In These Silent Days | В тишине этих дней

      Субботние вечера теперь выглядят немного иначе. Их ужин в Малфой-мэноре проходит точно, как по часам, и Гермиона задается вопросом, использует ли Драко таймер.       Нарцисса явно повздорила с мужем после первого посещения, потому что Люциус больше вообще ничего не говорит, кроме приказов эльфам. Его угрюмость, кажется, не имеет никакого значения для Нарциссы, которая с повелительным видом вовлекает их в живую беседу.       Она засыпает невестку вопросами, явно пытаясь вытянуть из нее как можно больше информации. Гермиона подозревает, что это для блага Драко, учитывая подслушанный разговор. Миссис Малфой делает все возможное, чтобы ее сын получил все факты, необходимые для того, чтобы добиться ее расположения.       Иногда во время этих вежливых расспросов Драко ловит ее взгляд, и его лицо искажается в извиняющейся гримасе за плохо завуалированное любопытство Нарциссы. Гермиона делает невозмутимый вид, но при этом уголки ее губ слегка подрагивают.       Теперь, когда Гермиона знает причину действий миссис Малфой, она находит это довольно комичным и немного милым. Но Нарцисса не понимает, и никогда не поймет, — потому что Гермиона не намерена об этом рассказывать, — что знание Драко таких банальных вещей, как любимый цвет или имя домашнего хомячка в детстве, вряд ли покорит ее.       То, что Гермиона держит при себе, спрятанное в самых глубоких уголках ее разума и сердца, — это правда. Ей нравится такой Драко: сдержанный, спокойный, серьезный мужчина со страстью к магическим артефактам, к которым Гермиона стала относиться с симпатией.       Гордость — общая черта всей семьи Малфоев, хотя проявляется она по-разному.       Нарцисса гордится тем, что она хорошая мать и желает счастья своему сыну. Или, скорее, того, что в ее представлении сделает Драко счастливым.       Люциус стремится сохранить семейное наследие чистоты во всех проявлениях.       И Драко, который теперь сам по себе, а вовсе не тень своего отца. Гермиона знает это благодаря постоянному тихому наблюдению за ним.       Но как бы ни была приятна радость от того, что Люциус покорно идет на попятную, за эти ужины приходится платить: настроением Драко. Он почти не пьет и участвует в разговоре, только если Нарцисса обращается к нему напрямую. Он напряженная, свернутая пружина, постоянно на взводе, а его отец сидит рядом с ним, всем своим видом показывая недовольство.       Как только они покидают поместье, Гермиона замечает немедленные перемены: его плечи расслабляются, а черты лица смягчаются. В этот момент их пути всегда расходятся — она к своим друзьям, он к своим, — но потом, втайне, она ждет своей новой любимой части вечера.       Гермиона приходит домой первой и ставит чайник — особенно полезный ритуал, если она немного выпила. После того, как Драко возвращается через несколько минут, они устраиваются на диване с горячим чаем и обмениваются историями о проведенном времени. — Боже мой, Джинни и Гарри поссорились, потому что Джеймс слишком быстро уползал, и Гарри применил к нему вызывающие чары. — Блейз принес вино, но оно испортилось, о чем мы узнали только потому, что Грег выпил половину бокала, и ему стало нехорошо. — Рон, помилуй его Господь, пытается отрастить усы. Я не хочу показаться злой, но это слишком похоже на гусеницу, чтобы я воспринимала их всерьез. Правда Луну, кажется, все устраивает, так что, наверное, это к лучшему. — Тео попросил Селин научить его французскому и настаивает на том, чтобы практиковаться почти в каждом разговоре. Ты никогда в жизни не слышала более оскорбительного произношения слова «мерси».       