Too Much Love Will Kill You

Фредди Меркьюри 1969

Она переехала ко мне сразу же, как ей исполнилось восемнадцать, несмотря на то, что её отец был против — Бетти было всё равно. Она собрала вещи и отправилась ко мне — в ту квартирку, где теперь я жил с Брайаном, Роджером и Тимом. — Ты к нам? — спросил тогда Роджер. — Насовсем? Вот уж не думал, что королева танца будет жить в такой каморке. Богатая девочка из огромного дома решила сменить свои покои на комнатушку. — Ну, я уже взрослая девочка, Родж. С милым рай и в хижине, — Бетти сняла туфли, чтобы босиком ходить по холодному деревянному полу. Роджер присвистнул, когда увидел, какие у неё некрасивые пальцы на ногах. Я тоже, когда рассмотрел впервые — в то наше с ней первое утро — был немного шокирован. Тогда она сказала, что это цена ношения пуантов и вообще, искусство требует жертв. — За танец приходится платить, — спокойно сказала Бетти, направляясь на кухню. — А по счетам за тебя будет платить Фред? — поинтересовался Роджер. — Эй, Фредди, как ты собираешься расплачиваться за свою подружку, когда мы даже поесть толком не можем? Неужели её присутствие тут обязательно? — Что ты бесишься, как девчонка? — Бетти развернулась к нему. — У меня есть жалование, тем более мне вчера дали партию Изабель Фиттон в «Вариациях Энигмы» . Я получаю больше, чем вы все, вместе взятые. — Круто, — просто ответил Роджер. — Только не говори, что я тебя не предупреждал, что тебе придется содержать его, — он ткнул в мою сторону. — Тем более у рокера всегда… — Куча баб? — закончила за него Бетти. — Бог мой, Родж, не все такие, как ты. Он удивлённо на неё уставился, не понимая, откуда она могла узнать о том, что у него постоянно меняются девчонки, притом что была и постоянная. Мы с Тимом смеялись, наблюдая за этой перебранкой. Наивно было полагать, что Бетти пришла ко мне ещё и с кошельком, полным купюр: она не могла распоряжаться собственными счетами, пока ей не исполнится двадцать пять. Непонятно, почему именно такую странную дату определили её предки, но мы как-то и не были расстроены по этому поводу. Бетти неплохо зарабатывала, учитывая тот факт, что она начала танцевать вторые партии. Иногда я ощущал себя ущемлённым из-за того, что именно она платила нашу часть ренты, а иной раз выкладывала денежки и за остальных. Она была нашим спасательным кругом, и без неё, возможно, мы бы помирали от голода, а может быть, разбежались бы в разные стороны, даже не мечтая дальше заниматься музыкой. Я нисколько не преувеличиваю её роль, всё именно так и было. — Деньги не имеют значения. Сегодня они есть у меня, завтра у тебя, — отвечала Бетти. — Не парься. Это было то самое время, когда мы были никем и наши девчонки нас содержали. Но именно тогда мы делали наши первые шаги. Smile давали концерты в колледжах и пабах, а я… Получил диплом и совсем не желал подвизаться где-нибудь художником, хоть и поступали предложения. Никто, кроме Брайана, не хотел работать так, как обычные люди. Брайан преподавал в колледже, где учился, и собирался когда-нибудь заняться наукой, но пока он получал всего лишь магистра. Тим зарабатывал случайными рисунками и концертами. У Роджера всё так же было пусто, как и у меня. И вот тогда мы решили вместе начать бизнес. Мы купили небольшую лавку, находившуюся в проходе Кенсингтонского рынка, который торговцы называли «мёртвым рядом»: здесь продавали главным образом антиквариат. Бетти была в восторге от этого, ведь она находила просто замечательной идею торговать разным хламом. Мои друзья по колледжу были более чем счастливы снабжать нас картинами и рисунками на продажу, да я и сам тоже иногда выставлял на прилавок свои произведения. У нас не было ажиотажа, но денег всё же стало чуть больше, так что мы вполне могли их прокутить. С лёгкой руки Бетти мы переключились на продажу одежды, а началось всё с того, что она сшила у одной из моих подруг платье из зелёного атласа, с пышной юбкой и рукавами, как на картинах эпохи барокко. Стоило ей появиться в этом наряде в лавке, как пара посетительниц стали спрашивать, где она такое достала. Мы с Роджером хорошенько подумали над этим. Имея множество связей, мы умудрялись доставать изумительные наряды