Восемь

В городе время, когда слезы осеннего неба пропитывают асфальт наступает рано. Первая заповедь утра в этом месте: выходя за дверь, сохраняй бдительность. Ведь невнимательность грозит тем, что душа может раздробиться на мелкие кусочки и запутаться в уголках пустых улиц, зацепиться за чей-то, обвитый сном, балкон, попасть хмурому незнакомцу в карман или упасть в чашку с утренним кофе на чьем-то восьмом этаже. И если тебе удастся собрать все части обратно, то прежним ты все равно никогда не станешь. Когда-то давно Уильямом была допущена эта ошибка. Но ему повезло, ведь бережные руки тогда спасли и склеели все аккуратно, как делают это древние мастера кинцуги. Трещины были заполнены нежностью. Она заживила и собрала то, что было на грани одинокого исчезновения. Поэтому теперь, идя по улице, он знал, что нельзя попадать на стыки тротуарных плит и задерживать взгляд на чужих окнах. По крайней мере, нельзя этого делать, если рядом нет его. Но Шерлок сейчас здесь, поэтому даже если бы Мориарти захотел, он бы не смог потеряться в этом городе. Осталось немного времени. И тогда он берет руки в кожаных перчатках в свои и аккуратно целует губы Лиама. Кажется, на них снова появились раны от укусов. Он смотрит в глаза напротив, где взгляд наполнен трепетом и горькой тоской. Глаза его любви всегда такие по утрам понедельников и перед прощаниями, за которыми последует долгая разлука. Шерлок не может понять этой резкой уязвимости, но бережно хранит ее от чужих глаз и согревает в утешении. Знает, что нужен именно он, знает, что это обычно нужно лишь утром после дождливого воскресенья. Эта тоска, приходящая из ниоткуда и для Уильяма является загадкой. Как бы он не пытался, а найти источник или хотя бы следы ее появления невозможно. Она просто спутник его жизни, что приходит привычно и растворяется, когда часовая стрелка достигает тройки. Они с Шерлоком приписывают ее к видениям, гостям прошлого, что являются такой же естественной частью жизни, как смена дня и ночи или вращение одиноких тел вокруг звездного светила. Они не знают, имеет ли это смысл, но обоюдно выбирают верить. Сейчас Мориарти заключают в объятиях. Проницательность ирисовых глаз прекрасно осведомлена о том, что это самый действенный метод. И наконец-то Уильям может согреться. Хрусталь тревоги потрескался и это означает пробуждение. — Шерли, — он произносит это со вздохом потрясения, — Спасибо... Когда горечь уходит, в глазах остается лишь нежность, прикрытая ореолом слегка дрожащих ресниц. Механизм запущен, начало недели; часы показывают ровно восемь. ————— Вечер с ним это музыка виниловых пластинок, что хранит особые ноты, это деревянная половица у шкафа, которая скрипит как только на нее наступаешь, а еще капли вина цвета глаз его визави и утерянный свет настольной лампы. Когда в этой комнате прорастают лилии ландини — спутники темноты и его тихих шагов, часы пробивают восемь; когда Шерлок утягивает его в танец, где мир закручивается и сжимается до точки, в глазах остается цвет викарии. — Звучание этого проигрывателя действительно превосходно. — Он для нас, поэтому иначе и быть не может. Короткий поцелуй в руку, что сейчас сплетена с другой. Очередной вальсовый поворот и Шерлок наклоняется к нему. Их общая ошибка. — Эй, так делать нельзя, — Уильям улыбается, глядя ему в глаза. Оба знают правила, но сегодня этот танец принадлежит им, поэтому границы стираются и в движении рушится классика. Ее место занимает любовь и тихий смех. Пожалуй, лучший расклад для этого вечера. Пыльный циферблат застыл в бумажных стенах, осталось досчитать до трех и небо обвалится крупными кусками авантюрина. Прямо на крышу их дома, где черепица сегодня особенно красная: быть может, от смущения? Вселенная трескается по швам каждую секунду, незаметно и далеко, ведь квартира на шестом останется полна музыки и танцев даже если страна будет в огне и каждый предстанет перед божественным судом. В этом безумном месте, которое все считают родиной заблудших и павших, они спасают свои души, прячась от хрупких окон в мире цветущих лилий с шипами, холодных рук и переплетенных ветвей; их мир покрыт флёром доверительных бесед и несказанного вслух. « О нас, как о прохожих, сцепленных вереницей взглядов, свитерах, что пахнут кошачьей шерстью, о забытых и обретенных вновь на людной площади в разгар рабочего дня; О нас, как о сигаретном дыму и плавающих в темноте кухни огоньках зажигалки, гривуазных намеках и скрещенных звездах, о тысячах "мы", запахе кофейных зерен, старых желтых страницах и бесконечных письмах, записках, сообщениях. О нас, как о вечной попытке спастись. » Мысли то и дело крутятся вокруг синих гиацинтов и оставленной цифре три в записке.