Цветы, кастеты и вишнёвые сигареты

      Звонок с последнего урока громом среди тишины раздаётся по всей школе. Из классов вырываются целые человеческие потоки, устремившиеся скорее к выходу. Семестр только начался, все ещё отходят от каникул и под конец дня теряют все силы и концентрацию. Самые шустрые и сильные рвались вперёд кто куда, а вот ученики помедлительнее или послабее шли вместе со всеми.       Позади одного из таких потоков неспеша семенил невысокий старшеклассник с отросшими слегка кудрявыми каштановыми волосами. Плечо его тянул вниз увесистый рюкзак со всеми учебными материалами, слегка перекашивая голубой кардиган и белую рубашку униформы, почти вырывая её из чёрных брюк. Да не тут-то было, зря он что ли носит подтяжки для рубашки и для носков?       А шёл он медленнее потому, что буквально позавчера какой-то придурок толкнул его в коридоре, впечатав с размаху в стену, и разбил ему очки, а на возмущения этого очередного ботаника лишь пригрозил ему и хорошенько топнул ногой по и так уже сломанным стёклышкам. А самое смешное, что этот придурок младше него на несколько классов. Да уж, таких четырёхглазых отличников никогда ни во что не ставили, и таким как он в этой школе только и знали, что трусы из штанов вытягивать почти до головы да отбирать обеды.       Не то чтобы он был слепым, как крот, но его минус пять давали о себе знать. Выйдя из школы, он почувствовал лёгкое дуновение прохладного апрельского ветерка, шуршащего голыми ветвями деревьев, а ещё его тут же окончательно ослепило солнце, которое уже смело пробивалось сквозь облака. Благо, белые и пушистые небесные друзья быстро спасли его зрение. До его слуха тут же донёсся уже до боли знакомый оклик.       — Хан Джисон! — громко крикнули со стороны несколько голосов.       Джисону и не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, кто это, хотя он всё равно инстинктивно это сделал, распахнув глаза от удивления и небольшого испуга — всё же звук был громкий и резкий. К нему стремительно направлялись сразу несколько силуэтов своей суровой и тяжёлой походкой. И с их приближением слабое зрение парня улавливало дополнительные тени за их плечами, их бессменный атрибут — бейсбольные биты.       Джисон же просто замер на месте. Это они.       Главная банда хулиганов, та самая, что держала в страхе всю школу. Та самая, которых уже не ругали за курение буквально за углом здания учебного заведения. Та самая, что запугала нерадивого учителя, когда их друга явно специально завалили на олимпиаде. Да что там, соседние школы тоже хорошо их знали, ведь они ходили на стрелки и разборки между собой. Джисон до сих пор помнит, как присутствовал на одной из них впервые, и тогда ему действительно хотелось снять очки и не видеть, как они метелят друг друга, но больше он всё же переживал и болел за своих, пока стерёг их вещи и готовился отпаивать их прохладной газировкой и обрабатывать раны.       Ах да, стоит упомянуть одну важную деталь… Хан Джисон — их друг. Да-да, тот самый, которого несправедливо сняли с олимпиады и из-за которого ранее высокомерный и желчный недопедагог теперь ходит, озираясь по сторонам, обходя десятой дорогой ту самую улицу. Не подумайте, Хан никогда не принимал участия в их тёмных и буйных делишках. Просто тёрся рядом, когда выдавалось время, и болтал о том о сём.       К Джисону подошли трое, двое из которых держали под руки среднего.       — Ну чё, давай, — скомандовал один из них.       — Д-д-да, я в-всё принёс, — голос этого среднего дрожал, будто его посадили на отбойный молоток. Да и сам он явно был не в себе, и чтобы это понять чёткого зрения не нужно. — В-в-вот, держите.       — Ты не нам, мудозвон, вручай, а ему! Долбоёб, — пригрозил первый хулиган и дал звонкий подзатыльник.       Руку Хана аккуратно взяла чужая трясущаяся, вкладывая в неё что-то похожее на футляр от очков. Да, это он и есть. Парень аккуратно открыл его и, в самом деле, там оказались очки, которые он без промедлений надел и, о чудо, прозрел на все высокие настройки графики.       — О, это точно такие, как были. Не слишком сильные, чтобы глаза не болели, но как раз, чтобы всё видеть. Ух ты, даже оправа та же! Спасибо! — разом просиял Джисон, заулыбавшись и глядя на двоих друзей, всё ещё крепко державших за плечи того придурка, что растоптал вчера его старые очки.       — А-ага, — только и промычал тот и уже засобирался сваливать.       — Куда? А что нужно сказать? — подняв губу в оскале, угрожающе спокойно вопросил парень с более короткой светлой стрижкой — Минхо.       — П-прости меня, я-я не хотел, правда, я не знал, я никогда больше… — долепетать ему не дали. А вот двойного пинка под зад — ещё как дали.       — Вали отсюда, свинозавр! — добавил более высокий из них с длинными светлыми волосами до плеч — Хёнджин.       Джисон оглянулся вслед улепётывающему неудачнику, всё же сочувственно поджав губы и подняв брови домиком.       Такие, как Джисон, всегда были вполне типичными жертвами любых мало-мальски задиристых хулиганов, обычно утверждавшихся за счёт издевательств над более слабыми. Ежедневный буллинг: от простых тычков и толчков до макания головой в унитаз — обычное дело. Однако в этой школе его ещё ни разу башкой в унитаз не макали. Скорее даже напротив…       — Давай, чё ты не поёшь, давай! We all live in a yellow submarine, — последнее слово песни с австралийским акцентом глушилось повторяющимся сливом воды. Благо, вода хотя бы была не жёлтой.       Хан стоял в коридоре возле двери и старался не слушать эти звуки, а смотреть по сторонам. Школьный туалет пустовал, за исключением Минхо с Феликсом, ещё одним членом банды, снова и снова окунавшими их жертву головой в унитаз. Того самого придурка, который разбил Джисону очки. Тогда, увидев понурого друга с заметно изменившимся лицом, они беспокойно осмотрели его на предмет каких-либо ран или повреждений, легонько повертев, после чего зловещий низкий бас задал один единственный вопрос: «Кто?».       — Эм, диоптрии для близоруких, минус пять вдали на оба глаза, однофокальные, без астигматизма. Оправа желательно чёрная и округлая. А, и антибликовое покрытие ещё, — робко проговорил Джисон, беспокойно сжимая лямку рюкзака, когда к нему вывели мокрого с головы до пояса парня. Хану всегда было (немного) неудобно за поведение друзей, но в данном случае в разы неудобнее ему было обходиться без привычных очков.       — Хорошо запомнил? — притворно заботливо проворковал Минхо над мокрым ухом. Пытавшийся отдышаться задира активно закивал, всё ещё утирая лицо от воды. — Вот молодец. Но если забудешь, ты не стесняйся, подойди и переспроси, — старший из Ли даже улыбнулся, посмотрев в глаза ошеломлённого парня, затем добавляя. — Я тебе тогда рецепт ножом на лбу вырежу, чтобы ты точно запомнил, паскуда! — его толкнули, придавая пинком ускорение, и тот помчался прочь по коридору, словно и не стоял запыхавшийся только что.       — Чтоб завтра всё было! — рычал ему басом вдогонку Феликс.       — Будет! Будет! — жалобно визжал убегавший.       Ну что ж, не соврал.       Феликс, кстати, тоже был уникальным персонажем. Иностранец, хоть и этнически кореец, однако переехав ближе к старшей школе, всё равно ещё поначалу говорил на корейском с ошибками — доучивался. К тому же на вид он ну просто очаровашечка. И всё это было более чем достаточным поводом для издевательств и унижений со всех сторон. Но именно его карточка двойственности и купила ему билет в банду. Всё дело в его рано сломавшемся и сильно огрубевшем голосе, которым он мог легко припугнуть кого нужно даже по телефону, не говоря уж о том, как это ощущалось в безлюдных тёмных углах, а за солнечной миловидной внешностью скрывался настоящий сильный зверь, который с пубертатной резкостью рвался в бой, стоило его задеть.       К тому же, отдельным членам банды он понравился и за другие качества. Его австралийское происхождение отозвалось ностальгией в душе Бан Чана, переехавшего оттуда в Корею многим ранее, а его откуда ни возьмись потрясные навыки готовить десерты — их скале из мышц, Чанбину.       Так вот, что-то мы отвлеклись. Выход из школы.       — Джисонни, ну что, идём в кино? — задорно пропел Минхо, приобнимая Хана за плечи и ведя вместе с ними.       — На ужастик? — риторически поинтересовался Хан. От Минхо можно было ждать либо ужастики, либо триллеры, которые часто шли в паре.       — Не бойся, я буду весь сеанс держать тебя за руку, — Минхо тут ж переплёл с ним пальцы в подтверждение своих слов.       — А я за вторую, — так же весело добавил Хёнджин, беря другую его ладонь и принимаясь размашисто болтать руками вперёд-назад.       — А я буду закрывать тебе глаза на страшных моментах, — посмеялся сзади Феликс.       Джисону не оставалось ничего как понарошку драматично сдаться, охая и ахая, но соглашаясь быть сопровождённым на сеанс. Который он теперь посмотрит в новеньких удобных очках. А позже ещё и порадуется, что его уломали сходить, потому что фильм окажется настолько несносно глупым, что породит кучу локальных мемов и шуток в их компании.       Подумать только, как его жизнь изменилась после перехода из другой школы. Там ему доставалось по полной: и испорченные вещи, и краденые тетради, и вечный голод, потому что обед ли ему давали или деньги — всё отнималось, а вместо спасибо за угощение был смачный плевок в очки или сильный толчок в плечо, от которого он пару раз даже падал. Его заставляли побегать по лестницам, как загнанную собаку, глумились над его близорукостью, зажимали в тёмных углах и наслаждались тем, как на него накатывал страх, и он дрожал и сжимался, а из плотно стиснутых век выступали слёзы от их угроз и болезненных тычков, после которых приходилось мазать синяки. Он хорошо запомнил черты поведения своих обидчиков, и почти как дрессированный научился избегать тех, кто ходил слишком резво, курил, хищным взглядом окидывал коридор или класс в поисках новой жертвы и просто тех, кто вёл себя грубо и громко.       Поэтому, перейдя в новый коллектив и в первый же день увидев эту компанию, он обречённо понял: быть ему битым снова. И поэтому же, когда один из них забыл в раздевалке форму для физкультуры, а дурацкая порядочность Джисона заставила его что-то предпринять, он на ватных ногах подошёл к грозно стоящей в стороне банде, пока они курили, тронул плечо одного из них и тотчас же отшатнулся, прижав к груди эту самую сумку с формой, когда тот резко обернулся и сверкнул грозным волчьим взглядом.       — Т-ты забыл, — выдавил из себя тогда Джисон, чувствуя, как внутри скребётся когтистая паника. Идиот, о чём ты только думал, к кому ты вообще подошёл?       Но в ответ суровое лицо старшеклассника разгладилось, и его лишь поблагодарили, приняв потерянную сумку. Благодаря всё сущее, Хан спешно удалился, не веря, что ушёл целым и со всеми целыми вещами. А на следующий день другой парень из этой банды, учившийся в одном классе с Джисоном, подсел к нему, представившись Хёнджином, и попросил списать домашку, на что Джисон, конечно же, не смог отказать. И пока тот быстро строчил примеры в полупустой тетрадке, где на других страницах Хан заметил ещё отрывки конспектов по другим предметам, в глаза бросились значки с аниме на его сумке, которые не преминул прокомментировать, затем тут же затыкая себе рот рукой. Но на его похвалу ответили смешком и одобрением, что он шарит тему.       «Надо же», — подумал Джисон, — «а меня за это пинали и в туалете запирали».       Страх его, однако, уходить не спешил, наученный годами опасности. А уж когда он впервые стал свидетелем драки этих ребят с другими хулиганами, которые уже успели заинтересоваться Джисоном как источником еды и повышения их самооценки, он и вовсе чуть не присел. Если они так нещадно бьют даже сильных, то что же они делают со слабыми?       А ничего. Ни завтра, ни через неделю, ни спустя месяц они не притронулись ни к нему, ни к другим представителям гвардии заучек. Им это было не интересно, не их уровень, им нужны были достойные соперники. Зато за списанные домашки и пару коротких обсуждений аниме Хёнджин заехал в глаз и разбил нос другому их однокласснику, который пытался отнять у Джисона наушники. Позже к нему за помощью с учёбой подошёл другой из их шайки. Ещё позже они окликнули его на выходе из школы — так он познакомился с остальными. Ещё позже постоянное чувство тревоги из-за учёбы и травли со стороны хулиганов помельче, не гнушавшихся мелкой рыбёшкой, накопилось и вылилось-таки в паническую атаку, настигшую его прямо на улице, от чего он свалился на колени и весь скрючился, задыхаясь, пока чужие руки не взяли его за плечи, другие стали поглаживать по спине, а какофония знакомых голосов вокруг велела дышать и считать до пяти. А когда его отпустило, новоиспечённые приятели отвели его домой, чтобы убедиться, что припадок не повторится.       Да, они — та ещё банда отморозков. И да, Джисон не ходил с ними на стрелки за редкими исключениями, не натягивал никому трусы на голову, боялся даже прикасаться к кастетам и битам и в целом не разделял многих из их занятий. И в ином случае быть бы ему куклой для битья, но нет. Каким-то счастливым образом они его просто приняли. Прям целиком, таким, какой есть. Заметили и решили подобрать, как брошенного щеночка. С тех пор мир Джисона перевернулся, разделив жизнь на до и после.       И как бы там ни было, как бы их пути ни различались, Джисон был правда счастлив с такими друзьями. Не только потому, что ему просто несказанно повезло избежать буллинга и жить спокойной жизнью в такое непростое для подростка время. Ему правда нравилось такое разнообразие в общении. И это при его-то интровертности! Обычно он неуверенно перебирал своими худыми ногами, крепко держась за лямки рюкзака и глядя в пол, ментально закрывшись от всех. Но с ними ему было на удивление комфортно, уверенность в себе повышалась, и он сам становился таким же громким и весёлым, распевая песни или звонко смеясь над их общими глупыми шутками.       Теперь он их любимый маленький ботаник, которого они ревностно оберегают, с которым таскаются в кино и за вкусняшками или просто шатаются по району. Почему так? Да, собственно, Хан и сам не знает. Видимо, он им просто понравился… чем-то, бог его знает. Может его любезной помощью с домашкой, ведь по словам того же Хёнджина: «я на биологии последний раз был в прошлом году», может вкусами в аниме и играх, а может его странными порывами дерзости, иногда проявлявшимися неожиданно для всех.       Да, когда он переходил в громкий режим, то мог начать катить бочку даже на самого старшего — Бан Чана, что-то ему доказывая с упорством адвоката из сериалов и активно жестикулируя. Но стоило тому смерить его взглядом, просто взглядом, даже с улыбкой, но несущим непоколебимый авторитет и серьёзность, как Джисон тут же возвращался в защитный кокон, переходя в его обычный режим милашки. И если у Феликса такое разве что со скрипом прокатывало, потому что все уже знали, на что он способен, то Джисонни спускалось с рук что угодно.       Тем более, когда эти ручки приносили им милые маленькие подарки: от наклеек и висюлек до одежды и чашек. Ему не нужен был особый повод, он просто видел или находил что-то классное и хотел их порадовать. Поэтому вручал им, приклеивая или вешая на рюкзак дракончиков, покемонов или плюшевых зайчиков, как бы Минхо ни закатывал на это глаза, а всё равно носил и старался не пачкать, или даже цеплял маленькие фигурки в уши тем, у кого были серьги. А уж на дни рождения он особенно старался, сначала тайком или не очень выясняя дату, а затем выбирая что-нибудь практичное и нужное, но без нелегальщины. То, на что ему хватит денег, сэкономленных на обедах, когда они его кормили, наблюдая за его улыбкой с надутыми щёчками или слушая, как он забавно хнычет, что ему дали латте, а он-то хотел айс американо! И вообще, специально его закармливают, а он и так вообще-то жирный. С этим никто не соглашался, вспоминая, как он поранил ногу на физкультуре, наступив тонким кедом на осколок, и они отнесли его в медпункт. Именно отнесли. Сначала они хотели помочь доковылять, но Джисон сам в шутку попросился на ручки, а кто ему откажет, если он так нижнюю губу просяще выпятил? Он всё равно считал себя толстым, как считал каждый прыщ перед зеркалом по вечерам, а друзей просто называл шкафами с мышцами.       