викторианских времён: шубы, пиджаки и палантины. А некоторые вещи из модного тогда бархата, отделанного галунами и бисером, даже заказывали у портных. Одежда продавалась довольно хорошо и приносила небольшой, но очень весомый доход. Правда, порой многое доходило до абсурда. Роджер продал за двадцать фунтов моё любимое пальто, которое мы так старательно выбирали с Бетти; мы с Роджем даже поссорились из-за этого. Я был очень зол и немедленно бросился за покупателем, чтобы спасти пальто. Когда я понял, что вернуть любимую одёжку не в моих силах, то пошёл обратно к Роджеру, который собрался отдать мне деньги, и стал угрожать ему расправой. — Какого хрена, Роджер? — бесновался я. — Клиенту понравилось твоё пальто, — начал оправдываться Роджер. — И потом, как-нибудь купишь себе новое. — Ну да, а в прошлый раз ты загнал за пятнадцать фунтов жилетку Бетти, — напомнил я о том, что случилось пару недель назад. — Зато мы смогли шикарно пообедать пару раз. И сейчас сможем, ещё и на такси останется, — это был убийственный аргумент. Когда мы пришли домой, Бетти сразу же спросила про пальто. Когда я сказал, что его загнал Роджер какому-то мудаку, она принялась громко хохотать. — Это всего лишь вещи, — сказала она тогда. — Да, но порой есть то, что нельзя продать, — парировал я, проводя ладонью по её блестящим волосам. — Например, души и сердца. В нашей небольшой комнате мы всегда были как на острове, одни посреди всех. Я думал, что Бетти не сможет смириться с тем, что вокруг нас постоянно люди, что стенки в нашей квартире такие тонкие, что было слышно, как Роджер окучивает очередную девчонку или Брайан старается очаровать новую подружку, а Тим пытается найти новый звук у своей бас-гитары. Мы слышали всё, и они слышали нас. В нашей квартире всегда толпилось больше народу, чем должно было на самом деле жить. Утром я часто ловил на себе восторженные взгляды, словно совершил настоящий подвиг, а потом понимал, что они слышали, как Бетти стонала в моих объятьях, как скрипела старая кровать. — Надо поменять эту рухлядь, — сказала она. — Неужели опять кто-то курит марихуану? — Опять, — согласился я. Тогда мы не увлекались этой сладкой дурью; всё это появится позже, когда будут деньги, рок-н-ролл и секс. В то время мы не курили и не ширялись ничем, предпочитая держаться подальше от всего этого. — Мы купим кровать, но чуть позже. Хотя мне и эта нравится. — Чем же? — она приподнялась на локте, заглядывая мне в глаза. — Я чувствую себя каждое утро героем, — мы оба рассмеялись. — Словно я трахаю того, кого они всегда хотели заполучить, но никак не могут. — А они тебе рассказывали о том, что хотели бы меня трахнуть? — её глаза дерзко загорелись во мраке комнаты. Что за глупые мысли бродили у неё в голове? — Ну, вообще-то да, — я положил руку на её белое бедро. — Но я всегда даю понять, что это можно только мне одному, и никому больше. — Никогда не думал, что я могу тебе изменять? — Бетти зажала моё лицо, как чашу, между влажными ладонями. — А ты делаешь это? — подколол я её. Она поцеловала меня, предпочитая увести этот скользкий разговор в другую плоскость. Я оторвал её от себя. — Иногда я думаю, что я намного лучше Роджера Далтри. Я намного лучше него пою, но я точно не лучше Роберта Планта. И всё думаю, что мне сделать, чтобы меня заметили. Я помню, как к нам в квартиру принесли первый альбом новой группы, и многие поняли, что они изменят мир. Я хотел быть таким же, как вокалист, ведь он был младше меня и уже добился в жизни больше, чем я. Бетти слушала пластинку, как наэлектризованная, и в мою душу закралась ревность. Я ревновал её к Роберту Планту, а она явно была в него влюблена, как фанатка. Но я не зря тогда начал беспокоиться по этому поводу. Между ними уже тогда возникла связь, протянувшаяся через многие годы. Напоминание, что я оказался хуже, чем тот, кто был младше меня, и может быть, не настолько одарён природой. — Найти себе старого хрыча и подставить свой зад. В этом бизнесе, Фарух Булсара, всё покупается телом, — ответила Бетти совершенно серьёзно. — Но есть тернистый путь, когда ты всего достигнешь сам, своим упорством. — А как всё покупается в твоём мире? — тихо спросил я, ощущая, как её пальчики