Однако сегодня вечером Драко возвращается на несколько минут позже обычного. Гермиона уже выпила полкружки чая, когда услышала хлопок аппарации, громкое ругательство, и звук шатающегося в фойе столика.       Из кухни доносятся нетвердые, быстрые шаги, за которыми следует стон и: «Хвала Основателям — чай».       Гермиона подавляет смешок, когда Драко осторожно входит в гостиную, сжимая свою кружку. — Э-э, привет.       Его нарядная рубашка наполовину расстегнута, рукава закатаны до локтей, а блестящие глаза, розовые щеки и спутанные волосы только усиливают этот эффект привлекательной небрежности.       Гермиона блуждает взглядом по его фигуре, а затем снисходительно ухмыляется, приподнимая бровь. — Я знаю, знаю, — говорит Драко и присаживается к ней на диван, — но мы сегодня праздновали. Тео и Астория ждут ребенка. — Ох, как здорово, пожалуйста, передай поздравления от меня в следующий раз. Мы должны сделать им подарок. — Я позабочусь об этом. В конце концов, я буду крестным отцом. — В самом деле? Тогда и тебя поздравляю. — Ну, технически еще нет. Я должен вызвать Блейза и Грега на дуэль за эту честь. Но мне нравятся мои шансы.       Драко откидывает голову назад и закрывает глаза. Гермиона изучает его резкий, заостренный профиль, освещенный светом камина, его ленивую полуулыбку, которая излучает удовлетворение наряду с эффектом легкого опьянения. Он светится, как неяркое пламя, а она — беспомощный мотылек, парящий рядом и желающий быть ближе. — Это мило, — тихо говорит она. — Видеть тебя таким. — Пьяным? Это редко бывает. — Нет, не пьяным, просто… не таким напряженным?       Драко открывает глаза, чтобы закатить их. — Драматично. — Я просто имела в виду… ты всегда кажешься… более расслабленным после того, как проведешь время с друзьями. Это должно быть приятно… то есть, я знаю, что это так, потому что у меня самой замечательные друзья… но приятно быть собой с людьми, которые тебя полностью понимают. Это все, что я хотела сказать.       Драко не отвечает, просто устраивается поудобнее на диване. — Знаешь, ты можешь быть таким и здесь. Дома, — добавляет Гермиона. — Я бы не хотела, чтобы ты притворялся… со мной.       После долгого, пронзительного взгляда он отвечает: — Принято к сведению.       На смену окклюменции приходит алкоголь, и Драко быстро засыпает. Он слегка похрапывает, раскинув руки и ноги более широко, чем обычно. Он недостаточно близко, чтобы они могли соприкоснуться, но достаточно близко, чтобы Гермиона задалась вопросом, что будет чувствовать, если они это сделают.       Следующим утром, в ванной, она думает о руках с длинными пальцами и ленивой, довольной улыбке.       Удовлетворение после душа испорчено официальным письмом, которое приходит вместе с утренней газетой. Гермиона получает письменное предупреждение от Управления по делам брака за превышение максимального количества апелляций, разрешенных в шестидесятидневный период. Они не будут принимать от нее никаких заявлений в течение следующих шестидесяти дней.

