Язык цветов

      Впервые Каз начал дарить ей цветы, когда корабль Инеж подплыл к песчаной гавани Кеттердама уже в пятый раз, а скрывающиеся в тени ветхих кабаков работорговцы оторопело обсуждали возвращение злополучного Призрака в столицу. Он никогда не дарил ей розы — сплошная опротивевшая тривиальщина — и обходил стороной алеющий пух дикой герани. То не её цветок, как бы она его ни почитала, и его скромное преподношение скорее затеряется в веренице им подобных, чем воспламенится чем-то ценным.       Каз не искал лёгких путей. Никогда.       Поэтому в промозглое серое утро он, придя, дабы проводить её перед отплытием, протянул доселе спрятанные за спиной азалии.       — У меня есть для тебя кое-что, — с мнимой степенностью заговорил Каз прежде, чем Инеж успела бы отреагировать на столь неожиданный подарок, — и я надеюсь, он не завянет перед тем, как ты вернёшься домой.       Завязанный лентой цвета спелой хурмы, букет бумажно шуршал, а снежно-белые лепестки, розовато рябившие сердцевинами, трепетали под лёгким прикосновением ветра.       Инеж поначалу далась диву, и он занервничал несвойственно себе, подумав, не лишним ли то было и не поймёт ли она как-то не так этот не многозначительный жест, но во мгновение ока она лучезарно улыбнулась ему, а руки потянулись, дабы аккуратно обхватить подарок.       — Спасибо, Каз, но… — не бесхитростно протянула Инеж, и Каз незаметно для неё замер, боясь узнать, что крылось за этим сакраментальным «но», — но цветы… с чего это вдруг?       Он лишь беззаботно пожал плечами в ответ.       — Сначала я хотел принести тебе что-нибудь из пекарни, — поделился Каз мыслями, вспомнив маленькую коробку с ванильным капкейком, который он вручил ей за несколько дней до отплытия, — но я так делаю всегда, когда ты приплываешь, поэтому на этот раз решил быть немного оригинальнее.       — Спасибо, — снова поблагодарила его Инеж, как вдруг в глазах её возгорелся такой азарт, которого он до этого ещё ни разу в ней не видел, и она, прижав к себе вяло заколыхавшие азалии, ткнула пальцем в его грудь, — однако теперь я чувствую, что тоже должна тебе что-то подарить. Ну? Что принести тебе из Равки?       — Это безвозмездный подарок, — чуть строже отрезал Каз, — но если так хочешь «не остаться в долгу», то можешь в следующий раз побыть в Кеттердаме дольше. Если захочешь и сможешь. Я не настаиваю.       Он сказал это намеренно безразлично, но по затронувшему слух скромному хихиканью понял: Инеж догадывалась, что это напускное.       — Хорошо, — с энтузиазмом проворковала она, и, словно желая закрепить с ним сделку, протянула ладонь. — Тогда в следующий раз я приплыву на три недели. Идёт?       Каз подолгу разглядывал её длань, её тростниковые пальцы, маленькие и обрамлённые в карамельную кожу, яркую в серости осеннего утра, словно природа соткала ту из невесть куда подевавшегося солнца и освещала собой поглотившую мироздание обесцвеченность. Его влекло прикоснуться к ней голой рукой, но он знал, чем это окончится, и только потому ограничился рукопожатием через перчатку.       — Идёт.       Когда «Призрак» затерялся в сизой хмари, Каз прошествовал к Клёпке и на миг опустил глаза на перчатки. Он вспомнил о них, выбирая цветы, ибо даже к столь примитивному и житейскому делу Каз отнёсся со всей ответственностью.       В комнате на чердаке у него лежала книга «Язык цветов».       Каз не мог понять, хотел ли он, чтобы Инеж знала о том, но азалии, с которыми отныне ассоциировались его перчатки, дарили при временном расставании, говоря ими: «я надеюсь, ты дождёшься меня».

