Драконий цветок

      Не было в английском языке тех слов, которые были бы способны описать то, что он испытывал. Не было одного единственного слова, определения, которое могло бы впитать в себя те замешательство, отстранённость, острое чувство неправильности и постоянное «что происходит», что было готово срываться с его губ раз за разом. Не было. Но Лен и не искал.              Он позволил потоку нести его вниз по течению. Позволил холоду и пустоте пробраться туда, глубоко внутрь, остаться, найти свой приют и прочувствовать его.              Поначалу ему казалось, что всё нормально. Что он всё придумал, что это просто нервы перед окончанием года и тем, что он буквально убил человека, опаснейшего человека десятилетия, в чьём бессмертии были уверены практически все в Министерстве. Именно это он и повторял Лизе, когда она в который раз спрашивала его одно и то же.              «Ты в порядке, Ленни?»              Конечно. Несомненно, он в порядке. Всё хорошо. Он просто устал. Немного, совсем чуть-чуть. Ну, быть может, сильнее, чем показывал. Гораздо сильнее. Да и, быть может, его беспокоил этот отчаянный страх, с которым он просыпался. И та женщина из его видений. Быть может, ему надоело не спать. Быть может, он злился из-за того, что старшекурсники абсолютно расслабились перед началом экзаменов. Быть может, ему было страшно за себя, своих близких и Лизу. А ещё это чувство холода и пустого места. Его сильно беспокоило, почему он спит лишь на одной стороне кровати, и почему делает две кружки какао…              «Я не знаю».              Он не помнил, в какой момент его ответ изменился. Не помнил, когда руки стали трястись, а крик срывался с губ всё чаще, особенно ночью, после погружения в туманные закоулки сознания.              «Я запечатала воспоминание. Чтобы ты вспомнил об обещании в назначенный час. Особенно, если остальная твоя память обратится в пыль».              Проблема была лишь в том, что он не помнил обещания. Не помнил и эту женщину, что с такой грустной улыбкой смотрела на него. Не помнил и цветок с красными лепестками, чья пыльца так назойливо липла к пальцам, а запах — терпкий, густой запах тёмно-красного вина и крови — к лёгким. Он ничего не помнил.       

***

             Невилл ворвался в учительскую фурией, прервав их обеденное чаепитие. Грозный, разъярённый, с раскрасневшимися щеками и ноздрями, что раздувались от едва сдерживаемого гнева. Встретившись с ним взглядом, Лен всего на мгновение почувствовал страх, пятилетней девочкой запищавший где-то в районе сердца.               — Какого, мать вашу, чёрта вы творите?! — прорычал он, переводя взгляд с одного на другого. Сара, очевидно, потерявшая способность пугаться такому гневу, приподняла бровь.               — Пьём чай. Хочешь присоединиться?               — Издеваешься?! — зашипел Невилл, и голос его был похож на шипение кобры, чьи мешки раздувались, а язык бегал, наводя страх и ужас. — Думаете, раз вы — мракоборцы, то значит, вам всё позволено? Что вы имеете право делать всё, что захотите?! Ты, Снарт, был последним, от кого я ожидал подобного.               — Что произошло? — не понимающе спросил Рип. Невилл издал язвительный смешок.               — Что произошло? О, я понятия не имею, что произошло. Но я только что успокаивал Барри после панической атаки. И даже с условием, что сейчас будут экзамены, Барри — последний человек, от которого я ожидал истерики посредине дня. А потому я спрашиваю тебя, Снарт, что ты наговорил ему?               — Я снял с него несколько баллов, — пожал плечами он, ощущая странное, тянущее чувство внутри.               — Да неужели?               — Ты не веришь мне?               — Я верю своим глазам, — отрезал Невилл. — У Барри тяжелейшая ситуация. За этот год он пережил столько дерьма, и я не позволю ни одному из вас ухудшить его или кого-либо другого состояние. Вы вылетите отсюда как пробки из шампанского, если такое хоть раз повторится.               — Ты знаешь, зачем мы здесь, Невилл, — нахмурился Рей. Невилл фыркнул.               — О да, я прекрасно знаю.               — И тогда ты знаешь, что Кингсли…               — Мне плевать, если вас прислал сюда министр, — прорычал он, и сейчас больше всего на свете Невилл напоминал разъярённого льва, защищающего прайд. — Мне плевать, даже если эта цель была благородной. Хогвартс может постоять за себя, и клянусь, я лично вышвырну каждого из вас отсюда. Потому что, когда я только начал преподавать здесь, я поклялся, что ни один из моих студентов не пройдёт через те травлю и унижение, которые достались мне. И я намерен сдержать эту клятву, даже если это будет означать, что мне придётся лично объяснить Кингсли и Гарри, почему ваше пребывание здесь — недопустимо. Поверьте, оба они будут солидарны со мной, потому что, в отличие от вас, ни один из нас элитой школы не был. Вы всё поняли?              Он оглядел их. Его взгляд был холоден, как лёд и сталь. И Лен никак не мог понять, отчего чувство неправильности так сильно режет в груди.       

***

              — Ваша Светлость, молю, выслушайте меня!              Его крик полон отчаянья и боли. Дело даже не в том, что он знает, что он не виноват. И не в его иррациональном страхе перед тюрьмой, каторгой, потерей популярности и в клочья испорченной репутации. Нет. Он знает истину, но его трясёт от одного лишь воспоминания. Стоит лишь закрыть глаза, как он видит другие, медленно стекленеющие глаза цвета орехового дерева с этими блестящими крапинками золотого. Он чувствует горячую липкую кровь, что брызжет на руки, пачкая ткань рубашки, оставляя на ней невыводимые следы. Он чувствует, как хрип застревает в горле, пропуская вверх лишь скулёж и имя, все его десять букв срываются раз за разом в этой отчаянной попытке ухватить нить жизни его хозяина и заставить вернуться сюда, к нему.               — Я не убивал его, Ваша Светлость. Здесь ошибка, клянусь, вы ошиблись. Преступник другой, он не пойман, его упустили. Его нужно найти, Ваша Светлость, умоляю Вас, его нужно найти.              Другой. Он помнит его крик, полный ярости и страха. Помнит выстрелы, от которых сердце, разодранное в мелкие клочья, камнем упало вниз. И помнит пепельно-русую взлохмаченную макушку, безумно-яростный взгляд ярко-голубых глаз и то, с каким ужасом он смотрел на медленно падающее тело, прежде чем пулей вылететь из пекарни. Убийца. Психопат. Судьбоносец, чей выстрел, три выстрела, унесли жизнь. Три пули, предназначавшиеся одному, но уничтожившие двоих. Его и Ба…              Лен проснулся резко, вскакивая на кровати и тяжело дыша. Пот спускался по спине и лицу быстрыми ручьями, и он откинул одеяло, а затем и вовсе вскочил, взмахом руки открывая окно. Когда холодный воздух мгновенно ударил в лицо, он почти задохнулся, согнувшись, а затем с силой впечатал себя в косяк и заставил дышать. Медленно и глубоко, позволяя воздуху проникнуть внутрь, проветрить сознание и унести оттуда отголоски бесконечного страха и отчаянья, что вгрызались в сердце заострёнными зубами.              Он определённо не был в порядке. Абсолютно. Совершенно. Ни под каким углом.       

***

             К мадам Помфри его отвёл Мик. Настойчиво, хмуря брови и лоб, отчего кожа, закалённая пламенем и пылью, морщилась, собираясь в складки. Его хватка на локте была практически железной, и Лен даже не сопротивлялся, когда тот резким движением усадил его на одну из коек и повернулся к мадам Помфри.               — Он трижды поздоровался со мной сегодня. Это ведь ненормально, да?               — Отнюдь, — согласно кивнула медсестра, хмуря высокий лоб. Она подняла палочку, а затем замерла, глядя ему в глаза. — Вы не против, профессор?              Он не ответил, ограничившись слабым кивком, а затем закрыл глаза, позволяя белоснежной пелене утянуть его внутрь. Они прошлись по аллее его памяти — воспоминания этого года, мутные, померкшие и, казалось, какие-то искажённые, хоть он и не мог с уверенностью сказать, действительно ли это так.               — У профессора Снарта сильно повреждена память, — прямо сказала Помфри, выныривая из его сознания. Лен поморщился, невольно касаясь виска, а затем в ужасе расширил глаза, осознав, что только что сказала женщина.               — Что?               — Именно так, Леонард. Почти все ваши воспоминания, начиная с момента, как вы пересекли порог этой школы в сентябре, сильно искажены.               — И с чем это связано? — нахмурился Мик, скрестив руки на груди. Лен знал его слишком давно, чтобы точно понять — Мик переживал и негодовал, желая докопаться до истины.               — Нельзя сказать наверняка. Я не наблюдаю каких-либо физических травм, способных повлиять на вашу память. Тут скорее магическое воздействие, причём довольно сильное. У Вас есть какие-то барьеры, связанные с эмоциональным и эмпатическим состоянием.               — Их можно сломить?               — Внешне? Нет. Боюсь, на это способен лишь сам Леонард, потому что заклятие очень сильное. Разве что…              Мадам Помфри нахмурилась, а затем, развернувшись, ушла. Лен и Мик переглянулись, ничего не понимая. Она вернулась спустя минуту, держа в руках какой-то флакончик.               — Что это? — спросил Лен, глядя на то, с какой уверенностью она наливает золотую жидкость в стакан.               — Видоизменённая Амортенция, — спокойно ответила она, и Лен чуть не поперхнулся. — Не бойтесь, я не собираюсь Вас соблазнять.               — Тогда зачем она нужна? — непонимающе спросил Мик. Лен кивнул, невольно соглашаясь с ним. Мадам Помфри вздохнула.               — Его называют эмпатическим раствором. Оно помогает куда лучше начать понимать себя, свои чувства и влечения. Не слишком популярно, но необходимо, особенно после открытия мисс Маккейб, — она вздохнула, а затем грустно улыбнулась и неловко сжала его плечо. — Принимайте его дважды в неделю вместе с зельем для восстановления памяти. Не уверена, что оно может помочь, но попробовать стоит. Вы сильный волшебник, Леонард, и обязательно поправитесь.              Лен молча кивнул, сжимая металлическую чашку в руке. На самом её дне он заметил несколько золотых капель. Они соединялись воедино, отражая его глаза. И он бы очень хотел не видеть в них эту дурацкую обречённость.       

***

             Это было безумием с самого начала. Его отговаривают всем лагерем, Элайза умоляет его остаться, потому что оба они знают — пробраться в замок сейчас равносильно смерти, неминуемой и мучительной, но ему плевать. Он должен увидеть его. Любой ценой.              Гроб стоит прямо посреди зала совещаний, и от одного его вида подкашиваются ноги. Хрустальный, он отражает лучи солнца, что заглядывают в окно, и на мгновение кажется, что он спит. Но когда он касается скулы — белоснежной и невероятно холодной, словно лёд — то, что осталось от сердца, разрывается на куски.               — Scarlet, — шепчет он, дрожащей рукой проводя по мягким волосам, так старательно убранным в причёску.              Он одет в праздничное алое с золотом платье. То, в котором он должен был быть коронован. Самой короны нет — лишь венок из крупных цветов, что прикрывают изуродованный затылок. На безымянном пальце — руки сложены на животе — блестит его золотой перстень. И ему кажется, что он умирает.               — Я твой, а ты мой, помнишь? — шепчет он, сжимая холодную ладонь с идеальными ногтями и заставляя себя поверить, что он не сожмёт её в ответ. — С того дня и до конца моей жизни. Каждой из них. Фрея мне всё рассказала. Про пророчество, перерождения и меня. У нас будет семь попыток. Мы обязательно справимся. Я найду тебя, Scarlet. Клянусь, я найду тебя. И я буду твоим. Всегда. Ты только дождись. Молю, ты только дождись.       

***

             Ту ночь Лен, на удивление, проспал всю. И осознал это, лишь когда проснулся от лучей солнца, заглядывающих в окно, а не от собственного крика.              Он медленно поднялся. Голова была словно набита ватой, в горле пересохло, а глаза болели, и кожа вокруг них была красной и натянутой. Лен поморщился, глядя на себя в зеркало. Он выглядел отвратительно, болезненно и беспомощно и понимал, что если не сделает с этим что-то прямо сейчас, то это поймут все в замке.              Он медлил. Ему не хотелось контактировать с людьми на завтраке, а потому он решил провести утро у себя в кабинете. Он поочерёдно выпил все зелья, что рекомендовала мадам Помфри, за исключением того, что предназначалось для улучшения сна. Допивая последний из них — настойку пустырника, Лен чувствовал себя семидесятилетним дедом с больными коленями и провалами в памяти.              Лен вздохнул. Во рту пересохло, и потому он, забив на все настояния мадам Помфри, решил заварить себе кофе, потому что травяной чай уж точно не смог бы исправить ситуацию.              Ожидая, пока он заварится, Лен нервно постукивал ногтем по поверхности стола. Мысли клубились, сворачиваясь в узелки и переплетаясь, но неизбежно возвращаясь к одной и той же теме. Что-то было не так, и какое-то предчувствие опасно вопило об этом. Он вздохнул, на мгновение прикрывая глаза и позволяя образу, реальному и практически досягаемому, проникнуть в голову.              Этот сон не был похож на другие. В отличие от тех — искажённых, потускневших, будто давно забытых моментов — здесь всё было реальным. Мягкий фиолетовый туман, который стелился по полу, молочно-белое пространство, окружавшее его со всех сторон. Лен оглядывался, пытаясь понять, что происходит. Впервые за долгие недели он не чувствовал себя беспомощным, потерянным и непонимающим. Казалось, всё сложилось воедино, он был целым и живым, и он прекрасно знал, ради чего находится здесь. И аромат солёной карамели, вперемешку с цветами, был настолько крепким и стойким, что, казалось, окутывал его.              Там был парень. Другой, реальный парень с мягкими волосами и глазами, полными слёз, при виде которых внутри всё скручивалось в жгут. Он был частичкой того изменённого прошлого, о котором он не помнил, и по которому больше всего скучал, чувствуя разочарование и боль, впивавшиеся в него своими щупальцами.              Лен шумно выдохнул, выныривая из воспоминаний. Резким движением он открыл ящик, а затем достал оттуда три кусочка пергамента, аккуратно сложенных в маленькую стопочку.              Три записки. Первая состояла из одного предложения:              «Ты тоже очарователен, когда спишь».              Вторая больше напоминала просчёт каких-то цифр, испещривших пергамент.              И последняя:              «Прости за то, что ушел», — было выведено средними, чуть пляшущими буквами. — «Кофе закончилось, так что я купил тебе новый — с мускатным орехом, как ты любишь. Сегодня буду весь день в теплице. Буду рад увидеть тебя там. Твой Scarlet».              Рядом был приложен совершенно свежий цветок. Цикламен, подсказал внутренний голос. «Я оплакиваю твоё отсутствие». И, глядя на него, Лен чувствовал, как внутри всё сворачивается в бараний рог.              Scarlet. Семь букв прозвища, а сколько боли и нежности было в том, как оно произносилось. Казалось, это слово было чем-то невероятно важным. Кем-то невероятно важным. Но Лен понятия не имел, кем. И это убивало его.       

***

             Он чувствовал разочарование в самом себе. Казавшаяся отличной идея о дуэлях в классе теперь превратилась в сущий кошмар. Он ничем не мог объяснить сдавливающий горло ком, поджатые губы и злость, что закипала внутри каждый раз, стоило увидеть, как Альберт смотрит на Аллена. Он чувствовал себя абсолютно сумасшедшим, поехавшим извращенцем, но что-то внутри него активно протестовало.              «Какого чёрта?» — раз за разом спрашивал он себя, отводя взгляд от Барри, чьи щёки горели, а в ореховых глазах плескался азарт.              Всё внутри завопило, когда он заметил, как огонь облизывает руку Барри, заставляя бледную кожу идти пузырями. Он был готов взмахнуть палочкой, останавливая бой, потому что так нельзя. Они не должны были вредить друг другу, и Барри уж точно не заслуживал морщиться от боли.               — Львы боятся огня, не так ли? — хмыкнул Джулиан, спрыгивая с парты. Лену хотелось стереть эту едкую усмешку с лица Альберта прямо сейчас, потому что, чёрт возьми, неужели он действительно не видит? Но затем Барри вдруг усмехнулся и произнёс громко и с вызовом:               — Но огонь не может убить дракона, Альберт.              И Лен замер, как вкопанный, чувствуя оцепенение, пронизывающее каждую клеточку. Он нахмурился, глядя на то, как Барри пользуется беспалочковой магией. Его предложение, все семь слов крутились в голове до самого последнего ученика, словно на повторе.              Огонь не может убить дракона.              Дракона.              Он слышал эту фразу несколько лет назад, но от другого человека. Он прекрасно помнил, как Хантер Золомон выпрямился, и как пламя, запущенное в него Леном, прошло будто сквозь него, а затем на губах его появилась ухмылка.               — Огонь не может убить дракона, Снарт, — фырканье: самодовольное, резкое и немного высокомерное. Он смотрел на него так, будто знал что-то. А затем исчез во вспышке синей молнии, оставив после себя лишь шлейф из озона и металла, что так резко ударил в нос.       