***

      Молодая чета Малфоев совершает еще несколько светских выходов, некоторые из-за работы Гермионы, некоторые из-за работы Драко.       Общение с людьми никогда не было ее сильной стороной. Она часто завидовала приветливому обаянию Рона, его манере поведения «Я обычный парень», которая притягивает к нему незнакомцев. А еще есть Гарри, который может командовать присутствующими, даже не пытаясь. И, хотя отчасти это привлекательность публичной персоны, «Героя войны», он также обладает врожденным магнетизмом, который мог бы сделать его отличным профессором.       Люди слушают Гарри, в то время как ее только терпят. Гермиона знает, что пылкость ее суждений может показаться нравоучительной, что восторженные разговоры трансформируются в ханжеские выпады с ее стороны. И она слишком легко переходит к спору, если собеседник не понимает ее или, что еще хуже, ошибается.       Но эти мероприятия с Драко проходят довольно хорошо. Он лишь незаметно присутствует рядом, когда она разговаривает с коллегами, что Гермиона ценит больше, чем когда-либо сможет ему признаться. Драко не встревает и не перебивает, но подает ей молчаливые сигналы, когда можно отступить — сжимает ее локоть или протягивает бокал с напитком. Эти осторожные действия заставляют ее сделать паузу, перевести дыхание и либо прекратить текущую дискуссию, либо спокойно направить ее в более безопасное русло.       Он до сих пор не позволял ей открыто спорить с некоторыми старшими сотрудниками о свободе домовых эльфов, фанатизме кентавров и предрассудках о сквибах.       Гермиона стала спокойнее относиться к поздравлениям с браком от незнакомых людей. Их немногочисленные совместные появления на публике утихомирили любопытных во всех отношениях, кроме одного.       Проклятые слухи о беременности благодаря Министру Лэнсу.       Готовясь к очередному выходу в свет — на этот раз благотворительному вечеру в драконьем заповеднике, — она вздыхает и рассматривает свой гардероб. Хотя Гермиона терпеть не может поддаваться сплетням, она откладывает в сторону все вечерние мантии и вместо этого перебирает коллекцию платьев. Ищет что-то более обтягивающее, словно заявляя: «Видишь? Никакого живота. А теперь отвали».       Выбрав алое шелковое платье, Гермиона окидывает критическим взглядом свое отражение. Ткань облегает ее фигуру от груди до бедер. Ни один человек на сегодняшней вечеринке не сможет подумать, что беременность реальна.       Через несколько минут, безуспешно возясь с верхней застежкой на шее, она находит Драко в холле. Собирает волосы в пучок и поворачивается к нему спиной. — Застегни, пожалуйста.       Он мгновенно подчиняется, но на этом его оперативность заканчивается. — Мне нравится твое платье. — Спасибо.       Один из них должен пошевелиться. Или заговорить. Сделать все, что угодно, только не стоять, застыв и тяжело дыша. Она могла бы развернуться, но это приведет к столкновению их тел.       Шаг вперед, шаг в сторону — логичный выбор, сделанный благодаря ее ногам, пусть другие части тела кричат в знак протеста. — Готово? — спрашивает Гермиона и протягивает руку. Он сжимает ее с ничего не выражающим лицом, и она аппарирует их прочь.       Они не размыкают ладоней, когда входят в бальный зал.

