День рождения Гончарова

Раннее утро. Солнышко сегодня, в разгар лета, на удивление лишь скромно улыбалось, нежно и ласково согревая всё вокруг. Цветочки раскрывали свои лепестки, готовясь к новому дню. Всё постепенно просыпалось. Иван просыпался довольно рано. Не сказать, что прямо с восходом солнца, но тем не менее. Сегодня вскочил ещё раньше, виновник — кошмар. Он не так спокойно, как обычно, встал, немножко потянулся, сменил бинты, перед этим расчесав волосы, затем принялся и за полный уход себя. Увлажняющий крем, солнцезащитный, затем крем для рук, чтобы они были нежные и мягкие. Иногда Гончаров пропускал какой-то этап, за что потом себя невероятно корил. Костюм выглажен, ни пылинки на ровной ткани, а затем эта прелесть идеально сидит на идеальном мужчине. Блондин как никогда доволен собой, пока тайком глядел в зеркало, обрывая очередной листок календаря. И тут Иван вспомнил, что Господин просил разбудить его пораньше восемнадцатого июня. Надев удобные домашние туфли, парень, немного взволнованно, идёт к покоям брюнета. Но едва тот зашёл, то сразу же удивился двум вещам. Первая — вечерний чай с ромашкой и валерьяной выпит не был, чашка стояла совсем нетронутая. А вторая вещь — Господина не было в кровати! Гончаров не на шутку встревожился и сразу же ринулся на кухню. Вдруг Фёдор был просто голоден и решил пораньше позавтракать? Или он решил найти там Ивана и отчитать за то, что его верный слуга уже больше не слушается его? Достоевского нигде не было, будто бы тот реально испарился. Гончаров успел пробежать весь особняк, прошарить все уголки (заодно вытереть оттуда пыль), но Фёдора не было. Здравый смысл кричал, что брюнет просто решил пойти прогуляться, но волнение и тревога кричали об обратном. Но тут вдруг хлопнула входная дверь, после которой все тревоги улетели гулять со сквозняком. Гончаров поспешил встретить своего хозяина, но опешил, встав столбом напротив брюнета. Фёдор с мягкой, нежной, а самое главное, искренней улыбкой протягивает ему букет алых камелий. Гончаров не хочет верить, не хочет оказаться обманутым. И только он открыл рот, чтобы что-то спросить, как Достоевский подошёл на три шага ближе обычного и прошептал: — С днём рождения, Иванушка. — П-постойте, разве сегодня? У Вас же была сегодня важная встреча, а ещё Вы собирались в командировку, к слову, Ваш чемодан… — Послушай же меня. Иван замолк и лишь смущённо поглядывал на брюнета, немного неуверенно приняв от него букет и зарывшись туда носом. Какой же чудесный свежий запах… — Я во внимании. — Так вот. Я не еду ни в какую командировку. Я взял отпуск и забираю тебя, чтобы хорошо провести наш отпуск в Италии. Вытянувшееся в изумлении личико Ивана явно стоило этой новости, от чего Достоевский мягко усмехается и касается губами щеки возлюбленного. — Дурачок… Вновь забыл, что мы в отношениях? — Сны, прости меня, — Гончаров выдыхает, а затем оказывается в объятиях брюнета. — Надо будет что-то с этим делать, так нельзя. А пока что пошли вещи собирать, сегодня вечером вылет. — Погоди, дай я эту красоту поставлю в вазу. И что же ты мне этим хотел сказать? — Ты же сам знаешь, сокровище моё, — с загадочной улыбкой отвечает Фёдор, аккуратно целуя нежную ручку своего партнера и затем уходя за ним на кухню. — Умудряешься смутить даже там, где я не ожидаю… — лепечет Иван, бережно размещая цветы в хрустальной советской вазе, — к слову, ты завтракал? — Ну… Смотри, я… — Понял. Садись давай. И ни шагу в сторону! — деланно-строго, но при том с озорством в голосе произносит Иван, повязывая фартук, а затем принимаясь за готовку. И Достоевский, который даже не скрывал пристального наблюдения за своей прекрасной и очаровательной пташкой, лишь подмечал, что Гончаров невероятно живой. Живее всех живых, даже не смотря на то, что было между ними раньше. А какие у него изящные движения, ах! Фёдор готов хоть вечность наблюдать за готовящим блондином. Но аккуратные и ровные сырники со сметаной оказываются прямо перед ним, как и чашка ароматного чёрного чая. Гончаров садится рядышком, снимая фартук и ставя и себе порцию. Достоевский, на удивление (даже для себя), очень влюблённо улыбнулся, а затем осторожно прижался губами к щеке возлюбленного: — Приятного аппетита, мой дорогой. — И тебе тоже, милый. Иван аккуратно целует Фёдора в щёчку снова, а брюнет лишь шепчет какую-то донельзя сладкую похвалу на ушко, зная, как сложно Гончарову отвыкнуть от отношений "хозяин-слуга". Зато поощрения всегда выходили невероятно приятными. — Иванушка, ты бесподобно готовишь. Я всякий раз восхищаюсь твоим умениям. — Ох, ну… Знаешь, мысли о тебе — самая лучшая мотивация сделать всё идеально. Достоевский аж сам несильно порозовел, пока Иван усиленно прятал красные щеки голубоватыми прядями, собирая посуду. Но затем брюнет вновь улыбнулся (он превысил свой лимит улыбок за время отношений с Иванушкой) и неслышно подошёл сзади, осторожно и бережно обнимая блондина поперёк живота. — Какой ты у меня восхитительный. И очаровательный. Мне с тобой невероятно повезло. Достоевский аккуратно убирает волосы и нежно расцеловывает загривок, а особенно — родинки на нем. Вообще, Иван был щедро усыпан ими, как и Фёдор. Особенно расцеловали Гончарову шею, плечи, предплечья, кисти, лицо и бёдра. И Фёдор, пусть и считал это предположение чуточку неправдой, думал, что в следующей жизни он вновь найдёт своего милого и увидит, что родинок стало больше. Но сейчас не об этом. Сейчас о нежностях между ними. Достоевский уже полностью расцеловал смущенного птенчика, Иван помыл посуду и начал немного неуверенно отвечать на все ласки, чем немало радовал Фёдора. И совсем незаметно они со всеми своими поцелуями и лобзаниями перешли в спальню, где уже брюнет восседал на приятных бёдрах, бережно оглаживая плечи. Никакой пошлости тут не было, одни только любовь да нежность были у руля. И уже Гончаров млеет под таким приливом Фёдора, неловко шепча: — Ф-Феденька, нам ещё вещи до конца собирать, — он уже достаточно осмелел, чтобы назвать Господина "Феденькой". — Неа, мой сладкий, сначала я расцелую тебя, а потом уже весь остальной мир. И Ивану ничего не оставалось. Только смущенно что-то лепетать, крепко обнимать Достоевского, желая прижаться ещё ближе. А брюнета же умилял этот румянец, умиляла реакция блондина на нежности. Всё-таки Гончаров даже и не надеялся, что они проведут этот день, его день рождения, так нежно и приятно. Правда, потом они чуть не опоздали на самолёт, но это уже не столь важно.