Быть белой вороной могло бы напрягать его, но нет, он уже привык. Поначалу, помнится, когда этот спонтанный водоворот событий только начал закручиваться, он думал, что должен как-то влиться в их компанию, стать похожим и подтянуться к их уровню крутости. Он просил Хёнджина научить его так же метко и сильно плеваться в разные вещи и разными вещами, но тот лишь отмахнулся:       — Быдляцкий скилл, Джисонни, тебе не пойдёт. На лучше бантик свой прицепи, — он приколол заколку с большим красным стоящим бантом Джисону на макушку, что тут же отвлекло его, и они стали рассуждать, у каких грибов юбочка лучше.       Ещё как-то, уже смелее подойдя к их «курилке», он попросил сигарету.       — Нет, Джисонни, не нужна тебе эта дрянь, поверь, — Минхо покачал головой и отказал ему, а его примеру последовали и остальные.       Вы когда-нибудь видели, чтобы хулиганы, пока курят, старались выдыхать дым в другую сторону и держать руки с тлеющим табаком подальше и по направлению ветра, чтобы их любимый маленький ботаник не надышался гадости и родители позже не ругали его за запах дыма? А вот Джисон им был.       Или как они помогают отличнику нести очередную поделку из папье-маше в школу или добывают сомнительные вещества, чтобы у их любимого маленького ботаника получился лучший научный проект? А вот Джисон давал им список ингредиентов и подсказывал, куда эту поделку потом нести.       А как банда, до этого грозившая кому-то вырвать глаза и вставить их ему в жопу вместо анальных шариков, провожает очкарика до дома после уроков, причём сбежав ранее со своих, но всё равно дождавшись его? А вот Джисон каждый раз благодарил и махал им ручкой.       Со временем, правда, ряды его провожатых поредели, и чаще всего с ним ходил Минхо. Он был старше него, но учился на параллели, шутя о том, что родители просто забыли, что его нужно в школу отдавать, когда пришло время. Его Хан вообще поначалу сторонился: уж больно хитрый и пронзительный взгляд у него был. Да и внешне он источал холод, даже когда от него шёл дым. Дым, кстати, был бессменно вишнёвым, как однажды выяснилось. Нос Джисона заботливо берегли, но как-то ему довелось сидеть близко к нему, как раз после их стрелки с другой бандой.       Тогда его снова взяли постеречь вещи, потому что происходило всё сразу после уроков и идти по домам переодеваться не хотелось, так что за милые уговоры и объятия от Феликса, который разделял некоторую тактильность Джисона и умел по щелчку пальцев превращаться в самое яркое солнышко, он согласился снова пойти с ними и посидеть на импровизированной трибуне из ящиков. Арена располагалась за рядами гаражей, примыкающих к лесополосе, что отлично скрывало это место от посторонних глаз. Со стороны противников тоже был сторожила, так что Джисон сделал вывод, что у хулиганов есть принцип не трогать тех, кто к их разборкам не причастен. Это радовало, хоть и парадоксально, что вне стен учебного заведения ему было порою безопаснее, чем внутри. Он послушно сел на выделенную ему лавочку и подгрёб к себе вещи, затем поджимая коленки, накрывая их своим худи, и морально готовясь переживать происходящее.       — Лучше отвернись, Джисонни, — внезапно положили ему руку на плечо, и он встрепенулся, немного испуганно глядя из-за очков. Это был Минхо, и его тон и взор были на редкость тёплыми и укутывали мягкостью в противовес жёсткому кастету, который он поправил на другой руке. — Смотри лучше на лес, белочек высматривай, — подмигнул он с улыбкой и деликатно подтолкнул парня за плечи, чтобы тот отвернулся от места действия.       Джисон прислушался к совету и сел спиной, хотя как бы ни старался сфокусироваться на слегка покачиваемой ветром чаще, его уши были сосредоточены на том, что теперь было скрыто от глаз: глухие удары кулаков о тело, звонкие вскрики и рычание, тяжёлая брань и гулкий гром металла, когда кто-то отлетал к гаражам. От резких звуков он прижмуривался и сжимал руки на стиснутых коленках. Ему бы заткнуться наушниками и уйти из этого мира, да не мог он не стараться распознать своих по шагам и голосам, надеясь, что его аптечка, которая всегда наготове в рюкзаке, не особо понадобится или хотя бы не опустошится в ноль.       Но небольшое отвлечение он всё же нашёл. Его внимание привлекли фиолетовые и оранжевые цветы у самых деревьев, и он позволил себе немного отойти, чтобы собрать их. Так он смог занять руки и сплести небольшой венок, заодно припоминая символику цветов. Осматривая получившееся аккуратное травяное кольцо, он не заметил, как к нему подковылял Ли старший, плюхаясь рядом и тихо шипя. Только глянув на него, Джисон невольно ахнул: бровь разбита, губы тоже, кровавая струйка из носа смешивалась с остальными, окрашивая его рот благородно-алым, стекая по подбородку за ворот чёрной футболки, а на острой скуле красовалась ссадина. Ли на беспокойство парня лишь смачно сплюнул в сторону и усмехнулся на один бок.       — Лучше тебе не видеть, что я сделал с ними, — он покачал головой, снимая запятнанный тем же красным кастет. Он был тонкий и больше декоративный: в виде золотистого дракона, изящно обвивающего пальцы и закручивающегося в ладони, и Хан мог признать, что кровь в его прожилках выглядела даже эстетично. Он не был уверен, предназначался ли он для реального применения в драках, но Минхо с ним практически не расставался и часто использовал в бою, умело балансируя тяжесть наносимых ударов.       Остальные ещё перебрасывались оскорблениями, домахивали кулаками, выпуская последний пар, или отряхивались от пыльной земли. Пока их ботаник открывал аптечку и подбирал нужное, Минхо откопал среди других свою чёрную кожаную куртку, с которой сросся на все сезоны, доставая из кармана сигареты. Вот тогда Джисон и уловил необычный и манящий аромат жжёной вишни. Точно, вот чем была пропитана его одежда. Минхо старался выдыхать дым в сторону, как обычно, но от него всё равно шёл шлейф, и Хан был совсем не против такого сладкого пассивного курения.       Он бережно протирал лицо Минхо от крови влажными салфетками, про себя вздыхая и не понимая, как можно такую точёную красоту под удары подставлять? Ладно Ханово круглое прыщавое недоразумение с большими глазами и маленьким ртом — было бы не жалко, но нет же, люди не ценят того, что им даровано.       Между затяжками Ли шипел и тихо ругался, когда его раны жёг антисептик или заполняли мази, которые заботливый лекарь старался наносить невесомыми поглаживаниями. Правда, Минхо сразу предупредил, что если увидит на себе хоть один пластырь со зверятами или сердечками, то не посмотрит, что их банда защищает Джисона. Тот согласно закивал, хотя даже его пугливое нутро уловило несерьёзность этой угрозы. Всё-таки, несмотря на внешний вид, внутри Ли был добрым и заботливым, и это сочетание было той интересной загадкой, что приглянулась их умнику.       Хан довольно быстро обработал раны и, пока ждал остальных, надел Минхо на голову венок, который успел сплести. На недоумённый взгляд хулигана, он решил пояснить за символику.       — Он как раз тебе подходит. Здесь васильки, бархатцы и немного травы. Васильки, которые фиолетовые, на языке цветов означают верность, доверие и дружелюбие, а оранжевые бархатцы тоже добавляют к разного рода верности. Помимо этого, фиолетовый — цвет победителя, он означает достоинство, оранжевый отвечает за энергию и бодрость, а зелень травы здесь как символ надежды, с которой я ждал вашей победы. И мне кажется, что все эти качества присущи тебе: ты энергичный победитель, верный своим принципам и друзьям, — подытожил Джисон, мило улыбаясь.       — Ничего себе. Цветы сос мыслом. Интересно, — изумлённо покивал Минхо, аккуратно рассматривая презент.       С того момента они и стали больше общаться. Джисон уже давно перестал открыто опасаться его, а так и его угрозы перестали иметь вес для хулиганского подопечного. Вплоть до того, что Минхо мог по привычке замахнуться, хоть и не собираясь ударять, и Хан даже не отскакивал больше, просто поправлял очки и хлопал невинными глазками, как бы спрашивая: «и что это ты собираешься сделать? Ударить? Меня? Дурачок!». Или когда на вырвавшуюся внезапную дерзость Джисона он подходил к нему очень близко, нависая грозной тенью, притом плохо сдерживая хитрую улыбку. Всё равно в итоге он просто спрашивал: «Ты что-то сказал?», получал тихий отрицательный ответ, шлёпал Хана по попе и приобнимал за плечи, продолжая их путь. Раньше бы подобные действия вызвали в нём выдрессированный издевательствами ужас, но теперь страхи прошлого мирно спали где-то на задворках.       Другое дело, когда они вместе пошли в парк развлечений, где Джисону довелось столкнуться со страхом иного толка, чем их дурачества или школьные будни. Нет, они хорошо проводили время, его сильные друзья выигрывали ему плюшевые игрушки во всяких силомерах типа автомата «боксёр» или шкалы удара молотом, на горках и каруселях было весело. Но в какой-то момент Хан очутился в большой толпе людей, через которую никак не удавалось протиснуться. Всё было похоже на страшный сон, когда чувствуешь приближающуюся опасность, но не можешь пошевелиться или выходит из рук вон плохо. Только это был не сон, а настоящий подкрадывающийся костлявой рукой со спины кошмар, который вот-вот схватит за пятку, нечто неописуемое, от чего на лбу выступает холодный пот, дыхание учащается, а сердце тревожно стучится об рёбра. Это что-то глубокое и иррациональное, такое глупое, но доводящее до паники. И в случае Хана это была боязнь толпы. И он в самом её центре, тело отказывается слушаться, а лицо, наверное, исказилось неописуемой эмоцией.       Он один в этой толпе.       Когда вдруг его начинают выдёргивать из неё, расталкивая других и уводя дальше, где скопление людей редело. Джисон шёл на автомате, ведомый чьей-то рукой, что крепко держала его, пока он сам вцепился в чужую куртку на предплечье, семеня чуть позади. Кожаную куртку. Наконец они остановились, и Джисон поднял взгляд на своего спасителя. Это был Минхо.       — Эй, Ханни, ты в порядке? — Ли положил руку ему на плечо, сжимая ощутимо, чтобы вернуть в реальность, но не слишком надавливая, чтобы не причинить дискомфорт.       Джисон огляделся. Они были в закутке между аттракционами, практически у служебных ходов. Здесь было безлюдно, спокойно. Свет фонарей не так бил по глазам от разыгравшейся чувствительности, и было гораздо тише, чем в какофонии криков и разговоров, от которых у него звенело в ушах до этого. Руки на чужой куртке расцепились, перестав её комкать, и он наконец-то осознанно вздохнул, возвращая себе нормальное дыхание и успокаиваясь.       Минхо, тем временем, терпеливо ждал, пока он придёт в себя, немного поглаживая его плечо. Он выглядел взволнованным в контраст его обычному безразличию с ноткой раздражения. А ведь Джисон примерно этого и ожидал: безразличия, ну может напускного тяжёлого вздоха, что пришлось опять его вытаскивать из неприятностей, а скорее даже предполагал, что старший просто посмеётся над его ненормальной реакцией на обычное столпотворение. Ведь никакой реальной опасности для него не было, за ним никто не гнался, он не валился на землю, где его могли бы затоптать. Ему ничего не грозило, его не от чего было спасать на самом деле, он просто завис в какой-то момент. И Хан каждый раз постфактум пытался объясниться с самим собой, втолковать себе же, что его глупый страх не имеет под собой никакой почвы, но, когда момент паники вновь наступал, убедить себя ни в чём не получалось. Поэтому он вполне принял бы насмешки и осуждение со стороны, однако ничего из этого не последовало. Минхо отнёсся с неожиданно глубоким пониманием и проницательностью к его проблеме, распознал его тревогу и позаботился, не привлекая других и не выказывая ни капли недовольства или непонимания. И позже Хан узнал, почему.       Они как-то пошли компанией исследовать заброшенный завод по наводке Хёнджина, влюблённого в эстетику. Мрачный вход, немного пугающий и навостряющий восприятие на посторонние звуки и тени, затем разлёты коридоров, освещаемых лишь светом дня из открытых дверей вдоль припыленных и облезших стен, на них граффити от тупых или хотя бы смешных надписей до целых произведений уличного искусства, а под ногами шелуха из отвалившейся краски и штукатурки и разного рода мусора. Понемногу исследуя и заходя дальше, начинаешь разбираться в планировке, распознаёшь знакомые пройденные места, и новые повороты уже не сбивают с толку от опасения заблудиться, но манят дальше, заглянуть за угол, за лестницу, открыть тяжёлую дверь, на спор спуститься первым в подвал, но больше — смотреть на руины с точки зрения красивых ракурсов, вроде лиминального пространства коридоров или даже уютной атмосферы отдельных помещений в жёлтом вечернем свете, и истории, которую ещё хранит это место или которую там оставили его посетители.       Облазив все доступные помещения, что не были закрыты или отрезаны завалами или обрушенными лестницами, найдя все красивые трещины, через которые за ними подглядывало солнце, и любопытные предметы вроде банок, потерянных книг или ещё оставшихся массивных деталей или каркасов механизмов, они двинулись на самый верх, на крышу, из которой торчала кирпичная труба со вбитыми в неё железными скобами, служившими ступенями. И пока все принялись наперебой забираться по ним на самый верх, чтобы осмотреть панораму горизонта, двое выбились из шумной стайки.       — А ты чего не лезешь? Там же круто, — подошёл спросить Хан, видя отстранённость Минхо. Тот как вышел на крышу, так и сел на первый попавшийся кирпичный блок вентиляции.       — Да я не хочу просто, — бросил он, медленно вздыхая. Он потянулся за сигаретами, но лишь огладил карман и убрал руку, просто разминая кулаки.       — Не хочешь или не можешь? — по-доброму подначивал Джисон, хлопнув его по плечу.       Но ответа не последовало. Минхо коротко натянул улыбку в ответ, но продолжил смотреть себе под ноги, даже не поднимая глаз на друзей, уже чуть ли не танцевавших на вершине трубы. У Джисона замаячило подозрение.       — Ты боишься? — он тут же озвучил его, присаживаясь рядом, теснясь на небольшом уступе.       — Пф, нет, с чего ты это взял вообще? — фыркнул Минхо, всё так же не глядя на него, но чуть сдвигаясь.       — Ну, ты сидишь здесь со мной, даже не смотришь в сторону края, отвлекаешься тем, что сжимаешь руки, осознанно не куришь, чтобы не закружилась голова. И выглядишь беспокойным, — обосновал Хан.       — Ц, умник, — цокнул языком Минхо.       — Вот именно.       — Ох ты ж… ну боюсь я высоты, и чё дальше? — раздражённо повысил он голос.       — Хён…       — Зато любой шпале навалять могу без базара.       — Хён…       — И не вздумай надо мной стебаться, я…       — Хён, — прервал его Хан, накрывая рукой его сцепленные замком ладони, — я тоже. Всё в порядке. Я понимаю тебя.       Наконец Ли поднял голову, встречаясь с ним взглядом. Таким же проникновенным и понимающим, которым он сам одарил Джисона в парке аттракционов. Ни намёка на издёвку или коварство. Просто молчаливая поддержка без долгих и скучных речей. Тогда, в толпе, он увидел знакомые эмоции растерянности и тревоги, обуявшие Хана, он знал, как они бесконтрольны, и поспешил вытащить его, чтобы теперь тот смотрел на него так же располагающе и успокаивающе, узнавая себя. Его руки ослабли и перестали трястись, расцепляясь и позволяя Джисону аккуратно взять одну в свои, переплетая с ним пальцы. Это был первый раз, когда они взялись вот так за руки. Минхо понравилось, хоть он и не признается. Он почувствовал тепло, единение и спокойствие.       — Может, хоть просто вокруг осмотримся? Не подходя к краю, естественно, — предложил Джисон, крепче сжимая их ладони.       — Давай.       Этот хрупкий момент, что они разделили, открывшись друг другу с новой стороны, связал их окончательно. Они стали замечать, как во многом, оказывается, они сходились. А позже так и вообще чаще других проводили время вместе, постоянно бывая в разных забегаловках и пробуя что-то новое. Оказалось, их вкусы во многом были похожи что в еде, что в музыке. Поэтому их уже тихо парочкой кликали, за что получали тычки от старшего. И поэтому же после их вылазок Минхо постоянно провожал их любимого ботаника до подъезда. Да и, по его же словам, ему было как раз по дороге, вот и заводил их «белку» домой.       Белку, потому что, когда Хан с аппетитом набирал полный рот еды, его и так заметные пухлые щёки раздувались ещё сильнее, и как же Минхо было трудно сдерживаться, чтобы не потыкать в них. Ну и тыкал иногда, да, он же не железный всё-таки.       Вот и в открывшемся китайском ресторанчике он трепал и наглаживал его щёчки под смешные попискивания и бурчание младшего. Правда они там так засиделись, наевшись до отвала не в силах даже встать, что опоздали на сеанс в кино на триллер, который предложил Минхо. Выбор остался скудным, и пришлось поддаться уговорам Джисонни, который тут же вцепился в какой-то романтический фильм. Нравятся они ему больно. Ну и смотрел бы себе дома свои сопливые дорамки, за что Ли должен мучаться? Но, кряхтя и бросая скептичные комментарии, он согласился, делать нечего. И, как он и ожидал, это было ошибкой. Настолько, что даже маленький любитель этой розовой жвачки вышел со смешанными впечатлениями.       — Говорил же, там даже от постера говном пованивает, а ты всё идём да идём. Только вечер просрали, — бурчал Минхо, выходя на заметно похолодевший к позднему вечеру воздух. — Подожди теперь, дай я покурю.       Он прислонился спиной к стене с торца здания кинотеатра, согнув одну ногу, и закурил одну из своих любимых сигарет. Ветра в тот день не было, и Хан встал ближе, тайком вдыхая лёгкие нотки дыма с вишней. Приятно. И курил тот почти с блаженством на лице, прикрывая глаза и подставляя лицо свету луны, что красиво очерчивала его профиль с острым носом и чуть разными губами, которыми он то и дело обхватывал тлеющую сигарету. Почему-то Хан подумал, что они тоже похожи на сочные спелые вишни. Наверное, настроение от фильма ещё не выветрилось. Каждый раз на вдохе огонёк на кончике табака становился ярче. И от этой картины внутри Хана зажигался такой же крошечный огонёк, раздуваемый спокойным дыханием и застенчиво поблескивавший с той же периодичностью. Глядя на старшего, Джисону тоже захотелось попробовать, но он знал, что ему не позволят. Поэтому просто смотрел, как парень подносил руку ко рту, делал плавную затяжку, выдыхал сизую струйку, что тут же исчезала в воздухе и иногда опускал голову, оттеняя лицо спадавшими на него длинными прядями. Хан сам не заметил, как запустил в них пальцы, с упоением скользя по их атласной глади, самую малость проходясь по загривку у шеи, от чего Минхо пробирает разряд дрожи.       — У тебя волосы отросли, — внезапный голос Хана разрезал устоявшуюся тишину.       — Ага. Постригусь скоро, — недоуменно глянув на младшего, Ли тряхнул головой, сбрасывая щекочущую руку и расчесался своей пятернёй.       — Не надо, тебе идёт, — мягко улыбается тот.       Наконец он бросил бычок под ноги и растоптал об асфальт, и они двинулись к остановке. Судя по всему, фильм действительно ещё был свеж в памяти Джисона, потому что всю дорогу до дома он нарочно бесил старшего и милашничал, от чего тот лишь вздыхал и закатывал глаза до самых белков, как он умеет. Это веселило, поэтому остановиться было тяжело. Ещё и на остановке пришлось долго стоять, и Хан успел замёрзнуть.       — Чагия, согрей бельчонка, — захныкал он, смешно подпрыгал к Минхо на двух ногах и полез обниматься, на что тот лишь скорчился и фыркнул.       Хан запустил ему ледяные руки под куртку, с удовольствием располагая их на горячей спине холодного человека. Благо, через футболку это не ощущалось шоковой терапией, и тот благосклонно обнял его за плечи в ответ, давая прижиматься к себе, чтобы согреться. В темноте улицы и в тепле объятий было так комфортно. Это сладостное ощущение расползалось по оттаивающему телу. И почему они раньше так не обнимались? Ах да, Минхо ненавидит всё нарочито милое и только корчит кислую мину на тактильные порывы остальных. Ничего, немного потерпит, пока автобус не соизволит подползти за ними. Джисон позволил себе прижаться ещё теснее и удобно умостить голову ему на плечо. Его шея и волосы пахли вишнёвым дымом, и Хан принюхался, наслаждаясь ароматной аурой. Дыхание щекотало нежную кожу, из-за чего Минхо ёжился и вздыхал, но терпеливо дождался их транспорта, заталкивая туда разохотившегося до телячьих нежностей младшего.       И проводив его до самого подъезда, снова попал в последний на сегодня капкан из рук, пока его сжимали и качали, а сам он безвольно свесил конечности по бокам и притворился манекеном. Хан этой хитростью снова погрел руки и в запале его вечернего наваждения решил добить старшего и напоследок чмокнул его в челюсть, немного промахнувшись мимо щеки. Тот, естественно, тут же отпрянул и стал показательно вытираться рукавом, на что Джисон посмеялся и попрощался, заходя домой под ворчание из-за спины. Он редко так мучал их брезгливого к чужим нежностям друга, но почему-то сегодня на это было настроение, тот самый огонёк, что тлел в его душе весь вечер подобно сигарете. И он решил отпустить себя и расслабиться, тем более что ему ещё предстояло дописать небольшое сочинение и распечатать доклад по истории на завтра.       И завтра же он Минхо так и не видел. Не то, чтобы они всей компанией прямо каждый день вместе отмечались, как на заводе, но про себя Джисон посмеялся, что тот взял выходной отдохнуть от общества. И, возможно, ещё один на следующий день. А дни сменились неделей, за ней второй, и с течением времени он явственно ощутил зарождающийся коктейль из тревоги и желания снова встретиться. Нет, он мельком видел его в коридорах пару раз, но так и не заставал его вблизи или в их компании для прогулок. Неужели он действительно так его достал своим поведением в тот вечер? Джисону было весело, и он экстраполировал это чувство на них обоих. Но, возможно, плохой фильм и раздражающее поведение младшего действительно его достали, и он решил отдалиться? Надолго ли?       Потребность увидеться возрастала, как и чувство вины за то, что он нарушил связь между ними. Компания остальных приносила радость, но словно проплывала фоном, оставляя за собой пустоту, недостающую часть, которая вот так резко куда-то пропала. А на все вопросы об отсутствии Минхо те лишь отмахивались, что свалил куда-то и хорошо, не в духе мол что-то последние дни. Джисон аж так попортил ему нервы? Перегнул свою вседозволенность до того, что раздался треск? А вдруг у Минхо и так были проблемы, а Джисон с его глупостями стал последней каплей, подкосившей его? О, Хан знал не понаслышке о том, что бывает, когда стресс придавливает многотонной плитой, и не дай ни одно божество, чтобы из-за него старший сейчас через такое проходил.       Хан всё смотрел на аватар и пару фоток Минхо в мессенджере, собственная память подкидывала его образы в других ракурсах и освещении, и он понимал, что скучает уже, кажется, не по другу. Минхо такой красивый. И шутки у них похожие. И вкусы в еде тоже. И он всегда заботился о Хане, даже если не явно: подбрасывал ему в сумку сладкое, хотя сам не фанат, держал шутливое обещание держать за руку во время страшных моментов в фильмах, понарошку грозился отвести свою белку вечером в лес вместо дома, но когда Джисону срочно понадобились грибы прямо на завтра очень надо для исследования, Минхо сопровождал его в самую чащу с фонариком и битой наперевес, терпеливо держа свет, пока его забывчивый ботаник шерудил кустиками.       И всё это Джисон умудрился взять и испортить. Придурок. Последняя их встреча стала расколом. Так тепло в ней было и так холодно стало после. Он снова пролистал фото старшего, освещая экраном темноту комнаты, в очках отражался экран с зависающими на десятки минут изображениями одного человека, но написать Хан ничего не решался, уже как-то неловко, прошло несколько недель. Зачем он его доставал? Знает же, что Минхо не нравится всё это. Не нравится, когда Джисон к нему лезет. Парень закутался в одеяло, пока внутри его окутывали чувства, становившиеся теперь очевидными. Так вот, как оно ощущается. Первая влюблённость, слабый росточек, отчаянно тянущийся к свету. И без ответа.       Он отложил телефон, прижал колени к груди, в которой так больно сжималось в тисках сердце, и снял очки, чтобы удобнее было вытирать слёзы, которые никак не хотели останавливаться. «Ты всё испортил. Минхо не хочет с тобой больше общаться. И скажи спасибо, что остальные тебя ещё терпят, а не отдают на растерзание голодным пираньям, которые тут же вернут тебя во времена прошлой школы». Хан шмыгнул носом, уткнувшись в колени. Надел очки, но зрение всё равно размывалось. Взял телефон и сделал единственное, что теперь мог.       Бот(Х)ан:       прости, это было ошибкой       Уведомление включило экран телефона, лежащего рядом на кровати и гремящего музыкой в подключённых наушниках. Парень смотрел на него, долго, экран гаснул, а он снова его включал, но не разблокировал, только треки сменяли друг друга, пока он перечитывал пришедшее сообщение. В груди снова запекло и в горле засаднило, хотя он уже выпускал пар на ни в чём не повинном мусорном баке час назад, и Минхо хотелось выдрать себе глотку, лишь бы это прекратилось. Выжечь сердце сигаретами, выкурить эту боль наружу, придать ей форму и бить, пока та не перестанет двигаться. Эти чувства, их так много, и он не может с ними справиться. Чёртов Джисон с его чёртовыми оленьими глазками и беличьими щёчками! Он что-то с ним сделал. Чем-то заразил, пока лез обниматься в тот злосчастный вечер, надышал ему какой-то вирус, поражающий сразу в мозг, который потом полночи не давал ему уснуть и всё трогал тело Минхо фантомными ощущениями чужих рук на спине и лёгкого дыхания на шее, подкидывал счастливое лицо щекастого парня и его игривое настроение. Хотелось ещё, хотелось повторить, ещё раз притворно фыркнуть, но позволить ему приблизиться и греться об себя, шепча какие-то глупости. А потом от недосыпа он совсем обессилел, и одного взгляда издалека на их очкарика с милыми кудряшками хватило, чтобы его отшатнуло и понесло подальше от него, прочь, чтобы сбросить эту накатившую слабость. Минхо ненавидел быть слабым.       Он зарычал, поднялся и несколько раз с силой ударил подушку, прежде чем снова упасть на неё. Даже с переломами он так не мучался. Заживают и ладно, но это… это душит его, набивает ноги ватой и просачивается ощущением уязвимости по венам. Он несколько дней ходил сам не свой, и только завидев Джисона издалека, тут же сбегал. И когда его пригвоздило осознанием, он просто испугался. Испугался неведомых чувств, захлестнувших его, странных порывов к нежности, причём настоящей, не елейной шутки ради. Он пробовал задавить их берцем на корню, выбить из себя, но если в драке с другими бандами так выходит, то чувства — противник неосязаемый. А когда стало поздно и сердечная болезнь не оставила ему шансов, поздно стало и что-либо предпринимать. Всё не будет как раньше. Он избегал Джисона уже добрых пару недель, и с каждым днём неловкость подойти и поговорить возрастала, воздвигая барьер, через который он уже не мог перепрыгнуть. А это сообщение его добило. Ошибка. Для него это ошибка. А значит говорить уже не о чем. Невидимая болючая рана разверзлась сильнее и кровоточила. «Сбежал как ссыкло, теперь и прячься как ссыкло».       Днём после уроков, спрятавшись за углом, он собирался уже проводить Хана хотя бы взглядом на выходе из школы, когда увидел с ним кого-то ещё, не из их компании. Другой ботан в квадратных очках и с брекетами. Они что-то активно обсуждали, удаляясь, но не разделяясь. И ладно один раз, но он видел их вместе снова и снова, даже чаще, чем со своей бандой. Хан улыбался ему, что-то рассказывал и даже касался его. Минхо это злило.       Его злость быстро стала заметна и другим. Он чаще вступал в перепалки с кем-то, бросался с кулаками с полуоборота и озверело дрался с любым, кто ему подворачивался. Когда на стычке с другой бандой он чуть не убил кого-то, повалив на землю и нанося градом удары, окрашивая асфальт вокруг алым, его оттащили в сторону свои, крепко держа и крича прямо в ухо, чтобы он угомонился. На все вопросы о его состоянии последнее время он с горящими глазами слал подальше, и спорить с ним никто не решался.       Тем же убийственным взглядом он сверлил чужака, посягнувшего на его территорию: того левого ботана, что тёрся с Джисоном. Тот боязно поглядывал из-за плеча Хана на хищные глаза, такой же оскал, сжимающиеся кулаки и физически ощущал покалывание опасности по телу. Но стоило Хану обернуться, как Минхо и след простывал.       Ревность и ярость съедали его, но Джисон не был его собственностью, как бы ему ни хотелось так считать. Поэтому всё что он мог, это призраком следовать за ним, но не подходить. Ванильные цитатки, которые ему подбрасывали алгоритмы сетей, твердили: «если любишь — отпусти». Ему это чуждо, он хотел вгрызться в своё и драться за него до последней капли крови, но понимал, что не сможет, не с этой всепоглощающей слабостью, что одолевает его. Он тонет в ней и барахтается, выплёскивая гнев на других, лишь бы не дать ей поглотить себя. Да что толку, если бороться не за что. Джисон поступил разумно, как и ожидалось от ботаника, и нашёл себе кого-то подходящего, своего круга или класса — как угодно. Каким ему боком Минхо с его диким нравом и загаражным словарным запасом? Правильно, никаким. У него и шансов-то не было, с чего он вообще решил, что те милые порывы младшего, свернувшие ему голову, что-то значили? Он просто вот такой. Всегда таким был.       Может быть, эти чувства зародились ещё раньше? С той прогулки на заброшенный завод, когда они стояли на крыше, взявшись за руки, или с похода в парк аттракционов, когда он вытащил напуганного Ханни из толпы, а может и с самой первой их встречи, когда Джисон знал уже всех, кроме него, и ещё боязно шаркал ножкой, стараясь не смотреть ему в глаза. И всё это вместе привело к тому, что чувства уже тогда начали пускать в нём корни, а сейчас, с приходом весны, выстрелили яркими бутонами, проявив себя в полной мере. И неудивительно, что рано или поздно такого милого, эмоционального и интересного парня, как Джисон, разглядел кто-то ещё. Минхо желает ему только лучшего, хоть и самому чертовски больно. Но боль терпеть ему не привыкать, он справится.       Джисон тоже полагал, что справится. Со всем: с проектом, который он должен был сделать вместе с мальчиком из параллельного класса, с молодыми и неокрепшими ещё, как он думал, чувствами, которые он планировал хорошенько проанализировать и попробовать перенаправить. Да хоть на его партнёра по проекту, собственно, парнишка-то неплохой, только пугливый больно, озирается постоянно, но это Джисон может понять.       