***

             Прогулки шли первым пунктом в списке рекомендаций мадам Помфри, но только сегодня Лен был настолько этому рад, потому что ему вовсе не нужно было искать предлог, чтобы проследить за Барри Алленом.              Быть может, это было немного жутко, но у Лена внутри всё замирало при одном лишь воспоминании о взгляде Барри. За то мгновение, что Аллен смотрел на него, стоя в дверном проёме, Лен, казалось, увидел столько всего в его глазах. Больше, чем мог понять и осознать, а потому он был сейчас здесь, питая странную надежду встретиться с Барри.              «И чтобы ты ему сказал?» — съязвил голос в голове. — «Привет, Аллен, у меня тут внезапно обострился склероз… Не хочешь помочь с прояснением воспоминаний? И что ты, я вовсе тебя не сталкерю. Просто… вышел воздухом подышать. Чудесная погода, не правда ли?»              Но, к счастью или нет, Барри он так не встретил. Сколько бы он не всматривался в красные точки высоко в воздухе, взгляд никак не мог сфокусироваться на нужной фамилии, а потому вскоре Лен оставил попытки, отправившись назад.              Солнце садилось, тёплыми лучами поглаживая его по лицу. Оно преломлялось о крыши теплиц, и почему-то Лен почувствовал непреодолимое желание зайти внутрь. Хоть лето буквально стояло на пороге, сейчас ему больше всего хотелось увидеть цветы, свидетельствующие о том, что жизнь продолжается.              В теплице было душно и влажно, отчего во рту оседал вязкий аромат земли и зелени. Лен оглядывался, проходя мимо рядов, и пытался понять, сколько он запомнил из школьного курса травологии.              Что странно, цветы здесь были подписаны человеческими именами. Лен заметил «Лена», выведенное каллиграфическим почерком, кругленькое «Циско», курсивное «Лиза» и…              Он замер, уставившись на высокий горшок с тёмно-фиолетовыми цветами. На его боку, на небольшом прямоугольнике бумаги было выведено его имя. Рядом с ним стоял другой горшок, куда меньший, но цветок был в разы пышнее. Насыщенного алого цвета, он источал терпкий запах крови и вина, а его тонкие стебельки вылезали наружу, обвивая тёмно-фиолетовые цветы. И на горшке была написана всего одна буква:              «Я».              Сердце Лена колотилось с неимоверной скоростью. Он подошел ближе, думая, что, возможно, ошибся. Что это совершенно другой цветок, что Лен не имеет к нему никакого отношения, и что…               — Я ищу цветок, — говорит он, обращаясь к той странной женщине в старых одеждах. — В подарок… моему близкому.               — Это тот очаровательный парень, что никак не выходит у тебя из головы? — спрашивает она, а он краснеет, словно пятилетний ребёнок.              За спиной раздался звонкий хруст, и он резко обернулся, вскидывая палочку. Брови удивлённо поползли вверх, когда он увидел странно одетого парня, что с сожалением смотрел на поломанный куст роз. На вид ему было около двадцати, и Лен был абсолютно уверен, что никогда не встречал его раньше. Тем более — здесь.               — Привет, Леонард, — произнёс парень, подняв на него взгляд. Что-то внутри Лена вздрогнуло, когда он увидел его глаза, наполненные мудростью. — Как ты думаешь, он будет сильно злиться? Я не помню, как он относится к розам, и…               — Кто ты такой? — холодно произнёс Лен, медленно опуская палочку. Несмотря на странные глаза, незнакомец не выглядел опасным.              Парень фыркнул.               — Триксер. Меня зовут Аксель. И я ищу Барри.               — Барри… Барри Аллена?               — Да, твоего парня, Леонард. Именно его.                    Глаза Лена едва не выпали из орбит, а воздух закончился слишком уж резко. Ему хотелось возразить и закричать, но он не мог процедить и звука. Лишь стоял, беспомощно шевеля губами, пока воронка воспоминаний медленно раскручивалась в голове.               — Кто ты для меня? Парень? Любовник? — взгляд ореховых глаз осуждающе-вопрошающий, и внутри всё напрягается струной.               — Не думаю, что нашим отношениям нужен статус и ярлыки, — отвечает он, получая в ответ горькую усмешку.               — Я просыпаюсь с тобой в одной постели, но у этих отношений всё ещё нет статуса. Прелестно.               — Леонард, — щёлкнул пальцами Аксель, и Лен резко вздрогнул. На лице парня написано беспокойство, смешанное с недопониманием. — Я оговорился, прости. Но… как давно это с тобой происходит?               — Происходит что?               — Твоя память. Я не вижу твоей ауры, лишь её… отпечаток. Будто кто-то… — лицо Акселя вдруг вытянулось, а глаза расширились, словно он увидел что-то ужасное. — Конечно же, это была она. Почему же они… О, боже, конечно. Она первоначально всё… — он вздрогнул, а затем вдруг подскочил ближе к Лену, схватив его за плечо. — Она ведь в Норвегии, да? Фрея.               — Я не знаю, — ответил он, отстраняясь. Но тут Аксель прикоснулся к его виску, и Лен почувствовал, будто ему в голову запустили струю воды.              Аксель победно вскричал.               — Конечно же! Ей надо было избавиться от него, чтобы добраться до замка и… — он завизжал, отшатнувшись. — Нет-нет-нет. Она не могла… Норны не могут… Мне нужно бежать. Барри?! Где он сейчас?               — В раздевалке, — наспех ответил Лен. Он был уверен, что Барри уже ушел, а потому это давало ему фору, чтобы прийти в себя. Голова кружилась, словно набитая ватой.              Аксель благодарно закивал и рванул к двери, взмахнув полами плаща, а затем вдруг замер в дверном проходе и обернулся, глядя на него.               — Душа привязывается не к тому, что дороже всего на свете, а к тому, что удерживает на плаву, совмещая в себе великое счастье и великую боль. И лишь то, что не способно на нападение, в руках того, кто предпочитает защиту, сможет положить этому конец. До истинного освобождения куда дальше, чем все они думают.       

***

             Вторая попытка разговора должна была даться ему легче. Лен ещё не знал, когда предпримет её и будет ли предпринимать вообще — нужно было, несомненно — но был уверен, что она непременно дастся ему куда легче. Потому что он обязательно хорошо подготовится, выберет место и время, и всё…              …И всё как обычно случилось спонтанно и смазано, когда Барри задержался у его стола и с широко раскрытыми глазами уставился на цветы. И это вызвало у Лена беспокойство. Неужели в цветах было что-то не так?               — Мистер Аллен? — окликнул его Лен. Барри вздрогнул и поднял взгляд. В ореховых глазах Лен увидел слишком много эмоций, что сменялись, словно стёклышки в калейдоскопе. — Что-то не так?               — Цветы… Они…               — О, — Лен перевёл взгляд на вазочку. — Да, они прекрасны. Увидел их в теплице в прошлый понедельник и не удержался. Питаю слабость к красивым цветам, — Лен на мгновение задумался о словах того странного парня, но затем мысленно махнул рукой. — Поразительно, что ещё стоят.               — Да, просто… Их значение…               — Значение? — приподнял бровь Лен.              Он повернул голову, взглянув на Аллена. Барри невольно кивнул, оставаясь всё таким же ошеломлённым и бледным. И его лицо сравнялось цветом с порошковым молоком, когда их взгляды встретились. Сердце Лена забилось чаще. Другой, совершенно странный и от чего-то знакомый образ полыхнул в сознании.               — Да, — поспешно кивнул Барри. — У каждого цветка есть своё значение. Барвинок обозначает «Нежные воспоминания», Львиный зев — «Предположение», Анемон — «Ты меня покинул», а Вереск…              Сердце Лена забилось чаще, а кожа над ним запылала, отчего Лен практически почувствовал физическую боль. Их взгляды встретились, а затем Лен произнёс, совершенно не задумываясь:               — Защиту.              Внутри что-то натянулось и зазвенело, отчего спираль воспоминаний сузилась, захватывая его в кольцо. Образы — знакомые, но в то же время  столь далёкие — пронеслись в сознании бешеной каруселью, а некоторые были столь яркими, что хотелось зажмуриться.               — Твоя роль определена, Леонард, — говорит Генри Аллен серьёзным голосом, глядя на него со странной болью и надеждой в глазах. — И всё, о чём я прошу… Защити моего сына.               — А что насчёт тебя? — та женщина из снов — Фрея — прищуривается. — Как он назвал тебя?               — Вереск, — отвечает он с такой теплотой в голосе, что щемит сердце.              И, наконец, ярчайшее из воспоминаний — поезд. Смущённо краснеющий Барри с букетом в руках. Его сходящее с ума сердце. Странное, но настойчивое желание. Замирающее сердце и восторг, охватывающий его вместе с запахом солёной карамели и цветов, когда Барри обнимает его, крепко-крепко прижимаясь, и его волосы…               — Ты ведь рассказывал мне это раньше, — произнёс Лен не своим голосом. В голове раздавался скрип и треск, с которым мутные воспоминания искажались, туман рассеивался, и кусочки пазла вставали на место. Лен чувствовал охватывающее его волнение. Он был в шаге от разгадки, оставалось только… — В поезде. Я провожал тебя на станцию перед Рождеством, и там был…               — Нет, — перебил его Барри, цепляясь за ремешок своей сумки. — Нет, такого не было. Мы с Карой сами дошли до станции, — он прокашлялся и опустил взгляд в пол, и Лену на мгновение показалось, что он плачет. Уж больно сипло звучал его голос. — Я освобождён от практической части экзамена. Я могу идти?               — Да, конечно. Твоя беспалочковая магия…              Но Барри не дослушал его, пулей выскочив из кабинета. Следом за ним побежал ошарашенный Рамон, напоследок наградив его непонимающим взглядом. У Лена тряслись руки. Поток нёсся с невероятной скоростью, воспоминания смешивались, и он понятия не имел, что есть что.       

***

             В «Трёх мётлах» было жарко и душно, и огневиски ситуацию не улучшало, стоило признать. Лен сидел в углу, чуть зажатый Миком и Сарой, которая выглядела напряжённей обычного, периодически бросая в сторону столика в дальнем углу кафе напряжённые взгляды. Там сидела Кара и её компания, включая Джулиана, но исключая Барри, и Лен до конца не знал, рад он этому или нет.               — Меня ведь не одного напрягает такое молчание со стороны Тоуна, да? — осторожно спросил Рей, и Лен кивнул, чувствуя растущий ком в горле. — Прошло уже больше месяца со смерти Золомона, а от него ни весточки.               — Может быть, он покончил с собой из-за несчастной любви? — фыркнул Мик, делая глоток сливочного пива. — И умерли они в один день, и всё такое. И драконы вместе с ними.               — Тогда нашей единственной проблемой было бы размещение в «Театре Теней», — саркастично сказала Сара. — И поиск беруш для выживания с голубками.              Девушка выразительно подмигнула ему, и Лен приподнял бровь, совершенно не понимая, о чём идёт речь, но всё же стараясь не подавать виду. О его склерозе знал лишь Мик, и сейчас он посматривал на него с недоверием, словно пытаясь залезть в голову. На всякий случай, Снарт вновь выставил окклюментные блоки.               — Но, к сожалению, вряд ли нам это светит, — вздохнул Рип, а затем нахмурился. — На самом деле, у меня есть кое-какие новости, хоть касаются они не совсем Тоуна.               — И какие же? Кингсли повышает нам зарплату?               — Нет, — покачал головой Хантер, а затем вдруг перевёл взгляд на Лена. — Помнишь, Генри Аллен просил найти фотографии? Сказал, что мы всё поймём и всё такое.               — Да, — солгал Лен, нахмурившись. Разговор с Генри Алленом был одним из тех воспоминаний, что знатно повредило проклятье, кто бы его не наложил. И хоть Лен стабильно принимал зелье и выполнял рекомендации мадам Помфри — этот фрагмент напополам с ещё несколькими был искажён до неузнаваемости. — И ты их нашел?               — Не все. То есть, практически ни одну, лишь информацию, но непонятно, как она может дать хоть какую-то зацепку.               — О чём вы вообще говорите? — нахмурилась Сара. Рип вздохнул, переведя взгляд на супругу.               — Мы были у Генри Аллена вскоре после нападения. Задавали вопросы насчёт Всадников и всего такого. Он порекомендовал нам найти фотографии нескольких… Бартоломью. Джонса, Флаувера, Луарийского и Маккейба. Флаувер был пекарем и основателем сети булочных «Флаувер&Вотер» в Лондоне. Я разговаривал с персоналом, они сказали, что единственную фотографию Флаувера забрали в апреле. О Луарийском ничего неизвестно, разве что, он, кажется, норвежец. О Бартоломью — Барте — Джонсе я говорил. Он был известнейшим пиратом Золотого века пиратства. Его портрета, к сожалению, тоже нет, лишь смутные описания внешности.               — Давай сразу к сути, Причесон, — вздохнул Мик. Рей недовольно вскрикнул.               — Это же я Причесон!               — Не ревнуй, — фыркнула Сара, демонстративно делая глоток пива. Рей вздохнул, но не возразил, став подозрительно грустным.              — В общем, в роду Барри не двое, а четверо Всадников, — продолжил Рип. — Отец Норы Аллен — Бартоломью Маккейб и двое его братьев были Всадниками, плюс Джей.               — С каждым днём всё интересней и интересней, — выразительно сказала Сара. Рип вздохнул, а затем полез во внутренний карман куртки.               — В общем, портрет Маккейба — единственный портрет, который я нашел. Даже несколько.              Он положил на стол старую карточку. На ней был запечатлён старик в потрёпанной одежде, с растрёпанными, немного перепачканными в краске волосами и тяжёлым взглядом. Он стоял вместе с молодой рыжей девушкой, в которой Лен мгновенно узнал Нору Аллен, и какой-то невысокой женщиной с седовато-рыжими волосами — видимо, матерью Норы.               — Ну и что в этом такого? — нахмурилась Сара. — Нет, я, конечно, почти не удивлена, что дедушка Барри — известный художник, но…               — Я встречал его как-то, — нахмурился Лен. Воспоминание было старым, но всё же реальным — в этот раз он в этом не сомневался. — Очень давно в детстве.               — О, это очень интересно, учитывая все факты, — сказал Рип как-то нервно. В руках у него была ещё одна карточка — куда более старая, что отмечалось по внешнему виду, но Хантер не спешил выкладывать её на стол, теребя края.              Мик нахмурился.               — Что ты имеешь в виду? — напряженно спросил он, бросив косой взгляд на Лена, отчего ему стало не очень хорошо. Рип вздохнул.               — Когда фотография Маккейба ничего не дала, я был немного разочарован. Я возлагал на неё большие надежды. Но ещё тогда меня зацепило, почему Генри вообще вспомнил о них. У меня из головы не выходило его лицо, когда он произнёс, что Барри похож на Нору. Словно… словно он был похож на кого-то ещё. И тогда я подумал, что, быть может, это и есть Маккейб. Мне пришлось много попотеть, чтобы добыть фотографию молодого Маккейба. Пришлось побывать во Франции и Ирландии — у его бывших сослуживцев, но оно того стоило. Хотя не сказать, что это было то, что я ожидал, — Рип вновь нервно усмехнулся, а затем, наконец, положил фотографию на стол.              Лен не знал, чего ему ожидать. По взгляду Рипа, что смотрел на него так пронзительно, внимательно следя за реакцией, он не предвкушал ничего хорошего. Но всё же внутри всё оборвалось, когда собственный взгляд всё же добрался до фотографии.              С карточки на него смотрел Барри Аллен. Чуточку старше — года на два-три, с другой причёской и сигаретой, зажатой между пальцев, но всё же это был он. Сидел, закинув ногу на ногу, и поглаживал лежащего у него на коленях дракона размером с кошку. А взгляд его был обращен куда-то в сторону. И дедушка Барри смотрел туда с искренней улыбкой и искрой в глазах…               — О, Мерлин, — выдохнула Сара, и Лен нахмурился.               — Какого чёрта?! — выругался Мик, выразительно взглянув на Рипа. Хантер пожал плечами.               — Понятия не имею. Эта фотография датируется сорок пятым годом. Бартоломью Маккейбу на ней около двадцати пяти. И это совершенно точно не Барри.               — Но он же.               — Родовое проклятье? — предположил Рей. — Нора, которая Дарк, рассказывала о подобных.               — Я понятия не имею, что это такое и как это объяснить, честно, — вздохнул Рип. — Я не нашел информации ни о братьях Маккейба, ни о родителях. Знаю только, что его вдова теперь живёт во Франции, но где точно не известно. И… я просто надеюсь, что Барри не бессмертен, иначе наша планка странностей официально будет уничтожена.       