***

      Сегодняшний вечер проходит хорошо до этого момента. Гермиона поговорила с тремя школьными главами из Совета директоров Хогвартса, которые с энтузиазмом поддержали ее закон об Аконите. Их отзывы, а также мнение большинства профессоров и мадам Помфри укрепят ее аргументы. К тому же, с помощью этого прогресса, она покажет Мириам и другим родителям то, что их дети могут получить поддержку.       Гермиона давно не испытывала подобного удовольствия и трепета в связи с важными достижениями своей карьеры. Она делает небольшой перерыв в общении, перемещаясь к краю комнаты, когда Драко предлагает ей обновить бокал.       Но она недолго остается одна. — Добрый вечер, — приветствует ее пожилой мужчина в бархатной черной мантии. — Трэверс, — натянуто произносит Гермиона.       Мужчина широко улыбается. — Я рад, что произвел настолько сильное впечатление, чтобы вы меня запомнили.       Неужели он думает, что она могла забыть, как он выступал в суде в защиту Закона о браке после его назначения министром Лэнсом главой Департамента международного магического сотрудничества? Что он был ярым сторонником этого отвратительного, жуткого постулата о консумации? — Вам нравится прием? — спрашивает она       Трэверс откровенно пялится на ее живот. — Какая жалость, что пункт о зачатии был исключен из Закона, не правда ли?       Это приманка, не поддавайся, умоляет ее мозг. Но дыхание Гермионы учащается, кровь шумит в ушах, а рука нащупывает защелку клатча.       Ее волшебная палочка находится внутри, а вместе с ней и бесконечные возможности для возмездия.       Тепло чужого тела прямо за ее спиной и твердая ладонь на пояснице вырывают ее из состояния гнева ровно настолько, чтобы она могла сохранять спокойствие.       Драко. — Здравствуйте, не думаю, что мы знакомы. Я Драко Малфой.       Однако, представившись, Драко не протягивает руку. — Да, я знаю, — говорит Трэверс, растягивая слова. — Я полагаю, вы были знакомы с другими членами моей семьи. Дальними родственниками, конечно. — Его взгляд надолго задерживается на левом предплечье Драко. — В любом случае, я хотел поблагодарить вас и вашу прекрасную жену. — За что? — спрашивает Драко, поскольку Гермиона может думать только о худших из проклятий. — Сегодня здесь находятся несколько членов международного сообщества. Правительства других стран выразили заинтересованность в Законе о браке, подобному нашему. Учитывая насколько удачно вы смотритесь как пара, — он отступает назад и оглядывает их взглядом с ног до головы, — это практически решенное дело. Спасибо, что внесли свой вклад в работу Министерства.       Трэверс ухмыляется и уходит. Нервы Гермионы горят от возбуждения и предвкушения. Ее мишень совершила грубейшую из ошибок, повернувшись к ней спиной. Это будет легко.       Она обхватывает рукой древко из виноградной лозы, чувствуя, как в кончиках пальцев зарождается заклинание. Но твердая рука хватает ее за запястье, не давая палочке вступить в игру. — Ты не хочешь этого делать, — шепчет Драко. — Я очень хочу. — Есть лучший способ. Без посторонних глаз. Тот, который не повредит твоей карьере.       Гермиона позволяет Драко вывести ее из зала к точке аппарации. Только когда он ненадолго отпускает ее, чтобы достать палочку, она понимает, что ее тело содрогается. В следующий момент они появляются в его кабинете, и Гермиона, дрожа, опускается на стул. Драко с настороженным видом прислоняется к столу.       Гермиона медленно и глубоко дышит в течение нескольких минут. — Ты должен был позволить мне, — наконец говорит она. — Он это заслужил. — Очевидно, и тогда он выдвинул бы обвинения. Думаешь, я не хотел проклясть Министра, когда увидел, что он схватил тебя?       Она усмехается. — Ты бы никогда этого не сделал.       Гнев временно вспыхивает, стирая его кажущуюся непринужденной беспечность. — Ты права, у меня есть инстинкт самосохранения, которого тебе, похоже, не хватает. Это не значит, что я не хотел поразить его тем же проклятием, которое оставило шрамы на моем теле.       Взгляд Гермионы останавливается на его груди, где, как она знает, под накрахмаленной рубашкой все еще хранится вещественное доказательство так глупо использованного проклятия Гарри. — Это было ужасно, правда?       