А вот понять самого себя он пока затруднялся. Он каждый день открывал чат с Минхо, где его сообщение значилось просто прочитанным. Смотрел на его чёрно-белое лицо на аватаре. Скучал. Но потому ли его тянуло к нему, что он на самом деле влюбился? Ведь, возможно, это простая реакция на потерю привычного уклада. Иллюзия, ибо скучать по утраченному и хотеть вернуть заложено в человеческой природе. И, если это так, то у него вполне может получиться перенаправить внимание на кого-то ещё. Ошибка.       Хан звал своего партнёра по проекту с собой прогуляться до дома и сводить общие части тоже вместе у кого-то из них, чтобы разобщаться и узнать друг друга получше. Как никак, а круг их интересов должен был быть схож, верно? Ошибка.       Они могли бы подружиться и, кто знает, может потом между ними возникло бы нечто большее? Ошибка.       — Вот здесь и здесь ещё ошибки, перепроверь, — спешно говорил парень, тыкая пальцем в их схему с записями. Он специально подошёл к дому Хана вечером ради этого, но заходить отказался.       — Я понял. Слушай, может, сходим в пятницу в кино? Там вышел… — Хан не успел закончить.       — Нет, нет-нет-нет, — затараторил тот. — И вообще, это всё ошибка, нам не стоит с тобой общаться. Мне вообще не стоило приходить к тебе. Давай уже быстрее доделывай свою часть, сдадим это и всё.       Парень попрощался и быстро зашагал прочь, озираясь. Вот как, значит? Даже такой же ботан, как Джисон, не хочет с ним общаться. Это уже вызывает серьёзные вопросы. У Джисона и так много комплексов, а по всему выходит, что они очень даже обоснованы. Он настолько надоедливый? Уродливый? Может, у него изо рта воняет?       Или он просто недостоин любви.       И пока он грустно пнул камешек и отправился «быстрее доделывать свою часть» и пытаться уснуть, в подвальном спортзале Минхо делал уже пятый подход по кругу, хотя с такой нагрузкой давно должен был свалиться без сил. Он вообще последнее время буквально озверел, даже на тренажёры вон как накинулся, что не прошло мимо внимания его партнёра по залу, Чанбина. Он подошёл к старшему и остановил его руки, тянущие тросы с грузом.       — Хён, ты надорвёшься, хватит, — мягко посоветовал Бин. В ответ ему лишь рыкнули и попытались продолжить, но не зря же именно он гора мышц в их банде. — Что с тобой?       Сила злости, на которой тащил сейчас Минхо, бурлила в нём весь вечер, и выплеснуть бы её кипятком прямо на Чанбина, но тот, несмотря на грозный вид, источал энергию буддиста. Или камня, Минхо пока не определился. В любом случае, его вопрос не спровоцировал Ли на драку, а, наоборот, заставил его мышцы наконец докричаться до своего хозяина и пощадить их.       На него накатывала слабость. Она вместе с молчаливым Чанбином преследовали его, пока он с грохотом отпускал груз тренажёра, пока лениво споласкивался и переодевался, пока присел на лавочку у выхода из зала и закурил. И вот тогда слабость накрыла его окончательно. Та самая, с которой он сражался уже долго.       — Кажется, я втюрился, — подал сиплый голос Минхо, стряхивая пепел с кончика сигареты. Бин терпеливо ждал продолжения, давая ему свободу. — В нашего Джисонни.       — Ты говорил с ним об этом? — в том же дипломатичном тоне успокаивал вулкан Чанбин.       — Нет, — медленный выдох жжёной вишни. — Да и какой смысл, он уже нашёл себе кого-то. Такого же очкастого и умного, под стать ему.       — Это его партнёр по научному проекту. Не более.       — Откуда знаешь?       — От самого же Джисона, бестолочь, — похрабрел Бин, вызвав колкий взгляд на себя. — К тому же, ты так мальчика этого запугал своими зырканьями, что он поссать один сходить боится. На Джисоне и так метка «не влезай, убьёт» из-за нас, тут ты ещё, сталкер недоделанный.       — Ну и чё ты предлагаешь?       — Поговори с ним, хён.       — Ты думаешь, я совсем тупой? Я думал об этом, но стоит мне даже просто увидеть его, как у меня мозг просто вырубается, — на это Бин решил оставить комментарий «будто там есть, чему вырубаться» при себе. — Как ты себе это представляешь?       — Прямо. Чётко и ясно, вот настолько ясно, чтобы небо позавидовало твоей голубизне, Минхо, — Ли в ответ фыркнул, хоть и усмехнулся про себя.       — Откуда я знаю, вдруг ему похер на меня? Тем более после того, как долго я от него бегал.       «И от себя заодно».       — Слушай, если ты так и будешь молча пиздострадать, твоя боль будет долгой и мучительной из-за неопределённости, которая будет её подпитывать. Если тебя отвергнут, это будет как маленькая смерть, но она будет быстрой, и рана уже начнёт заживать. А если он примет твои чувства… то страдать придётся нам, пока мы будем терпеть ваши сюсюканья, глазки-сердечки и постоянные лобызания, — завершил мудрую мысль Чанбин.       Минхо потушил бычок об асфальт, но в голове его загорелась одна идея. Кажется, он знал, как может восстановиться в глазах любимого ботаника.       В пятницу в кино Джисона всё-таки позвали. Хёнджин ему написал, но пойти решили не сразу после школы, а на вечерний сеанс. А ещё зачем-то он попросил Хана красиво одеться, а на все вопросы только отбивался стикерами и говорил, что поддаст его модному приговору, если не послушается. Джисон не особо понимает, к чему это, но хочет развеяться, поэтому выбирает пушистую розовую кофту с V-образным вырезом и узкие чёрные джинсы и берёт рюкзак поменьше в виде квокки — подарок от Феликса прямиком из Австралии. Да, не только Джисон им делал приятности, Бан Чан вот подарил ему классные варежки в виде лапок, которые теперь греют его зимой, а от Чанбина он получил необычные сладкие духи, чтобы от него «пахло чем-то вкусненьким», на что Джисон, зная аппетиты хёна, шутил, что теперь из него сделают пирожочек буквально, а не просто как милое обращение.       В назначенном месте его уже ждали Хёнджин и Чанбин в компании с… Минхо? Хан не поверил и протёр глаза, приподняв очки, но да, это Ли-хён стоял с ними. Не изменяя чёрному цвету, стиль он сменил на рубашку с шёлковым галстуком и штаны от костюма. Хан даже не знал, что у того в гардеробе водятся такие вещи. И, боже, закатанные рукава чёрной рубашки ему так идут, выделяют его венозные руки, в которых он держит… букет? Заметив Хана, троица стала приближаться.       — Давай, хён, не дрейфь!       Минхо буквально подволокли к нему за плечи и подтолкнули в спину, пока тот перебирал одеревеневшими ногами. Он встал перед Ханом, прижимая к груди букет цветов в красивой обёртке с ленточками и завитками, и так и замер, только иногда моргая.       — Ох, бестолочь, — устало-раздражённо вздохнул Хёнджин, отвесив старшему подзатыльник.       Он тут же направился прочь вместе с помогавшим ему Чанбином, чтобы не мешать и не получить такой же от Минхо, тут же злобно цыкнувшего на них и уже рефлекторно замахнувшегося. Джисон же только переводил непонимающий взгляд с него на его удаляющихся провожатых и назад. Ли вздохнул и снова повернулся к нему, собирая все разом разбежавшиеся силы в кучу.       — Это тебе, — он протянул букет, за который держался обеими руками. Теперь его ладони пустовали, и приходилось сдавливать ими друг друга, чтобы унять напряжение.       Джисон принял подарок, изумлённо рассматривая палитру из красных роз и белых лилий с вкраплениями розовых гвоздик.       — Я поискал эти всякие цвета и цветы и прочее и, вроде как, они означают…       — Глубокие нежные чувства, — полушёпотом закончил за него Джисон.       По его телу прошла волна дрожи, холодными мурашками поднимаясь до самой головы и отбиваясь назад в пятки. Он сглотнул и задышал глубже, но глаз не поднял, а прикрыл веки, вдыхая нежный аромат цветов. Минхо выбрал их по значению? Он не взял первый попавшийся букет, а обратился к смыслам, чтобы изъясниться перед ним. Минхо слушал его. Он запомнил. Джисон поплыл.       — Да. Не наебали-таки, — тоже полушёпотом обрадовался Минхо, затем снова замявшись. — Эм-м, я хотел спросить… могу я пригласить тебя на свидание? — подрагивающим голосом вымолвил он.       Джисон силой оторвался от букета и встретился взглядом с парнем перед собой. Губы слегка приоткрыты от потяжелевшего воздуха вокруг них, челюсть напряжённо ходит ходуном из стороны в сторону в попытках унять волнение, щёки и уши скоро сравнятся по цвету с красными розами в букете, а глаза сверкают надеждой на дне расплывшихся тёмных зрачков. Так вот, где его носило, — в лабиринте собственного сердца.       — Да, конечно, — закивал Хан, не сдерживая улыбку.       — Круто, — выдохнул старший, зеркаля его счастливое лицо.       Он аж засветился от радости и наконец перестал до боли сдавливать ладони. И тут его руки робко коснулись, огладив тыльную сторону и беря в свою, переплетая пальцы. Ли глянул вниз и ответно сжал её. Это привычное им ранее действие теперь казалось таким особенным и личным, что обоих снова ударило тёплой волной в лицо.       — Идём, а то на сеанс опоздаем, — предложил Минхо и легонько потянул за собой Джисона.       В меню сегодня был не ужастик, как обычно, а ромком. Хан их любил, а Минхо знал, что тот их любил, поэтому в такой особенный вечер не мог отказать себе в удовольствии порадовать любимого теперь уже парня. К тому же, у него и самого было настроение на что-то светлое и забавное в розовых тонах, где всё весело и хорошо и будет только лучше. Один только минус: они действительно пришли почти под самый сеанс, и места на заднем ряду остались разве что отдельные между более расторопными парочками. Они удобно устроились и в центре зала, но от его тайного, хоть и довольно ожидаемого, плана поцеловать Ханни в комфортной темноте пришлось отказаться.       Зато они хорошо посмеялись на сеансе и прониклись романтической атмосферой под конец, от чего бабочки в животе вновь встрепенулись и защекотали крылышками их сердца. И с этими светлыми чувствами и такими же лицами они неспеша шли к дому Джисона, всё так же держась за руки и то пересекаясь глазами и подвисая на пару долгих секунд, то снова прячась и рассматривая очень интересный асфальт под ногами.       — Ну, вот и пришли, — немного расстроенно озвучил Минхо.       — Ага, — Хан встал перед ним, не расцепляя пока пальцы и внимательно всматриваясь в эмоции сегодняшнего кавалера.       Тот ответно очерчивал его лицо, милые мягкие щёки, такие же милые круглые глаза и чуть бо́льшую нижнюю губу, что сейчас немного покраснела от того, сколько Хан её прикусывал.       — Если ты сейчас не решишься, то ты реально бестолочь, — вдруг огорошил он Минхо, который тут же часто заморгал и склонил голову ближе в неверии.       — Чего? — засмеялся он. — Ах ты ж дерзкая белка!       Отсмеявшись, его снова приковало к желанным губам. И пока атмосфера чуть разрядилась, он решил не мешкать, пока его снова не приморозило на месте. Протянув свободную руку к очаровательному лицу Ханни, он огладил такую любимую щёчку и потянулся ближе, прикрывая глаза и накрывая его губы своими, чувствуя приятное тепло от них и взрыв мощной тепловой бомбы внутри, разносящей это чувство по всему телу аж до кончиков пальцев и ушей. Особенно ушей и скул.       Веки Джисона затрепетали, и он подался навстречу, весь вытягиваясь. Он сжал ладонь Минхо в своей немного сильнее, теперь держась за неё, чтобы не упасть от резко ударившего головокружения. Они всего лишь соприкасались, но во рту стало так сладко, так тягуче приятно, как когда они делили карамельный попкорн. Они прижались друг к другу плотнее, инстинктивно чуть наклоняя голову, чтобы было удобнее. А когда, лихорадочно перебирая знания из дорам, Джисон немного разомкнул губы и они робко обхватили чужие, сознание отлетело окончательно, оставляя окрылённое тело витать в совершенно новых потрясающих ощущениях. Тёплая влага на губах отдавала сладостью не то от еды и сигарет, не то от наслаждения их слиянием. И они сделали так ещё раз, тихонько причмокнув. Как же приятно. И ещё, и ещё немного, уже чуточку быстрее, смелее.       Они никогда раньше не целовались ни с кем, но оба представляли себе этот момент миллион раз в разных ситуациях и тонах настроения. Но ни один из мириады сценариев не ощущался так явственно, так любовно, не сдавливал лёгкие недостатком воздуха из-за того, что оба забывали дышать — так сильно увлеклись друг другом.       Джисон ухватился за рубашку своего парня, слепо перебирая руками и хватаясь за его широкие плечи. Внезапно он знал, куда себя деть, как отвечать, и отдавался медовой неге, пока пил поцелуй из уст Минхо. Его пробила мелкая дрожь от переизбытка чувств, отдавая даже в губы, и расхрабрившийся в забытье Ли уже шире обхватил их, лизнув самым кончиком языка, выбивая из него едва уловимый стон на выдохе. Вот бы услышать его снова, и он снова мажет поцелуем, немного углубляя их сладостное слияние, и, о чудо, вновь получая этот божественный звук в награду. Он обвил тонкую талию Ханни, прижимая его маленькое тело к себе ближе, и уже смелее поглаживал большим пальцем его скулу и шею возле уха, переходя на загривок, от чего по телу младшего волнами разбегались мурашки.       Он разорвал поцелуй, утыкаясь лбом в лоб Минхо и пытаясь отдышаться. Это очки запотели от жара между ними или у него дымка перед глазами? Расфокусированный взгляд улавливал блеск от влаги на чужом… нет, родном красивом лице. Он снял очки, от которых всё равно не было толку, торопливо складывая их в карман. Неуверенность окончательно сгорела в их общем вспыхнувшем пожаре, и Минхо снова увлёк его в поцелуй, жаждая продолжения, такого же мягкого и упоительного, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Его любовь так близко, прямо у него в руках, жмётся к нему ещё теснее и подгибает одну ножку, почти повисая на его сильной шее. Чмоки влажных губ больше не смущали и смешивались в амурную симфонию с их сбившимся дыханием и отбивающими набат в ушах сердцами. Дурацкие романтические сцены в фильмах не врали, но недоговаривали: таких ощущений они оба ещё никогда не испытывали, с наслаждением утопая в собственных чувствах вместе.       Сегодня Минхо выкурит несколько сигарет по дороге домой. И всё время до самого сна он будет смаковать этот чудесный поцелуй, пока заботливая мышечная память будет ещё явственно проецировать ощущения снова и снова по кругу, заставляя целоваться с воздухом и чувствовать, как фантомные пальцы впиваются в его плечи, перебирают его волосы, а затем обнимают его целиком.       Они нехотя оторвались друг от друга, на этот раз окончательно, и так же нехотя расцепляя их объятия. Круговерть в голове провальсировала последний раз, возвращая их на землю.       — Спасибо тебе за вечер, — сипло прошептал Джисон, непослушными руками надевая очки и поправляя рюкзак, и его вернувшаяся тяжесть напомнила о том, с чего этот волшебный вечер начался. — И за цветы.       — И тебе, Сонни, — блаженно улыбнулся Минхо. — До завтра.       — Да, до завтра.       Ли дождался, чтобы двери за Джисоном закрылись, и побрёл домой заплетающимися ногами.       Их первый поцелуй перерос во второй и третий и ещё какой там надцатый, как и предвещал Чанбин. И сколько бы Хёнджин ни корчил рожу, имитируя рвотные позывы, Минхо не выпускал Ханни из своих объятий и использовал каждый шанс чмокнуть его в его милый маленький нос, пухлые щёчки, губы бантиком или лоб, который он пытался прятать за чёлкой, чтобы скрыть какие-то воображаемые недостатки. Прежнюю маску бессердечного холода он всё ещё успешно натягивал при взаимодействии с другими, но стоило его личному солнышку засиять рядом, как он таял, глупо улыбался и выглядел таким… влюблённым. Самым влюблённым пацаном в мире.       Слабость, что наполняла свинцом его тело и пугала раньше, теперь уступила место новой силе, пришедшей на место драйва ярости. Теперь его наполняла энергия, он каждое утро просыпался бодрым, а такого за всю школу ни разу не было. На этих порывах он даже учиться лучше стал, внемля доходчивым объяснениям своего умнички. Хоть и поздновато, но шокированные учителя к такой перемене относились благодарно. Впереди ещё половина старшей школы. Глядишь, что из него и выйдет, кроме вышибалы.       