HELLFIRE

…но моя мечта никогда не осуществится,

если я буду бояться испачкаться.

осень, 1094 год

резиденция Военной комиссии

Каздель

      С момента зачистки «Babel» и сторонников Терезы проходит всего пара дней, но этого достаточно, чтобы разобщить народ. Терезис объявляет об окончании войны и даёт выбор: продолжить идти с ним в новое будущее без Короля Сарказов с ложной надеждой или покинуть Каздель, потому что предателям прощенья нет. Каждого учёного «Babel» убивают Дюк’аралим с ассасинами. Наёмница с забавным позывным W — делать ей больше нечего, как ходить с буквой вместо имени, смешная, — захлёбывается кровью от точного попадания клинка, прошедшего через горло, как нож сквозь масло. Красиво и ровно. Конфессариус никому не дал сбежать. «Babel», призванный служить убежищем, стал ловушкой, кровавой резнёй в стенах белоснежной лаборатории и механизмов, о которых Дюк’аралим ничего не знает. Механизмы, механизмы… Интересно, почему же её величество не позаботилась об инфраструктуре своей же родины?       «Babel», её любимая лаборатория, выглядит в стократ лучше, чем умирающий в ржавчине Каздель.       Сарказы, защищающие Терезу до последнего и готовые нести её труп на руках и оплакивать, терпят поражение. Терезис пытается остановить растущее недовольство и хаос, который поднимает другая часть сарказов, смешивающих память Терезы с грязью: «предательница», «лицемерная сука», «шлюха» — и нет больше никаких воспоминаний о том, что она сделала для них.       Обида сарказов выплёскивается с таким огнём, что пока Терезис пытается сосредоточиться на Лондиниуме, ему приходится разрываться на части и отдавать приказы, чтобы разлагающееся от ненависти и разочарования общество успокоилось. Он не желает видеть, как его любовь к сестре мешают с грязью. Терезис уверен, что война поможет.       А Дюк’аралим ни в чём не уверен. И смотреть на то, как Манфред, кардинально изменившийся за столько лет, собирает новые войска на Лондиниум, больно.       Ненависть, злоба, бесплодный гнев. Хаос. Отчаяние. Сарказы, проклинающие Терезу и смеющиеся над горем братьев и сестёр, поминающих королеву у разрушенной до основания статуи в её честь, не виноваты. В хохоте и чёрной ругани — боль, глубокое сожаление, что они верили в Терезу, в то время как та выбрала чужой для всех «Babel». Они как брошенные матерью дети, с ужасом видящие, что та выбрала каких-то незнакомцев. И, как дети, они будут кричать, плакать и ругаться.       Дюк’аралим расправлялся с невинными медиками и учёными как заведённая кукла: без жажды крови, азарта и бьющего жаром адреналина. Приказ Конфессариуса максимально прост: никто из членов «Babel» не должен выжить. Никто и не выжил. Зато Дюк’аралим не может теперь спать, потому что тяжёлый запах крови стоит в носу, а ладони дрожат. Ему в лицо кричат и у него просят пощады, цепляясь за руки и ноги, и он с ледяным взглядом отсекает эти конечности. W смеётся, пока он со злости не пронзает её глотку, улыбаясь как полоумный. Ассасины затыкают исследователей взмахами клинков, веером расплёскивающими кровь по белизне. Конфессариус выхватывает бездыханное тело Амии, лежащей в луже крови рядом с Терезой. Сожгите Доктора. Сожгите все тела. Сохраните механизмы и системы, чтобы их можно было передать конфессариям. Всё в топку. Всё в топливо Печи Душ.       — Ты единственный можешь повлиять на Терезиса, — говорит Дюк’аралим, с печалью глядя на Манфреда. Он уже огрубел, посуровел, в его взгляде нет прежней лёгкости, и всё, что его лицо выражает, — стальную уверенность и готовность идти дальше несмотря ни на что.       Даже если он поступает неправильно.       — Я согласен с регентом. Не понимаю, чего ты от меня хочешь.       С годами Манфред становится жёстче. Он оказывается перед страшным выбором: будущее сарказов, исполнение его детской мечты «изменить» Каздель или… реальность. Будущее, которого у сарказов теперь не будет.       С годами Дюк’аралим становится мягче, а случившееся в «Babel» оставляет неизгладимый след, который он не может осознать полностью. Конфессариус считает, что технологии, вытащенные из «Babel», помогут с лечением Лерайе и ускорят процесс её восстановления после поражения в Колумбии. Дюк’аралим не хочет, чтобы она просыпалась, потому что такого пиздеца со своей родиной она не переживёт.       — Война с Викторией принесёт нам разруху. Наше будущее… будущее всех сарказов будет потеряно, — продолжает настаивать Дюк’аралим, но это бесполезно. Манфред как смотрел на стратегическую карту, так и продолжает смотреть, даже не подняв лица. — Манфред! Ты меня слушаешь?       