спускаются всё ниже, но дыхание ещё не остановилось. — Все трахаются за партии и роли, — прошептала она. — Но я точно так не делаю. Я сплю с тобой, потому что мне хватает тебя одного. Я люблю тебя и хочу провести с тобой всю свою жизнь. — Потому что я лучший? — я знал, что ей не с кем меня сравнить, и она понимала, что это шутка. — Ты единственный, чёртов дурак, — но я не слышал её, лишь только ощущал, как её ласки стали откровенней. Да, я любил делать это с ней, и написал об этом не одну песню. В августе случилось то, что стало началом многого. Наверное, это всего лишь предыстория, которую знают многие, но вряд ли они поймут, насколько волнительное это было время. В Лондон приехали ребята из Ibex; в тот день, когда они пытались что-то сыграть в пабе, мы с Бетти сидели вместе, потягивая пиво с какой-то паршивой закуской. — Что, им тоже не хватает классности? — спросила Бетти. В её голосе слышалась ирония, она явно была не в восторге. — Хотя что-то в этом есть. — Надо позвать их к себе. Она ничего не сказала в ответ, лишь только улыбнулась, и это говорило об одном: она не против. Ibex состоял из трёх «элементов»: гитариста Майка Берсина, бас-гитариста Джона Туппа Тэйлора, и Майка Миффера Смита, что играл на барабанах. Кроме того, с ними был их менеджер по дорожным и всем прочим делам Кен Тести, а бас-гитарист «по вызову» Джефф Хиггинс выезжал с группой на живые концерты. Вся беда в том, что у них не было вокалиста и они плохо старались, чтобы добиться желаемого. Они согласились пойти со мной к моему столику, где всю эту компанию ожидала Бетти. Парни сразу же обступили её, спрашивая, откуда у неё такое шикарное платье из красного шёлка, расшитое райскими птичками. Она выглядела как кинозвезда и вызывала много вопросов. — Мне его сшила одна из одногруппниц Фредди, — ответила Бетти, — а другая расшила лиф и подол юбки. — Классно, — обронил Майк, хищно глядя на неё и уже собираясь её обнять. — У Фредди есть лавка на рынке, там можно и не такое купить, — зачем-то сказала Бетти. — Торгует, но при этом разбирается в музыке, — отметил Джон. — Он ещё и поёт, — произнесла Бетти. — Правда? — в один голос спросили они. — Самая настоящая. Когда состоялось прослушивание в Имперском колледже, Бетти была на репетиции. Но ночью я смог рассказать ей всё, и она с воодушевлением слушала меня, хотя перед тем, как уснуть, сказала, что всё это ненадолго. Я не придал никакого значения её словам. И её скепсис даже в чём-то был не совсем понятен, как и мой скепсис по поводу записей Smile. Мне казалось, что им чего-то не хватает, и поэтому у них ничего не получается. Они записали пару песен, и вроде их студия хотела, чтобы они сделали первый альбом, но их и дальше никто не видел. То время было удивительное и очень сложное: если ты хотел, чтобы тебя заметили, то нужно было или продать себя, как однажды выразилась Бетти, или долго и упорно трудиться, чего Тим совсем не хотел. Роджер же был готов вернуться в Труро, откуда приехал, а Брайан — целиком погрузиться в астрофизику. Мы же с Бетти твёрдо решили прокладывать свой путь в шоу-бизнес, каким бы непростым он ни был. — Рокер и звезда балета, — смаковал я каждый раз, когда мы заводили разговор о планах на будущее. — А это звучит очень странно и эпатажно. — Ты сам всегда говоришь: чтобы чего-то добиться, нужно выделяться среди всех этих рокеров в джинсах, — она засмеялась. — Вот ты и будешь выделяться своими прикольными нарядами. — Которые мы с тобой такими темпами будет носить на двоих, — я бросил взгляд на вешалки, где висел наш пёстрый хлам. — Но самое главное, чем я буду выделяться — это тем, что моя девушка вовсе не стандартная. У всех есть Памелы Курсон, но ни у кого нет звезды балета. — Звучит весьма по-мужски, — протянула она. — Вечно вы, мужики, всем меряетесь, словно вам в жизни совсем нечем заняться. — Ну, вы, женщины, тоже любите друг дружку сравнивать, — я ущипнул её за зад. Бетти лишь только сильней сжала моё запястье. — Но тебя не с кем сравнить, потому что ты единственная во всём. — Скажешь тоже, — отмахнулась она. — Я ещё не прима-балерина. Я знал, как это важно для неё. Ей очень хотелось танцевать ведущие партии, чтобы на афишах красовалось