***

             Лен направлялся к себе в кабинет поздно, когда стрелки часов давно уже приближались к новому дню. Он был уставшим и вымотанным — разговоры о предполагаемом проклятье Барри и всей этой мути с Всадниками так утомили его, что он совершенно не заметил, как свернул не туда, оказываясь в незнакомом кабинете.              Он хотел уйти практически сразу, но его внимание привлекло что-то золотое и высокое, блеснувшее в свете луны. Лен замер, а затем, преодолев себя, взмахнул палочкой и подошел ближе.              За балахоном, что с тихим шелестом упал на пол, скрывалось зеркало. Огромное, с толстой и тяжёлой золотой рамой, на верхней грани которой были выгравированы слова, что Лен так и не смог прочитать. Он остановился, вглядываясь в собственное отражение, и пытаясь понять, для чего потребовалось скрывать это зеркало.              Поначалу ему показалось, что это самое обыкновенное зеркало. Но затем, приглядевшись, он понял, что это не так. Что в его отражении было что-то другое, что он сам был другим. Куда менее уставшим. Без подозрения и сломленности в глазах. Его отражение выглядело отдохнувшим и счастливым, у него не было шрамов, но было кольцо, что блестело на безымянном пальце и…              Рядом с ним стоял человек. Парень в светлых одеждах и с цветами, вплетёнными в каштановые мягкие волосы. Такой же отдохнувший, как и тот Лен, он стоял рядом, держа его за руку и улыбаясь — искренне и абсолютно счастливо, глядя на него с нежностью в ореховых глазах. И у Лена перехватило дыхание, потому что он узнал этого парня.              А затем Барри Аллен перевёл взгляд на него настоящего и улыбнулся, а тот, другой Лен, исчез, оставив только Барри. Счастливого и такого прекрасного Барри, который смотрел на него с бесконечной любовью и нежностью, который протягивал ему руку, а взгляд его будто говорил:              «Ну же, Ленни, чего ты ждёшь? Нам пора домой!»              И Лен протянул руку, желая прикоснуться к нему и ощутить тепло мягких и длинных пальцев… Но наткнулся лишь на холодную поверхность зеркала и взгляд настолько сочувственный, что хотелось взвыть.              Лен отшатнулся. Образ Барри не исчез. Он остался и продолжил смотреть, чуть наклонив голову и всё ещё маня. И Лен, едва справляясь с искушением, резко развернулся и пошел прочь, делая огромные шаги и борясь с подступающим к горлу комом.              Он заметил Барри на балконе, разговаривающего с Джулианом Альбертом, и внутри всё едва не оборвалось, потому что сейчас-то Барри был реальным. И теперь он, обернувшись, смотрел на него. И хоть Лен скрывался в тени, их взгляды встретились, и Снарт почувствовал, как где-то там внутри всё по крупице разрушается.              А потому он ушел, быстрым шагом направившись к себе. Желая утопить горе в чём-то гораздо крепче, чем огневиски. Лен был согласен даже на самогон и забвение, лишь бы избавиться от этого липкого чувства, что так неприятно приставало к коже и разъедало всё внутри.              Он ворвался к себе в комнату летучей мышью, запирая дверь на несколько оборотов, а затем бросившись к окну и распахивая его настежь. Но и этого казалось мало. Он задыхался, тонул в собственных воспоминаниях, не в силах понять, что правда, а что нет. Они сменялись бешеной каруселью, и Лену казалось, что он в шаге от того, чтобы кубарем упасть с неё.              Взгляд наткнулся на рабочий стол, и он замер как вкопанный. Казалось, его мгновенно наполнили водой, и теперь она бултыхалась у самого рта, не давая высказать и звука.              На ватных ногах он подошел ближе, а затем осторожно, борясь с дрожью в пальцах, взял веточку омелы в руки. Она лежала рядом с работой Барри, и Лен увидел эти одинаковые почерки на записках, почувствовал этот запах цветов и карамели…              «Scarlet» пронеслось вдруг в голове. И Лен ощутил это. Опустошение. Чувство, что медленно пожирало его, напополам с горечью и болью, что томились где-то там в груди всё это время, но теперь медленно расползались, отдаваясь холодом на кончиках пальцев.              Барри был той частичкой прошлого, что была так важна и любима. Частичкой, которую так резко забрали, вырвали с корнем прямо из груди Лена. И осознание этого камнем тянуло его ко дну.       

***

             Лен нёсся к Хогвартсу со скоростью света. Сердце бешено стучало, и ему самому хотелось завопить от отчаянья. Потому что только что всё было хорошо. Только что он недопонимал шутку комментатора и ловил взгляд Барри, думая о том, что сегодня вечером всё прояснится и заклятье падёт. И теперь всё разрушалось, потому что этот маньяк похитил Лизу. Его Лизу.               — Леонард! — воскликнула Сара где-то за спиной, когда он влетел к себе в кабинет.               — Снарт, чёрт возьми! — крикнул ей вдогонку Мик. Лен бросился к камину, но Рей преградил ему путь. Лен едва не зарычал.               — Ты не можешь уйти просто так, — произнесла девушка, и он резко обернулся, глядя ей в глаза.               — У него моя сестра. Я достану этого ублюдка, где бы он не был.               — В этом и проблема! — воскликнул задыхающийся Рип. — Мы понятия не имеем, где он. И ты просто потеряешь время, пытаясь найти его.               — Соглашусь с мистером Хантером, — раздался другой голос, и Лен вскинул голову, с удивлением взглянув на МакГонагалл, что уверенной походкой вошла в кабинет. Она коротко кивнула Легендам и сосредоточила внимание на нём. — Мы понятия не имеем, где скрывается мистер Тоун, но, Леонард… У меня создалось впечатление, что Тоун и Вы как-то связаны.               — Я убил его возлюбленного, — вздохнул Лен, переводя дыхание. — То есть, не факт, что это был я, но…               — Вы имеете в виду мистера Золомона?               — Да.               — Неожиданная новость, но об этом позже. Вы утверждаете, что Вам неизвестно местонахождение Тоуна?               — Вряд ли бы я был здесь, — недовольно произнёс Лен, но МакГонагалл проигнорировала его дерзость.               — Тогда я свяжусь с Гарри и Кингсли. Быть может, у них есть какая-то информация. Мы не можем допустить, чтобы ещё кто-то в Хогвартсе пострадал. Только не в мою смену. Я сообщу Вам, если будут какие-либо сведения.               — Благодарю.              А затем она развернулась и быстро ушла, резко взмахнув полой мантии. Лен шумно выдохнул, прикрыв глаза. Образ кричащей Лизы сотряс его сознание, заставив сердце биться чаще.               — Что мы будем делать? — спросил Рей, не обращаясь ни к кому конкретно. Сара вздохнула.               — Понятия не имею. Это… бессмысленно. Он же знает, что мы не знаем, где он. И если он хотел, чтобы ты нашел его, то почему просто…               — Меня одного зацепило, то что он сказал? — поинтересовался Мик. — Я имею в виду это: «А потом её постигнет участь малышки Лютика. Ты ведь не хочешь потерять её снова, верно?».               — Ну да, всё его сообщение было странным, — согласился Рип. — Но он явно слетел с катушек и…               — Нет, я имею в виду… — Мик вздохнул. — Лютик — это прозвище Кары Дэнверс. И я не могу понять, при чём здесь она, и почему ты должен потерять её снова.               — Быть может… — начала было Сара, но тут раздался стук в дверь.              А затем, не дожидаясь ответа, она распахнулась, и в комнате появилась Кара Дэнверс. Заметив их, она кивнула, поджав губы.               — Как хорошо, что вы здесь.               — Кара, мы сейчас…               — Я знаю. Поэтому мы здесь.              Лен хотел было поинтересоваться, что значит «мы», но в следующее мгновение все вопросы отпали сами собой, а внутри всё оборвалось, и Лену показалось, что он едва стоит на ногах.              Потому что в комнату вошел Барри Аллен в костюме из тёмно-красной кожи с таким же тёмно-красным драконом на плече.              Дракон был небольшим — размером чуть больше средней собаки. Он был точной копией дракона Тоуна, но с тёмно-красной чешуёй и золотыми глазами, что прожигали присутствующих насквозь. Он был немного напряжён, его хвост обвивал руку Барри, а крылья были сложены за спиной, но, в целом, он пытался сохранять достойный вид.              Сам же Барри выглядел беспечным. Хоть его глаза и были красными и опухшими, он смотрел на присутствующих скорее с заинтересованностью, чем с испугом. Костюм из драконьей кожи сидел на нём как влитой, и Барри становился похож на какого-то рыцаря, но это было совершенно не важно прямо сейчас. Потому что, чёрт возьми!               — Сюрприз, — с едкой усмешкой произнёс Барри каким-то странно хриплым голосом, а затем прошел внутрь, словно его ничего не волновало.              Остальные шумно выдохнули, а Сара даже пискнула, но Лен не мог произнести и слова.               — Какого чёрта?! — в унисон воскликнули Сара и Рип, но Барри на это лишь фыркнул, подходя к столу. Дракон соскочил с его плеча и приземлился на стол, с беспокойством поглядывая то на Барри, то на Кару, которая была не менее взволнована.              «Теперь, когда ты явно не собираешься совершить глупость…» — раздался голос в голове Лена, и он, как и все присутствующие, за исключением Барри и Кары, вздрогнул.               — О, как я могу! — театрально воскликнул Барри. Голос его был пропитан сарказмом. — Ведь вы двое так благородно решили помешать мне.              «Не стоит благодарностей».               — Прекрати паясничать и поясни, — холодно произнесла Сара. Барри резко перевёл взгляд на неё и прищурился.               — Барри, — произнёс Лен, преодолевая ком в горле. Аллен посмотрел на него, и Лену показалось, что он увидел, как передёргивается его лицо. — Что всё это значит?               — Ты и есть третий брат, — высказала Сара. На лице её появилась гримаса злости. — Конечно, чёрт возьми, это ты.               — Сара… — попыталась начать Кара, но Лэнс перебила её.               — Замолчи, Кара. Ты лгала мне. Ты крыла меня ругательствами, выгораживала его, даже не смотря на то…               — Не стоит обвинять Кару, мисс Лэнс, — спокойно произнёс Барри, и все взгляды в комнате обратились к нему. — Боюсь, юная леди действовала так, как считала нужным. И это было правильным, в какой-то степени. Ведь, в конце концов, это не её тайна. Была.              Сара задохнулась от возмущения. Лен видел, как она краснеет, идя пятнами, и у него самого вопросы множились и множились. Но только он хотел их задать, как Кара, которая смотрела на Барри с некоторым удивлением, вдруг охнула, а лицо её вытянулось.               — Ты не Барри, — произнесла она, и Лен увидел, как на лицах присутствующих возникает вопрос. Дракон, сидевший на столе, напрягся, поднимаясь. Барри замер, будто олень, пойманный светом фар, а затем вдруг выдохнул и усмехнулся, явно расслабившись.               — Ты проницательна, Кара. В отличие от тебя, — тот фыркнул, взглянув на дракончика.               — Я просто слишком хорошо знаю Барбариску, — ответила Кара. Но затем она нахмурилась. — Кто ты такой? Точно не Джонс.               — О нет, до звания самого молодого алкоголика Британии мне ещё далеко, — фыркнул Барри. Лицо его изменилось, став куда более расслабленным. — Я Маккейб. Плохо притворялся?              «Отвратительно», — произнёс дракон, а, очевидно, голос в голове принадлежал именно ему. — «Барри не ведёт себя, как саркастичная задница в серьёзные моменты. Особенно, когда он рядом».               — Странно. Мне ничто не мешало. Особенно он, — Барри мотнул головой в сторону Лена, а затем скрестил руки на груди, чуть наклонив голову, разглядывая его. — Рад видеть тебя, Леонард. Ты вырос красивым мужчиной.              Лен хотел возразить и задать вопрос о том, что, чёрт возьми, здесь происходит, как вдруг лицо Барри передёрнуло, и он схватился за виски, зарычав сквозь зубы.               — Будто ты не знал, — произнёс Барри хриплым, прокуренным голосом, и Кара побледнела. — Как он будет выглядеть, лицемерный старик. Моя дочь в руках у маньяка, а всё, что делаешь ты…               — Барри?               — …это заигрываешь с бывшим любовником?! Маккейб, ты не падал так низко с момента, когда украл…               — Не время вспоминать старые обиды! — воскликнул Барри высоким голосом. — У нас есть более важная цель! Мы должны… О, святой Бальтазар! — взгляд Барри остановился на Лене, и он замер с открытым ртом, хлопая широко раскрытыми глазами. И затем произнёс сорванным голосом: — Он нашел тебя.              Барри потянулся вперёд, но Лен, окончательно потерявший осознание происходящего, сделал несколько шагов назад и потянулся к палочке. Что-то происходило, и он понятия не имел, почему ему так страшно от этой странности Барри.              В глазах Аллена появилась боль. Он закрыл глаза, а затем пошатнулся, но сумел сохранить равновесие. Кара бросилась к нему.               — Почему вы заняли его тело?!               — Потому что этот идиот хотел идти один, — выдохнул Барри низким голосом. — Хотел спасти Элайзу в одиночку. Пусть я с радостью бы вспорол глотку этому ублюдку…               — Барт, — словно узнавая, произнесла Кара. Она осторожно коснулась лица Барри. — Ты же понимаешь, что Барри бы не выдержал этого, да? То нападение сломало его, Барт.               — Ты… — начал было Мик, на Барри перебил его.               — Поговорим об этом позже, — он перевёл взгляд на Кару. — Я знаю. Это… моя вина. Поэтому мы привели его сюда. Мы все там, в его голове. Это не расщепление, ты же понимаешь?               — Да, — кивнула девушка. — Ты рассказывал.               — А ты слушала.               — Конечно.               — Но сейчас главное — Элайза, — на лице Барри отразилась боль. — Я… Он использует её, чтобы заманить Барри. То есть, даже не её. Обоих. Манипулирует. Вы молодцы, что тренировались, но главная слабость Барри всё ещё достижима. И Тоун воспользовался ею. Быть может, будет даже лучше, если Барри пойдёт туда один.              «Это самоубийство, Джонс».               — Не столь серьёзное, как отправлять туда его, — Барри указал на Лена. — Не мне вам рассказывать, на что Барри готов, чтобы защитить его.               — Как и ты, не правда ли? — приподняла бровь Кара. Барри вздохнул. — Это ведь был ты, Джонс. И мы оба знаем, почему.               — Вряд ли, — тут он нахмурился, а затем поморщился. — Мне надо идти. Прошу… Не дай ему сделать глупость, — он перевёл взгляд на Лена, и лицо его смягчилось. На губах появилось некое подобие улыбки. — Всё ещё божественно красив.              А затем глаза Барри закатились, и Джонс ушел, оставив Лена с огромной кучей вопросов и краснеющими щеками.       

***

             Лен лежал на земле. Он был разбит, голова кружилась. Он будто проснулся от долгого и утомляющего сна, и теперь сознание приходило в себя медленно, практически лениво осознавая происходящее.              Во рту стоял металлический привкус крови, и Лен закашлялся, пытаясь сплюнуть её. Но вместо облегчения пришла боль — тяжёлая, вязкая, разной степени силы, она была повсюду, в каждой клеточке тела.               — Леонард, — прохрипела Сара, нависая над ним. У неё дрожали руки, лицо было грязным от земли и крови, а в глазах читалась паника напополам с отчаяньем. — Леонард!              Он хотел ответить. Честно хотел. Но боль была настолько сильна, что становилось трудно дышать. Осознание произошедшего стремительно врывалось в голову, и он будто вновь ощутил призрачное прикосновение губ и услышал пропитанный болью голос, шепчущий последние слова.              «Scarlet» пронеслось в голове молнией, и он практически закричал, но с губ сорвался лишь тяжёлый стон. Грудь рвано вздымалась, лёгкие наполнялись кровью, которая медленно начинала бурлить. А в животе рос ком отчаянья и страха, давящий на стенки желудка и вызывающий рвотный рефлекс.               — Ты выполнил обещание, Леонард, — раздался неожиданно сильный голос.              Она была здесь. Лену даже не понадобилось поднимать глаза, потому что она была прямо здесь. Стояла за плечом Сары в своём старинном платье и медно-золотыми волосами и смотрела на него с нежной грустью. Нос наполнил запах цветов, и что-то внутри завопило, потому что…               — Ты выполнил обещание, — Фрея тяжело вздохнула. Сара, казалось, не видела её, суетясь над ним. Но Фрейе, видимо, это и нужно было. — Благодаря любви моего сына история закольцевалась. Как бы жестоко это не было, но это так, — она вздохнула. — Я знаю, ты любишь его. И тебе больно сейчас. И я бы хотела избавить тебя от этих мук, но… — она взмахнула ладонью, и та прошла сквозь плечо Сары. — Теперь я лишь тень. Но это хорошо. Скоро я обрету свободу и увижусь со своими сыновьями. Я жду этой встречи так давно…               — Прошу…               — Мы ничего не можем сделать. Не в этот раз, — лёгкая дрожь прошла по земле, и воздух вдруг стал настолько тяжёлым, что, казалось, придавил Лена. Фрея побледнела, став больше похожа на тусклую тень. В глазах её появились слёзы, а затем она осторожно коснулась щеки Лена. — Прощай, Леонард.               — Барри… — прохрипел он, а затем раздался взрыв.              Лен увидел, как чёрный замок, сияющий в лучах закатного солнца на вершине холма, начал разрушаться, превращаясь в облако пыли. Кровь запульсировала в жилах, и всё внутри оборвалось. Боль, страх, любые эмоции исчезли. Остались лишь пустота и имя, что раз за разом превращалось лишь в тусклый хрип, срывающийся с губ. А затем всё закончилось.       

После.