Совсем неважно, что было между ними раньше, что их связывало, какие чувства, какая близость и родство. Как они прятались друг с другом, как Дюк’аралим прикрывал Манфреда перед Терезисом, чтобы тот не был слишком жесток, насколько приятно им было проводить вместе время. Как старался Дюк’аралим, чтобы Манфред вырос сильным, но разумным, руководствующимся прежде всего своим мнением, а не слепо глядящим на Терезиса.       В итоге он никого, кроме Терезиса, не видит и не слышит. Дюк’аралим где-то промахнулся.       — Напоминаю, что я генерал и что в данный момент ты оспариваешь мои решения.       — Твои решения сведут нацию в могилу.       — Ты циклоп? Ты их матриарх, которая предвидела поражение Терезиса? — наконец-то Манфред поднимает голову, взгляд у него холодный и мрачный. Дюк’аралим сглатывает. Нет, наверное… это не Манфред изменился. Это Дюк’аралим ослаб. — Если ты сомневаешься во мне и регенте, в отличие от тебя что-то делающего со всей решимостью, которой у тебя нет, ты можешь уйти.       — Через пару лет ты поймёшь, насколько ошибался.       — Не ставь мою верность Казделю под сомнение, иначе я действительно признаю в тебе врага и мы больше никогда не заговорим без оружия.       У Дюк’аралима нет выбора. Кто он, наследник Сангвинарха, который так ничего в жизни и не добился, не считая целого вагона разочарования и сожаления? Никто. Единственный, кто у него есть сейчас, — Манфред, помогающий Терезису вести сарказов на дно. А раз выбора нет… отлично поможет абстрагирование.       — Ты идёшь со мной или нет?       Дюк’аралим горестно улыбается. У него нет выбора. У него никогда не было выбора. За него с сестрой всё решили ещё задолго до его рождения.       — Разумеется. Куда же без тебя.       Манфред не улыбается, но его взгляд теплеет.

/ / /

сентябрь, 1072 год / 7:30 PM

Каздель

      В Казделе никогда не было безопасно, и дело не только в ориджиниумовой пыли, густо скопившейся на Рынке Шрамов, или в обстановке в столице, от квартала к кварталу переполненной жестокостью и агрессией. Обычно Манфред не покидает окрестности интерната военной комиссии, чтобы не попасть в ловушку. Он, светленький, чистый и выглядящий абсолютно здоровым, будет желанным кормом для злых сарказов. Манфред ещё слишком молод и слаб, чтобы давать отпор, и неважно, как сильно он тренируется и старается.       Он всегда мечтал побывать на Рынке Шрамов. И не на границе, как обычно удавалось, а в гнилом сердце. По слухам, на рынке расцвёл совершенно другой мир, не подчиняющийся никому из военного совета, а ещё там можно найти то, чего не ожидаешь. «Лекарства» от орипатии самой разной цены, консистенции и цвета. Оружие на основе ориджиниума. Артефакты и контрабанда из других стран. Урсусская выпивка.       Или живой товар. От наёмников, готовых взяться за любую работу, до рабов в крошечных клетках, из-за которых они не могут нормально ни выпрямиться, ни поднять голову. На Рынке Шрамов можно найти всё.       Манфред пытался проникнуть туда бесчисленное множество раз: прятался под дорожной потрёпанной накидкой, выглядя как бездомный; плутал в толпе, смешиваясь с ней; брёл переулками через кварталы вампиров, демацти, прятался в заброшенном районе банши, в котором банши уже давным-давно нет… Но каждый раз его находили. И дело в этих чёртовых рогах, один из которых больше другого. Манфреда моментально узнавали.       И если в интернате к нему никто не цеплялся — никому нет дела, — то на улице…       — Лови его! Лови!       Вымокший под дождём сарказ в обломках чёрной металлической брони бежит за Манфредом. Манфред дышит сбивчиво и сипло. Запах сырости и грязи забивается в нос. По телу гуляет волнительная дрожь, голова ноет. Он не боится: сбежит, уже не в первый раз, в Казделе он всё-таки или где? Тут каждый сарказ с рождения знает, как выживать, когда тебе угрожают смертью.       — Срежь! Срежь путь! — вопит другой сарказ с изуродованным шрамами лицом. Он обнажает ржавый меч, подбегая всё ближе, плутая с Манфредом по улицам и ловко поворачивая за ним каждый раз, когда он внезапно сворачивает в переулок и стремится оторваться. Сарказы, которых расталкивают, ругаются и проклинают, но ничего не делают: время уже позднее, прошёлся буйный вечерний ливень, размывший грязь и сделавший воздух чище, погода мерзкая, на улицах почти никого, и Манфред забежал в тихий квартал, где никто не придёт на помощь, даже если он закричит.       