именно её имя, чтобы все знали, кто она такая. Бетти хотела славы и обожания, впрочем, тогда мы оба страстно этого желали, совсем не понимая, во что всё это может вылиться в итоге. Осенью две группы направились на гастроли. У нас был один фургон на всю компанию. Тогда нам казалось проще всего делать всё вместе, помогать друг другу и направлять. Бетти тоже ездила с нами в свободное время, когда у неё это получалось. Обычно я всегда звонил ей, называя город, где мы останавливались, ночуя то в дешёвых комнатах, то в своём же фургоне, иногда и в палатке, если погода позволяла. Она приезжала, как всегда, при полном параде, явно вот так собираясь распугать всю толпу девчонок, что крутилась вокруг меня всё это время. У неё неплохо это получалось, особенно если мы сговаривались и одевались в одежду, сшитую из одной и той же ткани. Это всегда вызывало массу вопросов. В Кентербери Бетти приехала к вечеру, поскольку утром у неё была репетиция. Я попросил её надеть пиджак из тёмно-фиолетового бархата, отделанный золотыми пуговицами. Я же в этот вечер выступал в брюках, сшитых так, что боковые швы были сзади, отчего они плотно облегали бёдра. В нашем фургоне, как всегда, толпился народ, хоть там и было тесно, и когда все ушли, я остался один с парой девчонок. Они сразу же начали спрашивать, почему все вокалисты просто стоят, а я двигаюсь как заводной, да и ещё выступаю с таким странным микрофоном — с разобранной стойкой. Я не знал, что им ответить. И послать не мог, хотя очень хотелось. Они становились всё настойчивей, и казалось, от их внимания просто не отделаться, пока кто-то не постучал в дверь фургона. — Эй, Фредди, мне сказали, что ты здесь, — это была Бетти. — Заходи, — крикнул я. Девушки переглянулись, совсем не зная, что делать или думать. — Ничего, втроём разберемся, — прошептала одна из них, хотя вторая была явно против этого. Дверь распахнулась. Я видел, как Бетти нахмурилась, но сразу же поняла, что здесь происходит. И по её улыбке нетрудно было догадаться, что она задумала. — Дорогие, оставьте меня с моим подопечным, я его ассистентка, — начала она. — Ну, давайте, быстрее выметайтесь! Они пошли, недовольные, и не до конца закрыли дверь, явно собираясь послушать, соврала ли Бетти или же сказала правду. Мы посмеялись над этой шитой белыми нитками хитростью, а потом Бетти серьёзно посмотрела на меня и сказала, что пора бы уже научиться самому отбиваться от поклонниц, потому что однажды она просто не сможет мне помочь, особенно когда у нас будут разные гастрольные графики или же она будет сидеть дома с детьми. В тот момент я представил, как она сама отбивалась от всех этих извращенцев, о которых изредка рассказывала мне. Я мало что знал о том, что происходит в её профессии, в то время как Бетти имела хорошее представление о моей жизни. Я притянул её к себе, жарко целуя в губы, а потом в шею, ощущая, как кровь бешено пульсирует в её венах. Она неловко отстранилась от меня: — Давай ты прибережёшь всю энергию для концерта, а потом мы снимем где-нибудь самую дешёвую комнату и я отдамся тебе всеми разными способами, — её глаза хитро сверкнули при этом. Стоило бы поискать хоть какой-нибудь подвох, но я знал, что его точно нет. — Ну, ты сама напросилась! Мы не виделись почти две недели: ей сложно было вырваться ко мне. И эти две недели я изнывал оттого, что её рядом нет, а заниматься этим по телефону в будке совсем не прикольно, хотя мне очень хотелось услышать её рассказ о том, что мы будем делать на смятых простынях, когда окажемся снова вместе. Мы и вправду сняли самую паршивую комнатёнку с узкой кроватью, но нас это мало беспокоило. Мы сразу же накинулись друг на друга, и я подумал, что моя девушка — та самая одалиска, о которых писали в восточных сказках. Можно было вообразить, что её кто-то всему этому научил, но я знал, что она сама нашла свой путь к тому, что мужчина рядом с ней сходил с ума. Это звучит странно: ей было всего лишь восемнадцать, а она уже как самая опытная любовница могла довести меня до того состояния, что я просто лежал рядом с ней и смотрел в потолок. Наверное, это и стало одним из камней преткновения между нами. Слишком много людей понимало это, и слишком