Джисону этого тоже хотелось, поэтому он настойчиво и терпеливо занимался с ним по тем предметам, к которым Ли питал хоть малый интерес. Он не был экспертом во всём, если честно, он всё-таки человек, поэтому для предметов или тем, в которых был не так уверен, он ответственно обращался к другим ботаникам, которые разбирались лучше. Приходилось, конечно, сначала долго убеждать их, что его взгляд убийцы ничего не значит, это просто у него спокойное выражение лица такое, и вообще этот монстр им ничего не сделает. Ну, если не будут сильно борзеть, конечно.       И тогда же, решив занести ему забытый конспект, Джисон и узнал, что старший живёт совсем не по дороге к его дому. Выходит, Минхо соврал и всё время провожал его специально, даже если потом приходилось идти на другой конец микрорайона? Плюс ещё одна бабочка к его щекочущей стайке под сердцем.       Время летело, как листья с деревьев осенью, которая так незаметно сменила собой лето, затем нехотя уступая место настойчивой зиме, что тут же начала бросаться снегом тут и там. Экзамены играли на нервах всех без исключения, но перед ними был островок радости, тот самый праздник, которого так же ждал абсолютно каждый — выпускной вечер. Тот самый, в который можно забыть обо всех тягостях нависших обязательств и неизвестности будущего и просто погрузиться в праздничную атмосферу под мерцание разноцветных огней и под градусом тайком принесённого алкоголя. И его их дружная компания пропустить не могла.       — Ханни, пойдёшь с нами на выпускной? — спросил его незадолго Минхо, пока возлежал поверх бесконечных конспектов, давая пульсирующей голове и глазам отдохнуть.       — Выпускной? Нам же ещё год учиться, — растерянно поднял брови Джисон.       — Нам да, а Чан-хён уже всё, своё отсидел. А что мы за друзья, если не протащимся паровозиком потусить как следует вместе с ним в такой особенный вечер? Одного его бросать в штормы взрослой жизни нельзя, нужно помочь ему выгрести в море из бутылок, которое там разольётся, — подмигнул Ли, смеясь.       Так они и оказались здесь, перед входом в клуб, снятый специально для празднования окончания одного большого этапа в жизни и вступления в совсем новый. Бан Чан приоделся в костюм с иголочки, настоящий джентльмен и завидный кавалер, и не скажешь, что пару дней назад кого-то рожей по стене размазывал. Остальные тоже решили сверкнуть разнообразием в гардеробе, и вот Минхо, докуривая и выпуская клуб вишнёвого дыма из приоткрытого рта, даже не утруждаясь вынимать сигарету, смотрелся в большую витрину соседствующего магазина, поправляя одежду и оценивая свой вид. Ноги грели кожаные штаны, а под расстёгнутой зимней курткой красовалась одна лишь шёлковая алая рубашка с чёрной кожаной жилеткой, больше напоминавшей портупею. Он подумал было ещё цепи поверх всего навесить, которые он собственноручно сплетал меж собой как-то от скуки, но решил, что они будут мешать танцевать, и он их просто разорвёт в порыве злости. Да и они бы мешали ему готовиться к выпускному, пока он тут носился, как собака.       Как самый старший после Бан Чана он нёс бремя ответственности за снабжение вечеринки алкоголем, поэтому последние пару часов тем и занимался, что таскал бутыли да передавал кому нужно и договаривался со знакомым им охранником и с барменом. Собственно, поэтому он и не зашёл за Джисоном, и его должны были сопровождать Хёнджин с Феликсом, но всех троих незнамо где носило, и это уже начинало подбешивать, пока Минхо не увидел их смутное отражение в витрине и не развернулся. Все трое вывалились из такси, даже куртки не надели, модники херовы. Он открыл рот, чтобы вставить им словесных люлей и так и замер, а сигарета вывалилась на асфальт.       Хёнджин и Феликс разоделись в сверкающие цветные пиджаки с пайетками, строя из себя диско-мафию. А вот Джисон… Первыми бросились в глаза лаковые штаны, отражающие свет фонарей. Господи, откуда у Джисона вообще взялись такие? Сверху на нём был свободный просвечивающий донельзя чёрный свитер, будто половину распустили, оставив горизонтальные нитки делать вид, что они что-то прикрывают. Минхо чуть воздухом не подавился, подумав, что Хан надел его прямо так, на голое тело, но нет, при ближайшем рассмотрении виднелась горловина водолазки телесного цвета.       — Джисон, — полутоном вырвалось у Минхо, когда тот подошёл ближе, осматривая его таким же зачарованным взглядом.       Хан был без очков — это тут же приковало внимание Минхо, стоило младшему приблизиться. Линзы? А ещё у него была завивка. Каштановые волосы, что успели стать заметно длиннее, пока он откладывал стрижку, были завиты в локоны кудряшек и пышно обрамляли его лицо, переплетаясь идеальным хаосом. Наверное, они были чем-то покрыты, раз так лоснились в свете фонарей и вывесок, словно он только после душа. От этой мысли последняя соображалка Минхо отключилась. От младшего так вкусно пахло чем-то сладковато-пряным. Теми самыми духами, что подарил Чанбин. Одна из прядей соскользнула на глаза Ханни, его красивые круглые глаза оленёнка Бэмби, которые сейчас подчёркивали выведенные тени, а его губы приоткрылись, чтобы что-то сказать, сияя влажным блеском с лёгким тинтом. Нет, вот теперь фиксируйте смерть мозга Минхо.       — Минхо, — вторил ему Джисон.       — У тебя волосы отросли, — Минхо аккуратно убрал локон с его лица и скользнул пальцами под волнистые пряди, завороженно ощущая их мягкость и шелковистость.       — Постригусь скоро, — вспомнил похожий неловкий разговор Джисон.       — Не смей, — выдохнул Минхо. — Все ножницы переломаю, но не дам им коснуться тебя.       — Эй, вы двое, перезагрузка! — окликнул их Чанбин. — Хватит флиртовать, идёмте внутрь, там продолжите.       — Идём, — тихо сказал Минхо, приобнимая свою пассию за талию, чтобы никто даже не подумал засматриваться на его парня, и ведя в клуб.       Там уже вовсю долбила музыка, волнами басов отражаясь от стен и пронизывая тело. На танцполе собралась толпа, которую они миновали стороной. Пока что Джисону лучше просто привыкнуть к шумному сборищу, но потом Минхо обязательно с ним ещё потанцует. Медляк. Да, чудесно. Но сейчас он повёл его к стойке с алкоголем, чтобы подзарядиться на ночь.       Хан, вообще-то, не пьёт. Ну не нравится ему вкус алкоголя, что тут поделаешь. Поэтому первые пару предложенных напитков он лизнул кончиком языка, скривился и отдал Минхо на разгон. Однако далее тому удалось как-то так подобрать напитки, чтобы получилось нечто сносное для питья и притом с приятным послевкусием, которое Хан уже действительно смаковал. Сначала был молочный ликёр, напоминавший жидкое пирожное с пропиткой. Очень сильной пропиткой, но было сладенько и вкусно, настолько, что Джисон весь тинт слизал, пока облизывался после каждого глоточка. Ничего, ещё подкрасится. Так потихоньку сладкий кремовый напиток начал давать в непривыкшую голову, а Минхо добыл ему закусон и запивон и наблюдал, как в и так сказочных глазах появлялся блеск, будто ярко сияющие звёзды. А потом намешал ему что-то ещё поинтереснее, со знанием дела выбирая бутылки, наливая заодно и себе из каждой. Получившийся коктейль Джисон также охотно принял, сразу попросив добавки, чувствуя, что алкоголь перестаёт быть таким гадким и спиртовым, будто сглаживается потихоньку, оставляя за собой лишь вкус самого напитка. Возможно, фишка в том, что там была полюбившаяся ему вишня. Вот к этому напитку он охотно присосался, с интересом впервые погружаясь в поддатое состояние.       Оставив Джисона посидеть в компании с парой бокалов, Ли отошёл в скачущую под музыку толпу, чтобы разогнать кровь и отдаться атмосфере веселья. Только и видно было его макушку, выпрыгивающую из моря тел вместе с плавающими рядом друзьями. Отдаваясь бешеному ритму музыки, позволяя софитам ослеплять себя бесчисленными разноцветными вспышками, он чувствовал лёгкость и свободу. Сегодня можно делать что угодно, будто сама вселенная услужливо открывает все двери. А хотелось ему не одному тут беситься, а прихватить в головокружительный полёт и Джисона, чтобы тот тоже окрылённый отдался этому волшебному вечеру. И вытолкнувшись из толпы, Минхо, конечно же, увидел чужих шакалов, обсевших его мальчика. Ни на секунду нельзя оставить, как тут же всякая левая сволочь налетает шары подкатывать. Никто не смеет лезть на его территорию к его парню, иначе на своих двоих уже не уйдёт.       А Хан только сидит, сжав коленки, как обычно, непонимающе хлопает глазками и думает, с каких это пор его вообще стали замечать в таком плане? Как в школе, так только издеваться горазды, а как нажрутся на тусовке, так сразу эй, красивый, давай с нами по коктейльчику. Может, потому и красивый, что им зрение алкоголем размазало? Он, конечно, постарался выглядеть сегодня эффектно, но не был уверен, что даже усилия Феликса и Хёнджина в роли его личных стилистов могли так кардинально преобразить его скучное обличие. Его всё что-то спрашивала пара парней, плотно присевших сбоку от него и наперебой кричащих ему что-то сквозь гул музыки, а он только окидывал взглядом толпу и думал, что его пугает больше: эти два пьяных кутилы с их стрёмными подкатами или месиво из тел, зато где-то в котором есть его грозный парень. Те двое всё настойчивее обращались к нему или уже предлагали что-то. Один из них положил руку ему на бедро. Это место будто огнём обожгло, и Хан тут же весь поджался, сбрасывая её под чужой смех и опасливо косясь на них. Противно. Это напоминало ему тёмные времена прошлой школы, ту беспомощность, которую он испытывал и о которой он успел позабыть в комфорте своей компании защитников.       И когда он уже готов был залпом допить вишнёвый коктейль и идти напролом в толпу, лишь бы подальше отсюда, этим двоим донельзя синхронно врезали по морде в два кулака. Джисон встрепенулся и тут же почувствовал облегчение — Минхо с Бан Чаном подошли. Выдернув двоих хамов с места за грудки, Чан добавил пробивной лбом в нос, а Минхо без намёка на жалость дал другому ногой по яйцам, толкая на пол и оставляя Чана разбираться с непутёвыми одногодками. Были бы они не в клубе на празднике, Ли бы на них живого места не оставил за такое наглое посягательство. Мало лезть флиртовать, так ещё руки распускают, так бы и переломал им все пальцы, которыми они посмели коснуться его Ханни. Расстреляв их уничтожающим взглядом вслед, нервно сжимая кулаки, он обернулся на держащегося за стул Джисона, тут же смягчаясь и оглаживая его плечо.       — Нельзя тебя без присмотра оставлять, ты у меня слишком очаровательный, — сказал он на ухо младшему.       Затем Ли взял его ладонь в свою и прижался губами к тыльной стороне в порыве чувств. Тот аж весь выпрямился, пропуская табун мурашек по позвоночнику к самой макушке, изумлённо оглядывая его довольное, как у сытого кота, выражение лица. Они столько раз целовались, держались за руки, но никогда не смешивали эти чувственные жесты, поэтому сейчас Хана будто подняло на новое парящее облако, окрыляя, как и хотел Минхо. Рядом с ним Джисон чувствовал себя спокойно и защищённо, будто под щитом. А ещё любимым и даже немного красивым, ведь старший назвал его очаровательным. Джисон ответно взял его руку с проступившими венами своими двумя ладошками и поцеловал вечно сбитые костяшки, в который раз защитившие его, оставляя на них немного блеска с тинтом и преданно глядя в глаза над собой. У Минхо сердце затрепыхалось, как бешеное, а тело будто разом опьянело в разы сильнее.       — Идём, потанцуем? — предложил Минхо, потянув Ханни на себя.       — Ну, давай, — пожал плечами Хан, позволяя утянуть себя вглубь зала. В конце концов, он ведь не посидеть в углу сюда пришёл, нужно как-то разнообразить жизнь.       Они встали с краю основной толпы, чтобы можно было легко выйти, если что, и чтобы до свежего воздуха не нужно было допрыгивать из стоящего жара от разгорячённых танцами тел. Джисон двигался скованно, не зная толком, что делать, однако алкоголь в крови опускал барьеры нерешимости и отпускал социальные предрассудки. Всё равно никто не смотрит, это, в конце концов, не урок танцев, можно просто двигаться, как чувствуешь. Он смотрел на Минхо, вольно машущего конечностями и выгибающегося в грациозных волнах, и восхищался его владением телом, старясь повторять, что получается, и просто наслаждаться живым ритмом. Повезло, что он решил сменить очки на линзы, а то сейчас бы точно разбил и дальше прыгал бы в разноцветном тумане. Стоп, это правда туман пошёл. Точнее, дым машина заработала, выпуская им под ноги белые облака, на которых они теперь танцевали словно в небе, пока их окутывало воздушной дымкой.       — Побудь здесь с Хёнджином, я сейчас приду, — вдруг прокричал ему на ухо Минхо, удаляясь в направлении пульта диджея, пока рядом с ним и правда нарисовался их высокий любитель бейсбола без мячей. Больше Ли его одного не оставит.       — Ну что, голубк-ки, какие планы на вечер? — икнул ему Хёнджин.       — Не знаю, даже. Но с Минхо точно будет весело.       — У-у-у, закончаешься, Джисонни, — весело пропел он.       — Может, «закачаешься»?       — Это вы между собой решите, — расплывчато ответил он. — О, летит уже назад, метеорит любви.       Проталкиваясь меж выпускников и таких же халявщиков, Ли забрал свою пассию у Хёнджина, и как раз в этот момент светомузыка затихла, чтобы остались лишь некоторые медленно моргающие софиты белого и синего цветов, а из колонок зазвучал не очередной долбящий клубняк, а тихая акустическая гитара, медленная и мелодичная, плавно вводящая в нужный душевный настрой — спокойный и неторопливый. Безумие вокруг поутихло, пока все разбивались на парочки, и дым под ногами добавлял теперь нотку магии и уединения.       Минхо положил руки на талию Ханни, слегка погладив по бокам, подходя вплотную и почти касаясь его лба своим. Младший же взялся за его плечи, большими пальцами проведя по его шее, легко погладив нежную кожу, вызывая приятную щекотку. Гитару дополнил лиричный голос, лениво растягивающий слова нараспев. Двое начали неспешно переступать с ноги на ногу под ритм, выписывая круги и неотрывно глядя друг другу в глаза. В этот момент мир вокруг перестал существовать, покрылся дымкой и растворился на фоне, оставляя лишь задушевную песню звучать для них. Остался островок, на котором они вышагивали, их глубокое дыхание и чувственные прикосновения, когда они немного меняли положение рук, изучая друг друга словно впервые, притягиваясь ещё немного ближе, чтобы между ними оставались жалкие миллиметры, нежно соприкасаясь кончиками носов, не смея пока двигаться дальше. Они дышали одним воздухом в окутавшей их романтичной, интимной атмосфере. Мелодия обрастала другими инструментами, становилась эмоциональнее, поднимаясь к пику на припеве и снова опускаясь после, чтобы плавно начать путь наверх снова. Хан невесомо повёл ладонями вверх, одной смелее заходя на крепкую шею и накрывая щёку Минхо другой. Тот подался ещё немного вперёд, касаясь губ Джисона своими, полностью обвивая его за спину и поясницу, не собираясь отпускать. Пошёл новый пик эмоций на припеве, и он им поддался, накрывая невинным поцелуем губы его любимого. Они закрыли глаза, прижимаясь ещё ближе и сплавляясь друг с другом в одно целое, которым они уже и так стали за время вспыхнувших на ярких чувствах отношений. Ханни полностью закинул руки парню на плечи, привычно обвивая за шею, кожей чувствуя его глубокий выдох и оказываясь в его крепких жадных объятиях, чуть углубляя поцелуй под завершающие аккорды песни. Свет потихоньку погас, погружая их во тьму, лишая последней ниточки в реальный мир, который они и так оставили позади. В тишине смены песни Джисон разъединил их губы, чтобы подтянуться к его уху.       — Только это, у меня тинт… — напомнил он.       — Надеюсь, он тебе не очень нужен, — ответил ему понизившийся голос Минхо, — потому что я его весь сожру.       Хан сглотнул и снова прильнул к нему, потёршись своей щекой о его. Он не хотел сильно испачкать лицо Минхо. Тот же хотел весь перемазаться в его помаде, слизать её с губ Джисона всю без остатка, покрыть ей всё лицо, шею, ключицы и может даже ниже.       Свет сменился на оттенки красного, и заиграла новая песня, тоже медленная, но на этот раз зашедшая с волнующего пианино, вскоре перекрываемого тихим женским голосом с сильным придыханием. Её пение наращивало громкость, уверенность и характер. Их томное интимное пространство теперь быстро напитывалось новой энергией, такой же красной, с пикантной перчинкой. Помиловавшись в объятиях, они вновь встретились взглядами, меняющимися от простой нежности к разгорающемуся в груди желанию. Минхо глянул на то, как Ханни закусывает губу в нерешительности. Подумал, что это эгоистично с его стороны, ведь он тоже хочет впиться в его яркие лепестки роз, что красиво вылепила природа на его лице. Облизнулся и повёл их танец в сторону, вальсируя на выход из толпы.       Джисон будто зафиксировался на глазах Минхо, зачарованно глядя в два тёмных озера и просто следуя за ним, пятясь туда, куда он его направляет. Пока они не сомкнулись в новом поцелуе и он не зажмурился, отдаваясь настойчивым рукам на своей талии и спине. Ноги заплетались, мысли тоже, он не был уверен, это они кружились в танце или это его голова теряла ориентацию от коктейлей. Стук спины о стену застал его врасплох, но Минхо заботливо накрыл его затылок рукой, чтобы он не ударился, затем всё равно пригвождая его к вертикальной поверхности собственным весом, плотно вжимая в себя и водя руками по телу, не разрывая поцелуй. Он выбивал весь воздух из Ханни, сам так же глубоко выдыхая и отпуская рассудок, и всё, что от него оставалось — желание продолжать, не отпускать, обладать. Впечатать в себя его любимую крошку, особенно с тем, как тот привставал на носочки и сам жался к нему, так крепко, что им было трудно дышать, пока лёгкие гоняли воздух по сходящему с ума организму. Они горели в объятиях, в этом страстном поцелуе, отдаваясь ему без остатка и теряя стеснение, чтобы начать ощупывать друг друга через одежду, спуская руки на накачанную грудь, покрытую красным шёлком, или забираясь под рваный свитер и находя ямочки на пояснице даже сквозь ткань водолазки, немного надавливая на них и посылая импульс по нервам, от чего Джисон невольно поднимает ногу, упираясь ей ровно в пах Минхо и выбивая еле слышный стон.       Минхо на секунду оторвался от его губ с сильным вздохом. Хотелось ещё, догнаться, втопить педаль в пол. И как же удачно они оказались рядом со столом, заставленным выпивкой, где так и остался недопитый бокал вишнёвого коктейля, который он хватает не задумываясь, набирая горячительную смесь в рот, но не глотая, а смотря на Джисона, уже понимающего, к чему он это сделал. Их глаза блестели одинаковым сумасшествием. Сверху пелось что-то о глупости и безумии от любви. О да, Минхо просто дуреет от переполняющих его сейчас чувств, буквально выливающихся наружу в очередном жарком порывистом поцелуе. Гудят сирены, он сходит с ума, выпуская в рот Хана часть напитка, чтобы он забрал его губами из его уст, облизнулся, глотая, тут же сталкиваясь языками с Минхо, беззастенчиво обводя, присасывая и жадно деля остатки между собой, напиваясь любовным вишнёвым нектаром, растекающимся жаром по телу внутри. В самозабвенных ласках блуждающих рук он неосознанно закинул бедро на старшего, и тот сразу же подхватил его, сжимая пальцами и плотнее притираясь к его накаляющемуся паху собственной твёрдостью, посылая новый всплеск лавы в них обоих и выбивая звучный выдох в поцелуй. Его сильная хватка на бедре ёкнула в сознании Хана, но это ощущалось совсем иначе, чем когда его пытались облапать те горе-пикаперы: она не отзывалась противлением и отвращением, а казалась правильной и, наоборот, защищающей — вполне в духе его любимого собственника. Ему хотелось принадлежать, хотелось ещё его властных касаний, выше, и Ли будто прочёл его мысли, поднимаясь и сжимая его ягодицу, как делал много раз играючи, только сейчас это были уже не детские дурачества, а страстный порыв, от которого Хана вело, и он откинул голову на холодную стену, зажмуриваясь от переизбытка эмоций с именем Минхо, вырывающимся блаженным шёпотом. Минхо же заметил капельку алкоголя, сбежавшую из его губ, когда они пили коктейль на двоих, и слизал её след от подбородка до уголка, спускаясь ниже и припадая к изгибу шеи, коварно скрытой водолазкой. Ханни всё ещё так аппетитно пахнет раскрывающейся сладостью пудровых духов, настолько, что у Минхо аж слюнки текут, и он не может сдержаться, проводя языком под челюстью, прижимаясь губами, голодно скользя кромкой зубов по чувствительной коже, от чего Ханни замер, словно добыча под крупным хищником, добровольно отдающая себя в его когти, подчиняясь его воле, пока по нервам разбегался искрящийся контрастный холодок, бьющий того сильнее, когда ухо опалило горячее дыхание старшего.       — Не хочешь поехать ко мне? — прорвался его хриплый голос в сознание. — Родители как раз на сутках, дома никого.       Хан так и замер, словно всплывая из глубины неги, в которую они окунулись с головой. Какое-никакое прояснение наступило от ощущения собственной эрекции, кажется, упирающейся в чужую, и гулкого стука сердца в ушах. Он открыл глаза, сталкиваясь с двумя тёмными безднами старшего перед собой, ожидающего, пока его туманное сознание переварит, что именно подразумевает заданный вопрос.       — К тебе? Чтобы… — Джисон проскользил взглядом ниже, будто там найдёт очевидный ответ. Он там и был, выпирая из его же штанов, но увидеть его в тисках их пылких объятий в темноте клуба не представлялось возможным.       — Чем захочешь, тем и займёмся, — расплывчато ответил Минхо.       Джисон хотел. Всего хотел, продолжения хотел, равно как и Минхо, и он мелко закивал, шепча: «Хорошо». Хорошо, им сейчас так хорошо и это нельзя прерывать.       Такси приехало быстро, и они буквально выбежали из клуба, запрыгивая на заднее сидение машины. Всю дорогу к дому Ли они крепко держались за руки, поглаживая пальцами по костяшкам, поддерживая друг друга в столь волнительный для обоих момент, и считали каждую секунду, каждый горящий фонарный столб на ночной улице, каждый поворот, желая поскорее уже добраться, и когда приехали по назначенному адресу, так же быстро вылетели из машины, скрываясь за тяжёлой дверью многоквартирного дома. Считанные секунды в лифте они использовали на короткие поцелуи, когда наконец вошли в нужную квартиру и дверь за ними закрылась.       Разуваясь, Хан поймал себя на том, что начал медлить, будто пытаясь оттянуть время вопреки собственным плотским желаниям. Время в пути дало мозгам чуть проветриться, и на него понемногу грузом опускался пресс понимания их решения. И в полной мере оно раскрылось, лишь когда они переступили порог комнаты Минхо.       С трудом оторвавшись от Хана, Ли закрыл дверь в свою обитель. Никто и так не должен был войти, но в их защищённом от посягательств личном пространстве просто будет спокойнее. На то ведь и есть слово «уединиться».       Правда Джисону было уже совсем не спокойно. Пока они добирались сюда, тело зудило до самых костей непреодолимой мелкой дрожью, отдавало вибрацией в зубах, конечности холодели в короткие, тут же отметаемые моменты просветления от тумана их любви и выпивки, когда на него вновь и вновь обрушивалось осознание, куда они едут и что они будут здесь делать. Там, в клубе, он был поглощён вспыхнувшим, как спичка, возбуждением, а к этому и градус давал в голову, притупляя любые страхи, и грядущее неизведанное казалось таким далёким и нереальным. Сейчас же, когда оно настигло его, окатывая ведром отрезвляющей ледяной воды, он застыл на месте, опасливо уставившись на так и не заправленную кровать старшего, которая вот-вот должна была стать их общим ложе, на котором они разделят любовь физически. По-настоящему, по-взрослому. От лица отлила кровь. Это всё взаправду и это происходит с ним прямо сейчас, хотя голова идёт кругом, подсекая и ноги, будто наблюдая со стороны.       Из мыслей его вырывают руки Минхо, что резко разворачивают к себе и так и остаются обжигающим весьма ощутимым давлением ниже талии. Его чмокают в щёку несколько раз, спускаясь торопливыми поцелуями к линии челюсти, затем к шее. Это приятно, потому что даёт ощущение желанности, а главное — потому что это делает именно Минхо, и всё же он чувствует, будто несётся на бешеной скорости и вот-вот его поцелует грузовик прямо в лобовое. Его ласкают, пытаются толкать в сторону кровати, а он застрял в ступоре и даже пошевелиться не может, превратился в ледяную статую, которая тает в местах прикосновения губ и горячего дыхания. Руки на его талии задирают кофту вместе с водолазкой, оголяя голую кожу, когда он наконец отмирает и отчаянно хватается за предплечья парня у запястий, давит, чтобы остановить их, чтобы остановить этот момент. В нём борются пожар с морозом, и проигрывает пока что только он сам.       — М-минхо, стой, — умоляюще выдыхает он надломленным хрипловатым голосом. — Пожалуйста, остановись, мне страшно! — выпаливает он скороговоркой.       В один миг всё прекратилось, повисла звенящая тишина, казалось, что даже время ответило на его просьбу. Перед ним тут же появляется обеспокоенное лицо Минхо, пока он продолжает сжимать его напряжённые руки своими похолодевшими.       — Боже, милый, что случилось? — взгляд старшего сменился с пламенно-жаждущего на участливый и нежный, оценивающий испуганное выражение Джисонни.       — Прости, я… прости. Просто… у меня никогда ещё не было, и близко даже. Я и представить слабо могу, как это всё… как… — он задыхается от волнения, стесняясь подбирать выражения, чтобы признаться и Минхо, и себе в том, что он зелёный девственник, боящийся даже произнести это будоражащее слово «секс».       — Тише-тише, Ханни, всё хорошо, — Ли приблизился, мягко утыкаясь лбом в его и переходя почти на шёпот. Он легонько потёрся своим носом о его и расслабил руки, стараясь успокоить любимого, чтобы у того не дай бог не началась паническая атака из-за его натиска. Он и сам-то так ретиво и быстро действовал лишь для того, чтобы не успеть сильно задуматься и сдать назад, потому что… — У меня тоже ещё не было. Но это ничего. Когда-то же бывает первый раз, верно?       — Ну да, но… это всё так быстро и так близко и…       — Джисонни, посмотри на меня, — прерывает он очередной прилив волнения, серьёзно заглядывая в глаза своего напуганного оленёнка, — нам не обязательно это делать. Слышишь?       В ответ ему неуверенно кивнули и шумно выдохнули, градус разгулявшейся паники стремительно снижался. Он обнял Ханни, ласково, без нажима, зарываясь носом в его кудряшки и вдыхая аромат лака для волос.       — Я люблю тебя, и это ни от чего не зависит, — продолжал Минхо. — И, да, чёрт, я так хочу тебя, безумно просто.       — Хён… — младший выдохнул ему в шею, посылая новую горячую волну по телу.       Джисон зажмурился и доверительно вжался в него, прильнув всем телом и сжимая пальчиками широкие плечи Минхо, желая навсегда остаться в его объятиях, чтобы эти сильные руки держали его, пока его тело предательски тряслось и слабело. Он понимал его, ему тоже хотелось близости, хотелось слиться с ним воедино, соединить их тела и души и дать их любви раскрыться полностью, как самому красивому бутону. И он соврал бы, если бы сказал, что его привели сюда против воли или он не понимал намерений, на которые давал согласие. Но как же, чёрт возьми, страшно сделать хоть один шаг! Он всё же находит в себе силы пошевелиться и нежно огладить шею своего парня, слыша его надрывный вздох, а затем и голос.       — Я не буду на тебя давить. Как я и говорил, займёмся чем захочешь. Но, Ханни, — его ладонь медленно опустилась, огладив бёдра Джисона и ложась прямо на явно выпирающий бугорок в его штанах, буквально наощупь выводя очертания его давно вставшего члена, вырывая тихий стон, — признай, ты ведь тоже этого хочешь.       Щекочущий шёпот прямо на ухо достаёт до самых нервных окончаний, немного отвлекая от внутренних терзаний. А усваивающийся алкоголь и такое нужное и правильное давление на пах по ниточке распускают натянутый канат из нервов в его теле. Да, хочет. Он хочет быть с этим человеком, только с ним, которому он доверяет, который не сделает ему больно и который так умело приструнивал сейчас его страхи, давая почувствовать себя нужным, важным, услышанным.       — Мх-х, хочу. Хочу, — признаётся и хнычет Ханни.       — Ох, чагия-а, — блаженно тянет Ли, прижимая его к себе за поясницу и притираясь собственной эрекцией к его, получая ещё один сладкий стон и лёгкий толчок навстречу.       — Только не спеши, ладно? — пищат ему в плечо, сильнее сжимая его.       — Конечно, Ханни, — другая ладонь мягко ложится на такую любимую пухлую щёчку, поглаживая большим пальцем и приподнимая голову за подбородок, чтобы заглянуть в мутнеющие глаза и умилиться его уже слегка растрёпанному парню. — Потихоньку, да?       — Да, — кивают ему, смотря доверчиво и заметно расслабленно. Джисон глубоко выдохнул, отпуская мандраж, что уступал теперь место желанию. Это Минхо, его самый нежный хулиган. Всё хорошо.       Минхо же закусил губу в раздумьях. Сразу пытаться снова раздевать Хана он не хотел, чтобы не спровоцировать его страх, а других вариантов его мозг не выдавал, потому что, кажется, весь стёк вниз и выпирал из штанов. На лице зарозовела растерянность, он вообще-то тоже девственник, хоть его теоретические познания и готовность превосходят Джисоновы.       — С чего начнём тогда? — он решил идти в лоб. Ханни медленно опустил глаза ниже на его губы, шею, ключицы и ткань рубашки, скрывавшей остальное тело, которое ему сегодня было суждено увидеть во всей поджарой красе. С этого ведь и начинают обычно, да? С раздевания. Вот только их положения совсем не равны по мнению Хана. Лучше начать издалека.       — Наверное, с того, на чём остановились, — на затылок легла ладошка Ханни, притягивая к себе.       И кто Минхо такой, чтобы сопротивляться. Подавшись навстречу, они слились в новом влажном поцелуе, но более не торопились, не пытались сожрать друг друга дикими скоростными порывами, а медленно вкушали этот сладкий плод их чувств. Почти как в первый раз тогда, под домом Джисонни, только увереннее и глубже, уже не робко прощупывая новые грани и горизонты, а свободно исследуя друг друга в очередном чувственном танце, который Минхо ненавязчиво вёл. Он всегда чувствовал ответственность за их маленького ботаника, и сейчас на его плечи был возложен его комфорт и удовольствие в такой волнительный и хрупкий момент. Но этот груз не отягощал, а лежал приятным тяжёлым одеялом, мягко укутывая их вместе.       Чуть повернув голову, он стал целовать смелее, на пробу ведя рукой от поясницы Хана вверх по позвоночнику к самой шее, вызывая мурашки и волнующую дрожь по его телу. Оно податливо выгнулось дугой ему навстречу несмотря на маячащую назойливую неуверенность, которой сквозили его хаотичные перемещения рук и неуклюжие переступания с ноги на ногу, оступаясь и чуть не путаясь в них. Милый. Какой же он милый. И при этом опаляюще, до искр в венах желанный.       