Нет, он не будет кричать. Манфред не привык кричать и звать кого-то, Манфред привык всегда разбираться с проблемами сам. Всё-таки он из интерната военной комиссии или откуда? Разве так сложно потерпеть резь в боку, выровнять дыхание, не поскальзываться, хватаясь за накидку каждый раз, и просто ускориться?       Манфред из военной комиссии. Он сильный, выносливый, он… он справится!       Манфред вбегает в переулок, чуть не врезавшись в прилавок старого сарказа, торгующего рухлядью, стискивает челюсти, вовремя ухватившись за уличный фонарный столб, и бежит изо всех сил быстрее. Перед глазами начинает плыть, пот сбегает по вискам. Ноги деревенеют, но Манфред бежит. Слышит грохот железа и треск.       Всё-таки сарказ с изуродованным лицом вмазывается в прилавок. Старик-торговец рычит, отталкивая обломки и пытаясь подняться. Манфред улыбается, разлепляет пересохшие губы, глубоко вдыхая, и бежит дальше, шлёпая по лужам и грязи. Боковым зрением он улавливает движение в переулке: сарказ в чёрной броне несётся на него. Срочно приходится сменить путь, и он заворачивает направо, выбегая из тесного переулка и оказываясь на площади, ведущей к Печи Душ.       И едва Манфред оборачивается, чтобы посмотреть, далеко ли он отбежал и смог ли сарказ устать, как внезапно сталкивается с кем-то высоким и твёрдым. Манфред хрипло вскрикивает, вместе с растерянно выдохнувшим незнакомцем падает и вмазывается лицом в грязь. Рядом кто-то вскрикивает. Слышится топот. Манфред упирается онемевшими ладонями в грязную дорогу и поднимает лицо с холодной грязи. Хрипло дыша, он чувствует, что во второй раз вряд ли вскочит и понесётся дальше, огибая горящую-гудящую Печь Душ.       Манфред наклоняет тяжёлую голову вбок, размеренно выдыхает, смаргивая вязкую пелену перед глазами, трётся лицом о плечо, стирая грязь о дешёвую накидку. Заметив движение и то, как сбитый сарказ поднимается на ноги в блестящих чёрных сапогах на невысоких каблуках, Манфред вскидывает голову и теряет дар речи.       Это вампир. Высокий, стройный, в элегантной одежде с накидкой на плечах и сорванным капюшоном. Бледная кожа, отдающая серостью, и разозлённый кровавый взгляд, ищущий, за что бы зацепиться.       Вампир… Манфред сбил вампира. Теперь ему точно несдобровать.       — Вот сука…       Сарказ в броне стоит рядом, пригнувшись, тяжело дышит и упирается ладонями в крепкие колени. Его уже догоняет сообщник, лицо со шрамом. Манфред дрожит, в горле стягивается узел. Он не сможет побежать. Если вампир его убьёт… нет, не должен убить. Несмотря на политику Сангвинарха, вампиры резню в Казделе не устраивают. Да и лицо такое знакомое, будто Манфред его где-то уже видел…       Хотя за то, что Манфред сбил вампира в грязь и замарал его великолепную красоту, его можно и побить. Заслужил.       Вампир голодно улыбается. Он облизывается, белки глаз чернеют, вокруг серебристой макушки возникается кривой чёрный нимб — прямо как у Сангвинарха! — и приподнимает тонкую руку. Манфред резко оборачивается, срывая с макушки мешающий капюшон. Ладонь сарказа в броне расслабляется, под закрытым шлемом видны только глаза, которые тут же наливаются болью и начинают слезиться.       Сарказ в броне под внимательные взгляды немногочисленных зевак хватается за горло. Из глаз начинает густо течь кровь, просачивающаяся и через отверстия в зоне рта. Сарказ с болезненным стоном срывает с себя шлем и грубо кидает его в сторону, и у Манфреда холодеет сердце. Светлая кожа бледнеет, на шее набухают вены. Он захлёбывается в крови, падает на колени, пока вампир смотрит на него ненавидящим взглядом и крепко сжимает кулак, впиваясь ногтями в ладонь. Лицо со шрамом кричит ругательство, хватает упавший клинок друга и замахивается, кинувшись на вампира.       Тот поднимает ладонь и гладким, но резким движением ведёт ею, будто отмахиваясь от сарказа. Последнего тут же отбрасывает назад, впечатывая в стену с грохотом и предсмертным хриплым криком. По высокому зданию расползается сеть трещин. Мерзавец роняет меч и безжизненно сползает на землю, оставляя за собой кровавый след. Последние крупицы жизни вытекают из хрипящего сарказа в броне с кровью, льющейся изо всех щелей, и он валится следом.       А потом на площади вскидывается испуганный вопль, и сарказы разбегаются в стороны. Вампир взмахивает руками, поправляя гладкую накидку, подол которой безжалостно заляпан густой грязью. Манфред гулко сглатывает и кривится. Вампир, постояв молча ещё несколько минут, горделивым взглядом окидывая произошедшее и облизываясь, протягивает ему ладонь.       