда, то правда. Германия готова крушить города вдали от мужа. — Решил тебя немного порадовать.       — Оу, как мило. Не боишься, что нас заметят? — усмехается в ответ Катарина, делая незаинтересованный тон. Как будто её совсем и не волнует внезапная угроза обнаружения. Нереалистично как-то. Внутренняя паранойя постоянно твердит, что нужно быть начеку, что кто-то точно попытается им навредить.       — Не переживай, Mein Schatz, я обо всём позаботился.       — И не боишься, что нас сейчас прослушивают? — всё тот же скучающий тон, но на этот раз — впрочем русский этого не видит — она рассматривает свежий маникюр на ногтях. Белый вместе с нежными голубыми узорами смотрится очаровательно. В тон неожиданному подарку. Как мило.       — Каким параноиком нужно быть, чтобы прослушивать каждый твой разговор? — возмущается Брагинский. Одно дело будничные разговоры и личная жизнь, а совсем другое политика.       — Альфредом, например, — отвечают ему как само собой разумеещееся, что вызывает лёгкий смешок. Русский тихонько посмеивается вместе со своей немкой. Что есть, того не отнять. Альфред, кажется, всегда останется параноиком, который вечно твердит об Империях Зла. — Не смейся. Я же права.       — Да. Ты абсолютно права, Meine Liebe, — с любовью произносит он, решая перевести тему. — Какие планы на сегодня?       — Не сломать чью-то шею считается? — саркастично звучит от Катарины. Россия готов поклясться, что он буквально чувствует, как Германия закатила глаза. Настроение и так ни к чёрту. А ещё завтрак готовить. Без Брагинского под боком всё ощущается совершенно иначе. — Всё как обычно. А у тебя?       — Потерпи немного, Mein Schatz, — он пытается ласково успокоить свою вторую половинку. Не понятно, на самом деле, кого точно он успокаивает. То ли немку, то ли свой истосковавшиеся разум. Хочется обнять её, поцеловать, просто быть рядом наблюдая, но не терпеть воображаемую петлю на шее, что удушает, едва они оказываются чуть дальше, чем на расстоянии пары миллиметров друг от друга. — Осталась неделя.       — Округляешь в меньшую сторону. Так не работает, — язвить девушка любила в любой ситуации, особенно со своим русским. В прочем, настроение достаточно быстро меняется. — Целая неделя, Ваня. Не могу, — она прерывается, но лишь для того, чтобы вдохнуть немного воздуха и остановить подступившие слёзы. — Ich vermisse dich...       — Ich auch... — вздыхает русский. — Ich auch, Meine Liebste... Тихий, умиротворённый и одновременно грустный момент прерывает громкое, но ёмкое и лаконичное "Бля!" с другой стороны невидимого провода. Своего беспокойства Германия не скрывает из-за неожиданно вскрика. Россия приходит в себя за минуту, тихо посмеиваясь и спокойно объясняя, что произошло. Их Рейн иногда ведёт себя слишком по-кошачьи.       — Твоя кошка тоже по тебе скучает, — Иван совершенно не ожидал, что Невская маскарадная решит неожиданно броситься ему в ноги, то ли желая поиграть, то ли стремясь снести разговаривающий движущийся шкаф. Однако осознав, что её попытка провалилась, Рейн ушла, гордо подняв пушистый хвост. Странная кошка. — Очень скучает. Настолько, что места себе не находит, — Брагинский провожает её взглядом до лежанки, усмехаясь. День обещает быть интересным.