             Темнота отпускала его в мир неохотно. Словно старый, заржавевший механизм, он со скрипом приходил в движение, пробуждаясь медленно и постепенно.              Раздался шелест, а затем до слуха донеслись голоса.               — Он просыпается? — мужской голос полный надежды, звучал слишком знакомо, но Лен не мог вспомнить его обладателя.               — Кажется, — ответил другой, более нежный и тихий голос, раздавшийся совсем рядом. Он почувствовал мягкое прикосновение к плечу. — Позови врача.              Лен медленно открыл глаза. По зрачкам ударил резкий холодный свет, а лёгкие наполнились мерзким воздухом с привкусом пыли и лекарств. Он закашлялся, прищурившись, и тут же почувствовал ощущение холодного стекла под пальцами. Лен прикоснулся сухими губами к краю стакана, а затем, когда вода потекла вниз по горлу, шумно выдохнул. До этого момента он и не понимал, как сильно хотел пить.              Зрение постепенно приходило в норму. Он увидел обеспокоенное лицо девушки, склонившейся над ним. И когда зрачок, наконец, сфокусировался, с губ сорвался сдавленный ох.               — Лиза, — прохрипел он, глядя, как на бледном лице сестры появляется облегчение. Она кивнула, смаргивая слёзы, а затем обняла его за шею.               — Ленни.              Он хотел обнять её, крепко прижав к себе, но силы внезапно исчезли, уступив место тупой боли, которая, казалось, была абсолютно везде. Она наполняла каждую клеточку по отдельности, но в то же время — все разом, и Лен понятия не имел, чем это вызвано. В груди, там за рёбрами, было испепеляющее чувство пустоты, что будто поглощало всё остальное.              Сестра отстранилась и улыбнулась ему, хоть в глазах её всё ещё стояли слёзы. Они не срывались — Лиза не давала, улыбаясь так широко и смотря на него с таким облегчением, что щемило сердце.               — Как хорошо, что ты очнулся, — прошептала она. Лен нахмурился.               — Где… — он огляделся, пытаясь понять, что произошло. Он был в белой больничной палате. Помимо него здесь было ещё двое пациентов — пожилой мужчина, вокруг которого суетилась жена, и мужчина, половина тела которого было скрыто за бинтами. Сердце дрогнуло, когда он узнал их обоих.              Лен повернул голову, вновь фокусируясь на Лизе. Вопросы множились, а голова кружилась. Какие-то образы сменялись там, внутри, но Лен не мог разобрать ничего цельного. Но одно он понимал чётко: случилось что-то плохое.               — Что произошло? — прохрипел он.               — Он действительно очнулся, — бодрый голос наполнил палату, и Лен повернул голову.              В палате появились ещё двое. Молодой мужчина в белом халате, с белыми, убранными назад волосами и светло-голубыми глазами, что держал в руках планшет для записей. И Рей Палмер, спешивший за ним.               — Малфой, — сказал Лен, узнавая доктора. Драко кивнул, подходя ближе.               — Здравствуй, Леонард. Как Вы себя чувствуете?               — Меня будто вывернули наизнанку, прошлись катком, а потом завернули обратно, — прохрипел Лен. Он нахмурился. — Где я?               — В больнице Святого Мунго. Вы попали сюда после разрезающего заклятия в живот и пятиминутного Круциатуса. Вы были в коме неделю.               — Что произошло? — Лен прохрипел. Горло начинало саднить, а голова продолжала кружиться. В голове всплыло знакомое лицо, и внутри всё вскрикнуло. Сердце забилось чаще, когда воспоминания внезапно прояснились, выстроившись в хронологическом порядке. — Где Барри?              Рей издал глухой стон, и Лен увидел, как побледнело его лицо. Сердце забилось чаще, а страх — панический и всепоглощающий — окутал его, когда перед глазами всплыло заплаканное лицо с улыбкой сквозь слёзы, и слова, что хриплым шепотом срывались с окровавленных губ.               — Где Барри? — повторил свой вопрос Лен. Его голос был пропитан паникой и хриплой болью.               — Он уничтожил кристаллы, — прошептала Лиза. Он резко повернул голову, взглянув в глаза сестре. Слёзы затмевали радужку. — Взорвал их прямо там, в замке.               — Нет, — слово, сорвалось с губ быстрее, чем Лен успел о нём подумать. Пустота в груди теперь приобрела значение. — Нет, нет, нет. Он не мог. Лиза, нет. Он не… Скажи, что это неправда. Пожалуйста, Лиза.               — Мне очень жаль, Ленни, — прошептала она, и слезы потекли по её щекам быстрым потоком.              Лену хотелось кричать. Пустота в груди там, где раньше были эмоции Барри, была невыносима. Ему хотелось закричать, зарыдать, разрушить всё до основания, а потом отправиться в Норвегию и найти там Барри. Живого и невредимого Барри. Но он не мог и пошевелить пальцем.              Скованный непонятным, выжигающим ощущением он смотрел в стену, чувствуя, как внутри всё разрушается кусочек за кусочком. Крик Барри — пронзённый болью и отчаяньем — звенел в ушах, его мольбы, а затем мягкие прикосновения и блестящие от слёз и боли глаза, что смотрели прямо в душу.              Лен крепко зажмурился, пытаясь избавиться от него, погрузившись в темноту. Но взгляд — ореховая радужка с золотыми крапинками — впечатался в сознание глубоко, проникнув корнями под кожу, пропитав поры Лена. Взгляд, направленный только на него.              Взгляд, который Лен поклялся защищать любой ценой. Взгляд, который потух. И в этом была только его вина. Потому что он проиграл, упустил. Не смог защитить.       

***

             Он находился в больнице ещё неделю, позволяя врачам заботиться о себе и послушно посещая процедуры по восстановлению. Восстанавливался он, к слову, довольно быстро, даже несмотря на тяжесть ранений и боли, что он перенёс. Врачи не понимали, как такое возможно, и лишь Малфой обеспокоенно качал головой, в который раз проверяя его живот.               — Видите ли, Леонард, тут такое дело, — вздохнул Малфой после очередного обследования. Он сложил бумаги аккуратной стопочкой и взмахом палочки убрал баночки с лекарствами обратно в деревянный ящик тумбочки, что стояла рядом с кроватью. Он поднял взгляд на Лена, и в голубых глазах читались печаль и сожаление, от которых на стенку лезть хотелось. — Вас привезли сюда в очень тяжёлом состоянии. Когда я увидел Вас впервые, я подумал, что Вы мертвы, но не в физическом смысле. Такое бывает при поцелуе Дементора. Когда из человека магически выжигают его жизнь. Но я ошибся. Очень жёстко ошибся, потому что Вы были живы. И когда мы начали обследование, то обнаружили причину. Это магия, не на крови, но что-то такое же древнее и великое, основанное на связи душ. И эта… сила, чистейший свет, излечила Вас, поддерживая жизнь до тех пор, пока Вы не оказались в безопасности. И после того, как она ушла, когда мы разрушили чары «сохранности»… Вы впали в глубокую кому.               — И что это значит? — спросил Лен, нахмурившись. Горькое чувство комом клубилось в животе. Малфой вздохнул.               — Что Вам будет очень и очень тяжело. Постарайтесь сделать так, чтобы горе не убило Вас. Иначе жертва мистера Аллена будет напрасной. А Вы ведь не хотите, чтобы так произошло, не так ли?       

***

             Боль — тёмная, оседающая в теле, словно щёлочь — была повсюду. Пропитывая и наполняя каждую мышцу тела, она становилась будто частью его. Ненужной, нежеланной, но всё же частью, от которой нельзя было избавиться.              Порой Лену казалось, что слово «тяжело» слишком лёгкое для того, чтобы описать его состояние. Даже приставка «очень», повторённая сотни тысяч раз, была недостаточной, ведь ничто не могло сравниться с опустошением и болью. Порой ему казалось, что он не испытывает вообще ничего. Или что эмоций настолько много, что он просто не может их ощущать.              Воспоминания возвращались медленно, вставая на место внезапно и непредсказуемо. Он мог чистить зубы или пить кофе рано утром, когда вдруг в голове что-то щёлкало, и он замирал всем телом, на мгновение видя образ Барри. Живой, порой смеющийся или улыбающийся, он был здесь.              Образ также преследовал его во снах — там, куда он бежал от воспоминаний. Сны были разными, порой это были просто обрывки прошлого, что возрождались из пепла подобно фениксу. Но боль причиняли не большие куски образов, вновь появлявшиеся в голове. Нет, от них можно было сбежать, закрыться, отдалиться. Куда большую боль причиняли мелочи, практически незаметные тогда, но сейчас ловко обходящие всю его броню, пробирающиеся в самые крохотные трещинки и пробивающие сердце насквозь.              Зелёный чай. Запах карамели. Мюзиклы. Помятые простыни с правой стороны кровати. Звуки душа по утрам. Рисунки цветов на полях тетрадей. «Л» с дурацким хвостиком. Светлые тонкие чернила ручек. Вафли. Чашка с красным пятном. Обрывки бумаги, исчерченные крестиками и ноликами. Грязь на подошвах кед. Цветы.              Каждый раз, когда Лену казалось, что всё нормально, что он в порядке и что он справляется — эти мелочи врывались в его жизнь, уверенно доказывая обратное.       

***

             Мысль с маховиком времени пришла к нему внезапно в порыве отчаянья, когда он задыхался от боли и слёз, сидя на коленях в спальне. Она была безумна и желанна одновременно. Как он не додумался до этого раньше? Один прибор мог стать решением всех проблем, словно панацея излечив от всей боли и разрушающего чувства отчаянья. Это был его единственный шанс вновь увидеть Барри, и он…               — Это невозможно, Леонард, — сочувственно произнёс Кингсли. Лен замер, уставившись на министра во все глаза. Ему казалось, что звон в ушах — звук, с которым осыпались последние надежды.               — Почему? — поинтересовалась стоящая рядом Сара. Её ладонь легла Лену на плечо, и, возможно, это было единственное, что удержало его от падения в ту секунду.              Кингсли вздохнул.               — Маховик времени — опасный артефакт.               — Мы будем осторожны. Это ведь…               — К сожалению, Сара, здесь всё не так просто, — покачал головой министр, а затем взглянул на Лена. — Что именно ты хотел бы сделать?               — Спасти Барри, — произнёс он. Голос звучал низко и сипло, совершенно не похоже на его голос.               — Каким образом?               — Любым.               — В этом и проблема, Леонард, — вновь вздохнул Кингсли. Он потёр переносицу, а затем сложил руки будто в мольбе и поднял взгляд на него. — Давай представим, что ты вернёшься назад в тот день, когда Тоун появился на матче. Что ты будешь делать?               — Заберу оттуда Барри.               — Тогда он заберёт Лизу. И он убьёт её, потому что мистер Аллен не придёт.               — Тогда заберём их обоих. Спрячем в надёжном месте и…               — Не получится. Тогда Тоун заберёт кого-то другого: мистера Рори, или мисс Лэнс, или кого-то из учеников — друзей мистера Аллена.               — Тогда можно попробовать вернуться в замок. Забрать оттуда Барри и…               — Какова гарантия, что Тоун не убьёт вас обоих в ту же секунду?               — Забрать кристаллы? — предположила Сара. Кингсли фыркнул.               — Тогда мистер Аллен будет вынужден работать с Тоуном. И я боюсь представить, что было бы, если бы их план реализовался.               — Тогда можно будет убить Тоуна ещё там на Тюровом поле.               — И ты думаешь, мистер Аллен не возненавидит тебя за это? — приподнял бровь Кингсли. — Если я правильно понимаю, то отношения мистера Аллена и Тоуна с Золомоном были куда более сложные и непонятные для нас, чем можно представить. И если ты действительно сделаешь это…               — Мне плевать. Даже если он будет ненавидеть меня — он будет жив. Прошу тебя, Кингсли. Мы не можем просто так…               — Боюсь, Леонард, у нас нет выбора, — выдохнул Кингсли. Он поднялся из-за стола. — В истории есть несколько зафиксированных событий, исправив которые мы навлечём на мир куда большую угрозу. Смерть мистера Аллена — трагедия, но, к сожалению, её нельзя было избежать. Он — герой.               — Я не хотел, чтобы он был героем, — прорычал Лен, игнорируя стягивающее грудь чувство. Ему хотелось закричать, а глаза жгло от слёз так, что он думал, что ослепнет. Лен поднял взгляд на министра. — Я хотел, чтобы он был со мной. Живым.              Кигсли ничего не ответил. Взгляд его карих глаз был печален, и от этого лицемерного сочувствия Лена начало тошнить. Сара осторожно коснулась его плеча, но Лен вырвался и быстрым шагом ушёл прочь из кабинета, пытаясь избавиться от отвратительного крика в ушах.       

***

             Он просыпался рано, если вообще засыпал. От зелья без сновидений становилось чуточку легче, но Лен старался им не злоупотреблять. Руки уже начинали трястись, и он разбил с десяток чашек, а точнее — одну кружку больше десяти раз. На одиннадцатый он не выдержал — выбросил осколки в мусорку, а затем сбежал на работу, борясь со злостью и усталостью. Допивая кофе из бумажного стаканчика, купленного в крохотной кофейне неподалёку от министерства, Лен впервые осознал, насколько сильно злится. Как его достало это ужасное чувство беспомощности и саморазрушения, которое он испытывал постоянно.              Позже он позабыл об этом, когда работа захлестнула его с головой. Это было мудрым решением — углубиться в неё, нырнуть поглубже, забивая голову другими проблемами так, что для Барри просто не оставалось места.              Но, как оказалось, злость не ушла. Вместо этого она сменилась обидой, и, что самое удивительное, воспоминаниями. Но в этот раз несколько другого характера.              Лен внезапно вспомнил Рея Терилла — первую любовь и, по совместительству, первого человека, который превратил его сердце в бесполезную мышцу, что не чувствовала ничего и лишь выполняла свою работу. Раз за разом думая о Рее, он вновь вспоминал тот момент, когда его жизнь обрушилась в первый раз, и обида — горькая и противная — захлёстывала с головой.               — Нет, — просипел он. Рей стоял на балконе и курил, медленно затягиваясь и выпуская дым. — Нет, пожалуйста, Рей. Не оставляй меня. Я люблю тебя. Пожалуйста, Рей.               — Я знаю, Лео. Но Лили я люблю больше. И я не могу встречаться с тем, кто стал причиной смерти моих близких. Быть может, в этом и нет твоей вины…               — Пожалуйста. Мы справимся с этим.               — Может быть. Но не вместе. Сомневаюсь, что найдётся хоть кто-то, кто захочет остаться с тобой после всего, что натворила твоя семья.              Воспоминания о том вечере причиняли ему боль даже сейчас, когда прошло уже больше десяти лет. В нападении на ту семью вины Лена не было от слова совсем, и поэтому слова Рея — наглая клевета и желание причинить боль — выполняли свою работу на твёрдую пять.              Но в то же время Лен думал, что Барри мог поступить также. Хоть он и вспомнил то утро, когда «они» официально перестали существовать, и когда Барри занёс палочку, произнося нужное заклинание… Лен думал, что Барри мог знать об этом. О том, что именно Лен убил Хантера Золомона, что это была его вина. Кингсли был прав — отношения Барри и «братьев» были куда сложнее, чем все они думали, но очевидным оставалось одно — Барри был привязан к ним обоим, и он любил их в какой-то степени.              И он мог злиться на Лена за то, что он сделал. Винить его в этом и желать… наказания? Наказания, которого, опять-таки, Лен не заслуживал, потому что, чёрт возьми! Лен защищал Барри тогда, и теперь, выходит, что это его вина? Что он должен поплатиться за это?              Когда мысль плотно укоренилась в голове, внезапно Лену стало легче. Сны с Барри прекратились, и ему стало проще отталкивать от себя образы, настигавшие днём. Каждый раз, когда такое происходило, он вспоминал разговор с Реем, и всё становилось на свои места.              Быть может, это было неправильно. Быть может, он бежал от самого себя. Быть может, он выбивал клин клином, а боль — ещё большей болью. Последнее меньше всего походило на правду. Но Лен справлялся. Медленно, по-своему, но он справлялся. И не важно, что озабоченные и непонимающие взгляды со стороны стали куда более частым явлением, чем хотелось бы. Лен был на верном пути. Его броня была тверда, и пусть это займёт время, но однажды…              Всё разрушилось по щелчку пальцев.              То утро было первым на его памяти, когда зелье действительно подействовало, и он почти выспался, если закрыть глаза на высасывающее чувство пустоты, что разбудило его засветло. Сара была поразительно бодрой, и, спускаясь вниз по лестнице, он практически отпустил несколько шуток.               — Нам надо забежать к Сингху, — сказала Сара, и он беззвучно выругался, делая глоток кофе.               — А это обязательно? Неужели мы не можем…               — Он — начальник отдела, Леонард. Все дела проходят через его гейский зад, — фыркнула Сара, накидывая ему на шею галстук.              Лен закончил кофе одним глотком и принялся за аксессуар, пока Сара направилась в сторону гостиной.              И когда она резко остановилась, Лен чуть не налетел на неё. Он хотел было спросить, какого чёрта она так резко тормозит, как её собственный удивлённый вздох расставил всё по местам.               — Мардон?              Лен поднял голову, мысленно чертыхаясь. Это действительно был Марк Мардон собственной персоной — в своём фирменном панковском стиле, с растрёпанными волосами и хмурым взглядом, направленным на него. Марк всегда выглядел, как какой-то байкер, но теперь, похудев на несколько килограмм, он больше напоминал Призрачного гонщика.               — Привет, Сара. Думал, ты уже в Министерстве.               — Мы собирались, — ответил Снарт, выходя у неё из-за спины. — Что ты делаешь здесь?               — Меня пригласила Лена Лютор, — ответил Марк, вглядываясь в лицо Снарта — заинтересованно и изучающе, но всё же Лен заметил тень неодобрения, что легла на его лицо. Лен нахмурился. Мардон осуждает его? — Чтобы я поговорил с Карой. Но прежде я хочу поговорить с тобой.               — Мне некогда, Мардон, — мгновенно ответил Лен. От мысли о том, что они будут говорить наедине, внутри что-то панически сжалось. Лен почувствовал угрозу, исходящую от Марка, но заключалась она даже не в нём. Мардон просто знал. — Много работы.               — Минутка-то найдётся, — сказал Марк, глядя на него с прищуром. Лен сглотнул. Ему хотелось нагрубить, чтобы Мардон оставил его в покое. Ему сейчас было не до разговоров и промывания мозгов. И почему-то казалось, что именно этим Мардон и хочет заняться.               — Нет, — ответил Лен, холодно взглянув на Марка, а потом перевёл взгляд на Сару. — Встретимся в отделе.               — Хорошо, — кивнула Сара, а Лену почему-то стало обидно от её разочарованного взгляда.              Глубоко задумываться об этом он не стал. Быстрым шагом Лен направился в сторону гостиной, думая о том, что сейчас ему совершенно необходимо покурить. Но эту мысль сменила другая — сигареты закончились ещё на прошлой неделе, а значит нужно зайти за ними сейчас или…               — Ты же понимаешь, что это не как с Реем Териллом? — раздался озлобленный голос за спиной. И Лен замер, пронзённый этим высказыванием насквозь.              В оглушающей тишине, что повисла в ту же секунду, как слова сорвались с губ Мардона, Лен, казалось, услышал чей-то смех. А затем — громкий треск, с которым разрушалась вся та иллюзия, что он так упорно выстраивал.              Лен обернулся, глядя Марку в глаза. Тот прекрасно понимал, о чём говорит — воспоминание десятилетней давности всплыло в головах обоих. Потому что Марк был единственным, кто знал. Потому что он был там — случайный свидетель, которого Лен не хотел, но всё же так случилось. И теперь Марк, с его грёбаной проницательностью и злостью за Барри, уничтожал стены, возведенные Леном.               — Что-то, что сделал Барри, не равно тому, что сделал Терилл. Что бы ты там себе не надумал, это не так. С Барри всё по-другому.               — Да, с ним всё намного хуже, — холодно отрезал Лен. Сердце бешено билось где-то в горле. Последний образ Барри — его полные слёз глаза и мягкие прикосновения к лицу всплыли в голове, и Лен задыхался, идя ко дну под этим грузом.              Лицо Марка исказила обида и злость, и Лен почти что усмехнулся. Потому что это было безумием прямо сейчас. Марк — хитрый социопатичный Марк — который не заботился ни о ком, кроме себя, и, возможно, Шоны, теперь выгораживал Барри перед ним.               — Не смей даже…               — Я не нуждаюсь в нравоучениях, Мардон, — произнёс Лен, стараясь не звучать так, словно он задыхается. Не стоило показывать, насколько ему тяжело. — Всего хорошего.              И прежде чем Марк успел сказать слово или, что ещё вероятней, догнать его и избить, Лен развернулся и быстрым шагом направился в гостиную. Он не особо помнил, как добрался до камина и как бросил туда порох, позволяя зелёному пламени поглотить его. Грудь рвано вздымалась, и он тяжело дышал, борясь со скулежом, что был готов вырваться из глотки.              Его выкинуло в каком-то переулке со старым камином. Лен сделал шаг вперёд и тут же схватился за живот. А в следующую секунду его вырвало — странной смесью кофе и пепла, которая больно резала горло. Он согнулся в три погибели, вцепившись в живот, пока мышцы сокращались, пытаясь найти то, что можно выблевать. Но кофе и пепла было явно мало, и, в конце концов, Лен прислонился к кирпичной стене и тяжело задышал, закрыв глаза.              Через какое-то время, когда мышцы перестали сокращаться, Лен шумно выдохнул и тут же вздрогнул, ощутив призрачное прикосновение к плечу.               — Всё хорошо, — прошептал едва слышный голос, и Лен с силой зажмурился, вонзая ногти глубоко в кожу. — Я понимаю, Ленни. Всё хорошо.               — Нет, — прохрипел Лен. — Ты не понимаешь. Потому что тебя нет, Scarlet. Оставь меня в покое. Оставь меня в покое, чёрт возьми!              Последнюю фразу он прокричал, широко распахивая глаза и готовясь рассеить призрака. Но в переулке никого не было, кроме него и слёз, что стремительно катились по щекам.       