На голову что-то капает: начинает моросить дождь. Манфред наконец-то узнаёт наследника Сангвинарха. Что-то о нём он читал. У Сангвинарха их двое: Лерайе, считающаяся пропавшей без вести, и Дюк’аралим, который скрывается в Казделе и никак себя не проявляет. Совсем неудивительно, что сарказы не узнали его и решили напасть, если у вампиров не самая приятная репутация — благодаря своему кровавому королю, — а сами наследники Сангвинарха известны только в книгах, которые никто не читает. Ни Дюк’аралим, ни Лерайе не сделали ничего выдающегося, никак особо не отличились… и со временем будут забыты, как и все остальные.       Как к Дюк’аралиму обращаться? В книжках по королевской истории он не имеет титула, как и Лерайе.       — Что ты тут забыл, маленький?       Все ли вампиры такие женственные? Если закрыть нижнюю часть лица портрета Сангвинарха, можно подумать, что он девушка. Если всмотреться в Дюк’аралима и его улыбку, можно заметить сходства с Сангвинархом… но ещё больше сходств с его матерью, Сиире. А о той известно ещё меньше. Просто леди Багрового Двора, давшая жизнь наследникам и умершая из-за Сангвинарха, у которого, видимо, фетиш на убийства родственников: то старший брат Дан’шоэль, бывший Королём Сарказов, то сестра-близнец Сиире.       Манфреду стыдно касаться чистой ладони. Стерев свою об одежду под улыбающийся взгляд, он осторожно сжимает тонкие пальцы… И Дюк’аралим резко поднимает его на ноги. Много же сил в нём. Манфред глубоко выдыхает, успокаивая набат сердца, и выпускает нежную ладонь.       — Я… хотел посмотреть на Рынок Шрамов… — сипло произносит Манфред и прокашливается, но делает только хуже: горло дерёт. Он болезненно морщится.       Глаза у Дюк’аралима уже не чёрные, а чисто-рубиновые. И жуткого нимба больше нет. Он действительно похож на Сангвинарха.       — Зачем?       — Просто… просто хочется, — признаётся Манфред. Ему не стыдно: любопытство, как и лень, — двигатели прогресса.       Дюк’аралим плавно отходит на шаг, как настоящий аристократ, наученный держать дистанцию.       — Интернатский мальчишка, который пожелал попасть на Рынок Шрамов… Ну дела, — сыто улыбается Дюк’аралим, как фелин.       — Как вы узнали, что я из интерната? — удивляется Манфред, сглатывая колючий ком. Разговаривать и дышать становится легче. Он даже забывает о трупах: поделом им.       — У тебя форма интерната под накидкой, это выдаёт, — кивает Дюк’аралим. — Как зовут?       Вот ещё одна причина, почему за Манфреда зацепились. Как жаль, что другой одежды у него — пока что — нет… Только сплошная форма интерната и то, что они выдают, но по отличительным знакам военной комиссии легко определить, кому Манфред принадлежит.       — Манфред.       — Я Дюк’аралим, если ты ещё не знаешь. Зови по имени, не надо официального обращения, — просит он и протягивает ладонь. — Идём, я проведу тебя.       Дюк’аралим надевает капюшон на него, бережно продевая через рога и пряча от дождя, и Манфред замирает, готовясь, что тот скажет что-то по поводу его кривых и далеко не самых красивых рогов. Однако Дюк’аралим лишь касается левого, самого большого, и ласково щёлкает по нему, подбадривая.       — Когда я был младше тебя, я бежал с сестрой по Казделю и нас хотели убить. Мы так добежали до резиденции Короля Сарказов, — делится Дюк’аралим и направляется с ним обратно, перешагивая трупы. Манфред не смотрит на них, стараясь игнорировать кровавый запах. Он видит лишь багровые следы на грязной дороге и поджимает губы. Дюк’аралим ничего не сказал по поводу его странных рогов. Удивительно… Обычно над его рогами смеются. — Я защищал её, а она пыталась защитить меня.       У близнецов всегда какие-то проблемы. Политика Терезиса идёт вразрез с политикой Терезы. Дюк’аралим и Лерайе разобщены. Есть ли в истории хоть одна пара близнецов, которые сохранили тёплые отношения?       — Я читал, что Лерайе пропала без вести.       У Манфреда, выпустившего ладонь Дюк’аралима, рука тёплая и грязнючая. У Дюк’аралима — по-женски гладкая и холодная. Под накидкой Манфред стыдливо трёт ладонь о себя. Наверное, Дюк’аралиму противно трогать его грязные руки. Он же весь такой… как Сангвинарх.       — Я пришёл к Печи Душ, чтобы почтить её память.       — Я вам помешал.       — Нет. Помню, как однажды услышал, что встречи с незнакомцами у Печи Душ «особенные». Якобы ревенанты смотрят за тобой и посылают к тебе кого-нибудь по своему желанию.       Манфред в легенду о ревенантах не особо верит. Всё куда проще, чем Дюк’аралим думает. У Печи Душ каждый сарказ поминает мёртвых и проливает или слёзы горя, или слёзы счастья, что в мириаде душ погибший получил вечный покой. В таком горе очень легко найти единомышленника и прицепиться к нему.       