Гермиона ожидает, что он проигнорирует назойливый, хотя и мягко произнесенный вопрос, но Драко снисходителен к ней. — Самая страшная боль, какую только можно вообразить. А я испытал на себе Круциатус.       Гермиона ерзает на стуле. — Я вообще не сторонница физического насилия… — Третий курс заставляет меня усомниться в этом. — Ты тоже заслужил. — Верно.       Они обмениваются мимолетными полуулыбками. — Но эти люди — чудовищные личности, ответственные за этот кошмар — должны заплатить. Каким-то образом.       Теперь Драко улыбается широко. — О, я понимаю. У тебя есть список виновных, не так ли? — Я… возможно… а возможно и нет… составила документ, в котором указаны все, кто недавно причинил мне зло.       Драко закатывает глаза. — Иди и принеси его сюда, потенциальная машина для убийств.       Когда она возвращается с пергаментом, в его глазах мелькает удивление, прежде чем губы сжимаются в суровую линию. — Он… больше, чем я думал. Каким образом можно претендовать на место в этом престижном списке? — Здесь все члены Визенгамота, проголосовавшие за Закон о браке. Сотрудники администрации Лэнса, личный персонал и его ставленники. — Почему здесь Маклагген? — Он просто придурок. — Вполне справедливо, продолжай. — Еще здесь соучастники из прессы. Главные редакторы изданий, выступавших за Закон о браке. Литераторы, которые высмеивали и дискредитировали меня. И все «репортеры», написавшие статьи, восхваляющие закон.       Драко потирает подбородок. — Пресса всегда остается прессой. Подхалимы и едва повзрослевшие трусы. Но бюрократы и аристократы… Вот с кем мы можем поиграть. — Поиграть?       Вместо ответа Драко прикрепляет список к стене. Он не спеша изучает каждое имя, затем вызывает перо и делает пометки. Он отмечает чистокровных, тех, кто притворяется чистокровными, Священные двадцать восемь и бывших сочувствующих Волдеморту. — Многие из людей, которых ты видишь в этом списке, из старых семей; косвенно связанные со старыми семьями, или любят притворяться, что могут претендовать на какое-либо родство. — Почему это меня не удивляет, — бормочет Гермиона. — Как правило, я не занимаюсь поиском мошенников. Если мне предъявят поддельный артефакт, я без проблем публично дискредитирую человека в обществе. Ты была бы удивлена, что можно узнать о людях, которые доверяют тебе самые ценные вещи. — Да? Что, например?       Он улыбается холодной, опасной улыбкой. Это слишком красиво. — Например, реликвия досталась им нечестным путем. Возможно, они украли этот меч из хранилищ другой культуры. Возможно, этот амулет изначально принадлежал родственнику-магглу, чью память они стерли. У большинства артефактов подмоченная репутация, и при том количестве галеонов, которое некоторые из моих ставок приносят клиентам, очень редко нужный человек или группа людей пожинают плоды. — Какое отношение это имеет к моему списку? — Я работал или меня просили работать со многими из этих семей. Например, джентльмен, с которым ты едва не вступила в конфликт сегодня. — Трэверс. — Да, я знаю эту фамилию. Сын Треверса был по уши в карточных долгах, которые выплачивал, вывозя из страны жеребят-единорогов. И не только расплатился с кредиторами, но и получил солидную прибыль. — Это нарушает… столько законов о запрете торговли существами. — Верно. Как я уже говорил, я вел себя как человек, выполняющий работу, о которой просят клиенты, и пока проверял все на предмет снятия проклятий, достоверности артефактов и правильной оценки предметов, я ни с кем не ссорился. Я никогда открыто не разоблачаю людей на аукционах, я участвую в торгах только от имени того, кто нанял меня или от себя лично. Но знаешь, — его внимательные серые глаза изучают имена, — возможно, настало время изменить то, как я веду дела.       