Любовь не включина в программу

Здание было поистине огромным. Там находилось много чего: будь то какие-то магазинчики с закусочными на первых этажах, будь то кинозал где-то посередине, будь то офис крутой компании на парочке последних. На данный момент одна из многочисленных работников шла к лифту, чтобы подняться с десятого, где она покупала кофе для себя, брата, ещё одного брата и ещё одного брата, на двадцатый. Почему именно она должна была проделывать эту процедуру, девушке очень хотелось бы узнать. Вроде не она самая младшая, а один из таких же, как и она, брюнетов, который сейчас, скорее всего, подкатывает к своей ненаглядной, по телефону, конечно же. Ведь она у него врач и сейчас немного так на работе. И даже если не самый мелкий оболтус, то почему тот же старший «ледяная ледышка», который самый настоящий «я по мальчикам и по девочкам» и который «если просто дунешь в сторону моего Джека, я тебе рожу расквашу об помидор так, что мать родная не узнает», не мог сходить себе за кофе сам? Или тот же второй по счёту в их брюнетово-синеглазой семейке, который непонятно каким макаром очутился сегодня на работе, учитывая, что этот геюга утверждал, что проведёт всю ночь с парнем? Он что не мог по быстрому сгонять всем за крепеньким кофейком, раз пришёл на работу бодрячком? Подумав ещё раз, на этот раз уже над своими размышлениями, девушка поняла, что посетовать на то, что один брат — би, другой — гей, она не может, потому что она сама лесбиянка, как и не может посетовать на то, что один из братьев гетеро и испортил им всю малину, ведь есть би, который тоже может в любой момент начать встречаться с девушкой. Как вы уже поняли, лифт синеглазая, высокая красотка с длинными ногами и ярковыраженными, как и у всей семьи, скулами прождала очень долго. Так долго, что успела поворчать на чёрную юбку-карандаш, которую постоянно надо было одергивать вниз, на рубашку, которая уже казалась не такой белой, коей она была дома, на галстук или удавку, как называл его младший брат, который сейчас и правда напоминал брюнетке удавку, и на пиджак, что, как казалось, сковывал ей все движения. Кульминацией её ворчания было сетование на высоченные туфли на шпильках. Конкретно в этот момент она действительно не понимала, почему нацепила именно это, а не что-нибудь простое, например балетки. Чем не обувь? И миленько, и простенько, и удобно, и со вкусом. К тому моменту, когда лифт подъехал, девушку уже начали обходить стороной, а кофе больше не был горячим. Почему лифт шёл так долго, ей тоже хотелось узнать. А на прохожих и совершенно безобидных граждан-посетителей огромного торгового центра ей было абсолютно начхать. Ну, а за кофе, хоть и было обидно, но идти за новым она не собиралась, слишком долго простояла в очереди за этим. Единственно хорошее за сегодняшнее утро было прощание с любимой девушкой, которая, как милый, безобидный и совсем наивный котёнок, чмокнула её в щёчку, покраснев так, что даже уши стали пунцовыми. Облизнув верхнюю губу, которая была чуть больше нижней, после этого цыкнув, ибо она слизнула ещё и помаду, которая была у неё самая любимая и которой сегодня приспичило закончиться, брюнетка вздохнула и прошла в открытые двери лифта. Стоит сказать, что в нем было полно народу. Куда только все рванули? Нет бы высадиться на третьем этаже, там как раз какая-то акция на мороженное, или на пятом, где сейчас показывают какую-то недавно снятую и очень крутую киношку. Вопрос о том, куда поперлась эта толпа решился сам собой. Точнее ответом на него послужил одиннадцатый этаж, где сегодня должна была проходить конференция по поводу не зная чего и не зная зачем. По типу: иди туда, не зная куда, найди то, не зная что. Именно так бы и описала молодая особа всех людей, которые вывались из лифта и стали бродить по этажу в поисках не зная чего. Зачем только приходили называется. Оставшуюся дорогу она предпочла не слушать, вернее просто игнорировать, кучку молодых людей, которые принялись шептаться между собой, обсуждая её третий размер груди, тонкую талию и упругий зад. Брюнетка давно научилась игнорировать все эти перешептования, ещё в старшей школе, где и встретилась со своей маленькой, веснушчатой радостью. «Великие критики», как называла их девушка с родинкой над верхней губой у левого её уголка, вышли на пятнадцатом этаже, а вместо них зашла ещё одна группка, которую наша брюнетка терпеть не могла. Это были старые бабульки, которые так и стремились обозвать её шлюхой, не напрямую, конечно. Им не нравилось всё: тушь на ресницах, бордовая помада на губах, вырез на рубашке, который, к