Когда Манфред поминал родителей, он тоже время от времени переговаривался с сарказами, приходящими к Печи Душ. У Печи Душ особая атмосфера. Смерть для сарказов священна. Потому Манфред ощущает себя пристыженным, что вмазался в Дюк’аралима и отвлёк его от поминания сестры. Если бы кто-то так влетел в Манфреда, который вспоминает любимых родителей, он бы разозлился и не стал бы помогать. Возможно. Манфред не знает, он никогда в такой ситуации не был и лишь знает, что есть сарказы, для которых смерть выше всего.       До интерната они не доходят — останавливаются на углу широкой улицы, ведущей к ограждению высокого здания. В стороне, в квартале от него, виднеются очертания резиденции Короля Сарказов. Это довольно тихий район. Интернат в Казделе единственный, даже неудивительно, почему вокруг ни души.       Манфред поднимает голову. Дождь прошёл, серость тяжёлых туч прояснилась. Можно увидеть звёзды, которые закрывают висящие то тут, то там постройки личей. Не слышна даже проснувшаяся ночная жизнь, кипящая в центре.       Манфреду нравится Каздель. Со всей грязной экологией, с работающими заводами и задыхающейся Печью Душ, со всеми озлобленными сарказами и ориджиниумовой пылью, которая при сильном ветре может долететь с Рынка Шрамов до города. Каздель мрачен, жесток, но не хотелось бы однажды потерять его.       — По-моему, — предполагает Дюк’аралим, недоверчиво щурясь, — на интернат распространяется комендантский час.       — Ага, — кивает Манфред. — Я думал, вернусь пораньше и успею до закрытия. Или смогу пробраться.       — Как?       — Дождаться ночи, когда патрулей нахцереров станет меньше, подойти с западной стороны и перелезть забор. Там небольшая пристройка, склад с оружием. Нужно изловчиться, немного помучиться, учитывая, что прутья скользкие из-за дождя, но…       — Ты что, уже не в первый раз такое проворачиваешь? — изумляется Дюк’аралим, опустив блестящий кровавый взгляд. Манфред улыбается: а как иначе?       — У нас многие выбегают ночью. За это нас сильно ругают и жестоко наказывают, потому что берегут и учат осторожности, но ведь интересно же, какой Каздель на самом деле. А наказания можно стерпеть: пару дней полежишь в больничном крыле и снова будешь здоров, как форте. Я ещё ни разу не попадал.       — О твоём отсутствии никто не узнает?       — Я живу один, и все знают, что я прилежный, — гордо улыбается Манфред. Репутация работает на него. — Ночью никто в комнаты не заглядывает. Я свою закрыл.       Он не стал осуждать Манфреда. Это приятно. Почему-то ему казалось, что Дюк’аралим не поймёт, но чем больше он на него смотрит, тем лучше понимает, что Дюк’аралим не такой напыщенный аристократ, каким кажется.       — Было бы здорово, если бы ты помог мне забраться.       — Может, не будем рисковать? — сомневается Дюк’аралим. Теперь очередь Манфреда удивляться.       — А что будем делать?       — Ну… — усмехается тот и скребет висок, чуть жмурясь. Волосы у него как у Сангвинарха, даже хвостик под затылком тонкий и длинный. — Пойдёшь со мной в резиденцию Короля Сарказов.       — Ты там живёшь? — широко раскрывает глаза Манфред, замирая.       — Да. Мой отец, скажем… — морщится Дюк’араль, явно не желая вдаваться в подробности. — Не очень любит меня с сестрой и поэтому оставил моё воспитание на других. Терезис не вампир, Неззсалем тоже, но они многому меня научили.       — Как здорово, — искренне отвечает Манфред, прежде даже не мечтающий увидеть Терезиса вблизи и побывать в резиденции Короля Сарказов. — А генерал меня не отругает? А Король Сарказов?       — Глупость какая. Никто тебя не отругает. Познакомишься с ним, может, встретишься с Терезой. А днём, как проснёшься, — удачное выбрал Дюк’аралим время, у Манфреда завтра как раз выходной, — отправимся на Рынок Шрамов. Со мной ты точно будешь в безопасности. Вечером доставлю тебя в интернат.       Разве Манфред может отказаться? Он слабо улыбается, увидев протянутую ладонь, и тщательно вытирает свою, прежде чем взяться за неё. Манфред думал, что этой ночью вернётся по кускам или что ему придётся вопить и звать на помощь, надеясь, что кто-то его услышит — что маловероятно, но шанс никогда не равен нулю, — а в итоге… Он идёт в резиденцию Короля Сарказов. И не чтобы предстать перед судом, а чтобы переночевать там и днём всё-таки сходить на Рынок Шрамов.       Манфред любит Каздель. Порой здесь происходят настоящие чудеса.