Джисон уже привычно обвил шею старшего, поднимаясь на носочках. Минхо провёл пальцами по загривку, щекоча ложбинку, ловя ртом милый маленький стон и издавая такой же, когда тонкое, но мягкое бедро неосознанно дёрнулось вверх, нажимая ему между ног. С каждым дозволенным движением он обретал уверенность, опускаясь руками ниже, сжимая мягкие ягодицы и заигрывающе притираясь, уже открыто облизывая губы Хана и раскрывая их поцелуй дальше, обводя его язык, втягивая, смакуя ещё каким-то чудом оставшийся привкус вишни, что раздувал его страстный голод. Может, ему хотелось курить, но жарко целоваться по-французски определённо заменяло никотиновый наркотик на любовный. Медленные, поглощающие движения казались решительнее, интимнее, взрослее, чем подростковая беспорядочность и спешка. Волнительно, но чарующе. То, чего и заслуживает его прелесть.       Когда же Ханни снова закинул на него бедро, явно переступая через свои страхи, Минхо скользнул ниже, теперь на другую, нецелованную ещё сторону изящной шеи и мягко потёрся носом, спрашивая разрешения. Для него доверчиво открыли доступ, откидывая голову вбок и выдыхая «да». Минхо оттянул ворот водолазки и громко вдохнул остатки аппетитной сладости с разогретой бешеным пульсом кожи. Он прижался к ней губами, сместился чуть ниже, заботливо давая Джисонни привыкнуть и ведя их дальше, постепенно наращивая напор, за что младший благодарно шептал его имя, улыбаясь осторожности, с которой Ли с ним обращался.       Податливость Хана и растущая от этого твёрдость Минхо распаляла их желания заново, вновь гудя сиренами в голове и смазывая грани. С плавностью крупного кошачьего хищника Минхо впивался в нежность уязвимого участка тела, что ему великодушно предоставили, широко целуя, иногда нечаянно касаясь самыми кончиками клыков, так же вдумчиво облизывая и присасываясь поцелуем вновь, чуть втягивая кожу губами, на что Джисонни сильнее жмурился и закусывал губу, сам не замечая, как пытается обвить его ногу своей и притереться нарастающим давлением, невольно извиваясь в его руках, чувствуя их властные касания. Несильно сжимая его волосы, Хан закинул голову, отдаваясь чуть ли не мурчащему от удовлетворения тигру и крепко держась за него. Движения, выдержка, гулкое дыхание — всё в Минхо сквозило силой, которой невозможно было не поддаться. Он чувствовал лёгкие укусы ещё не приловчившегося старшего, каждый невольно оставленный засос, тихонько мыча от ярких ощущений и реакций своего тела, льнущего навстречу.       И ему было всё равно на следы. Даже нет, не так, в этот горячий момент ему нравилась такая перспектива. Потому что он хотел оставить такие же на Минхо. Хотел коснуться губами его жилистой шеи, на которой он снова почти повис, сам не зная, откуда исходит такое желание. Но ведь они здесь именно за этим — за исполнением желаний, так? И Ли удивлённо отрывается от своего занятия, когда его за волосы оттягивают назад и припадают уже к его шее, сначала лишь прижимаясь, затем проходясь маленькими поцелуями выше, губами чувствуя напряжение мышц и бьющуюся артерию, пока Ли блаженно подставлялся ему, закусив губу от чувствительности. Он проводит языком вдоль артерии вверх к уху и уже смелее впивается посредине, стараясь сохранять грань между аккуратной нежностью и буйным проявлением жажды обладать и показывать это красными отметинами на тонкой коже. Его пробудившаяся дерзость оставила несколько засосов до самого основания шеи и на ключице, оттянув красный шёлк. Да, вот такие синяки ему отрадно будет видеть на любимом парне. А уж самому Ли как в голову даёт от перспективы ходить с гордо поднятой головой и светить любовными отметинами на шее. От которых сам осмелевший сейчас в порыве страсти Хан будет краснеть и отводить взгляд. Вдвойне прекрасно.       Руки младшего очерчивают его фигуру, водя по гладкой ткани и прослеживая рельефы. Тело Минхо всё такое мышечное, твёрдое, до самого… о, боже, каждая мысль ниже пояса отдаётся новой волной жара от паха к голове. И всё же до этого Хан лишь скромно трогал его бицепсы и плечи, всегда скрытые футболками, и видел его накачанные икры. А сейчас он может наконец узнать всё, увидеть, коснуться, возможно даже пометить. Может же, да?       Он берётся за верхние пуговицы рубашки Минхо, пытаясь совладать с ними непослушными от волнения пальцами. Старший немного дёргано помогает ему, наскоро расстёгивая остальные, затем вытаскивая полы рубашки из брюк, давая Джисону несмело запустить одну руку за шёлковый занавес, скрывавший это божественное скульптурное тело. Он оглаживает каменный пресс с выделяющимися под кожей кубиками, поднимаясь чуть выше по рёбрам и замирая ладонью на вздымающейся от тяжёлого дыхания груди, рвано выдыхая и закусывая губу. Минхо же берёт его за любимую мягкую попку и блаженно сминает, предвкушая, как сможет взяться за неё без одежды, и потихоньку подталкивает назад к кровати, заставляя его пятиться мелкими шажочками и созерцая палитру его реакций. Он позволял Хану тактильно изучать себя, забираться руками на плечи, почти сбрасывая с него одежду, но снова спускаясь на грудь, оказавшуюся довольно чувствительной. Проведя пальцами по набухшим бусинкам сосков, он с восторгом слышит рваный вздох Минхо и накрывает их ладонями, массирующими движениями сжимая накачанные грудные мышцы и поднимаясь выше, к облюбованной шее, облизываясь и, наконец, встречаясь взглядом с потемневшими голодными глазами старшего. Подсекла неловкость. Как раз когда его ноги упёрлись в кровать, и он плюхнулся на неё, откидываясь чуть назад, опираясь на руки и оглядывая фигуру Минхо, возвышавшегося над ним так близко и стягивающим с плеч рубашку с жилеткой, оголяя торс.       Джисон с замиранием сердца смотрел на самое сексуальное тело, которое он когда-либо видел, на его мощный силуэт от трапеции у шеи до плоского живота с низко сидящими штанами. Спасибо его лучшему в жизни решению надеть линзы вместо очков, которые бы сейчас только мешались. А ещё уличному фонарю и снегу, отражавшему его свет в окно, потому что включить лампу они бы не решились. Когда от движения руки у Минхо поджалась грудь, Хан издал восторженный стон, что не прошло мимо внимания старшего, и он по очереди напряг их, играя мышцами и наслаждаясь тем, как явно мутнеет сознание Хана. У того рот приоткрыт, потекли слюнки, хотелось трогать ещё, хотелось облизать каждый изгиб его тела, пройтись по шраму на животе, о котором он как-то упоминал, поиграть с его сосками, чтобы услышать довольные вздохи, звучавшие из уст старшего так непривычно, но так волшебно. Порыв толкает его вперёд, и он держится руками за бёдра в кожаных штанах, припадая губами к твёрдому прессу, покрывая кожу поцелуями, пока Минхо изумлённо наблюдал, вплетая пальцы в мягкие кудряшки и жалея, что слизал весь тинт с этих чудесных губ.       Хан вытягивается и целует ямочку солнечного сплетения, держась за Минхо, не рискуя даже привстать, потому что голова сильно кружится, стоит ему закрыть глаза, и ноги его сейчас точно не удержат. Ноги, боже, он даже через кожаные штаны чувствует, как напряжены бёдра старшего, чуть сжимает их на пробу. Каменные мышцы. Он оставляет ещё один чмок где-то над пупком Минхо и ведёт ладонями выше, проводя большими пальцами по косым мышцам у паха, не в состоянии насытиться прикосновениями к прекрасному, медленно поднимая глаза, вновь встречаясь с Ли. Тот всё ещё мягко массирует его голову, перебирая волосы, и нагибается к нему, широко и влажно целуя в губы, облизывая их и тихо ликуя от такой реакции Ханни. Он ему нравится, и даже шрам от операции на животе, который Минхо считал уродским и портящим весь вид, не стал помехой. Ну, или его просто не видно в полутьме, что тоже неплохо. Из всех недостатков в себе он сейчас больше всего переживал именно за этот. Ну, разве что ещё сильнее — за размер своего достоинства в штанах. Но как минимум одна мнимая преграда пройдена.       — М-м-мх, Джисонни, — низко шепчет он и прижимается щекой к его, а руки кладёт на острые коленки, тут же порывающиеся свестись вместе, но стоящий между ними старший мешает и ведёт руками выше по тонким ножкам, вызывая сдавленный писк. И стоит ему снова подобраться к краю свитера, как его перехватывают.       — Хён, хён! — упрашивает Ханни, хватаясь за его предплечья и останавливая. Дым-машина возбуждения в его голове постаралась, но недостаточно, чтобы раскрепостить его от его комплексов.       — Что такое, малыш?       Минхо нежно трётся носом о его щёчку и оставляет лёгкие поцелуи, убирая руки и вынужденно сбавляя обороты. В дурацких кожаных штанах у него уже всё вкрутую спарилось, но он не может позволить себе спугнуть его чудесного оленёнка. Тот же молчит, боясь встретиться взглядами, поэтому прожигает им идеальное тело перед собой, пока изнутри его начинает мелко трясти. Он тоже должен раздеться. Должен. Но не может этого допустить. Иначе, ему кажется, эта ночь точно станет кошмаром и позором. Он до скрипа в челюсти комплексует насчёт своего тела, потому что вот Минхо перед ним: произведение искусства, аполлон, такой красивый, что аж больно, а Хан по сравнению с ним как желейный медвежонок, которого оставили на июльском солнце.       — Я сделал что-то не так?       — Ты… ты просто… ты такой красивый, хён! — хнычет он, невольно комкая простынь под собой.       — Хах, милый, — Минхо казалось, что больше разобрать его не может, но нет, вот он, ещё сильнее млеет от всепоглощающей любви, а перед глазами сердечки летают. — Ты, блять, не представляешь, что ты со мной делаешь. Дай я тоже тобой полюбуюсь, ну же, — опять он подбирается к свитеру, и опять его тормозят.       — М-может, не надо? Давай я так останусь, а? — Джисон цепляется за последний шанс, словно пальцами за край утёса.       — Джисонни, ну чего ты боишься, это же я, — низко мурчит он, приподнимаясь.       — Вот именно! — Хан утыкается лбом в пресс старшего, прячась от него же. — Это ты, Минхо, ты как идеальная статуя, тебя будто боги создавали и при этом спорили, как можно сделать ещё лучше. А я выгляжу ужасно!       — Ханни, ну что ты такое несёшь? — Ли успокаивающе поглаживает его по спине. — Ты самый прекрасный человечек в мире.       — Нет. Я толстый и весь как желешка, и тело у меня странное и обвислое, а ноги слишком тонкие, и всё какое-то уродское, — перечисляет он, продолжая говорить куда-то в живот Минхо. — Правда, тебе не понравится, не стоит.       Минхо мягко отстраняет его за плечи, усаживая ровно и присаживаясь на корточки перед ним. Хан избегает его взгляда, смотрит вниз, давая кудряшкам прикрыть его смущённое лицо, и нервно теребит край свитера, кусая нижнюю губу, чтобы хотя бы она не дрожала.       — Не хочу разочаровать тебя, — робким, еле-слышным шёпотом признаётся он. И у Минхо сердце щемит. Как он может говорить о себе такое? Да если б это кто другой сказал, то уже бы жрал собственные зубы, запивая кровью.       — Солнышко, — аккуратно берёт он его за подбородок двумя пальцами, всё же вторгаясь в его поле зрения, — во-первых, давай я буду решать, что мне нравится. А ты мне пиздец, как нравишься. А во-вторых, — он укладывает руки на тонкие бёдра в лаковых штанах, — не для того я мечтал о твоих тонких ножках и твоей охренительной талии уже хер знает сколько, чтобы теперь ты обзывал их уродскими и не давал мне к ним прикоснуться, — он провёл ладонями вверх и взял его за руки, всё ещё комкающие подол свитера. И Джисон наконец-то с надеждой посмотрел ему в глаза. — Доверься мне.       Минхо привстал и утянул его в новый поцелуй, словно делясь ядом, что помогал опять забыться. Он толкает его на кровать, приподнимая за спину и двигая дальше, чтобы заползти следом и встать над ним наконец запуская руки ему под одежду, ощупывая такую приятную и вместе с тем будоражащую всё естество нежность его кожи, его мягкого животика и при этом тонкой изящной талии, по сравнению с которой фигура Минхо, он уверен, как бревно, топором обрубленное. Он немного щипает его за мягкие бока, на что слышит ответный скулёж, и тянет одежду вверх, снимая и отбрасывая. Ханни всё равно пытается прикрыться, складывая руки на животе, пока Минхо возвышается над ним, расстёгивая и стягивая с себя уже осточертевшие штаны, оставаясь в одних внушительно топорщащихся боксерах, к которым тут же примагничивается обомлевший взгляд парня снизу. Воспользовавшись его заминкой, Ли стягивает штаны и с него, залезая обратно и с небольшим усилием отцепляя его руки из защитной позы, поднимая их над головой и прижимая к матрасу.       — Какой же ты красивый, — он любовно оглаживает его тело, очерчивая силуэт уже привыкшим к полумраку зрением, и наклоняется к шее, оставляя поцелуй. — Такой умный, но такой дурак иногда.       За это его пинают коленкой по ноге, и он усмехается, спускаясь ниже, зацеловывая каждый сантиметр мягкой кожи, наслаждаясь нежностью тела под собой и в паузах шепча все матерные синонимы к слову «красивый». От которых Джисон готов заплакать, пока его купают в любви, нежат, гладят и щупают за самые ненавистные ему участки, хвалят и восторгаются ими. Минхо отпустил его руки, только чтобы трогать его вдвое больше, обнимать, спускаясь поцелуями всё ниже, особо уделяя внимание самой страшной зоне — мягкому животику, который он уже обожал. Он позволил себе лизнуть его, от чего он мило поджался от неожиданности, вызывая неконтролируемую улыбку и ещё несколько мокрых поцелуев в разных местах.       В кадык ему уже упирался бугорок в трусах, и Минхо собрал всю решительность, поддевая резинку пальцами. Джисон закрыл лицо руками и напрягся, снова пытаясь свести ноги — тщетно, лежащий между ними старший приспустил боксеры ровно настолько, чтобы освободить налитый кровью член, давно уже изнывавший по вниманию. Джисон ещё никогда не испытывал возбуждения и тревоги одновременно, когда одно глушило другое по очереди, но стоило чужой руке коснуться его члена, как он вслух захныкал от того, насколько он был чувствительным от столь долгого ожидания. Ощущения, когда тебя трогают там, и ты не знаешь, что сделают дальше, лишь предвкушаешь удовольствие, кружат голову.       Минхо берёт его в руку полностью, смелее, проводя несколько раз по всей длине и рассматривая, будто у него не такой же. Нет, у Джисона он совсем другой: более ровный, без такого количества выступающих вен, аккуратный и с насыщенно-розовой головкой, что уже блестела от влаги. Какая она на вкус? Как вообще ощущается чей-то член во рту? Минхо высовывает язык и самым кончиком проводит по ней, отдаваясь чему-то совершенно новому. Снова слышится писк, и ноги Ханни приподнимаются. Солёно. И кисловато. Но вкус тут совсем не главное. Минхо лижет всей плоскостью языка по нижней стороне, и член в его руке дёргается, как и его обладатель под ним. Вот это, именно вот это и есть тот кайф, что ловишь от процесса. Ради него стоит постараться. Минхо облизывается и обхватывает самый кончик губами, придерживая рукой, медленно вбирая член в рот, вспоминая вообще всё, что только мог усвоить из порно, и стараясь тут же применить на практике, обводя головку языком по кругу, втягивая щёки со смущающим сёрбающим звуком, пытаясь протолкнуть сразу глубже, на что его горло сжимается, и приходится отступить к предыдущим шагам.       У Джисона дыхание перехватило ещё в самом начале, когда Минхо только коснулся его. Рукой. Когда же он почувствовал его язык, а затем и тёплый влажный рот, обласкивающий его в самом интимном месте, он, кажется, на секунду умер, не веря в происходящее. Вспышки удовольствия разносились по нервным окончаниям, его ноги непроизвольно раздвигались, а сам он пытался заглушить рвущиеся наружу стоны и всхлипы. Нежное тепло окутывало его всё больше, глубже, Минхо помогал себе рукой, доходя до самого основания, и так приятно тёрся шершавым языком о самое чувствительное место на уздечке, и Хан не смог сдержать рваный стон, поджимая пальцы на ногах от невиданного ранее концентрированного удовольствия, пронизывающего каждую клеточку тела и затягивающегося тугим узлом в паху. Он силой оторвал ладони от лица, чтобы глянуть вниз. Нахмурившийся и сосредоточенный, Минхо активно качал головой, втягивая член вакуумом внутрь, очень стараясь сдавливать как нужно, не задевая зубами. По телу бегут мурашки. Его красивые чуть пухлые губы были натянуты вокруг ствола, скользя по нему и истекая слюной, тут же подбираемой рукой, что двигалась в ритм. Внутри так приятно, ещё никогда не было так хорошо. Это безумие, мираж, Джисон сходит с ума от непрекращающейся стимуляции и ещё больше от того, как его тело подаётся навстречу этому блаженству, извиваясь, совсем немного двигая бёдрами, чтобы получить хоть чуточку больше, хоть капельку глубже. Ему, может, и страшно, но его тело знает, что делать, знает, что ему будет хорошо, и поддаётся на ласку. Минхо отстранился, и от его рта потянулась ниточка слюны к головке, которую он тут же убрал, облизнув губы, и посмотрел вверх, замечая туманный взгляд Ханни.       — Нравится? — ухмыляется Ли на один бок, в его глазах тут же пляшет хитрая искорка, когда он вновь опускается на член и резко всасывает его, возобновляя быстрые движения, не отводя взгляда и следя за реакцией. Он выкладывался по полной и ему как воздух нужно было знать, что его любимому хорошо.       Джисон тут же закинул голову назад, задушено стоная и хватаясь за простыни под собой.       — Да, да! — только и смог ответить он, зажмуриваясь и отдаваясь ощущениям. Его мозг отключался, все волнения затихали, все мысли рассеивались от вихря наслаждения, бушующего в голове, и закручивающейся пружины в паху.       Его пробирали волны горячей лавы, ещё бы минуту, и он бы точно кончил, но старший снова прервался, в этот раз надолго. У Минхо губы гудели, как трансформатор, от непривычной работы и трения, челюсть ныла из-за того, как, оказывается, широко нужно было открываться, а на языке была уже фантомная тяжесть от члена Джисона.       — Прости, не могу больше, — утираясь от слюней, извиняется Минхо. — Рот устал.       В ответ ему прозвучало невнятное хныканье, и Хан стал тянуть его на себя за плечи.       — Стой, давай я рот прополощу, я же только что…       Ему не дали договорить, прильнув поцелуем из того же любопытства ко всему новому. А ещё из-за отказавших тормозов на всякие постыдные действия. Вкус по-прежнему так себе, но Джисону просто жизненно необходимо было прижаться к старшему теснее, повалить на себя, обвить руками его торс и обхватить ногами, притираясь скользкой влажной эрекцией. Приспущенные боксеры давили, и Джисон стал ворочаться, чтобы снять их. Минхо подцепил резинку и потянул вниз, стягивая последнюю оставшуюся одежду с его ног и сразу же освобождаясь от неё и сам, чтобы было честно. Теперь они абсолютно голые прижимались друг к другу, невольно потираясь и смотря в затуманенные глаза.       — Я же снизу, да? — робко спросил Хан низким хрипловатым голосом.       — Знаешь, сейчас и правда лучше не делать этого прям до конца, — покачал он головой.       Ответом ему был непонимающий взгляд. Не то чтобы Джисон совсем уж расхрабрился, но в его узком понимании все действия в постели непременно вели к тому самому с проникновением. Минхо тихонько усмехнулся его растерянности.       — Бухие после чужого выпускного? Ещё и в самый первый раз, когда мы с тобой еле разделись? Нет, не такого я хочу для тебя. Для нас, — он делает паузу, мысли устремляются далеко в пространство, затем возвращая его в здесь и сейчас. — Но у меня есть другая идея.       Он перевернул их на бок, чуть отодвигаясь и просовывая руку между мягких бёдер Ханни.       — М? — поднял бровки младший, пока не догоняя его план.       — Можно… ну… между бёдер, короче, — он подвигал рукой внутрь-наружу, наглядно демонстрируя свою задумку. — Только надо смазать.       — А-а… оу. Хорошо, — о такой практике Хан даже не знал. И звучала она совсем безобидно. Ему не терпелось попробовать. А в следующий раз попробовать что-то другое, ещё, всё. И всё это с Минхо.       Тот откатился к краю кровати, всё же отпивая воды и передавая Джисону, а затем выуживая припрятанный снизу флакончик смазки. Как же он краснел, когда покупал её, зато как потом раскраснелся его член от возбуждения, когда он смог долго, сладкой пыткой оттягивать мощный оргазм и не натереть себе всё до боли.       — Давай ты первый, ты уже близко, — предложил он.       Ли выдавил смазку на руку и тут же нанёс себе между ног повыше. Кожу кольнуло холодом, и он отметил себе на потом чуть согреть смазку в руке, прежде чем касаться ей бёдер Ханни. Тщательно и широко нанеся её на себя, он размазал остатки по эрекции младшего, вызывая томный вздох. Трогать друг друга уже без капли стеснения было невероятно, волшебно, долгожданно. Он пододвинулся вплотную, направляя член Джисона.       — Давай, мой хороший. Толкайся, — прошептал он ему в губы, оставляя лёгкий чмок.       И Джисон толкнулся, медленно двигаясь навстречу и зажмуриваясь от ярких ощущений. Тесно, мокро, мягко, но давяще со всех сторон. Он ухватился за плечо своего парня, закусив губу и всё же смотря вниз вместе с ним, наслаждаясь видом того, как он исчезает между массивных бёдер, входя до основания и чувствуя небольшой холодок на конце от воздуха, пока остальное тело раскалялось, словно печка. Он начал поступательные движения, понемногу наращивая темп, привыкая и подстраиваясь, доходя до автоматизма и снова чувствуя нарастающий заряд, набирающий мощности с каждым толчком, словно в нём сгущались свинцовые тучи, готовые разразиться грозой, метая молнии. Минхо и сам немного подавался навстречу, то сжимая, то расслабляя мышцы, создавая пульсацию, сводящую с ума. Джисон на миг остановился, пододвигаясь к нему вплотную и обхватывая его за спину, чтобы держаться крепче, утыкаясь лицом в изгиб шеи и снова отдаваясь бешеному ритму, что сам рвался наружу, приглушённо и часто стоная, пока на ухо ему шептали приятную, тягуче-сладкую похвалу и слова любви, что лишь заряжали его сильнее, отдаваясь молниями по нервам тут и там.       — Молодец, Джисонни, умничка. Мой хороший мальчик. Мой любимый бельчонок. Давай, милый, давай же, сделай это для меня, — томным полутоном подбадривал его Минхо, зарываясь носом в его кудряшки и поглаживая по напряжённой спине, иногда останавливаясь на сочных ягодицах, упоённо сминая и массируя их, заодно помогая входить в себя.       Он немного подогнул ноги, чтобы ещё больше обхватывать член, теперь входящий под чуть другим углом, практически полностью остающийся в горячих от трения тисках. На его бедро закинули ногу, обвивая и упираясь пяткой в голень, чтобы было удобнее, ближе, теснее, настолько, что его собственный истекающий член оказался зажат меж жарких тел и тёрся о жёсткий пресс с одной стороны и трогательную мягкость с другой. Ему в плечо уже громко хныкали и стонали, на коже выступили капли пота от жаркого дыхания в шею, на спине оставались полосы царапин, пока его милый Ханни цеплялся за него, отчаянно вжимаясь от надвигающейся разрядки, накатывающей лавиной уже совсем близко. Она подбиралась ближе, гремела в ушах от частого дыхания, бешеного пульса и тяжёлого дыхания старшего, гудя в голове, где не осталось ничего: ни мыслей, ни стеснений, только плотские желания, управляющие подсознанием и не дающие остановиться ни на секунду в погоне за удовольствием.       — Боже, Минхо, о боже, — надрывно стонет он, загнанно дыша, врезаясь пальцами в крепкую спину, другую руку просовывая снизу и полностью обнимая старшего, будто вот-вот упадёт. И тот прижимает его к себе ответ, толкаясь навстречу и извиваясь, чтобы лучше притереться собственным возбуждением, скуля ему в макушку.       Джисон у самого края, ритм сбивается, и тут Минхо напрягает свои божественные накачанные бёдра, сильно сжимая его внутри. Это последний толчок, и он летит в пропасть, содрогаясь всем телом и кончая, часто и рвано стоная, изливаясь прямо между его ног и попадая каплями на постель, инстинктивно продолжая судорожные движения ещё немного, продлевая кайф, пока он не начнёт сменяться лёгкой болью и он не отпрянет, отпуская Минхо, оставив на нём ряды полумесяцев от ногтей, пока был в экстазе.       — Хорошо. Минхо. Как же хорошо, — улыбается он, выводя ряд поцелуев по его шее и двигаясь на руке чуть выше, чтобы поцеловать уже по-настоящему. Он чувствует мокрое пятно от предэякулята на животе. — Ты ещё нет? — ему отрицательно мотают головой. Минхо был близко, но не хватило. — Тогда теперь ты, любимый, — уверенно и с обожанием смотрит он ему в глаза, ласково положив руку ему на щёку и обводя большим пальцем острую скулу.       Памятуя свой урок, Минхо растирает смазку в руке и только потом гладит такие желанные ножки по внутренней стороне, обильно смазывая, чтобы не натереть нежную кожу его мальчика. Тот же чувствует, как с откатывающимся оргазмом подаёт свой ноющий голос лёгкая боль в ногах и ягодицах от непривычной нагрузки. На такие тренировки в зал по имени Минхо он готов ходить, не пропуская. Сильные руки подтягивают его повыше, устраивая, как нужно и обвивая ноги, фиксируя. Ли входит быстрее, издавая сладкий вздох, предвкушая скорую сильную от столь долгого ожидания разрядку.       — Ох-х, Джисонни, малыш, — низко стонет он в шею любимого, крепко обнимая его маленькое тело и сразу задавая быстрый темп. — Сожмись, мой хороший, сожми ножки сильнее.       Он напрягается, сжимает ноющие мышцы вокруг ощутимого размера Минхо, буквально вдалбливающегося сильными толчками ему между ног. Он сделал Хану так хорошо, и тот хочет отплатить тем же, очень хочет ублажить его, хотя бы приблизиться к той тесноте, что дарили его волшебные мускулистые бёдра, и стискивает коленки вместе, подстраиваясь, чтобы обхватывать его член как можно больше, пока теперь уже за него отчаянно цепляются, разгоняясь на пути к самой вершине кайфа.       — М-м-мх, Минхо, — стонет Ханни, не зная до конца, почему. Наверное, потому, что ему приятно делать своему парню приятно. А ещё потому, что влажная твёрдая головка так идеально входит, ощутимо тыкаясь ему по промежности прямо возле ануса. — Я так люблю тебя, Минхо! И я так хочу тебя. Ты такой горячий, такой сильный, я тебя обожаю, — сладкой патокой льются его слова в уши старшего, растекаясь карамельной лавой по вздувшимся венам, достигая самого сердца, колотящегося в груди, и водопадом стекая вниз, ударяя волнами, как ударяется кожа о кожу.       По комнате раздаются нарастающие стоны обоих, тихие шлепки и влажные непристойные звуки. Минхо уже на пределе, теряет контроль, со всей силы прижимая к себе хрупкое тело Ханни, впивается пальцами в спину и ягодицы, буквально насаживая на себя, а тот только и рад быть сдавленными этими красивыми сильными руками. Ли рвано стонет и глотает воздух ртом, уткнувшись в шею парня и невольно (или почти) проводя зубами по коже, вызывая дрожь и милый писк, похожий на игрушечный. И Джисон добивает его, скрещивая ноги в носках, максимально стискивая бёдра вдоль всей длины бешено вбивающегося члена и приглушённым стоном шепча ему на ухо:       — Я только твой, Минхо.       Всё. Это последний гвоздь, это выстрел в голову, это всё, что ему было нужно, чтобы сорваться и вжаться в него, бурно кончая с громкими протяжными стонами и заливая спермой его бёдра, пока он судорожно и глубоко толкается в них. Капли брызгают на промежность Хана, от чего дырочка немного поджимается, и он думает, что в следующий раз хотел бы удовлетворить их обоюдное любопытство в полной мере. Уже точно, не сдавая назад. Ноги мелко подрагивают от перенапряжения, но он ждёт, пока Минхо пройдёт через оргазм полностью, наконец останавливаясь и расслабляясь, отпуская его из своих любовных тисков.       Теперь он тянется за салфетками, наскоро вытирая беспорядок хотя бы с их тел, и сгребает Ханни в уже нежные, чувственные объятия. Младший чувствует, как всё ещё сильно вздымается его грудь, пока он пытается отдышаться, приходя в норму окончательно. Он оставляет крошечные поцелуи на любимых пухлых щёчках и маленьком носике, получая такие же на скулах, губах и челюсти, разомлевше заваливаясь на спину и укладывая на себя Ханни, поглаживая его вдоль спины, очерчивая талию и иногда жмякая за любимую попку или легонько щипая за бок, на что тот возмущённо мычит и делает то же самое с ним.       — Всё хорошо? Я тебе ничем больно не сделал? — шёпотом проверяет Ли, смотря на блики света в оленьих глазках напротив.       — Всё супер, Минхо, — счастливо улыбается тот, чмокая его в губы в который раз.       — Если я оставил на тебе хоть один синяк, я сам себе дам по роже, — в полушутку обещает Минхо.       — Нет, милый, не трогай своё чудесное лицо, я его обожаю, — хихикает Джисон, обводя любимые точёные черты, которыми, наверное, никогда не перестанет восторгаться. Хулиган-аристократ. — Да и каждое напоминание о нашей первой близости тоже. Даже крепатуру в ногах.       — А засосы? Я старался не усердствовать, но не уверен, это тень так падает, или всё же я перестарался. Родители ругать не будут?       — Воротниками прикрою. Да и вообще, они уже привыкли к запаху твоих сигарет на мне. Выйдем на новый уровень. Может и познакомишься с ними… — он на секунду замялся, — ну, если хочешь, конечно.       — Хочу. Я всё с тобой хочу, всю жизнь с тобой хочу, — он совершенно искренне смотрит в глаза, раскрывая душу нараспашку. — Знаешь что, погоди секунду.       Он аккуратно укладывает Хана на бок и слезает с кровати, копаясь в сброшенной одежде, пока не находит искомое, победно поднимая вверх и оборачиваясь. В свете фонаря из окна в его руках блеснул металл. Кастет. Тот самый, с которым он не расставался. Минхо залез обратно на кровать и сел на колени возле Джисона, пока тот непонимающе наблюдал за его действиями. Он взял руку Ханни в свою, продевая его безымянный палец в крайнее кольцо кастета, затем вставляя и свой с другого конца, смотря на ошалевшего младшего и глупо влюблённо хихикая.       — Это… ты… ты! — не находит слов Джисон и просто смущённо шлёпает его другой рукой по предплечью, жмурясь от накатывающей любви. — Это вообще-то делают иначе. Стоя на одном колене и всё такое.       — А на двух тебе не подходит? — смеётся Ли, указывая на позу, в которой сидел.       Джисон притворно дуется, но держится это выражение очень недолго, пока его не вытесняет широкая улыбка. Внутри него громыхают салюты из бабочек и щекочутся взрывы любви и счастья. Или наоборот — не важно. Если бы он сейчас стоял, то уже бы нет, потому что его захлестнуло невероятной волной глубоких нежных чувств. По телу разливается уже не жар, но окутывающее, как самое удобное одеяло, тепло, отдаваясь румянцем в щеках и блеском в радостных глазах. Прямо как когда Минхо после долгой разлуки пригласил его на первое свидание и их чувства оказались взаимными. Глаза защипало, и он снял линзы, быстро вытирая проступившие слёзы.       — Сделаю, солнышко. Для тебя всё сделаю, — Минхо поправляет его волосы, заправляя непослушную кудряшку ему за ухо.       Они лениво целовались, держась за руки и медленно погружаясь вместе в сон. Солнце восходило на горизонте, а перед ними открывались новые, бескрайние. Для друзей они стали ещё более невыносимыми, постоянно милуясь и переплетая пальцы, а друг для друга ещё более родными, переплетая души. И иногда венки.       Как-то Джисон вплёл в кастет Минхо розу из подаренного букета. Просто руки чем-то занять хотелось, но вышло очень красиво: через кольца золотистого дракона извилисто продевался зелёный стебель, оснащая его шипами, а сверху композицию довершал прекрасный бутон цвета крови. Эстетично. И символично.       Судьба связала их, как они связали вместе нежный цветок и холодное оружие. Полные противоположности на первый взгляд, но, если копнуть глубже, их магнитом притягивает и общее друг в друге, неотъемлемое, как инь и ян. Роза может быть опасной. Кастет может быть красивым украшением. Вместе они самое страшное оружие. Вместе они символ чувственной любви. Вместе они одно целое.