***

             Идти к Куинну ему всё ещё не хотелось, даже когда Сара с дерзкой ухмылкой пообещала, что не бросит его там одного. Это не успокаивало, потому что им всё равно предстоит провести какое-то время наедине.              Куинн никогда не вызывал в нём симпатию, но теперь, учитывая последние события, встречаться с ним особенно не хотелось. Уж больно большие надежды возлагал на него Оливер.              Но, когда Лен постучал в дверь кабинета и вошел, услышав негромкое: «Войдите», его ожидания рассыпались в прах.               — Леонард, — кивнул ему Куинн, подняв взгляд. Он сидел за столом, но сейчас поднялся и с усталой улыбкой протянул ему руку. Лен пожал её, нахмурившись. Никогда ещё Оливер не называл его по имени. — Рад тебя видеть. Будешь пить?               — Сейчас два часа дня.               — Я не говорил про спиртное, — фыркнул Куинн. Но затем на лице его появилась тень. — Хотя можно и выпить. Фелисити приезжает через… — он бросил взгляд на настенные часы и охнул. — Через четыре часа, а я ещё не придумал, как объяснить ей, что мы не пойдём на Летнюю постановку в этом году.               — Она ещё не знает? — удивлённо спросил Лен. Внутри что-то напряглось и зачесалось, а во рту пересохло.              Куинн покачал головой, наливая им обоим нечто золотое в бокалы. Он протянул один из них Лену, и они не чокнулись. На вкус это нечто было как вино с привкусом абрикосов.               — Нет, — шумно выдохнул Куинн, опустошая бокал одним глотком. — Не смог рассказать ей в письме. Она хочет встретиться с ним, но… — он налил ещё и выпил. Лен от новой порции отказался.              Глаза Куинна — светло-голубые, почти как у него — задержались на лице Лена, и тот невольно подумал, а не было ли у Барри пунктика на этот счёт. От этой мысли тошнота подступила к горлу, и он вновь выпил, сделав куда больший глоток.               — Как ты? — негромко спросил Оливер. Лен вздохнул.               — Дерьмово, если честно. Сначала мне просто было больно и… Но теперь мне кажется, что я ничего не чувствую.               — Это пройдёт. Со временем.               — Не уверен, — покачал головой Лен. Он сделал ещё один глоток. — Мои воспоминания всё ещё одна сплошная неразбериха. Я не знаю, где правда, где ложь. Из-за Барри я теперь не могу верить самому себе.               — Что? — непонимающе спросил Оливер. В глазах его появился странный огонёк.              Лен вздохнул.               — Иногда мне кажется, что это было ошибкой. Мне не стоило делать этого. Потому что каждый раз, когда я привязываюсь к кому-то — будь то Рей Терилл или Барри — всё заканчивается одинаково. Меня используют, выставляя виноватым.               — Да как ты… — сорванным голосом произнёс Оливер, а в следующую секунду его кулак встретился с челюстью Лена.              Снарт от чего-то почувствовал не боль, а облегчение. Этот удар, который должен был настичь его ещё утром, казалось, стал решающим. Лен отчего-то ждал его, потому что он привёл его в чувство. Голова прояснилась и любые иллюзии, которые он питал, распались. И Лен остался один, абсолютно голый со своими чувствами и болью. Настоящей, истинной болью, что навалилась на него грёбаной волной.               — Что за чушь ты несёшь?! — прокричал Оливер, и Лен увидел, как боль отражается в его глазах и на лице. Краем глаза он заметил, что Сара вошла в кабинет. — Как ты вообще мог до такого додуматься?! Барри никогда, никогда бы не оставил тебя, потому что он — грёбаный щеночек, что привязывается ко всем, кого любит, и защищает их до последнего. Он любил тебя сильнее, чем кого-либо, чем ты этого заслуживал! И он, чёрт возьми, умер, чтобы жил ты! И после этого ты смеешь говорить такое?!               — Оливер! — грозно крикнула Сара, сжимая палочку в руке. Лен чувствовал, будто каждое слово Куинна было ножом, что раз за разом вонзалось в его тело.               — Возвращайся домой, — прорычал Оливер, глядя ему в глаза. — Не смей приходить на работу, пока не прочистишь себе мозги от всей той ерунды, которой они забиты. Клянусь, если я увижу тебя в отделе до конца июля, я лично зашвырну тебя в Мунго, прямо к Рею Териллу, если пожелаешь!               — ОЛИВЕР! — проревела Сара, но это не остановило Куинна.               — Свободен, Снарт.              Лен не возразил. Молча подчиняясь приказу, он ушел, резко развернувшись и совершенно не вслушиваясь в крики Сары за спиной.              Сознание помутнилось. Он совершенно не видел, куда и зачем идёт, как выполняет какие-то действия, не сбивая людей. Мысли его вернулись в тот день, последний миг, когда он видел Барри, и он раз за разом проживал их последний разговор.               — Барри, — шепчет он, превозмогая боль, когда Барри касается его. Он переворачивает Лена, и их глаза встречаются, и Лен видит столько всего в этой ореховой радужке. — Барри, не надо…               — Тшш, — шепчет Барри. Он улыбается — но эта улыбка пропитана слезами и болью, и Лену до ужаса не хочется видеть её.              Он видит, как Барри надавливает на рану, отчего тошнота подступает к горлу, и его ладонь начинает светиться, и он шепчет что-то, и отчаянье отражается на его лице.              Лену страшно. Страшно настолько, что хочется взвыть. Вцепиться в Барри, силой заставить остаться. Потому что он теряет его, теряет.               — Не делай этого, — шепотом хрипит Лен. Боль затухает, но он видит усталость, появляющуюся на лице Барри. — Прошу, не делай этого. Останься со мной, Барри. Не уходи. Не оставляй меня.               — Я найду тебя, — шепчет Барри. Он улыбается ему, но по щекам катятся слёзы. — В любой из жизней. В любой из Вселенных. Ты высечен на моём сердце. Я найду тебя, даже если на это потребуется вечность.               — Барри, пожалуйста…              Но Барри не слушает. Он наклоняется и целует его, и Лен закрывает глаза и плачет. Потому что осознание неизбежного сжимает сердце ледяной хваткой. Он потерял его. Барри всё решил.              И дальше Лена затянуло. Поток воспоминаний, напоминающий сумбурный ураган, пробравшийся в сознание и устроивший хаос. Стеревший всё, что только можно, разрушивший его окончательно.              И когда Лен упал на кровать у себя в спальне, накладывая на комнату заглушающие чары, ураган вернулся. И Лен был в самом его эпицентре. И он не сопротивлялся.       

***

             Тот сон не был похож на другие. Обычно ему снился Барри — просто так и в качестве кошмара — или же совсем ничего не снилось. Но в этот раз не было ни Барри, ни кошмара, ни темноты.              Он был на обрыве. Высокая трава, щекотавшая лицо, пропитанный солью воздух, от которого хотелось чихать и море, разбивающееся о скалы где-то там внизу. Это место было незнакомо Лену, и он не понимал, что происходит, пока не увидел странное существо, сидевшее в метре от него.              Это был парень лет двадцати с кожей насыщенного красного цвета, чуть более яркими красными волосами, что подрагивали на ветру, и золотыми глазами с узкими змеиными зрачками. На его голых плечах выступали шипы, а ладони с длинными тонкими пальцами пропускали сквозь себя песок. Лен определённо видел его где-то раньше, но никак не мог вспомнить.               — Ты… Флэш, да? — вдруг понял Лен, и в голове что-то щёлкнуло. Спидстер кивнул. — Дракон Барри.              «А ты Леонард — партнёр Барри», — ответил Флэш. Голос его звучал странно. Он повернул голову и взглянул на него, приподняв бровь. — «Продолжим обмениваться очевидными фактами?»               — Почему ты мне снишься? — спросил Лен. Флэш покачал головой.              «Мы не в твоём сне, Снарт. В моём. Хотя это сложно назвать сном. В любом случае я вытащил тебя из твоего сознания. Это было легче, чем с Барри, стоит заметить».               — Зачем?              «Потому что я обещал Барри, что позабочусь о тебе. И вот мы здесь, потому что в твоём сознании сейчас настоящий ад, даже я его почувствовал».               — Я думал, ты умер, — негромко произнёс он. — Вы ведь связаны с жизнью Всадника, и Спидстер умирает, если…              «Но Зум же жив», — спокойно ответил Флэш, и Лен проглотил все слова, потому что это было правдой. Зум был жив, хотя после смерти Хантера прошло больше трёх месяцев.              Флэш вздохнул, проведя ладонью по волосам. Лен заметил, как блеснула чешуя у него на руке.        «Между Всадником и драконом действительно существует очень крепкая связь. Она формируется в первые месяцы жизни дракона, когда Всадник заботится о детёныше. У Ревёрса её не было, но мы с Барри, как и Хантер с Зумом… были очень близки», — Флэш шумно выдохнул. Где-то далеко прогремел гром. — «И обычно драконы действительно умирают спустя несколько часов после смерти Всадника».               — Но вы живы, — заметил Лен, и Флэш кивнул.              «Мы живы. Потому что это было последней их волей. Хантер хотел, чтобы Зум увидел свою дочь. Барри хотел, чтобы я вернулся домой и позаботился о тебе. Флэш Бартоломью Маккейба должен был заботится о Норе. И он умер, защищая её в ту ночь».               — И ты не умрёшь…              «Пока не исполню это обещание», — кивнул Флэш. — «Скорее всего, твоя смерть освободит меня».               — Звучит жутко.              «Не так жутко, как то, что происходит в реальности», — спокойно ответил Флэш.              Лен не нашелся, что ответить. Где-то наверху раздался крик птицы, и Лен поднял голову. Небо было дымчато-серым, облачным, а в воздухе витал странный озоновый запах.               — Где мы? — спросил он.              «Трудно сказать», — Флэш огляделся. — «Здесь неподалёку летний дом приюта, в котором жил Барри. Мы проводили здесь много времени».               — Ты уже был с ним в приюте? — удивился Лен. Флэш кивнул.              «Да. Вылупился в апреле. Я видел тебя в тот день».               — И ты сразу увидел, что мы…              «Да», — кивнул Флэш. — «Я просто… узнал тебя. Сложно объяснить».              Флэш замолчал, а затем вдруг фыркнул.              «Только посмотрел, и голова болеть стала. Сразу понял — вот из-за кого мои уши в трубочку свернутся лет через семь».              Лен в ответ на это горько усмехнулся.               — Мне стоит извиниться?              «Мм… Пожалуй, да», — кивнул Флэш, и Лен увидел, как на его губах появилась ухмылка. Он фыркнул.               — Извини.              «Я подумаю», — ответил Флэш, а затем лицо его стало серьёзным, даже немного обеспокоенным. — «Часто тебе снятся кошмары?»               — Каждую ночь, наверное, — пожал плечами Лен. — Но я принимаю зелье для сна и…              «И таблетки от склероза, да, я знаю», — махнул рукой Флэш. Лен нахмурился. — «Не слишком-то оно помогает, не правда ли?»               — Нет, — согласился Лен, а затем вздохнул. — Я… С ним засыпать было спокойней.              «Ну, теперь у тебя есть я», — пожал плечами Флэш. Лен выразительно взглянул на него, и Флэш закатил глаза. Со вторым веком это выглядело жутко. — «Я не буду с тобой спать, Снарт, даже не думай. Мой партнёр это не одобрит».               — Я и не…              «Но ты можешь приходить сюда. Я оставлю лазейку у тебя в голове, и тебе стоит только подумать об этом месте. Здесь… здесь он не найдёт нас».               — Тебе… тебе тоже снится он? — осторожно спросил Лен. Флэш покачал головой.              «Спидстеры не видят снов. Раньше я делил их с Барри, но теперь…» — он вздохнул, откидываясь назад и ложась на чёрную землю. — «Здесь лишь пустота. Барри был больше, чем просто Всадник. Он был моим лучшим другом, моей семьёй. Единственным, кто заботился обо мне очень и очень долгое время. А теперь его нет. И я просто…» — Флэш шмыгнул носом, и Лен увидел, как по лицу его бегут слёзы. — «Он сказал мне, чтобы я вернулся домой. Но проблема в том, что он и был моим домом очень и очень долго. И я пытаюсь принять то, что его нет, но… Я просто не хочу этого, понимаешь? Не хочу, чтобы его не было».               — Прошло всего две недели, — негромко произнёс Лен. — Может быть, однажды станет…              «А ты сам в это веришь, Лен?» — произнёс Флэш, взглянув ему в глаза.              Его взгляд был пронзительным, прожигающим насквозь, и в этой желтизне читалась такая боль, от которой становилось трудно дышать.              И поэтому Лен промолчал, отведя взгляд.       

***

             В середине июля, когда погода в Лондоне стояла на удивление жаркая, а режим сна практически выровнялся, Лен решил навестить Мика. Он испытывал некоторую вину за то, что вспомнил о лучшем друге только сейчас, в то время как Рей торчал у Мика днями напролёт, и оправдания себе придумать не мог. А потому вооружившись противнем банановых брауни, отправился в больницу святого Мунго.              Как оказалось, профессора Штайна уже выписали, но Мик, увидевший его в дверях палаты, громко усмехнулся.               — Дошел всё-таки.              Они взяли брауни и отправились во внутренний двор больницы. Лен купил им кофе в ларьке, и они сели на лавочку под раскинувшимся деревом. Мик ел, а Лен наблюдал за тем, как десятилетняя девочка помогает брату ходить с костылями.               — Как ты? — спросил он у друга. Рори фыркнул.               — Живой. Хотя, кажется, ещё чуть-чуть и от опеки Причесона мне станет совсем дурно.               — Он ведь любит тебя, хлеб ты зачерственелый, — упрекнул его Лен, и Мик покачал головой.               — Но это не даёт ему права сюсюкаться со мной, — Мик вздохнул, откладывая пакетик в сторону. — Спасибо. Вот что-что, а готовить ты, змеюка, умеешь.               — Что говорят врачи?               — Ничего нового. Заклятье сильно изуродовало кожу без возможности восстановления. Малфой предложил маггловскую пересадку, но велик шанс, что и она испортится.               — Это как инфекция?               — Да хрен его знает. Она не распространяется и не заражает, ну и хрен с ней. Ты как?               — Никак, — вздохнул Лен. Он сделал глоток кофе, но тот показался ему безвкусным. — Просто никак. Стараюсь восполнять потраченную влагу.               — Всё совсем плохо? — нахмурился Мик.               — Я не знаю. Правда, не знаю. Мне… тяжело. Я пытался справиться, прикрывшись Реем, но Куинн и Мардон быстро выбили из меня всё дерьмо.               — Мардон промывал тебе мозги? — удивился Мик.               — Пытался, — фыркнул Лен. — Брак меняет людей, что поделать.               — А что не так с Реем?               — Я не про твоего. Я про… Терилла.               — О, — выдохнул Мик. — Если ты вспомнил этого мудака, то значит, всё совсем плохо.               — Я не… — Лен задохнулся. Ком в горле рос, а глаза вновь щипало. Он чувствовал, как разваливается, вновь превращаясь в бесполезную лужу соплей, но ничего поделать с этим не мог.              Его прорвало. Он рассказал Мику всё: про боль, пустоту, чувства, Рея, обиду, попытку излечиться, Марка, Оливера и Флэша. Ему было больно. К концу рассказа щёки были мокрыми от слёз, а сам он был выжат, напоминая сморщенный и выжатый лимон, из-за чего становилось вдвойне противней от самого себя.               — Я просто, — проговорил он, — зарыл голову в песок, Мик. Барри любил меня. Действительно любил. И он защищал меня, в то время как я просто… обвинял его? И он умер, чёрт возьми, он умер из-за меня, думая, что я ненавижу его, и что я не люблю его. Я просто не успел сказать ему. И сейчас… Мне чертовски тяжело. Мне так не хватает его, Мик.               — Уверен, Барри не ненавидел тебя, — спокойно произнёс Мик. Лен поднял на него глаза. — Он любил тебя, это правда. И он знал, что ты любишь его. Барри просто… — Мик вздохнул. — Просто очень упрямый. И он гриффиндорец до мозга костей. Он пытался спасти человека, убившего его мать, Снарт. Что уж говорить о тебе.               — Не то чтобы мне стало от этого легче.               — О, я и не пытаюсь, — усмехнулся Мик. — Чтобы тебе стало легче, нужно либо время, либо магическое возвращение Барри. А учитывая всю странность этой истории, последнему я буду абсолютно не удивлён, — Мик негромко рассмеялся, но затем стал серьёзным, заметив, с каким лицом смотрит на него Лен. — Прости. Но это правда. Пройдёт очень много времени, прежде чем тебе станет легче. Но, если всё, что рассказали Барри и Флэш, правда, то вы обязательно встретитесь. Перерождения, тянущиеся так долго — огромная боль, Снарт. И их прерывание было целью их жизни. Барри нёс это бремя сквозь века, и теперь он свободен от него. И он в порядке.               — Я знаю, — кивнул Лен, сглатывая подступающие слёзы. — Постоянно думаю об этом, пытаюсь утешить… Но почему мне не становится от этого легче?               — Оно и не станет. Никогда не станет. Но вы встретитесь. В лучшем мире или в следующей жизни… Но вы сделаете это. Я уверен.       

