Соблазна книг не одолеть

      — Ты знаешь, кто такие Ищейки?       Множество чувств нитью незримой намертво сшила игла, оставив хозяину тела клубок, которым поигрались и скомкав, выкинули, не дав времени на то, чтобы обработать сказанное. Чем больше он пытался распутать клубок, тем больше путался, находя иные варианты события и факты. Все как один, но чего то не хватало, что выбрать и как быть?       — Допустим, — Дазай кивнул, одаривая девушку недоверчивым взглядом. — Что ты хочешь этим сказать?       — Ты ведь гений, — отвечает она, разводя руками. — Попробуй догадаться сам.       Обрабатывая информацию в голове, внезапно затихнув, он словил Лизель на том, что она смеётся, глядя на его раздосадованное лицо. Пришла, хорошенько так ударила ногой в грудь, а теперь глумится. Издевается. Играет.       — Боже, твоё лицо! — улыбаясь, говорит она, — Ладно! Ты знаешь, кто такой Фукучи, да?       Тонкие намёки его поражали.       — И с чего бы ему работать с Крысами? — спрашивает он, глядя на её выражение лица. Вновь улыбка. — Что, я промазал?       — Давай я расскажу тебе кратко, — говорит Лизель, щурясь. — А ты отдашь мне книжку и мы забудем про нашу драку.       — Кратко расскажешь что?       — Как я провела этот вечер, конечно же! — она легко хлопнула в ладоши, улыбаясь. — Итак, всё началось с того, что я сбежала из офиса…

***

      — …И вдруг, она упомянула, что мне следует поискать одарённого, способного управлять металлом. — наконец прервавшись, закончила говорить Лизель. — Понял?       Девушка пересказала ему практически всё, что произошло за эти несколько часов, лишь утаив имя своей знакомой и её Франкенштейна, в придачу с клонированием. Ему это знать не обязательно, лишь голову будет занимать ненужная информация. А то, что планировала Лизель рассказать дальше, по её меркам, должно было заставить Дазая впасть в шок. Был бы тут Смерть, он бы ни за что не позволил. Ха, но его здесь нет.       По лицу детектива, мало было понятно, что тот чувствует или думает там себе, а простое, спокойное выражение лица бесило Зусак.       — Почему твоя знакомая так уверена в том, кого тебе следует искать? — спрашивает он, прищурив глаза.       — Потому что, я знаю, что в ищейках есть одарённый, управляющий металлом, — так же спокойно и размеренно отвечает она.       — Откуда? — Дазай даже не подозревал, нет, не мог подозревать, что у Крыс есть настолько много связей и информаторов, чтобы прознать и это.       А Лизель в этот момент загнала себя в угол своей же ловушкой и развязным языком, любящим потрепаться. Сердце бешено колотится в груди, ладони потеют, а во рту все пересохло. Хочется сглотнуть, но ощущается тяжкий ком в горле. Непривычный ей, много ожидающий взгляд заставил девушку побледнеть, и ей понадобилось все её самообладание, чтобы скрыть сильное волнение. А она, и правда, отличная актриса. Когда внутри бушует буря из эмоций и страха, волнения, осознания того, что она может подставить под удар весь план, внешне — даже бровью не повела. Это даже возбуждает её в некотором роде — сидеть перед полной неизвестностью, без возможности обратиться к источнику информации и заставить его замереть в ужасе. Но кое-что есть страшнее Смерти. Её память.       На войне учат главным правилам в жизни: «Видишь врага — бей», «Можешь спасти — спасай», «Можешь убежать — убегай». Но у Лизель, за всю её жизнь выработалось ещё одно, четверное правило: «Можешь довериться — больше не доверяй». Не доверяй боли, не доверяй слезам, даже, если говорят, что дадут тебе свободу. Лизель с самого начала доверилась Осаму, вручив свою собственную книгу жизни. Она сделала это, совсем не зная его, проговорив с ним в общей сложности около двадцати минут своей жизни, просто потому, что самое мудрое существо в этом мире сказало ей, что это, именно книгу, ничего более, она может доверить ему. А сейчас, этого мудрейшего существа рядом нет. Она одна, и она прекрасно осознаёт, что всё это время у нее была своя голова на плечах. Только её выбор — рассказывать или нет. Только она могла решать, давать ли ей книгу Дазаю или нет. И это было ошибкой.       — На меня очень сильно разозлятся, если я и впрямь расскажу тебе всё, что знаю, — тихо начала она, даже немного дав фальшивым эмоциям угаснуть. — Поэтому, я расскажу лишь то, что касается этого дела.       Дазай, всё так же равнодушно продолжая сверлить взглядом женщину, немного напрягся. В начале, а это около двух недель назад, он думал — что её такое ребячество, это и в прямь то, что она из себя представляет. Потом, он дошел до стадии отрицания, когда увидел проявление её злости, но, даже там он прошёл к выводу, что скорее всего, даже в тот момент, когда Зусак хватала его за воротник и шипела прямо в лицо про то, что он даже права не имеет с ней говорить, а уж тем более, лезть в её планы, он пришел к выводу, что это проявление тоже было наигранным. Когда Зусак глумилась над ним, когда Осаму старательно пытался встретиться со Смертью — это уже более походило на настоящую Зусак. Когда Зусак орала на него, порицая за бедного Ацуши, он тоже не поверил. Но вот, когда она тряслась до ужаса в жилах на больничной койке, когда она шаталась в разные стороны, а до этого лично откинула Дазая в сторону, принимая удар на себя, тогда Осаму начал замечать, что с Воровкой книг что-то не так. Словно, она всё время противоречит сама себе же. Да, легко предположить, что после травмирующего опыта до войны с семьей, Руди, настоящей матерью и братом, да и после войны, будут иметься психические расстройства. Но вот какие именно — это уже нужно узнать.       — Чаю? — после неловкого молчания, спрашивает он, замечая, что девушка выпила весь его холодный чай. Сушит горло от тревоги и волнения. Её читать, да, в её случае, «читать» — звучит дико, но читать девушку с одной стороны даже просто. Нужно быть внимательным к деталям. — Успокоительного?       — Седативы есть? — вдруг, от её резкого, холодного голоса по коже прошлись мурашки. Взгляд серых глаз был устремлен в пол и был так пуст. Пустее обычного. — Барбитураты?       — От барбитурата тебя в сон склонит, и фиг знает, что ты успеешь мне рассказать, — говорит Осаму, медленно вставая. — Седатив есть, но его лучше разводить в чае.       — Спасибо, — однобоко кивнула она, вновь перебирая в голове всё, что ей точно нужно рассказать, а что нет. Но она уже знает — без информации тот её не отпустит, а она без книги не уйдёт. Что ей мешает забрать книгу, переместив её в пространстве? Один волосок с головы этого человека. Мэри была права, ради других, Лизель сделает всё.       Она уже один раз обыграла его в шахматах, поставив самый детский мат, кстати, единственный, который она знала, значит, она этим матом обыграет его и в следующий раз. Правда, уже не на шахматной доске, а при неизвестных обстоятельствах, но обыграет. Даже, не она одна. Но сейчас, она сделает всё, чтобы его захлестнул вкус победы над сильным соперником — поддастся. Возможно, несколько раз, возможно даже покажет и сама почувствует себя беспомощной, и слабой, но в реванше просто уничтожит, вновь поставив шах и мат. Самый детский и самый простой. Тот, которому научил её Макс. Тот, кого она никогда не смогла обыграть. Тот, кто ненавидит её больше всего и больше всего понимает. И как же ей сейчас больно осознавать, что этот таинственный и неизвестный всем, кроме неё и Смерти, Макс, сейчас мёртв. Ведь, это его труп лежал там, на столе в морге. А подышать выйти ей хотелось, чтобы не видеть, как из её дорогого человека вытаскивают бомбу, а не потому что животная страсть в мозг ударила. Да, эстетически, было приятно и увлекательно смотреть на распальцовки Дазая, но по-прежнему больно. Осаму этого не знал, а она знала. Стерпела. Даже сначала забыла, кто лежал на том столе. Только сейчас, смотря на то, как прямо перед ней детектив опускает таблетку седатива в кружку с чаем, только сейчас она вспомнила. И она понимает, что если не расскажет ему всё, как можно быстрее, если не узнает имя ищейки как можно быстрее, то просто расколется перед Осаму, как камень. Не выдержит успокоительного и снимет маски.       — Я слушаю, — прерывает тишину Дазай. Ему впрямь не терпится узнать, что же такого скрывают тёмные планы крыс.       — Да тут и слушать нечего, — пожимает та плечами, делая глоток. Время пошло на секунды. — Фукучи, он же у вас там какой-то популярный военный, вот он мутит темки с Достоевским, но только он, другие участники ищеек вообще не ебут, что с этим Камуи не так.       — Камуи? — перебивает её Дазай, даже не представляя, что её нельзя сейчас останавливать.       — Его прозвище в Небожителях, — вздыхает Лизель, перебирая на пальцах. — Камуи, Демон-Фёдор, Шут-Николай, Сигма и Брэм.       Осаму всем своим видом показывает, что не понял ничего и не узнал никого, кроме первых двоих. Он лишь немного ссутулился, внимательнее вглядываясь в глаза девушки.       — Кто такие Небожители я тебе потом расскажу, — она делает ещё один глоток, добивая себя. — Нет на это времени. В общем, если ты догадался, что я работаю на Федора и Крыс, то можешь поразмыслить о том, не подозревает ли этот демон меня в предательстве. А он подозревает. С самой первой встречи подозревал, что я способна на предательство, только он не знал, что…       Девушка резко замолкла, понимая, что прямо сейчас она сболтнет лишнего. Что даже глядя на её возраст, мудрость, интеллект, даже она может быть слабой. Она может выдать такое, что нельзя знать никому. Совсем никому.       — Не знал, что? — пытается развить диалог дальше детектив.       Выход девушка нашла быстро. Это частичная правда, ложь лишь в том, что именно об этом, о Смерти, Достоевский знал.       — Что у меня был козырь в рукаве, — выдает она. — Но сейчас его нет. И не факт, что будет. — вздох, глоток. — Фёдор не глупый, а его интеллект может сравниться только с твоим, а если я мешаю планам Фёдора, значит, я мешаю планам Камуи.       — Поэтому, главнокомандующий отряда натравил на тебя одну ищейку, для устранения. — рассуждал Дазай, чтобы сгладить углы напряжения между молчаливым ним и разговорчивой Лизель. Две недели назад всё было в точности да наоборот. — Это логично, но разве не подозрительно?       — В этом и дело, — кивнула девушка в ответ, соглашаясь. — Он мог натравить только пятую ищейку, скрывающуюся в тени. А информация о всех у меня есть, хоть мне её лично не предоставили. Откуда, а? — спросила она, по-детски подмигнув. Всё ещё держит свою маску. Десятилетняя выдержка.       — Смерть, — кивает ей в ответ Осаму, немного приулыбнувшись. — Ты не выяснила, почему ты больше не слышишь?       — Нет, но я очень хочу дать пизды тому, благодаря кому я теперь, словно без отца, — та требовательно протянула ему руку. — Давай книгу.       — Это что, вся информация?! — возмутился мужчина, немного отсаживаясь назад.       — Я же сказала, я расскажу позже! — та поставила чашку на пол, начиная тянуться за книгой в его руках. — Это сейчас не имеет никакого смысла!       — Ещё как имеет! Так же нельзя! — он уводит руку вверх, не давая девушке схватиться за неё. — Федор замышляет ужасное, а тут ещё возникли какие-то Крысы и Небожители, в которых состоит один из самых уважаемых людей Японии, а ты просто говоришь, что это не важно!       — Сейчас это не важно, — произносит она холодно, одаривая Дазая презрительным взглядом. — Важно только имя этого засранца. И ты же должен помнить, — она застывает совсем рядом, перехватывая его руку. — Я помогу вам всем.       — Зачем? — мужчина приподнимается, уводя руку ещё выше, внутри смеясь над тем, что девушка ещё не додумалась встать в полный рост.       — Это моя работа.       