слову, был не таким уж и глубоким, даже юбка, которая была всего на два сантиметра выше колен. В общем, синеглазая работница компании была виновата в том, что просто вышла из дома на улицу в такой «вызывающей» одежде. Как и с предыдущими экспонатами расы «мы будем обсуждать тебя, пока ты не повернёшься к нам лицом, потому что думаем, что ты не слышишь», молодая леди предпочла игнорировать их. Когда девушка вышла на двадцатом этаже, то кофе был уже холодным, и не потому что лифт медленно ехал, а потому что люди принялись на каждом этаже садиться и выходить. Так что злая брюнетка, шла с четырьмя стаканами кофейца с мега недовольной мордой, которая пугала всех коллег без исключения. Все боялись, потому что она дочь генерального директора, и ещё потому что она может прописать в мордан так, что тебя увезут на скорой, но больше потому что она дочь директора. Как и полагается, девушка не обращала внимания на испуганные взгляды, а шла в кабинет, где сейчас были три её брата, такие же архитекторы, как и она. Открыв дверь, брюнетка увидела младшего брата. Большеглазое, синеглазое чмо со сломанным дважды носом, ибо нефиг было приставать к чужим девушкам, когда своя рядышком, налетело на сестру, моля ему отдать кофеёк. Этакий голум, набросившийся на хобита из-за того, что он украл его прелесть. Ну ничего, девушка ему это ещё припомнит. Растрепав и без того лохматые, короткие волосы одной рукой, другой забирая стакан, парень направился к своему столу с чертежами, которые, словно разбросанные игрушки по всей комнате, накладывались друг на друга, ибо места было недостаточно. Девушка только хмыкнула, потому что только вчера правая бровь не была с разрезом у самого хвостика. Следующим подал признаки жизни не самый старший, но и не самый младший её брат, подняв свои культяпки со стола. Видимо, парень его всё-таки измотал ночью, раз такой накаченный в меру здоровяк без сил. Хотя, может это симуляция, потому что, когда он открыл дверь с пинка, крича всем, что он самый бодрый и свежий здесь, брюнет был полон сил и энергии. Подняв своё лицо следом за руками, он посмотрел на неё умоляюще, а брюнетка смогла увидеть его лицо. Овал самого лица напоминал прямоугольник, скулы, как и у всех, ярковыраженны. Нижняя губа чуть больше верхней, нос длинный и прямой, брови густые, глаза, с заострёнными уголками, синие. Волосы, тоже чёрные, находились в творческом хаосе, да-да именно в хаосе, а не в беспорядке, и выглядели так, будто он только оторвал свою головёшку от подушки. Специально для него она поставила холодный кофе, «случайно» пролив добрую половину на его белую рубашку, ибо он был автором идеи послать её за кофе, и именно из-за него она забыла телефон в этом помещении. А вдруг у её второй половинки выдалась свободная минутка, и она решила написать ей? Старший братишка разговаривал по телефону, так что брюнетке оставалось только наблюдать за его широкими плечами и хвостиком до лопаток, который она хотела обрезать к чертям. А так у этого представителя семьи такие же скулы, такие же синие глаза, такой же прямой нос и абсолютно такого же цвета волосы. Не смея отвлекать его от важного разговора с парнем, синеглазка поставила кофе на его стол, после прошла к своему столу, тут же хватая сотовый. Был всего один пропущенный, и тот от отца, строго мудака, как называла его молодая особа, пока его нет рядом. Перезванивать девушка не стала.       — Холодный… — проныл младший братик. — Нинет, ну мы же просили…       — Я запихаю тебя в этот стакан и кастрирую, если только попробуешь ещё хоть что-нибудь вякнуть. Мы друг друга поняли, Эдгар?       — Можно было и не лить мне на…       — Тео, я тебя сейчас выкину из окна. — после этой угрозы Нинет обратилась к старшему брату, который как раз закончил разговор. — Раф, как там Джек? Взгляд старшего синеглазого мог бы рассмешить, но девушка не хотела этого делать, чтобы не обидеть самого вменяемого брата, а то мало ли, разговаривать перестанет. Влюблённо-обиженно-ревнивый взгляд, который просто заставлял брюнетку улыбнуться. Всё-таки Джек творил чудеса с её братом.       — Творческий кризис, — пробубнила обиженная ледышка, плюхаясь за стол, принимаясь за чертежи. Не смея больше мешать никому из присутствующих, Нинет уселась за кресло, что стояло около её стола, тоже начиная работать. Но долго работать не пришлось, великая судьба распорядилась немного иначе. Сначала пришла какая-та девушка, сказала Рафаэлю зайти к их отцу, потом Тео позвонили, девушке пришло сообщение, а Эдгар сам пошёл за кофе. За сегодняшний день они работали от силы полчаса.