***

             В то утро Лен проснулся на удивление поздно — стрелки часов подходили к двум, и чувствовал он себя на удивление выспавшимся. Благодаря помощи Флэша спать стало гораздо легче — кошмары и Барри действительно не достигали его в том месте, но особенно приятно было то, что Лен не увидел его, даже находясь в собственном сознании. Это внушало надежду, что, быть может, однажды всё действительно будет хорошо.              В доме было на удивление пустынно, и о существовании какой-либо жизни напоминала лишь тихая музыка, доносившаяся снизу. Лен нахмурился. Единственным из его знакомых, кто хоть немного умел играть на фортепиано, был профессор Штайн, но Лен сильно сомневался, что это был он.              Снарт спустился на первый этаж и направился на звук. А затем замер в проходе, несколько зачарованный увиденным.              За инструментом сидела Лена Лютор. Она выглядела совершенно по-домашнему — без макияжа, в огромной кофте и свободных штанах, но девушку это совершенно не волновало. Она была полностью погружена в музыку, играя с закрытыми глазами.              Мелодия была… печальной. Не трагичной, а именно печальной, пронзённой тоской и грустью, словно послание тому, кто был далеко. Лен, невольно заслушался, погрузившись в мысли. Он вспомнил выступление Барри, и его попытки игры на рояле, которые со смехом прервал Клайд Мардон. И сердце заныло, но не взорвалось бомбой.              Когда мелодия завершилась, и Лена прекратила играть, она шумно выдохнула и открыла глаза, а затем вздрогнула, заметив Снарта. Он тут же извинился.               — Прости.               — Ничего-ничего, — помотала головой Лена, быстро проводя руками по щекам. — Просто не заметила тебя. Я думала, что ты спишь. Надеюсь, я не разбудила?               — Нет, — покачал головой Лен. — Я сам проснулся. Ты отлично играешь. Что это за композиция?               — Прощание Аида и Персефоны. Её… её написал мой отец.               — Он был композитором?               — Да. А мама — оперной певицей, до того как… — Лена замолчала, нахмурившись, но Лен понял её без слов. Говорить о проблемной семье всегда трудно.               — Как она отпустила тебя? — поинтересовался Лен. Пусть эта тема была щекотливой, ему вдруг стало непонятно, как подобное вообще произошло.              Но Лена вдруг фыркнула.               — Она и не отпускала. Её лишили родительских прав года два назад, и теперь я — подопечная крёстной. И мы обе подумываем о переезде в Англию.               — Значит, ты остаёшься?               — Скорее всего, да. В Хогвартсе ко мне относились куда лучше, и тем более Каре понадобится любая поддержка. Но я планировала это ещё на весенних каникулах, так что… — девушка пожала плечами. Снарт кивнул, понимая желание Лены.               — А где все?               — Сара и Рип в Министерстве, Рей — у Мика, а Лиза, Циско и Кара пошли в кино.               — Почему не пошла ты?               — Не захотелось, — спокойно ответила Лена, опуская крышку. — Да и тем более, Кара хотела выбрать сюрприз.               — Сюрприз? — непонимающе спросил Лен. Она кивнула, скромно улыбаясь.               — У меня день рождения двадцать пятого июля.               — А сегодня…               — Семнадцатое. Будет ровно месяц, — Лена вздохнула, и Лен увидел, как на лицо её набежала тень. — Прости.               — Всё в порядке. Какие планы на день?               — Собиралась принять ванну. Прислали на Рождество набор с бомбочками, скрабиками и прочим. Никак не доходили руки опробовать. Чем займёшься ты?               — Есть одно дело. У дедушки годовщина сегодня…               — О.               — Да. Думаю, навещу.               — Удачи. Только, пожалуйста… — на лице девушки вдруг отразилось беспокойство напополам с заботой. — Не удручай себя. Ты молодец. Ты справляешься.               — Мне бы твой оптимизм, Лена, — горько ответил Лен. — Удачи со спа-процедурами.              Лютор на это лишь покачала головой, а затем покинула комнату.              Лен последовал её примеру. Он позавтракал — вчерашние булочки и свежесваренный кофе заметно подняли его дух. Затем переоделся, ограничившись обычными джинсами и футболкой, а потом, накинув кожаную куртку, направился в Лондон.              В городе было по-весеннему прохладно, но в то же время солнце грело, лаская тёплыми лучами лицо. Воздух был наполнен цветочным ароматом, что натолкнуло Лена на мысль о том, что было бы неплохо купить дедушке цветов.              Но, дойдя до ближайшего магазина, он остановился, раздираемый противоположными чувствами. Цветы слишком сильно ассоциировались у него с Барри. Слишком. Он избегал их последний месяц, и теперь, стоя на пороге магазина, он боролся сам с собой.              Ему нравились живые цветы, и только их он приносил на могилу к дедушке. Но Барри он любил больше. И боль была слишком сильна, а рана — до сих пор открыта.              «Давай же, Снарт», — пробормотал внутренний голос, и Лен глубоко вздохнул, касаясь ручки двери. — «Это ведь недолго. Пару минут».              Он резко дёрнул дверь на себя. Колокольчик зазвонил, и из-за прилавка показалась смуглая девушка в ярко-жёлтом платье. Её взгляд изучающе скользнул по нему, а затем она обворожительно улыбнулась, и Лен почувствовал себя грязным.               — Привет, — смущённо улыбаясь, произнесла она. — Я Айрис.               — Леонард, — коротко ответил он. — И я не заинтересован.              На лице Айрис отразилась досада.               — Хорошо. Для чего Вам нужны цветы?               — Навестить дедушку.               — Болеет?               — Годовщина.               — Оу, прошу прощения. Могу посоветовать Циннию. «Я оплакиваю твоё отсутствие» — довольно подходящее значение. Или же Подснежники.               — Откуда Вы знаете про язык цветов? — напрягся Лен. Ему стало трудно дышать. Воздух, пропитанный цветочным ароматом, давил на него и до этого, но теперь…               — Один посетитель рассказал, — небрежно пожала плечами Айрис. — Искал Омелу в апреле, а ещё мастерски определял удобрённые розы от настоящих. Такой милашка, но у нас ничего не получилось — он сказал, что у него ужасно ревнивый парень, которого он очень сильно любит… Вам нехорошо?              На лице Айрис появилось обеспокоенное выражение. Лен замотал головой. Кислород в лёгких клубился и пузырился, щекоча мембрану, и больше всего Лену хотелось истерично рассмеяться. Чёртова Вселенная с её чёртовыми совпадениями.               — Всё в порядке, — хрипло ответил он. Затем поднял взгляд на Айрис. — Он действительно так и сказал?               — Да. А что такое?               — Нет, — покачал головой Лен. — Нет, ничего. Всё в порядке. Мне Подснежники, пожалуйста.              Подходя к кладбищу, он смеялся, сжимая в руках букет подснежников, перевязанных зелёной лентой. В глазах стояли слёзы, но он всё равно смеялся, потому что жизнь была абсолютно невозможной.              Могила Маршалла Снарта была красивой и ухоженной — к счастью, сторож не пропивал все деньги, что Лен перечислял ему за это. Снарт положил букет к самому её основанию, а затем остановился, впиваясь взглядом в выгравированные буквы.              Обычно Лен молчал. Просто не видел смысла высказывать всё вслух, потому что от этого не становилось легче. Никогда. Но сейчас…               — Это какое-то безумие, дедушка, — пробормотал он, горько усмехнувшись. В глазах стояли слёзы. — Она флиртовала с нами обоими, ты представляешь? И он отказал ей. Барри отказал ей, потому что любит меня. Он действительно любит меня, представляешь? Любил, — поправил себя Лен, и ноющее чувство в груди вернулось в ту же секунду. Он вздохнул. — Мне так тяжело. Я пытаюсь справляться, но… Мне не хватает его. Пожалуйста… Если лучший мир существует, и если он там, с тобой… То, пожалуйста, скажи ему, что я люблю его. Потому что… — Лен горько усмехнулся. — Мне даже некуда прийти. Нет места, где бы он был. У меня ничего не осталось от Барри, кроме воспоминаний. И даже они искажены…              Лен перевёл дыхание. Взгляд его скользнул левее, и он заметил имя, выгравированное на соседней могиле.               — Тебе было так же больно, когда бабушки не стало, да? — негромко произнёс он. — Я думал, что это ошибка. Что мы оба совершаем ошибку, идя на такую авантюру… Но я никогда не был так счастлив, как с ним. И то, что он сделал ради меня, ради Лизы… Чёрт, это дико — видеть её имя на надгробном камне. Почему вы…              Лен оборвал себя на полуслове. Он вдруг заметил другую могилу ещё левее, рядом с могилой его бабушки — Элизабет «Бэтси» Снарт. Она была чуть заброшена, но Лен отчётливо видел орден Мерлина, выгравированный рядом с именем.              Леонард Винтерс.              Он знал его. Не видел портрета на гобелене, но знал по рассказам дедушки. Это был брат его бабушки, мракоборец и герой войны с Гриндевальдом. Тот, в честь кого его назвали, и тот, из-за кого Лен стал мракоборцем, но…              Лен сделал несколько шагов и обомлел, окончательно убеждаясь в том, что ему не почудилось.              Здесь дальше по ряду стояла другая могила. Куда более опрятная и дорогая, она ярко выделялась на фоне остальных. Но Лена больше привлекло имя и то, как бешено забилось сердце в груди, потому что…              «Готов поспорить, что ты заметил это впервые», — раздался низкий голос, и Лен вздрогнул всем телом, резко оборачиваясь.              Он не сразу заметил Зума, но когда тот фыркнул, и их взгляды встретились, всё встало на свои места.               — Это ведь…              «Бартоломью Маккейб и Леонард Винтерс. Ваши прошлые перерождения».               — Они были…              «Они встретились на фронте в сорок пятом. Их роман длился около месяца, но этого хватило, чтобы найти в походном рюкзаке Винтерса обручальное кольцо. К сожалению, твой дедушка погиб ещё до того, как успел подарить его дедушке Барри», — спокойно ответил Зум, будто вёл речь о прогнозе погоды.              Лен сглотнул, чувствуя пробегающие по спине мурашки, а затем вновь взглянул на надгробия. Внутри что-то сжалось. Этот день бил все рекорды по странностям и совпадениям.              «Присядем?», — предложил Зум, привлекая его внимание. Лен молча кивнул, с силой заставляя себя отойти.              До ближайшей лавочки они прошли около двадцати метров в тишине. Затем Зум сел, аккуратно сложив чёрные крылья за спиной, и всё, что оставалось Лену, сесть рядом. Сейчас дракон был не больше кошки размером, но Лену всё равно было неуютно.              «Стоит заметить, нынешняя версия тебя мне нравится гораздо больше».               — Ты помнишь перерождения? — нахмурился Лен.              «Частично», — кивнул Зум. — «Порой это яркие моменты. Порой — дурацкие мелочи. Хантер говорил, что ты был той ещё занозой в заднице. Всюду ходил, всё вынюхивал, узнавал».               — Вы говорили обо мне?              «Не слишком часто. Особенно много — после их первой встречи с Барри. Хантер знал тебя до этого, но узнал только тогда. У вас почти не было связи, но Хантер всё же её увидел. Потом после Рождественской постановки он смеялся над тем, насколько всё очевидно, и что Барри по уши в тебя влюблён. Когда Эо начал терять терпение, Хантер забеспокоился, что он может использовать тебя, чтобы добраться до Барри. Он отговорил его нападать на Хогвартс. Сомнительная замена, согласен, но тогда это имело значение. Хантер никогда бы не позволил использовать связь для шантажа или чего-то вроде».              Лен молча кивнул. Ему было неловко и некомфортно одновременно, потому что… Золомон знал о них. Об их связи и отношениях, задолго до того, как они вообще появились. И он… заботился о них? Скорее о Барри, да, но это не отменяло того факта, что Лен…              «Прекрати», — строго произнёс Зум. Лен поднял на него взгляд. — «Я говорил это. Ты не виноват в его смерти».               — Но это было моё заклинание.              «Но оно предназначалось Тоуну. И вполне заслужено, потому что, при всем моём уважении к Хантеру и Ревёрсу, Тоун — тот ещё мудак. И то, что ты защищал Барри, буквально руководствуясь инстинктами, не делает тебя чудовищем, Снарт. Это лишь… стечение обстоятельств», — Зум глубоко вздохнул. — «Хантер сам выбрал это. И теперь бесполезно заниматься самокопанием и самобичеванием. Он мёртв. Как и Тоун. И Ревёрс».              Он замолчал, не заканчивая фразу, и Лен был немного рад этому. Пусть скоро и должен был стукнуть месяц, как Барри не было, он всё ещё не мог заставить себя произнести или хотя бы услышать этот факт вслух.              Но Зум, казалось, об этом не задумывался. Он смотрел на Лена с некоторой озабоченностью во взгляде, и, если честно, Лена это напрягало.               — С Флэшем всё в порядке? — поинтересовался Лен, пытаясь хоть как-то заполнить столь дурацкую паузу. — Я давно не видел его… В своей голове или где бы там ни было.              «Да. Да, он в куда большем порядке, чем раньше. Они с Флокс сейчас… заняты кое-каким делом».               — Звучит довольно многозначно.              «Не хочу стать источником ложной надежды», — просто ответил Зум, и внутри Лена что-то напряглось, а сердце взволнованно забилось. Что он имел в виду?               — Тогда зачем ты здесь?              «Флэш просил проверить тебя. Да и тем более…» — Зум горько усмехнулся. — «Они хотели познакомить нас однажды. Барри и Флэш. Говорили, мы сойдёмся характерами».               — Звучит… странно.              «Может быть», — фыркнул Зум, а затем посмотрел на него. — «В любом случае, я рад, что ты справляешься. Конечно, всё не так уж и радужно, и твой эмоциональный фон оставляет желать лучшего, но я уверен, что всё наладится».               — Вряд ли, — вздохнул Лен. — Да, все говорят что, мол, время всё лечит, но… Здесь же всё по-другому. И эти могилы тому свидетель. Я просто… Я скучаю по нему. Очень и очень сильно. Теперь, когда мои воспоминания вернулись, это стало ещё труднее, потому что…              «Я понимаю», — кивнул Зум. Его чешуйчатый хвост вдруг коснулся предплечья, а ярко-синие глаза устремили взгляд прямо в душу. — «Я, правда, понимаю. Ты отлично справляешься, Леонард. Куда лучше, чем я. Просто… Я очень плох в ободрении, но… Просто знай, что я слышал его последние слова. И Барри всегда выполняет обещания. Потому что это Барри. Для него нет понятия «невозможно», как и для всех нас. Мы разрушили его где-то во второй жизни».               — Но не в этот раз, — покачал головой Лен. Не в этот раз.              Зум в ответ на это вдруг фыркнул. Искренне, пусть и жутковато, но всё же улыбнулся, спрыгивая с лавочки и на глазах увеличиваясь до размеров средней пумы.              «Почему этот раз должен стать исключением?» — приподнял бровь дракон, а затем подмигнул ему. — «Надеюсь, скоро увидимся».              И, прежде чем Лен успел задать вопрос, Зум взмыл в воздух и исчез во вспышке синей молнии.       