***

Голова раскалывается. По вискам будто молотками бьют, а дышать становится с каждым мигов всё труднее. Мигрень застала в самый неожиданный момент, а люди продолжают кричать и выяснять отношения, усугубляя ситуацию. Чёртов вторник. Шариковая ручка в ладони натруженно скрипит и вот-вот треснет, но Катарина старается не подавать виду, что вполне успешно получалось. И если это могло быть незаметным, то её выражение лица и дергающийся глаз игнорировать чиновники не могли, как бы не старались. Сидеть больше трёх часов в душном помещении среди мужчин лет за сорок, каждый из которых всячески пытался обратить на себя внимание, словно отдельный круг Ада. За что ей такое наказание? Главное, чтобы не беспокоили лишней болтовнёй.       — Frau Krautz, — вежливо начинает было один из них, — Вы хорошо себя чувствуете?       — Более чем, — лаконично отвечают ему, пытаясь сделать такой тон, чтобы от девушки моментально отстали. Чёрт возьми, как же они раздражают. Хочется как можно быстрее решить все вопросы и вернуться домой, не тратя время на ненужные формальности. Безумно раздражает видеть эту фальшивую заботу.       — Просто Вы выглядете так, будто...       — Достаточно, Herr Müller, — жестом ладони Германия приказывает молчать. Последняя капля. Она резко вскакивает из-за стола, не обращая внимание на возмущения мужчин, направляясь к выходу. Нужно передохнуть. Кофе поможет. Не может не помочь. — Я объявляю перерыв. Летняя жара забирает последние крохи самообладания. Это будет долгий день.

***

      — Как же они меня достали, — Германия устало падает на кровать, не выпуская телефон из рук. Вечер, летняя прохлада, алый закат с розовым бархатным отливом. Красиво и романтично. Идеальная атмосфера для свидания со своей второй половинкой. Но сил не осталось, а на хоть какое-то урегулирование ситуации ушёл почти весь день. Да и сам Россия сейчас слишком далеко, чтобы дотянуться и обнять его. — Разогнать бы этих идиотов к чёртовой матери и набрать новых. Только прийти могут ещё тупее, к сожалению.       — Это наша работа, Mein Schatz, — печально вздыхает русский. Двуспальная кровать кажется для него слишком большой и холодной. Ни шёлковые простыни, ни ночник, ни полумрак комнаты не прибавляют уюта. Без Германии в доме слишком холодно. — Ничего не поделаешь. Знаешь, как бы я хотел поехать с тобой?       — Знаю, — Германия рассматривает потолок. Обычный, белый, но почему-то вызывает тоску. Это не потолок их спальни.       — Мы всё преодолеем, — клятвенно заверяет Иван. Какое-то расстояние не преграда для любви. Это уж точно. — Веришь мне?       — Верю, — немка не сдерживает зевка, устало прикрывая глаза. Сегодняшний день её вымотал.       — Кто-то хочет спать, — с улыбкой подмечает Брагинский, умиляясь. Он представляет, как девушка очаровательно потягивается, жмурясь. Такому проявлению кошачьего характера он не удивился бы.       — Не правда, — упрямится немка, пытаясь сдержаться, но всё же зевает вновь. Возможно, Ваня прав. Отчасти прав. — Я хочу ещё поговорить с тобой. Хотя бы чуть-чуть.       — Пора баяньки, — чем раньше немка уснёт, тем быстрее проснётся, решит все вопросы и окажется дома. А значит тоска по чужому теплу уйдёт. — Приедешь и наговоримся вдоволь.       — Боюсь, мы будем слишком заняты, чтобы уделить время разговорам, — хмыкает Катарина. Две недели это слишком долго, чтобы пройти период разлуки без потерь. Германия уверена практически на сто процентов, что они набросятся друг на друга во всех смыслах, едва увидят. Впрочем, до этого ещё половина воображаемого "срока". — Уговорил. Спокойной ночи.       — Gute Nacht, Мein Schatz, — будь Катарина рядом, Иван бы её поцеловал, но остаётся довольствоваться малым. Безумно малым для широкой русской души. Кошка — всё же котёнок в силу возраста — спит рядом, шевеля во сне усиками, не особо замечая поглаживаний. Им обоим не хватает тепла и немецкого внимания. Тихая летняя ночь, прохлада и стрекотание кузнечиков дарят спокойствие хотя бы на миг. Россия откладывает телефон на прикроватную тумбочку, предварительно убедившись, что Катарина действительно заснула. Скучающее сердце отдаёт фантомной болью. Он надеется, что им удастся встретиться во сне.

Осталась неделя. Чертовых семь дней, которые просто нужно пережить. Они снова встретятся. Какие-то сотни или тысячи километров не являются преградой для их любви. Они в этом уверены. Они действительно любят друг друга.