Цветы

***

Чон соврет, если скажет, что Юнги для него просто друг. Юнги не просто друг, а лучший друг, которого можно только желать. Он добрый, мудрый, понимающий, готовый прийти на помощь, такой замечательный, потрясающий, не боящийся общественного мнения в отличие от родителей Чона, делающий все, что считает верным. Юнги — авторитет для Хосока. Не было ни одного раза, чтобы Чон накричал на Мина, как и Мин никогда не кричал на Чона. У них никогда не было ссор, никогда не было серьезных разногласий. Да, они могли не сойтись во мнениях, но тогда они спокойно все обсуждали и находили выход из ситуации, при котором каждый оставался доволен. Они познакомились в первый же год начальной школы. Чон до сих пор помнит, как Юнги сидел в столовой в гордом одиночестве и ковырялся в каше с комочками, которые так ненавидел. Но в тот момент он на кашу не смотрел: его больше интересовала кучка монет рядом с ним, и он буравил ее взглядом, словно с помощью силы мысли пытался ее сдвинуть с места. Хосок тогда подсел к нему, потому что его выгнали из-за стола его одноклассники. Чон был слишком громким, таким шумным, что дети накричали его и сказали, чтобы он сел за другой стол, где его крикам будут рады. Хосок послушно пересел и сразу же заинтересовался мальчишкой, недовольно смотрящим на кучку монет. Он зачем-то посчитал их для Юнги, собрал в башенку и начал рассказывать о своём дне так, словно Мин был его другом, пока сам мальчик молча сидел и слушал его, все же отодвинув тарелку с кашей в сторону. С того дня начала зарождаться их дружба, непринужденная и легкая, но крепкая, каждую минуту все больше связывающая их вместе. Хосок не знает, что было, если бы его не выгнали тогда из-за стола или Мин не пришел в столовую. Может, их дружбы и вовсе не было бы. — О чем задумался? — хрипло раздается сбоку, и Чон резко голову поворачивает, натыкаясь на еще глаза цвета карамели, что еще не отошли ото сна. Юнги не торопит с ответом, хоть молчание и затягивается, терпеливо ждет ответа, подперев голову рукой. — Да так, о том, как мы познакомились, — Хосок переводит взгляд с лица Мина, спокойного настолько, что ни один мускул не дрогнет, за окно, где проносятся деревни и деревья, кусты и знаки дорожного движения, посты, небольшие реки. За окном уже светает, и свет озаряет расцветшую природу. Мимо проносится поле нежных фиолетовых цветов, и Чон завороженно провожает его глазами, отмечая, что обязательно вернется сюда вместе с Юнги. — Ох, помню. Я тогда подумал, что ты чокнутый, — тянет Мин, и Хосок резко переводит взгляд на него, вскидывая брови. — Серьезно? Почему? Я же не делал ничего такого. — Почему ты так реагируешь, будто я тебе не рассказывал? — непонимающе выдавливает Юнги и плечами пожимает, когда выражение лица Чона не меняется. — А мне казалось, что ты знаешь. Сначала я думал, что ты украдешь мои деньги, но когда ты сложил их в стопочку и начал очень много говорить, я понял, что никуда мои деньги не денутся и что ты просто искал себе компанию. Я и решил выслушать все, что ты хотел сказать, — машет рукой Юнги, будто отмахиваясь от чего-то, и неловко улыбается, видя, как у Хосока напрягаются плечи. — Но я не был против. Сначала я просто хотел тебя послушать, чтобы ты выговорился и ушел, но потом я понял, что ты очень интересный человек, и захотел общаться с тобой. Вернее, я осознал, что ты классный, и захотел дружить… В общем, ты понял меня. Мин неловко смеется и зарывается своими пальцами в волосы на макушке. Он выглядит так, словно рассказал что-то личное, даже, наверное, неприемлимое, то, что предпочел бы не говорить. — О, что это только что было? Мне послышалось, или ты сказал, что я классный? — Хосок еле сдерживает смех, вырывающийся из его