***

             Лен любил готовить и теперь, когда Оливер Куинн не пускал его на работу, поводов и желания было куда больше. И именно поэтому Лен готовил всё подряд, чувствуя, как дрожат и чешутся руки. Готовка отвлекала и успокаивала, и ему почти удавалось делать это без воспоминаний о Барри.              В тот день он приготовил небольшие печенюшки, которые они ели прямо в гостиной. День клонился к вечеру, но большая часть Легенд была на работе. Сара с Рипом уже который час торчали в архиве, Мика по прежнему не выписали из больницы, а профессор Штайн проводил время со своей семьёй, так что Лен был дома вместе с Карой, Леной, Циско и Лизой. Последние двое смотрели какую-то дурацкую комедию, а Лен и Кара играли в шахматы. Уже третья партия подбиралась к ничьей, но Лен не расстраивался — играть с Карой было интересно.               — Ха! — воскликнула девушка, убирая с доски его ферзя. — Перед тобой лучшая выпускница курсов Клайда Мардона: «Как надирать зад шахматными фигурками»!               — Что-то мне подсказывает, что он действительно учил тебя делать, — фыркнул Лен. Кара звонко рассмеялась.               — О, ты не поверишь, что я могу сделать с этим ферзём.              Лен в ответ на это негромко рассмеялся, а затем переставил коня, ставя Дэнверс шах. Девушка возмущённо пискнула, но этот звук потонул в другом вскрике, донёсшимся откуда-то сверху. Кара побледнела.               — Лена! — крикнула она, а затем вскочила с места. Лен последовал за ней, схватив палочку, а затем под чертыхания к ним присоединились и Лиза с Циско.              Они взлетели на второй этаж меньше, чем за десять секунд, и Кара словно торнадо ворвалась в комнату Лютор.              Увиденное не соответствовало ожиданиям Лена настолько, что тот невольно обомлел. Лена Лютор стояла на кровати в пижаме. Её волосы были мокрыми, а лицо бледным, как простыня. Она закрывала рот руками и плакала, что уже вызывало какой-то бзик. А в метрах трёх от неё на полу лежал небольшой кассетный проигрыватель.               — Милая? — окликнула её Кара. Она осторожно прошла вперёд и коснулась плеча Лены, отчего та шумно вздохнула. — Что случилось, милая?              Лена не ответила. Она просто мотала головой, с силой зажимая рот, и глаза её всё ещё блестели от слёз.              Лен нахмурился. Почему-то ему казалось, что всё дело в проигрывателе, лежавшем на полу, но это было совершенно бессмысленно. Что могло довести Лену до такого состояния?               — Не надо, — прохрипела Лютор, когда он взял проигрыватель в руки, но было поздно. Лен уже нажал кнопку, возвращавшую запись в начало. Кассета зашелестела, а затем началась запись, и внутри Лена всё оборвалось.               — Привет, — произнёс Барри, и Лиза, стоявшая за спиной Лена, вскрикнула. — Меня зовут Бартоломью Генри Аллен, и, если вы слушаете это, значит, я мёртв.              Лен отбросил проигрыватель в сторону так, словно тот был как минимум переносчиком смертельного вируса. Тот замолчал, упав на кровать, и повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь звучанием телевизора в гостиной. Все ошеломлённо смотрели на проигрыватель. Сердце Лена билось часто-часто.               — Какого чёрта? — просипел Циско. Голос его звучал настолько неестественно, что Лен даже обернулся. Рамон, стоявший в дверях, был бледным, словно только что увидел покойника. Точнее, услышал.               — Я нашла её месяц назад, — произнесла Лена, сглотнув. Они с Карой сидели, вцепившись друг в друга, и Лен даже не мог сказать, кто из них выглядел более ошарашенной. — Когда разбирала его вещи. Она подписана как «Ирис», но я даже не думала, что это…               — Он ведь не мог знать, что… — произнес Циско, но тут же замолчала, не заканчивая фразу. — Последнее слово?               — И что мы будем делать? — задала вопрос Лена, не обращаясь ни к кому конкретно.               — Прослушаем? — предложила Лиза, и все взгляды в комнате обратились к ней. — Что? Вы предлагаете выбросить его?               — Но это же…               — Если он записал, значит, либо знал, что… это случится, либо ему было, что сказать. В любом случае, мы не узнаем, пока не прослушаем запись.               — Но так нельзя, — произнёс Лен, поборов ком в горле. — Там наверняка адресовано что-то Джею и остальным из цирка, мы не можем просто…               — Можем, — произнесла Кара, и Лен удивлённо взглянул на неё. Кара была серьёзной — брови нахмурены, губы поджаты, а лицо бледное-бледное. — Уверена, если это последнее слово, большая часть адресована тебе. Но, если что, мы просто отправим запись Джею. Хотя я искренне надеюсь, что там около пяти минут одних лишь извинений, иначе я побью его. Когда-нибудь.               — Но что насчёт Флэша? Он был его…               — Я позову Флэша, — спокойно ответила Кара, беря проигрыватель в руки. — Уже. Думаю, они будут здесь в течении десяти минут.              Кара не соврала. Они спустились вниз, и Лен отправился на кухню — умывался холодной водой, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Не очень помогало, потому что было достаточно одной лишь мысли, и оно вновь набирало обороты, стуча так, что, казалось, он слышал скрип рёберных костей.              Драконы появились в комнате внезапно. Лен как раз пытался сесть в кресло, когда в лицо ударил поток воздуха, и его попросту снесло. Циско панически сжал подлокотники, а Кара даже не повела бровью, смотря на вновь прибывших.              Они были втроём. Зума и Флэша в человекоподобных обличьях Лен уже видел — Зум кивнул ему, а Флэш проигнорировал, сосредоточив всё своё внимание на маленьком создании, что сидело у него на руках.              Им оказалась девочка — маленький драконий ребёнок с тёмно-красной кожей, короткими волосами и большими глазами фиолетового цвета. Её крохотные плечи покрывали перья, а ушки были заострены словно у эльфа. Она заметила его взгляд и улыбнулась, а Лен замер, понятия не имея, как реагировать.              «Не стоит стесняться», — негромко произнёс Зум, коснувшись губами макушки девочки, и та засмеялась. Кара, казалось, на мгновение растаяла.               — Это ведь Флокс, да? — прошептала она, осторожно прикасаясь к плечам девочки. Та засмеялась.              «Щекотно!»               — Она похожа на тебя, — произнесла Кара, переведя взгляд на Флэша. — Только ты был куда более пухленьким.              «Вовсе нет!» — возмущённо воскликнул алый дракон, и Зум рассмеялся, обнажив белоснежный ряд острых зубов.              «Уверен, всё так и было. Твоя любовь к еде безгранична».              «Вот хоть бы раз встал на защиту партнёра!» — негодующе воскликнул Флэш, а затем приблизился к Дэнверс. Флокс соскочила с его рук, и Флэш улыбнулся Каре. — «Привет».               — Вот хоть бы раз вышел на связь, засранец ты такой, — фыркнула Кара, а затем обняла существо, стараясь избегать прикосновений к шипам. — Я скучала по тебе.              «Я тоже», — ответил Флэш, уткнувшись лицом ей в волосы.              От созерцания воссоединения Лена отвлекла крохотная рука, коснувшаяся его ноги. Он опустил голову и наткнулся на взгляд больших глаз и милую улыбку.              «Привет. А я тебя знаю», — произнесла Флокс.               — Привет, — ответил Лен, чувствуя себя несколько неловко. — Откуда же?              «Я провела у тебя под кроватью целый месяц!» — воскликнула Флокс, а затем рассмеялась в ответ на непонимающее лицо Лена.              «Барри спрятал её там», — пояснил Зум.              «Я сама попросила!» — гордо произнесла Флокс. И краем уха Лен услышал умилённый смешок Лизы. — «Он не мог придумать самое безопасное место, но так много думал о тебе, что я подсказала. Ты ему очень-очень нравишься. Правда, в реальности твои глаза не такие яркие. Но ты такой же красивый. Даже красивее, чем я думала. Ну, потому что красота в глазах смотрящего, конечно, но тут Барри не ошибся. Ты действительно очень-очень красивый. Хотя я не видела, как ты улыбаешься, но думаю, Барри и здесь не соврал… Почему ты плачешь?»               — Я не… — пробормотал Лен, но затем почувствовал, что глаза действительно стали влажными. Он улыбнулся Флокс. — Я не знал об этом.              «Барри говорил тебе, что ты красивый, я уверена».               — Да, — кивнул Лен, стараясь сохранить остатки самообладания. — Просто…              Он вдруг почувствовал волну тепла и понимания, прошедшую сквозь грудь. На мгновение он ощутил, как в животе, там, где раньше ощущались эмоции Барри, возникла любовь и искренняя радость, но тут же исчезла, оставив приятный осадок, что щекотал внутренности.              Флокс забралась к нему на колени, а затем обняла. Её руки с заострёнными ноготками обвили шею Лена, и Снарт издал негромкий смешок, когда перья защекотали щеки.              «Ты такой хороший», — пробормотала малышка, и Флэш с Зумом одновременно фыркнули. Чёрный дракон ткнул партнёра в бок.              «А ты говорил, что вы не ладите».              «Мы не неладим», — тут же возразил Флэш. — «Но главным его обожателем в нашем дуэте выступал вовсе не я. Но, конечно, я могу изменить собственное отношение, если ты не возражаешь, милый».              «Только попробуй», — холодно произнёс Зум, и Флэш рассмеялся — громко и радостно, а затем обхватил руками лицо партнёра и смачно чмокнул его в щёку. Флокс на руках у Лена замурлыкала.               — Парни, — произнесла Кара, прерывая идиллию. — Я вас очень люблю, но есть кое-что очень важное.              «Да», — кивнул Флэш, отрываясь от Зума. Он сел на второе кресло, а Зум, обратившись в драконью форму, устроился у него на плечах, обвив шею хвостом. — «Что вы нашли?»               — Прощальное послание Барри, — ответила Дэнверс, и Лен буквально почувствовал, как Флэш напрягается, и радость растворяется в воздухе. — Ты знал о том, что он записал его?              «Да», — ответил Флэш бесстрастным голосом. Флокс напряглась, но с рук Лена не ушла. Вместо этого она села, прижавшись к Лену, и тот осторожно приобнял её, боясь сделать что-то не то под пристальным взглядом Зума.              Брови Кары метнулись вверх.               — Ты знал об этом?! — она подняла проигрыватель вверх, и Флэш кивнул. — Что он записывает прощальное послание будучи живым, когда ничего не предвещало…              «Он записал его вечером перед матчем», — ответил Флэш. Лиза заметно побледнела, и Циско с нежностью сжал её ладонь. — «В Выручай-комнате. А потом мы обменялись обещаниями на случай, если один из нас умрёт».               — То есть ты просто… просто поддержал это?              «Конечно, нет. Но я понимал его. Нам обоим было очень страшно, и эти обещания и послания… Просто чуть ослабляли верёвки на наших шеях. Не было никакой гарантии, что мы оба не погибнем, но нам хотелось быть уверенными, что если это случится с одним из нас, то другой позаботится о тех, кого мы любим».              Флэш смотрел на Кару, не отводя взгляд, в то время как Лен чувствовал, что какая-то частичка в нём медленно умирает. При одной мысли о том, что Барри мог думать об этом, думать настолько, что решиться на прощальное слово и обещание, взятое с существа, с которым они буквально становились одним целом… Ему было страшно подумать, в каком отчаянье и страхе находился Барри последние месяцы.               — Насколько… — голос сорвался, но Лен продолжил, вынуждая Флэша посмотреть на себя. — Насколько ужасно всё было?              «Хуже некуда», — просто ответил Флэш, и Лен шумно выдохнул, прикладывая переплетённые пальцы ко рту. — «Заглушение связи для Всадника равносильно потере партнёра. И в глазах Тоуна это выглядело так, словно партнёром Барри был Эдди. Но не для него. Да, ты был жив, но ты не помнил его и был холоден, и это буквально убивало его. Поэтому мне пришлось разрушить барьер».               — Тебе пришлось что?! — удивлённо воскликнула Кара. Лен захлопал глазами.               — Я думал…              «Что зелье мадам Помфри сработало?» — горько усмехнулся Флэш. — «Быть может, так оно и было бы, если бы тебя напоил кто-то другой. Но зелье Барри было пропитано сильнейшей магией, его слёзы были переполнены болью, и тебе бы потребовалось отмокать в океане этого зелья сутками напролёт, чтобы оно хоть чуть-чуть подействовало».               — И то есть ты просто… залез ко мне в голову?              «Большую часть работы сделал Тоун», — пожал плечами Флэш. — «Он не был в твоей голове, но он направил душу Барри к душе его партнёра. И ты откликнулся на зов, чем создал трещину. Я же увеличил её, заставив Джулиана чуть больше флиртовать с Барри. Когда ты нашел Вереск, механизм был уже запущен. Остальное было вопросом времени».               — Но получается, ты просто обесценил старания Барри, — подала голос Лена, и Лен повернул голову к ней. — Барри пошел на осознанный шаг, пожертвовав собственным счастьем, чтобы только защитить Лена. Он ведь знал, чем это обернётся, но он сделал это. Потому что безопасность Лена стояла для него гораздо выше. Потому что, я уверена, он переживал потерю Лена в прошлых жизнях, и не хотел, чтобы это случилось вновь.              «Лена…»               — Я согласен с Леной, — вдруг произнёс Циско. — И я понимаю Тоуна, который буквально спятил из-за потери Своего Человека, или как вы это там зовёте… Но ты ведь знал, чего стоила для Барри защита Снарта, и ты просто… наплевал на это?              «Барри проходил через Ад. Он умирал, буквально, умирал. И я знаю, что, быть может, это действительно было неправильно в масштабе всей истории, но… Это было неправильным с самого начала. Мы не должны были скрываться ото всех, но Барри сделал это. Он не должен был лгать Лену, но он делал это. Я не должен был лгать Барри, но я делал это. И не потому что наши отношения отвратительны или что-то вроде того. А потому что они слишком сложные для человеческих ярлыков. Барри подозревал меня долгие месяцы, но не торопил и не давил на меня, зная, что я сам расскажу о Зуме и Флокс. И он принял меня и простил, не задумываясь, потому что понимал, каково это. Потому что ему потребовались месяцы, чтобы осознать, что он не чувствует себя комфортно в отношениях с Оливером, в то время как я знал об этом с самого начала. Потому что я выбрал его, будучи зародышем в яйце, и он отдавал мне последнюю еду, лишь бы я наедался. Мы оба лгали друг другу по одной единственной причине: потому что знали и понимали друг друга. Барри знал, насколько я люблю Флокс, и молчал, потому что её безопасность была гораздо важнее моего беспокойства. Я знал, насколько сильно Барри боится потерять Лена, но так же понимал, что его любовь и надежда на то, что они справятся, что Лен вспомнит, и они вновь будут вместе, была гораздо важнее. Потому что мы были ближе, чем Всадник и дракон. Мы были семьёй, и я заботился о нём каждую минуту своей жизни, потому что он заботился обо мне. Я никогда бы не наплевал на него и его решения».              Флэш замолчал. Его грудь тяжко вздымалась, а глаза явно были на мокром месте. Зум сильнее прижался к партнёру, начав вибрировать, и потребовалось много минут в тишине, чтобы напряжение постепенно сошло на нет.              «Давайте прослушаем сообщение», — произнёс он, и Кара согласно кивнула.              Она положила проигрыватель на журнальный столик, нажала кнопку, а затем села на диван рядом с Леной, взяв её за руку и переплетя пальцы. Лен почувствовал, как у него заканчивается дыхание. Сердце забилось с невероятной скоростью, и он впился рукой в подлокотник, сверля проигрыватель взглядом.               — Привет, — вновь прозвучал голос Барри, и практически все синхронно выдохнули. Флокс прижалась к нему сильнее. И Лен осторожно погладил её по голове. — Меня зовут Бартоломью Генри Аллен, и, если вы слушаете это, значит, я мертв. Надеюсь, в этот раз получится всё записать, потому что у меня закончились слёзы и нервы, и я в шаге от того, чтобы попросить Гидеон принести мне алкоголь, — Барри усмехнулся, и будто наяву Лен увидел, как он мило морщит нос и прищуривает глаза. — Я хотел записать это сообщение с целью оставить какой-то след. Мы все — все Бартоломью, я имею виду — были одержимы этой идеей, но сейчас, шесть испорченных записей спустя, я понимаю, как мы ошибались. Бартоломью Луарийский сказал: «У нас нет контроля над тем, кто живёт, кто умирает, и кто рассказывает нашу историю», но сам отчаянно пытался захватить этот контроль, одержимый собственным наследием. Проблема в том, что нам было нечего оставлять. Мы — все трое — были болванами, которые создали себе проблем, а затем разгребали их: с достоинством, самопожертвованием и героизмом. Это была только наша вина, и этот путь — только для нас. Так что, если вы всё же слушаете это сообщение, не вините себя.              Барри сделал небольшую паузу, и Лену было достаточно этой заминки, чтобы глубоко вдохнуть. Внутри он весь дрожал, впитывая голос Барри, словно губка, и пытаясь увидеть его самого. Уставшего, заплаканного, лежащего на полу Выручай-комнаты и говорящего это вслух. Специально для них.               — И вот теперь, когда я разъяснил вам, зачем я всё это записываю… Я понимаю, что мне нечего сказать, — Барри рассмеялся, и Лен услышал смешок и здесь. Подняв глаза, он увидел, что Кара улыбается, закрывая рот руками. — Я должен поговорить о том, какой я идиот, и как мне жаль, но уверен, вы всё это знаете. А про то, что я идиот, вам наверняка ежедневно напоминает Кара. Или нет? Должна, по идее.               — Придурок ты, Барбариска, — проговорила Кара, и раздалось несколько смешков.               — Готов поспорить, она сделала это прямо сейчас. Нет, правда, это такая ирония: я думал, что наговорю всякие пожелания и всё такое, но вместо этого лежу и вспоминаю, как Кара столкнула меня с горы в воду, и я визжал, как пятилетняя девчонка весь полёт. Потом ещё выяснилось, что вода отошла, и к моему визгу присоединился визг Флэша и его: «ВЫ СОВСЕМ С ДУБУ РУХНУЛИ?!», когда он ловил меня в последнюю секунду.              Тут уже Кара, Лиза, Лена и Флокс рассмеялись вслух, а Флэш пробурчал что-то себе под нос. Лен невольно улыбнулся, представив, каково это было.               — Или как Лиза закидала меня снежками на четвёртом курсе. Я бегал от неё как ошпаренный, а она носилась за мной, кидаясь снежками и крича что-то вроде: «Нападать на Снарта в родной среде обитания было твоей главной ошибкой, Аллен!».               — Я совсем не то сказала, Барри, — усмехнулась Лиза, скрестив руки на груди.               — Или она угрожала, что пожалуется брату?               — Это было на первом курсе.               — В любом случае, она была права. Хотя я всё ещё считаю, что применять Дезиллюмационное заклятие при захватывание крепости — очень хитрый ход.               — А то есть…               — Но прежде чем Сара возразит, я скажу, что это всё равно было весело. Как и вся моя жизнь. То есть… Да, этот год выдался не самым лёгким, и если я умру, то это будет вишенкой на торте, но… Пусть я жил недолго, но зато моя жизнь была счастливой. И пусть я потерял свою кровную семью, но благодаря Джею, а затем Лену, я обрёл ещё одну. И мысль о том, что мне придётся её покинуть, разбивает мне сердце. Мне будет так скучно на той стороне. Лелею себя надеждой, что я буду рядом с вами. И буду оберегать вас. И я искренне надеюсь, что это перерождение станет последним. Но всё же, на всякий случай, если вдруг однажды, когда боль утихнет, вы встретите этого маленького Бартоломью, то, прошу вас, помогите ему. Даже если этот придурок будет отпираться. Ему нужна помощь. Не позволяйте ему справляться с этим в одиночку. Но потом, когда всё закончится, вам придётся его отпустить. Потому что это будет совершенно другой человек, и я очень надеюсь, что вы это поймёте не слишком поздно. Ну а теперь всё же будут пожелания. Лена, милая, у меня особенное задание для тебя. Пожалуйста, врежь хорошенько Кларку Кенту при встрече. Вряд ли я успею это сделать, но мне очень бы хотелось, чтобы это случилось.               — Обещаю, — с улыбкой произнесла Лена.               — Отлично. Джей. Спасибо, что был со мной. Я безмерно благодарен тебе, потому что… Ты заменил мне отца. Ты стал моим вторым отцом, и я люблю тебя, потому что ты всегда поддерживал и заботился обо мне. Ты — лучший из всех взрослых. Я очень надеюсь, что тебе хватит сил продолжить заниматься тем, что ты любишь: дарить радость и счастье людям. Пусть циркачи бывают проблемными, но все они любят тебя, и для всех нас ты стал отцом. Пожалуйста, сохрани эту семью. Ради меня.               — Флэш. Мерлин Всемогущий, я надеюсь, ты меня слушаешь. Пожалуйста, лишь бы ты меня слушал. Прости меня. Я просто отвратительный Всадник, я знаю. И если ты меня ненавидишь и начинаешь свой день с того, что десять минут ругаешься на мою фотографию, я не обижусь. Правда. Можешь порвать мои вещи в клочья и орать каждое утро, проклиная меня. Если это будет означать, что сейчас ты вместе с Зумом и Флокс, то я буду спокоен. Мне так жаль, что я не увижу эту малышку. Но, уверен, она просто красавица, и вы её очень сильно любите. Спасибо тебе, малыш, что был рядом со мной все эти годы. Пусть порой ты был той ещё сварливой задницей, прямо как Лен по утрам, я всё равно люблю тебя. И прошу ещё об одном, потому что я та ещё зажравшаяся сволочь: позаботься о Лене. Да, ты постоянно ноешь о том, как он тебя бесит. Но я знаю, что он тебе нравится, и ты вечно защищаешь его, потому что он меня любит. Уверен, он меня любит, потому что, если бы нет, то ты бы сделал с ним то же, что и с Оливером.              «Не сомневайся», — промурлыкал Флэш, и впервые за весь разговор их взгляды встретились. Дракон улыбнулся ему, и Лен почувствовал тепло в груди. Барри знал.               — Хотя ты можешь ненавидеть нас обоих, хорошо, я не против, но следи за тем, чтобы Лен нормально спал и ел. Пожалуйста. И нет, помощь из разряда: давайте я убью его, и тогда они встретятся, и Барри будет счастлив, не принимается!              «Эх, какая жалость», — вздохнул Зум, и Флокс негромко захихикала вместе с Лизой и Карой.               — Серьёзно, если я увижу Лена где бы то ни было меньше, чем через пятьдесят лет, я прокляну тебя так, что ты будешь изъясняться текстами Леди Гаги!              «Боюсь-боюсь-боюсь».               — Вот и правильно, что боишься, — фыркнул Барри, и Флэш рассмеялся в голос. — Нет, правда, мне нравится представлять Лена старым, — Барри сделал небольшую паузу, а затем звук стал приглушенней. — Боже, это прозвучало просто ужасно. Но, надеюсь, вас это хотя бы позабавило, потому что моими щеками сейчас мегаполисы можно отапливать.               — Scarlet, — вздохнул Лен. На губах его появилась улыбка, но в глазах стояли слёзы.               — Ленни, — ответил Барри, и Лен услышал, как его голос задрожал. — Прости меня. Я был ужасным, просто отвратительным парнем, если мы вообще ими являлись. Я совершал ошибку за ошибкой, и я ненавижу себя за то, что я так много лгал. Я такой идиот. И я определённо не заслуживаю тебя.               — Scarlet.               — Но вот он я. Неправильный и наивный, вечно наступающий на одни и те же грабли. Но одно во мне не изменится точно: я люблю тебя. Я всегда любил и всегда буду, как бы далеко нас не закинуло друг от друга. И пусть ты ненавидел меня, пусть и говорил те ужасные слова, пытаясь причинить мне ту же боль, что я причинил тебе… Я прощаю тебя. И надеюсь, что однажды, как бы много времени на это не потребовалось, ты сможешь простить меня. Не могу дождаться, чтобы увидеть тебя и всех вас снова. Но это лишь вопрос времени. Я люблю вас. Всегда ваш, Барри.              И запись закончилась. Плёнка немного прошелестела, но затем всё же остановилась и повисла тишина. Все молчали — в воздухе будто замерла эта атмосфера тепла и уюта, сопровождавшая Барри. На мгновение Лену показалось, что он был здесь, и что он касался его и улыбался…              А затем всё разрушилось, когда Кара заплакала, обхватив руками колени и спрятав лицо. Она действительно плакала, и плечи её тряслись, и она подвывала, никак не реагируя на объятья Лены.               — Идиот, идиот, приду-у-рок, — выла девушка, и Лену хотелось присоединиться к ней с этим воем. — Зачем? Зачем! Зачем?! Ненавижу тебя! Как ты мог нас оставить?!              «Кара…»               — Как он, чёрт возьми, мог?! Это неправильно. Неправильно. Неправильно!              «Кара…» — вновь попытался Флэш, но Кара перебила его, махнув рукой.               — Не смей убеждать меня в обратном! Этот придурок…              «Выслушай папу, пожалуйста», — произнесла Флокс спокойным, но уверенным тоном. — «Это действительно важно. И это касается Барри».              Кара глубоко вздохнула. Она подняла голову и вытерла лицо руками, а затем посмотрела сначала на Флокс, а потом на Флэша.               — Что такое? — спросила она холодным тоном.              Дракон вздохнул. Лен буквально чувствовал, как он нервничает, и Зум, превратившийся обратно в человекоподобную форму и обнявший его за плечи сзади, вызывал вопросы. Лен почувствовал щекочущее живот волнение и поэтому шмыгнул носом, быстро утирая выступившие слёзы рукой.              «Это прозвучит странно», — произнёс Флэш немного дрожащим голосом. Он сглотнул и шумно выдохнул, в то время как хватка Зума на его плечах стала крепче. Сердце Лена отчего-то забилось сильней. — «Но Барри не было в замке в момент взрыва».              Лену показалось, что взорвалась граната, потому что уши у него заложило. Только спустя несколько мгновений он понял, что это была кровь, бешено стучащая в ушах. Он прочистил горло, но Лена его опередила.               — В каком смысле «не было»?              «В прямом», — ответил вместо Флэша Зум. Лен поднял взгляд на него. — «Ревёрс забрал его, когда взрыв только-только произошел, но они покинули замок до его разрушения».               — Откуда вы…              «Мы были там. В кристаллах была заключена невероятная магическая сила, которая уничтожила всё, до чего прикоснулась. К счастью, сработали чары сохранности, и она не покинула замок, но… От Тоуна и Хантера остались лишь едва заметные магические следы. Но следов Барри и Ревёрса там нет».               — Ты хочешь сказать, — наконец, справившись с голосом, произнёс Лен. — Что Барри может быть…              «Нет, Леонард. Мы не можем ничего обещать. Ревёрс был ранен. Барри тоже наверняка был ранен, потому что он был в самом эпицентре взрыва».               — Но ведь… Шанс, что…              «Он есть», — ответила Флокс, и Зум шикнул на неё.              «Очень и очень крошечный. Ревёрс погиб спустя полчаса после взрыва. Он был ранен, но если они действительно успели выбраться, то он мог спасти Барри».               — Значит, нужно искать! — Лен аж вскочил от волнения, едва не уронив Флокс. Его всего трясло. — Нужно подключить Министерство, поисковые группы…              «Мы занимаемся этим, Лен», — спокойно произнёс Флэш. — «Всю последнюю неделю. Наша главная проблема — он мог полететь буквально куда угодно. Мы уже прошерстили Норвегию, но мы не знаем, с какой скоростью летел Ревёрс, и как далеко, о чём думал, куда хотел отправиться. У него был план, очевидно, иначе бы он просто принёс Барри в Хогвартс. Но мы не знаем, почему он унёс Барри не туда. Велик шанс того, что они просто не долетели. Поэтому мы не говорили вам раньше».               — Но сейчас вы…              «Продолжаем искать. Клянусь, я сообщу в ту же секунду, как мы найдём хоть мельчайшую зацепку или намёк на них. Но...» — продолжить Флэш не смог. Он закрыл глаза и вымученно выдохнул, получив в ответ осторожное прикосновение Зума.              «Стоить быть готовыми, что это будет просто тело», — закончил фразу Зум. Он вздохнул. — «И тогда нам хотя бы будет, что похоронить».              На этих словах Лен не выдержал. Он вышел, практически вылетел из комнаты. Не зная, куда бежит, и что делает. Сердце его срывалось от бега, а затем по ушам ударил крик. И только через несколько секунд он понял, что это его собственный.       