✦ ✦ ✦

      Резиденция большая и просторная, очень тихая и одинокая. Манфред, почему-то ожидая, что окажется в королевских — Король Сарказов же — покоях, удивлен, увидев минималистичный стиль, пустые коридоры из камня и бетона с вытянутыми высокими окнами и время от времени встречающиеся странные потолки, скошенные по диагонали к полу. Слуг почти нет, а если и встречаются, то у них закрыты плотными вуалями лица и они никак на Манфреда с Дюк’аралимом не реагируют, занимаясь своими делами или спеша по коридору куда-то. Интерьера по минимуму, декора мало. Может показаться, что здесь никто не живёт, но ведь это далеко не так. Королю Сарказов надо где-то спать, есть, принимать ванну… Она, может, и выглядит как сакральная фигура для всех сарказов, но всё же живая.       Первый, кого они встречают, не считая слуг, — светловолосого сарказа с белыми рогами как у великого Белорогого Короля из старинных легенд и сказок. Он выходит из комнаты, тихо закрывая за собой дверь, Дюк’аралим замедляет шаг, а Манфред инстинктивно напрягается. Внешность белорогого сарказа ему не нравится сразу же. Есть что-то нехорошее в его виде и ползучем взгляде.       — Конфессариус, — здоровается Дюк’аралим и останавливается. Конфессариус кивает и опускает взгляд. Манфред неуверенно снимает капюшон.       — Кого ты привёл?       — Мальчишку из интерната.       — В этот час он должен спать в общежитии.       — А он решил прогуляться. Не оставлять же его на улице?       Дюк’аралим кладет ладонь на макушку Манфреда и нежно гладит. Он моргает, не сводя взгляда с удивлённого Конфессариуса.       — Вспоминаю прошлое, — наконец-то Конфессариус перестает сверлить Манфреда усталым взглядом и поднимает его на Дюк’аралима, а на тонких губах появляется улыбка. — Как когда ты с сестрой прибежал к нам, весь грязный, окровавленный, в изорванной одежде…       — Да. Было дело, — вздыхает Дюк’аралим и неловко чешет макушку.       — Ты был злым, как выброшенный щенок перро, а твоя сестра первым делом сказала Терезе, что хочет в туалет.       — Конфессариус… — смущённо ахает Дюк’аралим, вздрогнув.       Манфред прикладывает максимум усилий, чтобы сдержать тихий смех, но улыбка так и режется. Он опускает голову, чувствуя расслабленный, подслащённый довольством взгляд Конфессариуса и трёт ладонью улыбку.       — Негодяй… — шипит Дюк’аралим. Конфессариус тихо смеётся, и этот смех, простой и свободный, успокаивает Манфреда. Первое впечатление обманчиво, Конфессариус не такой уж страшный. Возможно. — Я, значит, наслаждаюсь, что этот малыш на меня как на Сангвинарха смотрит, а ты мне образ портишь.       — С удовольствием. Как тебя зовут?       — Манфред.       — В туалет не хочешь? — Конфессариус улыбается, но если присмотреться, улыбка его утомлённая и мягко-печальная.       — Конфессариус! — кричит Дюк’аралим, краснея. Манфред снова начинает улыбаться, но ободряюще берёт Дюк’аралима за ладонь, чтобы не нервничал. В этом нет ничего страшного. Забавно да и только.       — Я просто забочусь и пытаюсь предугадать желания твоего нового друга. Ужин остывает в зале, можете переодеться, помыть руки и сесть за стол.       — Ты что-то нам оставил?       — Объедки.       Дюк’аралим недовольно выдыхает, выпускает ладонь Манфреда, напоследок погладив её большим пальцем, и расстёгивает накидку у горла. Манфред мнёт свою же ладонь, размазывая ощущение гладкости и лёгкой прохлады. Ему бы не помешал душ, чтобы отмыться… и выстирать как-то одежду…       — Как Лерайе?       — Как всегда.       — Без изменений? Разве не пора уже ситуации стать лучше или…       — От того, что ты каждый день донимаешь меня вопросами, она здоровее не станет. Я делаю всё, что в моих силах, — теперь Конфессариус снова выглядит серьёзным, в глазах леденеет недовольство, и Манфред понимает, что проблема его утомления и слабости заключается в сестре Дюк’аралима, которая, оказывается, не пропала без вести. — Ей нужно больше времени.       — Всё-всё, успокойся. Извини, — нервно шепчет Дюк’аралим.       — Я могу понять твои чувства, — замечает Конфессариус. Дюк’аралим прижимает ладонь ко лбу, прикрывая глаза. — Но сейчас я бы хотел немного пообщаться с Манфредом.       — Надеюсь, не как в первый раз со мной и сестрой, что Манфреда придётся откачивать.       — Нет.       Манфред непонимающе щурится. Конфессариус никак не реагирует. Дюк’аралим напоследок, прежде чем уйти, треплет его по голове.       — Давай пока накидку, я её отнесу, чтобы её отчистили, оставим верхнюю одежду, потом поужинаем…       Манфред молча стаскивает её с плеч. Дюк’аралим, встряхнув её, смотрит с удивлением. Манфред смущается вновь. Ну да, у него очень грязная накидка, на ней сплошные бурые пятна, и она вся помятая. И не надо так смотреть… Он не великолепный вампир, который обязан быть всегда красивым и элегантным.       — Что у тебя с рогом? — спрашивает Конфессариус.       — Не знаю. Я таким родился.       — Заражён?       — Нет.       — Пока что.       Манфред провожает уходящего Дюк’аралима взглядом. В бело-сером коридоре повисает тишина, но Конфессариус, рассматривая его, её нарушает вкрадчивым голосом:       — Не полагайся никогда на первое впечатление. То, что Дюк’аралим тебя восхищает, поверхностно. Узнаешь его получше — поймёшь, какой он.       — С трудным характером?       — Да.       — А его сестра разве не пропала без вести?       — Это официально. Надеюсь, ты понимаешь, что распространяться о её настоящей судьбе не стоит?       Манфред согласно кивает. Ему, впрочем, никто и не поверит.       — Из-за сестры Дюк’аралим такой нестабильный, — отмечает Конфессариус. — Учитывай это и будь осторожен. Он сильно волнуется, пускай и является одной из причин, почему это вообще случилось.       — Отец правда его не любит? — спрашивает Манфред и направляется с Конфессариусом в противоположную сторону от той, куда ушёл Дюк’аралим. Судя по большим дверям вдалеке, они идут к обеденному залу.       — Такие древние существа, как Принц Крови, по определению разучились нормально любить. Дочь ему важнее сына и здесь нет любви.       — Нельзя же пренебрегать одним ребёнком в угоду другому.       — Нельзя. Однако, как я сказал, Принц Крови более предрасположен к дочери.       — Если то, как Сангвинарх вёл себя с Лерайе, называется любовью, то я вообще должен быть бастардом.       Манфред радуется, снова заметив Дюк’аралима. Быть может, Конфессариус его и предупреждает о чём-то, пытается уберечь, но с Дюк’аралимом комфортно. Не видно, чтобы у него был тяжёлый характер.       — Как ты быстро освободился.       — К сожалению, да? Не успел наплести своих интриг, — хитро улыбается Дюк’аралим. На нём уже нет верхней одежды, на плечах свободная рубашка с пышным жабо, и он вновь протягивает ладонь Манфреду.       — Обычно родители любят своих детей.       Конфессариус поджимает губы. Дюк’аралим хмыкает, беря Манфреда за руку.       — Ты в Казделе, Манфред. То, что тебе повезло с семьёй и ты смог попасть в хороший интернат, — шанс один к ста.       Манфред сказал глупость. Он в самом деле не подумал. В Казделе нормальных семей почти не существует.       — Требовательность — тоже проявление любви. Это надежда, что ты сможешь передать свои дела кому-то.       — Вы много знаете об этом… — осторожно говорит Манфред, обращаясь к Конфессариусу.       — Я сам тоже своего рода отец и знаю, о чем говорю.       — Да. Потому-то ты и чуть ли не довёл Куи’саршиннаг до сумасшествия.       Конфессариус смеряет Дюк’аралима суровым взглядом. Никакой улыбки и прежней весёлости. Манфред не знает, кто такая Куи’саршиннаг и почему у Конфессариуса так резко сменилось выражение лица.       — Приятного аппетита, Дюк’аралим, — сдержанно и холодно желает тот. — И тебе, Манфред, тоже.       Манфреду, почувствовавшему, как в животе что-то неприятно сворачивается, теперь есть не очень хочется.       Дюк’аралим слишком жесток. Конфессариус выглядит так утомлённо и убито, что Манфреду было бы жалко давить его столь колкими комментариями.       — Принесёшь мне как-нибудь учебники из интерната? Интересно, кто автор и кто пишет эту дурость про королевский совет.       Если Манфред скажет, что эту «д у р о с т ь» написали Король Сарказов и король нахцереров, испугается ли Дюк’аралим?