Проговорилась. Но, это поняла только она и стоящая перед ней галлюцинация Лав, вдруг возникшая из неоткуда. Осаму не понял до конца, что это означало, сразу приводя в своей голове аналогии с работой террориста. Даже сначала не заметил, как девушка затихла, перестав тянуться к книге, а просто обмякла, смотрев куда-то, за его спину. Лав стояла и насмехалась.       — Тупица, — прошипела девушка-галлюцинация. — Не умеешь держать язык за зубами? Ты представляешь, как подставляешь своих коллег?!       Седативы сработали на ура. Мозг расслабляется, а значит, даже галлюцинации контролировать не может, не говоря уже про эмоции. Зусак просто застыла, с каменным выражением лица. Всё, что ей сейчас хотелось — это уйти. Сбежать. Можешь бежать — беги. Она шумно сглотнула и выпрямилась, дабы хоть как-то выглядеть уверенно перед детективом. Это, конечно же, привлекло его внимание.       — С тобой всё нормально? — говорит он, немного наклоняясь вперёд, заглядывая в её лицо. Девушка смотрит в одну точку, так пристально, что он даже оборачивается, но ничего не видит. — Он вернулся?       Да лучше бы Смерть вернулся, чем Лав, в её ненастоящем проявлении. Настоящая Лав покоится в своей могиле, на севере Ирландии, противоположно тому месту, где они впервые встретились. Точно до координат. А эта Лав — месть за то, что Лизель сделала, когда сильно и до беспамятства полюбила. Она убила её. Лав пыталась сбежать, а Лизель испугалась того, что любовь и родной человек вновь покинет её и…точный удар ножом в грудь. Ножом, которым Лав должна была порезать себе яичницу. Самым тупым, что был в их доме.       — Нет…нет, всё нормально, — пришла в себя Лизель, когда поняла, что Лав пропала. — Просто…тупое воспоминание. — рывок вверх. — Спасибо за книгу.       — Эй! Это была уловка, да? — гневно восклицает Дазай, думая, что его провели. Пусть думает так.       — Именно она, да, — прошептала Лизель, не отсаживаясь от Осаму, разворачивая книгу. — Ещё какая уловка.       Начинает клонить в сон. Лизель так давно нормально не спала, и это правда. Давно не спала на настоящей кровати, в своей квартире, со спокойным сердцем и чистой душой. Чтобы никакие мысли не лезли в голову перед сном. Страницы книги в бордовой обложке листались сами по себе, пока не остановились, и Зусак не устремилась читать. Осаму оставалось лишь ждать — текст разобрать он вновь не мог.       — Мать моя женщина, — прошептала Лизель, резко подняв голову и столкнувшись лбами с Дазаем. Тот, просто, ради приличия и интереса заглядывал в книгу тоже. — Ты же раньше состоял в Портовой Мафии, да?       — И что с того? — спрашивает он, не понимая, пытается ли она увести тему, не давая ему узнать имя пятого или это как-то связано.       — А имя Мичизу Тачихара тебе знакомо? — девушка подняла на него взгляд, получая долгожданный шок. — Он двойной агент и умеет манипулировать металлом.       — Ты шутишь?       — А что мафиози делают с предателями? — ехидно улыбнулась она, давая понять Дазаю, что она имеет ввиду. Сдать его. — Чёрт! Это проблема.       — Почему? — обескураженный детектив, то ли от интереса, то ли от шока склоняется ещё ниже, поравнявшись с девушкой.       — Наведет шумиху, — отвечает Лизель. — Нельзя.       — Сколько всего ты ещё скрываешь в этой маленькой книге? — полушепотом задаёт риторический вопрос он, понимая, что куда больше, чем он может себе представить.       — Сама не ебу, — разводит она руками, захлопывая книгу и протягивая её обратно мужчине. — На, спасибо.       — Ты отдаешь её мне вновь? — удивляется Осаму, забирая книгу из её рук, его пальцы едва касаются её острых и длинных ногтей.       — Полтора месяца ещё не прошло, — парирует девушка, зевая. — Долбанные седативы, от них столько проблем.       — Каких?       Девушка не отвечает, лишь более демонстративно зевнув. Она ужасно устала, и эта усталость подкрепляется быстрым воздействием успокоительных веществ. Устала не только физически, но и морально. Устал мозг. Тело казалось невероятно горячим, свинцовые веки сами закрывались. Слабость сковывала все тело, а голова гудела. Не хотелось совсем ничего, кроме как избавиться от этих неприятных ощущений.       — Пойду я обратно в агентство, — зевая, отвечает она, вставая в полный рост так, что Дазай смотрит теперь не ей в глаза, а на её бедро, немного прикрытое футболкой. — Почти светает.       — Не прошмыгнешь обратно, — констатирует факт Дазай. — И твои вещи грязные и все в крови.       — А футболка, трусы и ботинки это разве не японский стрит стайл? — она покрутилась, вновь зевнув. — Думаю, нормальный такой видок для сумасшедшей.       — Не холодным, осенним утром, — вздыхает тот, глядя в окно. И правда — светает. — И жопой голой светить, щеголяя по улице не комильфо.       — Какой заботливый, фу, — девушка искривилась, легко проведя рукой по своим ягодицам. — А со своей пятой точкой я сама решу, что мне делать.       — По факту то, футболка моя, — хмыкает мужчина, одаривая Лизель насмешливым взглядом. — Сейчас заберу и голая пойдёшь!       — Не голая, а в ботинках! — поправляет она, помахав указательным пальцем в воздухе. — Мне тридцать, ты серьезно думаешь, что страшная кара для меня, это пройтись нагой по улицам Японии?       — А что тогда для тебя, эта кара? — в лоб задаёт вопрос Дазай, получая в ответ привычную улыбку Зусак. Не настоящую и фальшивую, видимо, выдавленную из последних сил.       — Это нужно обсуждать не с чаем, а со стаканом виски, прости уж, — Лизель разводит руками, уже поскорее желая тактично удалится куда подальше.       Осаму, одним рывком вставая и направляясь к холодильнику, тут же выуживает из него наполовину пустую бутылку виски. И улыбается.       — Не издевайся надо мной, Дазай, умоляю, — бубнит та, пряча лицо в своих руках. — Пожалей старую женщину, только не сейчас.       — Почему же? — спрашивает Осаму, демонстративно ставя бутылку на столешницу.       — Потому что я тебе не подруга, с которой можно по стаканчику пропустить, — и вновь этот холодный тон. Вновь этот алчный, презрительный, серый взгляд. Вновь она — настоящая Лизель. Пока что, для него, это самый настоящий вариант Воровки книг.       — Но ты мне и не враг, чтобы я пристрелил тебя здесь и сейчас, — говорит ей в ответ Осаму.       — Ты сломал мне нос, — указывает девушка на уже засохшую ватку в носу. — А я взломала твою дверь. Кто мы, как не враги?       Правильно, они друг другу никто. Что-то среднее, между теми же друзьями и врагами, но совсем отдаленное от любовников, и очень приближенное к знакомым. Но они больше, чем знакомые друг другу — они никто.       — Шесть утра, — уточняет Дазай, глядя на вспыхнувший экран своего мобильника на полу. — Интересно, Куникида ахуеет, если я припрусь на работу раньше него?       — Думаю, да, — ехидно отвечает девушка, наблюдая за тем, как быстро и резко начал куда-то собираться Осаму. — Что ты делаешь?       — Давай на перегонки? — быстро произносит тот, натягивая носки на ноги. — Это конечно не снежок в лицо, и не Химмель-штрассе, но я готов пробежаться до агентства. — он выудил что-то из шкафа, бросая девушке. Шорты. — Жопу прикрой.       Он знал, что ударил, наверное, по самому больному, что было. По самому сокровенному. По Руди. И Лизель, должна была рассердиться, прибить Дазая на месте, если бы, поднимая шорты не заметила на них волос. Волос Осаму. А она заметила. И смирилась с тем, что вещи в её жизни бывают цикличными.       Сначала она бегала с Руди на перегонки по Химмель-штрассе, потом бегала на перегонки с Лав, когда они только познакомились. Это происходило очень смешно, ведь они обе обожали маковый рулет перед работой, а когда заметили, что в это время он остаётся всего лишь один на прилавке, за который они даже иногда дрались; тогда, когда они видели друг друга по разные стороны от кофейни — начинался забег.       А теперь, настала очередь Дазая.

Конец нулевой арки.