      * * *

      На следующий раз, когда она приплыла в Керчию, он уже не ждал дня, когда им придётся прощаться на причале, и потому, не дожидаясь приглашения, постучался к Инеж с новым подарком. Водяные лилии ответно дрогнули в маленькой да разукрашенной цветастым орнаментом глиняной вазе, и она, точно не ожидая того, протянула тихо-задумчивое «ух ты», а затем пошутила, что если так пойдёт и дальше, то скоро весь дом заполонят подаренные им цветы.       Каз же вспомнил, как когда-то давно мечтал стать причиной её улыбки, и сейчас, глядя на Инеж, был уверен, что превратит сулийские края в цветочный сад.       — Каз.       Инеж явилась в его кабинет под осколками тлеющего солнца. Он, оторвавшись от письма, обнаружил её вальяжно улёгшейся на его подоконнике. По-сулийски тёмные руки она завела назад, как если бы что-то прятала, но Каз, поправляя сползшие с переносицы очки, решил, что об этом он позаботится позже.       — Что-то случилось? — рассеянно вопросил Каз.       — Уже что-то должно случиться, чтобы я захотела навестить старого друга? — хмыкнула Инеж, и он на то, едва ли не поперхнувшись, нахмурился.       — Друга? — переспросил Каз, сжав пальцы на набалдашнике трости и осторожно двинувшись к ней. Больная нога, как назло, отыскала самый неподходящий момент, чтобы напомнить о себе. — Прости, упустил тот момент, когда мы стали называться друзьями. Так что случилось?       В ответ Инеж закатила глаза.       — «Что случилось, что случилось», — повторила она без издёвки, в последнее время будучи более раскрепощённой в общении с ним. — Ничего не случилось. Кое-что принесла тебе. Возможно, это немного неправильно и выглядит как передаривание подарка, но…       Инеж не договорила, и тщедушную тишину окутанной в цветастый закат Бочки нарушил знакомый шелест. Застигнутый врасплох Каз зафырчал недовольно, скоро сообразив, что этим таинственным «кое-чем» был посаженный ему на голову венок из водяных линий. Тех самых водяных лилий, которые он принёс ей сегодня и которые она заплела в маленький тугой обруч.       Аккуратно пригладив его взъерошенные волосы, — Каз едва ли не опустился до того, чтобы попросить не отнимать руки, хоть и страшился прикосновения — Инеж коротко усмехнулась.       — По-моему, выглядит прекрасно, — почти завороженно подытожила она, и пальцы её опустились, ласково и невесомо пройдясь по его щеке и наверняка ощущая даже через тонкую кожу, какой кульбит совершило его сердце в это мгновение.       Но тогда же сердце его стиснулось.       Водяная линия, не переступая черту позволенной искренности, гласила: «чувства в моей душе бушуют».       Каз не смел винить её в незнании, но его покоробило, что цветок с таким высокопарным посылом Инеж дарила ему настолько легкомысленно.       — Тебе не кажется, — нацепив маску прежней суровости, на вздохе заговорил он, — что для бандита вроде меня венок из лилий выглядит не самым подходящим украшением?       — Но это же мой тебе подарок, — сделав особый акцент на последнем слове, с прежним энтузиазмом отозвалась она, будто не видя в том ничего такого. — Я сделала его от чистого сердца, когда было свободное время, и думала в этот момент о тебе. Тем более, не обязательно ходить с ним все сутки напролёт, да даже просто носить. Я буду благодарна, если ты его хотя бы не выбросишь, Каз.       Каз хотел протестовать. Каз ответил тихим «спасибо», потому что просто не знал, как противиться такому подарку, когда Инеж смотрела на него так, будто могла отыскать в нём хоть каплю благородства и доброты.       Все остальные часы, проведённые за бумажной работой, венок он не снимал, и даже когда зашедший к нему в кабинет Джеспер резко запнулся, тут же недоуменно вопросив, что он нацепил себе на голову, Каз объял стрелка красноречивым взглядом и ответил всё решающим «заткнись».

* * *

      Инеж была такой яркой, такой настоящей и живой, напоминающей строптиво пробирающийся из земли изумрудный росток. О ней наверняка мечтал не он один, но из всех людей она, разрушая все хрупкие устои мира, выбрала именно его, который не мог ни прикоснуться к ней свободно, ни сказать, сколь сильно он хотел быть с ней, что из раза в раз смотрел в глаза своим страхам и отказывался от той части себя, которую был просто обязан вырастить озлобленным на всех и вся детищем.       За Каза всегда говорили цветы: жимолость увещевала, что она делала его жизнь лучше. Камелия выражала его восхищение ею и благодарность за проведённое время. Глициния уверяла, что ей он рад всегда и мог стать для неё домом, если она этого захочет.       Сегодня, в утро, в которое «Призрак» снова покинет Кеттердам на долгие недели, Каз, осмелевший до того, что хотел вот-вот предложить ей стать для неё кем-то больше, кем он был сейчас, дарил Инеж белые фиалки, дарил свою собранную в лживо-яркий букет прогнившую искренность, говорившую: «давай рискнём, давай попробуем быть счастливыми».       Но Инеж не поймёт. Для Инеж это всегда были и будут обычные цветы, пока для Каза это единственный способ поведать, как он любил её.       — Погоди, — внезапно заявила она, ещё не приняв такой очевидный подарок, и бегло двинулась к кораблю, а вернулась уже не с пустыми руками, которые держали в это время обвязанную атласом фиолетовую сирень. — Это тебе.       Каз едва не подавился воздухом. Ладонь его сжалась, а букет фиалок жалостливо зашуршал.       — Инеж, — как можно тактичнее заговорил он, — это, конечно, очень мило, но это мужчина дарит женщине цветы, а не наоборот.       — Это стереотип, а ты в стереотипы не веришь, насколько я помню, — упрямо запротестовала Инеж. — Я хотела сделать тебе подарок и сделала его, а на мнение общества мне всё равно, поэтому, будь добр, Каз, прими эту прекрасную сирень из моих рук и вспоминай обо мне всякий раз, как будешь смотреть на неё.       Каз сглотнул.       Ему не нужна была сирень, чтобы вспоминать о ней: она порой занимала все его мысли, а цветы будут лишь напоминать, что всё происходящее между ними не выдумка подсознания.       Более не решившись спорить с ней, Каз согласился на обмен букетами, и только Инеж ринулась на корабль, который минутой позже отчалил, как он собирался уже покинуть причал.       Но раздавшийся за спиной крик Инеж заставил его застыть:       — Каз, если ты всё ещё изучаешь значения цветов, то обязательно посмотри, что означает фиолетовая сирень!

* * *

      Подаренные ею цветы благоухали на подоконнике то чердака в Клёпке, то кабинета в Клубе Воронов, уже вторую неделю, и рядом с ней лежал раскрытый на нужной странице «Язык цветов»:       **Фиолетовая сирень — признание в любви, означающее: «Мое сердце принадлежит тебе!»