✦ ✦ ✦

      Весь вечер кажется Манфреду сказкой, нежным сном, который скоро закончится. Он в резиденции Короля Сарказов и чувствует себя скорее подобранным с улицы диким зверьком, нежели личностью: за ним заботятся, кормят, отмывают и относится к нему как к королевской особе под строгим наблюдением Дюк’аралима. Манфреду кажется, что утром его прогонят. Резиденция пустая, он так и не встретился с другими королями, но завтра всё может измениться. Кто-то же должен навещать Короля Сарказов и её верного генерала.       А сейчас он, наевшись до отвала, вымывшись и поменяв одежду, ложится на разложенный для него диван в комнате Дюк’аралима.       — У тебя есть семья?       Манфред, кутаясь в плед — в резиденции прохладно, — утыкается взглядом в тонкую фигуру Дюк’аралима, топящего камин. Он медлит с ответом.       — Я потерял их не так давно. Два месяца назад.       — Сожалею.       — Нет… — мотает головой Манфред. — Не надо. Они должны быть счастливы в мириаде душ.       Дюк’аралим мешает потрескивающие угли. Мелкие искорки выбиваются наружу. Тепло наполняет каждый уголок просторной спальни. Наверное, вампиры должны жить в роскоши, но комната Дюк’аралима, как и все остальные комнаты в резиденции, пуста и минималистична.       — Я всегда скучаю по маме. Неважно, каким сарказом она была и что делала, я люблю её, — расстроенно вздыхает Дюк’аралим.       — О леди Сиире в книгах ничего нет, кроме её имени.       — Конечно о ней ничего не будет. Это просто леди, просто женщина Сангвинарха, просто его сестра и просто мать его детей, — нервно усмехается Дюк’аралим, и Манфред, ютящийся под одеялом, улыбается. Как это звучит. «Просто его сестра и просто мать его детей». Что-то тут не так.       Дюк’аралим ставит кочергу в подставку, проходит ближе и садится на край дивана. Манфред вжимается спиной в подушки. Вкусно пахнет чистотой, длинная рубашка для сна на нём кажется ломкой. Мышцы ног начинает тянуть от вечернего забега. Только Манфред вспоминает, что он делал и как носился по улицам, так сердце снова начинает стучать в ушах.       Это было здорово. И опасно. И то, как Дюк’аралим заставил одного сарказа истечь кровью, а второго раздавил в стену одним взмахом ладони…       — Я хочу изменить Каздель, — шепчет Манфред, устало глядя на приветливый огонь, лижущий камин рыжими язычками. — Хотел бы я однажды стать учеником Терезиса, как когда-то ты.       — Одного желания и хотелки мало. И не то чтобы я был его учеником… — признаётся Дюк’аралим и кладёт ладонь на макушку Манфреда, чтобы мягко потрепать. Ему начинает нравиться этот жест.       — Но ты проходил у него обучение. И у Неззсалема.       — А ещё мне помогла Рамаль, и я умудрился сдружиться с парой голиафов. Но это всё коллективная работа. Сангвинарх игнорировал моё существование и делает это до сих пор, а попал я сюда лишь по той причине, что его наследник и обладаю силой. Не более. Я мечтал стать как Терезис, желал быть на него похожим, но ты видишь, что со мной. Надеялся, что хотя бы так отец обратит на меня внимание. Всё это бесполезно, у меня нет ни настоящих наставников, ни даже дома.       Дюк’аралим смотрит на свою тонкую ладонь, грустно улыбаясь. Манфред его чувств не понимает, потому что Дюк’аралиму быть как Терезис не нужно. Он и без Терезиса способный. Вампир же, а ещё наследник Сангвинарха. Сил в нём много.       Но Манфред начинает понимать, почему Конфессариус говорил, что Сангвинарх предпочёл дочь, а не сына. У тысячелетних существ странное проявление любви. Видно, насколько Дюк’аралиму грустно от недостатка внимания отца.       — Значит, у меня нет шансов попасть к Терезису? — обречённо спрашивает Манфред. Дюк’аралим глубоко вздыхает.       — Если ты покажешь себя, Терезис обратит внимание. Но чтобы это сделать, нужно что-то значить.       — В интернате дают недостаточно. Я хочу быть сильным.       — В твоё время я тоже хотел, — ободряюще улыбается Дюк’аралим. — Хочешь, я помогу? Я, конечно, не Терезис и не Неззсалем, но умею многое. Будешь тренироваться со мной, пока однажды не превзойдёшь меня, и тогда Терезис тебя точно заметит.       — Пройдёт много лет, — разочарованно прикрывает глаза Манфред. Хочется всего и сразу, и как можно скорее. — Слишком много лет.       — Со мной всё будет быстро.       Манфред смотрит на Дюк’аралима с надеждой. Слышать такое приятно. А думать, что сказка продолжается, а его мечта начинает медленно исполняться, ещё лучше. Может, он и правда станет талантливым солдатом и в будущем сможет изменить Каздель?       — Вампиры очень сильные, — слабо улыбается Манфред.       — И ты однажды станешь очень сильным. Сильнее меня. Обещаю.