многие хотели, чтобы мы разбежались в разные стороны. — Никогда не перестану удивляться тебе, — спустя некоторое время сказал я, когда дыхание пришло в норму, а сердце не так громко стучало в груди. — Ну, я вообще-то тоже читала Камасутру, — пробормотала Бетти, пытаясь шутить. — У нас многие старшие девчонки озабочены тем, чтобы папики не бросили их ради свежего мяса. Всё шло не лучшим образом. Деньги с концертов уходили на разный реквизит, и меня продолжала содержать Бетти, но нисколько не жаловалась по этому поводу. Но когда я сказал, что моя группа снова собралась в Ливерпуль, она нахмурилась. Спустя пять минут она сказала, что сможет приезжать ко мне, когда у неё будет время. Она и вправду приезжала ко мне, невзирая на то, как я там жил. Я обитал в спальне в большом пабе «Dovedale Towers», где готовили знаменитый фирменным завтрак миссис Хиггинс — яичницу с ветчиной. Бетти тоже спала вместе со мной на полу, но мы упивались этой редкой близостью. Она никогда не говорила, что я полное ничтожество, раз у меня ничего не получается, наоборот, просила подождать, потому что на всё требуется время. Один из концертов Ibex проходил в подвале клуба «The Sink» на Хардмэн-стрит. У «The Sink» не было лицензии на продажу алкоголя, и желающим выпить приходилось обменивать деньги на крышки от бутылок в клубе этажом выше, а затем использовать эту валюту в пабе. Перед шоу вся наша группа отправилась выпить в близлежащий паб. Роджер и Тим, приехавшие из Лондона, не очень-то горели желанием гулять по улицам Ливерпуля ночью, тем более с нами была Бетти. Роджер всегда защищал её от всех, даже от меня самого, если считал, что я доставляю ей неудобства. И действительно, едва компания вышла из паба, из-за угла появилась банда скинхедов . В этот вечер добыча была особенно заманчивой: кучка юнцов и одна красивая девушка, одетые в меха, кожу и бархат, да ещё и увешанные всякой мишурой. Скинхеды немедленно перегородили улицу, не давая нам пройти. И тут Роджер бесстрашно выступил вперёд и быстренько предъявил скинхедам какую-то картонку, попутно объяснив, что это специальная карта, удостоверяющая, что он имеет чёрный пояс по дзюдо и что по закону обязан трижды предупредить их об этом факте, прежде чем побить. Когда Роджер дошёл до третьего предупреждения, скинхеды улетучились. Ну, а документ, который он показал, был ничем иным, как его старым студенческим билетом. Когда они втроём рассказывали мне это, то давились от хохота. — Возвращайся в Лондон, — попросила Бетти меня в тот вечер. — Тебя здесь ничего не ждёт. Да и ты нужен мне там. — Дорогуша, — я провёл пальцем по её алым губам, — я и сам думал об этом. Ничего не получается. Пока. Я уже разослал объявления, но кажется, никому не нужен. — Ты мне нужен, — пылко ответила она. Я вернулся в Лондон, потому что Родж нашёл одно местечко для меня. Меня приняли в Sour Milk Sea, потому что я подходил им, и казалось, что всё налаживается, как вдруг под Рождество Бетти заявила, что уезжает на гастроли с театром. — Я уеду в январе, — продолжила она. — На три месяца. Я не могу отказаться. Это мой шанс, чтобы прорваться дальше. — Бетс, — прошептал я. Иногда я называл её так. Странно, но только спустя какое-то время я понял, что её полное имя — Элизабет, и поскольку все домашние её так звали, она стала представляться всем как Бетти. — Мы же… — Куда я от тебя денусь? — она легко рассмеялась. — Всё будет хорошо. Только верь мне. — Я всегда верю тебе. Я ревновал её к Роберту Планту и Джиму Моррисону, не верил ей, отчего зашёл в своих душевных метаниях на запретную территорию. Я стал открывать в себе то, что пытался забыть с Мэри, но пока речь точно не об этом. Сейчас я знаю: мы бы с Бетти всё равно расстались. Ожидание славы и тем паче её натиск были нам не по плечу. То был последний сладкий для нас год, потому что дальше наши отношения просто не выдержали проверки на прочность. Но об этом, может быть, в другой раз, сейчас я устал. Хотя я вряд ли расскажу, как мы расстались. Этот кусок истории, Райан, останется для меня. Может быть, спросишь у Бетти? Ей есть что сказать. Но дальше был тот год, когда всё уже не клеилось между нами, но мы ещё продолжали думать друг о друге.