Он садится за стол, берет пергамент и непостижимым образом выглядит авторитетным и властным при выполнении простой задачи. — От тебя мне нужно имя репортера, которому ты доверяешь достаточно для подобного дела. — Я знаю нескольких, которые занимаются послевоенной журналистикой и, как правило, пишут позитивные статьи о Гарри. — И будут ли эти авторы заинтересованы в слухах или сплетнях? — Не в простых пересудах. — Я имел в виду слухи о гоблинах-мошенниках, незаконной деловой практике и тому подобном.       Он пододвигает к ней пергамент и перо, но Гермиона хмурится, сомневаясь. — Чего ты надеешься добиться с помощью этих журналистов? — Все просто: дай им зацепку анонимным образом, и они смогут решить, достаточно ли доказательств, чтобы подтвердить слухи. Если они настолько авторитетны, как ты говоришь, они проведут должную проверку перед публикацией, верно?       Увидев, что Гермиона все еще колеблется, он пробует другой путь. — Лэнс думает, что пресса у него в кармане, что он может использовать ее, чтобы подавить тебя. Почему ты не можешь сделать то же самое? Покажи миру, кто эти люди на самом деле.       Драко встает и приближается к ней. — Это не шантаж, угрозы или вымогательство. Позволь мне помочь. Ты хочешь искоренить коррупцию? Тогда дай людям, которым ты доверяешь, материал для работы и посмотри, что произойдет. В худшем случае ничего не изменится. В лучшем случае некоторые из этих ублюдков будут разоблачены, а их карьера уничтожена.       Гермиона обдумывает его слова еще мгновение и едва удерживается, чтобы не пожевать кончик пера. Затем она быстро записывает четыре имени.       В его глазах светится гордость, когда она снова поднимает взгляд, и боги, это снова заставляет ее дрожать. Выражение его лица становится серьезным. — И раз уж мы заговорили о помощи, ты знаешь, как использовать Охлаждающее заклинание? — Да, со второго курса.       Она достает палочку и бросает заклинание в его сторону. Драко парирует Фините и хмурится. — Я о твоих приступах паники.       Гермиона отшатывается, опираясь спиной о стул. — Я в порядке. — Если меня нет с тобой, если ты в одиночестве, ты должна знать, как это сделать.       Прежде чем Гермиона успевает возразить, он садится перед ней на корточки. Драко берет ее за руку с палочкой и направляет кончик на другое запястье. — Сначала здесь, — бормочет он, обводя большим пальцем ее запястье, — а затем здесь. — Он подносит кончик ее палочки к ее груди. — Я буду иметь в виду. Если возникнет необходимость.       Он отпускает ее руки, но остается на уровне глаз. Отсутствие прикосновений вызывает разочарование — новое чувство, которое укореняется в ее груди. — Я не попросил прощения, — говорит он. — За что? — За то, что не сказал тебе о попытке подкупа отцом Министерства. — Все в порядке. Я понимаю, почему ты отверг его вмешательство. — Если это хоть немного поможет, я не знал, что меня сведут с тобой. — Он выпрямляется и отступает. — Технически ты уже извинился. Знаешь, у меня есть книга о языке цветов.       Он ухмыляется. — Конечно, есть.       Гермиона снова смотрит на список. — Я не знаю, изменится ли что-нибудь. Но это много значит для меня. — Она встает и смотрит на Драко. — С каждой апелляцией, которая была отклонена… Я чувствую, что гора, на которую я будто бы взбираюсь, становится все круче. Приятно больше не чувствовать себя одинокой. — Я согласен.       На следующий день Гермиона обнаруживает в прихожей самый странный букет, который когда-либо видела.       Черноглазая Сьюзан — справедливость — и ромашка — стойкость в испытаниях — мило смотрятся вместе.       В букете есть еще несколько маленьких веточек укропа: сила против зла.       Но больше всего ей нравится пижма и ее значение.       Объявление войны.