груди, мягко толкает Юнги локтем в бок, и тот отталкивает его, поджимая губы. — Нет, не показалось, но ты хоть не вырывай из контекста, — возмущается Мин и с воем перехватывает запястья Чона, который совсем развеселился и начал пощипывать чужие колени. — Я сказал, что подумал об этом тогда. Прекрати щипать мои колени! После таких действий ты правда думаешь, что я сохраню свое мнение о тебе? О нет, ты уже совсем не такой классный, как я думал десять лет назад. Отстань! На них шикает кондуктор, и это тут же успокаивает Чона, который замирает с блестящими глазами и смотрит на Мина, который так же перестает двигаться, сжимая в своих руках чужие ладони. Они переглядываются и вместе хихикают, тихо, чтобы больше не беспокоить людей, сидящих вокруг. И все бы ничего, но смех Чона быстро стихает и кровь приливает к лицу. Ладони стремительно потеют, как и шея, а уши вдруг красным вспыхивают, и Хосок высвобождает свои руки из рук Мина, на что тот непонимающе моргает, переводя взгляд на свои ладони, но молчит, губы поджимает и отворачивается к окну. Чон виновато смотрит на Юнги, который больше не пытается как-либо разрядить обстановку, странную неловкую тишину, повисшую между ними. Хосок виноват, Хосок повел себя слишком дерзко, странно, непонятно, но сейчас объясняться не хочется совсем, ведь Мин словно и не здесь больше, он там, за окном, где уже во всю сияет долгожданный рассвет, прогоняющий тьму, поднимающийся из-за острых макушек зеленых сосен. Там царит свежесть и умиротворение, то, в чем Юнги может раствориться, забывая о собственных проблемах. Кажется, он сам это понимает, ведь не отрывает глаз от красоты, раскрывающейся за окном с каждой секундой, с каждым лучом встающего солнца все больше. Автобус гонит по почти высохшей от дождя дороге меж редких сосен, скрывающих за собой обширные поля, засеянные подсолнухами, пока еще не раскрывшимися, но совсем скоро они должны раскрыться солнцу и потянуться к нему всеми своими лепестками, радуясь очередному прекрасному дню. Где-то вдалеке блестит речушка, Хосок ухватывает взглядом старый, но прочный деревянный мостик, чуть поодаль такой же старый сарай с красной залатанной крышей, небольшую деревню, такую родную сердцу, расположившуюся рядом с полем розовых астр, а за ней — зеленые холмы, которые Чон в детстве сравнивал с верблюдом-великаном, заросшим деревьями и устроившимся здесь на отдых. На мысли о розовых астрах почему-то предательски екает сердце, отдается соловьиной трелью, и Хосок тихо ругается, ударяя себя по груди. Тихое «ой» и удивленно распахнутые глаза карамельного оттенка, устремленные прямо на Хосока, заставляющие замереть. — Ты чего себя бьешь? — непонимающе бормочет Мин, вытирая ладонью уголок губ, и переводит взгляд на грудь Чона, прищуривая глаза, словно пытаясь увидеть там что-то. — Мы выходим на следующей остановке, — выдавливает из себя Хосок, зачем-то прикрывая грудь от чужих глаз руками. Юнги поднимает взгляд обратно на лицо Чона, и тому хочется уже просто закрыть лицо ладонями. Щеки краснеют, и Хосок понимает это, мысленно повторяя одно и то же. Он просто хочет меньше вопросов. Юнги, пожалуйста. — Это причина? — Мин фыркает. — Нет. Просто сердце ведет себя очень странно, думаю, это тахикардия, — Чон говорит первое попавшееся и неловко смеется, пытаясь не раскраснеться еще больше. Не получается. — Именно поэтому ты бьешь себя? И разве у тебя была до этого тахикардия?.. Хотя неважно. Расскажешь мне об этом позже? Я рад, что мы наконец приехали, — Мин отворачивается к окну вновь, и Хосок выдыхает, благодаря Юнги за то, что он протараторил это все, не дожидаясь ответа, и теперь не смотрит на его пылающее лицо в ожидании ответа. Потому что ответ из себя Хосок вряд ли выдавил бы.