***

             Двадцать пятое июля началось для Лена довольно странно. Он проснулся сам и, более того, чувствовал себя абсолютно выспавшимся и отдохнувшим, что вызывало вопросы. Ещё больше их возникло, когда он почувствовал странное волнение, что волнами охватывало его. Оно не нарастало — просто было здесь, и Лен решил связать его с предстоящей готовкой.              На Лену Лютор он наткнулся внизу. Она уже позавтракала и теперь сидела в кресле вместе с Карой. Последняя постоянно целовала её всюду, куда могла дотянуться, и Лена звонко смеялась, выглядя абсолютно счастливой. При виде столь умиляющей картины на душе Лена внезапно стало легко, и сосущее чувство под ложечкой практически не испортило впечатление.              Большую часть дня Лен провёл на кухне — они собирались устроить небольшой семейный ужин, и каждый раз при его упоминании улыбка Лены становилось всё ярче. Лен от этого ещё больше воодушевлялся. Ему нравилась Лена, и он искренне сочувствовал и понимал её, а потому ему хотелось подарить ей настоящий праздник.              И потому он приготовил свои лучшие блюда: лазанью, пасту, несколько салатов и на десерт — торт-мороженое с покрытием из мастики. При виде него Лена совершенно по-детски захлопала в ладоши, улыбаясь во все тридцать два.              И когда все запели «С днём рожденья тебя!», поднося торт с зажжёными свечами к имениннице, Лен заметил, как она замерла, глядя на огоньки, и на лице её появилось странное выражение. Она задула свечи, и у Лена в животе что-то зачесалось, потому что он прекрасно знал, что она загадала. И мысль о том, что он всё испортил своим знанием, не давала ему покоя.              Когда Мик, которого, наконец, выписали из больницы, занёс нож над тортом, раздался звонок в дверь. Лен нахмурился, взглянув на часы — было четыре часа дня, все были дома, и он понятия не имел…               — Я открою, — добродушно произнёс Рип и исчез в коридоре. Лен и Лена переглянулись, обменявшись хмурыми взглядами.               — Здравствуй, Хантер, — раздался мужской голос, и Кара негромко пискнула, а затем стакан в её руках разбился.               — Тебе здесь не будут рады, — негромко произнёс Рип, заходя в гостиную. Следом за ним, как и ожидалось, появился Кларк Кент в своём фирменном костюме и очках, с идеальной причёской и взглядом светло-голубых глаз, точно таких же, как у Кары. И Лен видел, как Дэнверс побледнела.              Кларк заметил её и остановился, явно застигнутый врасплох. Зато Кара, чьё лицо становилось всё злее и злее с каждой секундой, его чувства не разделяла.               — Кара… — выдохнул Кларк, и Лен заметил, как его уши покраснели. — Не знал, что ты здесь.               — Какая неожиданность, — съязвила Кара, скрестив руки на груди. — Как такое могло произойти? Ты же не интересовался мной с самого Рождества. Даже когда мой лучший друг умер, ты не написал. Действительно, как подобное могло произойти?               — Кара…               — Мистер Кларк, — с улыбкой произнесла Лена, и Лен заметил недобрый огонёк, мелькнувший в её глазах. Она обогнула стол и протянула ему руку. — Давно хотела с Вами познакомиться. Меня зовут Лена Лютор.               — Оу, — краска с ушей Кларка переползла на щёки. Но Лена продолжала невинно улыбаться. — Ты…               — Девушка Кары, — кивнула она, и Лен заметил, как Сара едва прячет улыбку, а Рей тянется за фотоаппаратом. — Знаете, мистер Кларк, я всегда хотела поблагодарить Вас.               — Да? — удивлённо повёл бровями Кент. Лена кивнула, не отпуская его руки.               — Да. Лекс был той ещё занозой в заднице. Барри со мной согласился. У меня сегодня день рожденья, так что…               — Поздравляю, — промямлил Кларк, пытаясь убрать руку, но Лена держала его мёртвой хваткой.               — Благодарю. Позвольте продемонстрировать Вам подарок Барри.              И Лена с милейшей улыбкой на лице с силой потянула Кларка на себя, так что тот наклонился. А в следующую секунду ударила его. Но не пощёчиной, нет. Она сжала кулак и ударила, зарядив прямо в нос. Послышался хруст, брызнула кровь, Кларк вскрикнул, а Лена, отбросив волосы назад, отошла, тряся рукой.               — О, Господи боже, — восторженно пробормотала Кара, прижимая руки ко рту. Лена мило улыбнулась ей.               — Я люблю тебя, Лютик.               — О, боже мой, — вновь выдохнула Кара, и они поцеловались, пока Кларк плевался кровью рядом.               — Ладно, — выдохнул он, залечив себе нос. Его лицо всё ещё было в крови, и Рей любезно предложил салфетки. — Я заслужил это.               — Неужели? — выразительно подняла бровь Кара. Она по прежнему была рядом с Леной, обнимая её за плечи. — Тогда тебе стоит уйти, пока я не сломала тебе нос снова.               — В этом доме не рады тем, кто указывает людям, как им жить, — произнёс Лен. Кларк усмехнулся.               — Очень неожиданно слышать это от тебя, Снарт.               — Кент… — одновременно холодно произнесли Сара и Мик, а Кара нахмурилась.               — Если всё, зачем ты здесь, оскорбления…               — Нет, — перебил её Кларк. Он вздохнул. — Это… Я должен извиниться. Я вёл себя просто отвратительно тогда, и я признаю это. И прошу прощения. За всё, что наговорил тогда. И за то, что воспользовался своими связями, чтобы…               — Как насчёт того, что ты бросил меня?               — Я не… я не хотел этого. Но я просто не мог воспитывать тебя один, Кара. Я был ребёнком.               — Тебе было девятнадцать.               — Я хотел закончить учёбу.               — И поэтому оставил меня совершенно незнакомым людям? Банде циркачей.               — Тебе нравилось там. Он знал твою маму, Кара. Они… были друзьями в школе, и он заботился о тебе, как о родной дочери. Он сам предложил оставить тебя. И я согласился, потому что он мог обеспечить тебе такое будущее, которого никогда бы не обеспечил я. И я не ошибся. Ты выросла великолепной девушкой, которая может обеспечивать себя и защищать. Я плохой кузен, признаю, но я желал лучшего. Правда.              Кара молчала, всё ещё испепеляюще глядя на Кларка. Лен был уверен, что она ударит его. Ему просто так казалось.              Но затем девушка выдохнула, и злость ушла с её лица.               — Я верю тебе, — произнесла она, и на лице Кларка появилась надежда.               — Это значит…               — Но я не прощаю тебя, — отрезала девушка. — Я верю, что ты хотел лучшего. Но не могу принять, что ты бросил меня. Может быть, со временем это произойдёт. Но не сегодня.               — Хорошо, — кивнул Кларк, но лицо его было печальным. В совокупности со следами крови это выглядело жутко. — Хорошо. Я готов ждать.              Кара кивнула. Лена взяла её за руку, и Кара положила ей голову на плечо. Она выглядела абсолютно вымотанной, и Лену до ужаса хотелось утешить её, но…               — Но сейчас тебе придётся пойти со мной, — произнёс Кларк, поправив галстук. — Тебе и Снарту.               — Пройти куда? — нахмурившись, спросил Лен. Отчего-то сердце забилось сильнее.               — В Министерство. Джей Гаррик уже там.               — Зачем там Джей? — обеспокоенно спросила Кара, поднимая голову. Лен видел волнение на её лице.              Кларк вздохнул.               — Потому что десять минут назад Луиза Маккейб привела туда Барри Аллена. И они хотят вас видеть.