***

      Реальность жизни с мужчиной вторгается в ее сознание. Его одеколон, его мыло, его сводящий с ума запах повсюду.       Время, проведенное в душе увеличивается на несколько минут каждый день, ведь ее воображение подкидывает Гермионе множество образов. Сегодня утром — это руки в черных кожаных перчатках, завтра — звучный баритон, говорящий: «Мне нравится твое платье», и на следующий день, возможно, большой палец обводящий ее запястье, а затем спускающийся ниже по ее телу.       Это не только зов плоти; интеллектуальная составляющая столь же заманчива. После нескольких часов, проведенных за своим столом каждый вечер, Гермиона пересекает холл и входит в его кабинет, не потрудившись постучать. Дверь теперь всегда остается открытой.       Иногда Драко информирует ее о любом прогрессе по «списку виновных», но, в основном ограничивается советами. Большую часть времени он работает над перепиской с потенциальными клиентами, а Гермиона сворачивается калачиком в одном из его кресел с книгой. — Твои удобнее, — объясняет она, поднимая колени, чтобы перекинуть ноги через подлокотник.       Ее ожидание наконец окупается однажды вечером, когда Драко указывает на «Молот Ведьм». — Ты готова?       Ей требуются все силы, чтобы сдержать визг восторга. — Я как раз читала об истории ее распространения по Европе. Как ты на нее наткнулся? Это маггловская книга. — Вообще-то, она из моей коллекции. Я купил ее в Берлине около двух лет назад, у продавца, который специализируется на истории охоты на ведьм. Я готовлю ее к аукциону. — Чем я могу помочь? — К сожалению, предстоит не так много работы по снятию проклятия. Кажется, это стандартные магглоотталкивающие чары. Но у меня такое чувство, что твоя латынь лучше моей. — Откровенно говоря, латынь должна быть обязательным курсом для всех студентов Хогвартса. — Это значит я могу рассчитывать на то, что ты переведешь Apologia auctoris на английский?       Гермиона нетерпеливо кивает, и Драко осторожно передвигает ближе к ней подставку для книг. Она усердно работает несколько минут, прежде чем сложность архаичного языка заставляет ее взять словарь в другом конце комнаты.       Гермиона переворачивает страницы и делает записи в очень быстром темпе, и не замедляет его до тех пор, пока ее руку сводит судорогой, а глаза начинают слезиться. Она разрешает себе остановиться, когда усталость одолевает до такой степени, что чернила в конце предложения смазываются. — Завтра я сделаю больше, — обещает она, прежде чем снова опуститься в уютное кресло. Даже не потрудившись притвориться, что читает, Гермиона прижимается к спинке и засыпает в считанные секунды.       Чей-то веселый голос пытается разбудить ее, но Гермиона не поддается. — Грейнджер, ты заставляешь меня левитировать тебя в постель? — Хмммммммм, — бормочет Гермиона, лишь удобнее пристраиваясь в мягком кресле.       Все еще погруженная в сон, она слышит далекий, покорный вздох. Ощущает прикосновение: сильные и одновременно ловкие руки поднимают ее. Она уютно прижимается к чему-то твердому, обретая другой материал, в который можно уткнуться щекой.       О, это поистине великолепный сон. Гермиона движет головой вперед-назад, а затем поднимает нос к воротнику рубашки. Человек из ее фантазий приятно пахнет чистотой и свежестью. Кончик ее носа поднимается выше, пока не соприкасается с обнаженной кожей. Его сменяют губы, потому что, как бы фантастически ни пах этот мужчина, на вкус он, несомненно, еще лучше.       Как приятно мечтать об украденных, неспешных прикосновениях. Гермиона запечатлевает долгий поцелуй у основания горла, вызывая у его обладателя сдавленный стон. У него чудесная кожа, и на самом деле приятно ощущается под ее губами, заставляя думать о пробуждении в последнюю очередь. Больше всего сейчас она хочет продолжить путешествовать ртом вверх по его шее к точеной челюсти и снова услышать этот восхитительный звук мужского стона.       Она хочет большего. Она хочет лизать, кусать, оставлять метки. Но ошеломленный предмет ее открытого нападения резко останавливается, заставляя ее проснуться.       Осознав, что Драко несет ее по коридору, и что вторую половину этого короткого пути из кабинета в спальню Гермиона терзала губами его шею, она в ужасе откидывает голову назад. Подбородок Драко поднят, взгляд устремлен вперед. — Я…       Она не может произнести никакого адекватного объяснения. — Я толком не проснулась… я… эмм…       Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на нее, и Гермиона уверена, что взгляд будет сердитым и недоумевающим. Но выражение его лица вдруг оказывается мучительным и умоляющим, а его губы ужасно близко к ее губам.       Жажда.       Тоска.       Обоюдное желание. — Я дойду сама. Спасибо. Извини.       Как только он ставит ее на ноги, Гермиона быстро уходит в спальню, пряча лицо.       Тайком мастурбируя в душе на следующее утро, она вспоминает вкус кожи Драко и звуки, которые вызывали у него прикосновения ее губ.