***

Рафаэль шёл к лифту, потому что подниматься по лестнице ему было влом. Ещё потому что лифт ждать дольше, а это значит, что физиономию папаши он не будет видеть чуть дольше положенного, но не суть важно. Расслабив галстук, парень зашёл в сравнительно быстро пришедшую передвижную коробку, цыкая от того, что его план провалился. В кабинете отца был порядок. Сам объект отвращения всех своих детей сидел за своим столом. Раф был похож на него, отличить их можно было только по длине волос и наличию морщин. Глубоко вздохнув, старший сын облокотился о дверной косяк плечом, начиная рассматривать золотую табличку с надписью «Пьер Депардье». Мысленно усмехнувшись, парень добавил, так же про себя, «Пьер Депардье — гениальный мучитель нервов своих детей». Поняв, что глава семейства его просто не заметил, Рафаэль тактично кашлянул в кулачок, продолжая скептично смотреть на своего родителя.       — Ты чего-то хотели?       — Сядь, — резко отреагировал мужчина на вполне безобидный тон сына. Брюнет послушно сел на стул, который расположился параллельно стулу отца. Это напрягало. Парню тупо не хотелось сидеть так близко к своему надзирателю из детства, поэтому он поглядывал на стоящее около двери кресло, мечтая пересесть в него с каждой секундой все больше и больше.       — Как мама? — стараясь максимально отсрочить намечавшийся максимально напряжённый и сложный разговор, спросил Раф. Почему-то уверенность в том, что разговор будет сложным, не покидала его. Не может его отец вызвать его, чтобы поговорить о чём-то, что не касается семьи и его чести.       — Николь в порядке, — кидая сыну под нос свежую газету, процедил Пьер. — Не считая того, что она узнала о своём старшем сыне много нового. Рафаэль впервые в жизни был так напуган. На первой странице была крупная фотография, где он и его парень, его Джек, сидят в каком-то недорогом кафе, перелетая пальцы. Он хорошо помнит, что заказал беловолосый, любимое ванильное мороженное. Помнит, потому что это было не так давно. Кто сделал этот снимок, сейчас был главным, но далеко не единственным вопросом старшего сына генерального директора. После десяти секунд шока и внутренней паники, брюнет принялся досконально изучать газету. Всё, что вынес из этого Рафаэль, это имя того, кто напечатал эту статью, когда она вышла и название газеты       — Её никто не читает. Как столь непопулярная газета попала тебе в руки?       — Никто не будет читать статью с громкой фамилией «Депардье» в одном из заголовков? — подняв издевательски одну бровь, спросил мужчина. — Не думал, что ты настолько глуп.       — Ты позвал меня только за тем, чтобы показать это? Что ты хочешь от меня?       — Ты уже взрослый, должен понимать, что такой выходкой ты опозорил нашу семью.       — Чем? Раф ходил по тонкому лезвию, один неверный шаг, и он мог сорваться в пучину гнева, который так и наровил вылезти наружу. Его бесило, что его отец такой стойкий и непробиваемый гомофоб, бесило то, как он общался из-за этого с Нинет и Тео. Его гнев на всех людей с нетрадиционной ориентация обошёл брюнета только потому, что он учился хорошо и старался выполнять все указания, как робот. Если бы он хоть чуть-чуть отошёл от «идеала», на него бы обрушилась лавина негодования и презрения. Именно из-за этого он никогда не показывал отцу, каким он может быть, подбрасывая ему куклу-марионетку, которой Пьер любил играться на досуге.       — Тем, что встречаюсь с человеком, которого люблю? Опозорил так опозорил, ничего не скажешь. Что мне теперь сделать? Пойти и утопиться? Тогда честное имя семье Депардье востановится? Когда вышла эта газета? Три дня назад? Уж если за три дня в меня никто не начал тыкать пальцами, то чего так переживать? Разговор окончен, я могу идти? Молчание немного затянулось, после чего директор произнёс:       — Ты бросишь его. Рафаэль, который уже собирался уходить, хрустнул шеей, в упор смотря на отца ледяным взглядом, сложив руки на груди. Он поверить не мог, что его родной отец сказал это. Раф ожидал, что его будут ругать, когда узнают, но никак не мог знать, что Пьер Депардье пойдёт на такое, лишь бы его фамилия не была опорочена. Даже думать о том, что он бросит своё маленькое спокойствие, заставляла парня нырять в пучину злости, которую он так стремился держать в узде.       — Что ты сказал?       — Ты его бросишь.       — С чего бы мне это делать? — усмехнулся синеглазый. Вместо ответа, Пьер кинул ему ещё одну газету. На первой странице была статья с громким заголовком «Рафаэль Депардье жениться». Его сын снова начал изучать кинутую бумагу. Эту газету не читает разве что слепой и безграмотный.       — Эта газета ещё не вышла, но скоро её будет читать весь город.       — Что будет, если я опровергну эту новость?       — Твой… парень… очень симпатичный, — спокойно сказал глава семейства, подходя к окну, что было позади него.       — К чему ты клонишь?       — Жалко будет, если жизнь покинет столь молодое и здоровое тело. У Рафаэля кровь застыла в жилах. Леденящий страх пробирался во все уголки его тела.       — Это шантаж, — прошептал парень, стараясь дышать спокойно. — Ты не посмеешь.       — Разве? — положив на стол пару фоток, улыбнулся мужчина. — Если ты не сделаешь, то что я скажу, с ним произойдёт весьма неприятная ситуация. Брюнет схватил их, как только рука отца отпустила снимки. На первом — Джек в своей студии, на втором — Джек у своего дома, на третьем — Джек разговаривает с сестрой. Остальные Раф смотреть не стал. Было страшно признавать, что на этот раз он не сможет переиграть отца, как это было до этого дня. Он всегда находил обход его правил, но на этот раз выхода просто нет.       — Я знаю, где он живёт, кем и где работает, с кем он живёт и кто его родственники. А тебе уже двадцать пять, так что пора остепениться. — прорычал Пьер, продолжая уже более спокойно. — Сегодня к нам на ужин придёт твоя наречённая, постарайся закончить все дела до этого. Ужин в шесть, не опаздывай. Свободен. Парень выскочил из кабинета отца. Словно загнанный пёс, он скатился на пол в углу лифта, подняв голову вверх, будто спрашивая у кого-то: за что? Да, он творил всякую неправильную хуйню, да, он грубил всем подряд, но это же не значит, что нужно рушить то, что он так долго искал.

***

Пока брата не было, Нинет преспокойно переписывалась со своей половинкой, но когда Рафаэль вошёл в помещение мрачнее тучи, она написала девушке, что потом перезвонит, и подошла к столу брата, садясь на край столешницы, беря в руки какую-то безделушку. Кажется, это был подарок Джека на День Святого Валентина.       — Что сказал отец? — будничным тоном спросила брюнетка.       — Он знает про Джека. Раф снял какое-то кольцо с пальца, быстро пряча его в полку стола. За кольцом в полку направилась фотография с улыбающимся беловолосым и обычным Рафаэлем. С шеи брюнет снял кулон, с особой нежностью поглаживая круглый камешек, что был в центре. Кулон тоже был спрятан в полку. После кулончика, в полку аккуратно легла фотография самого Джека. Выхватив из рук сестры брелок, парень закинул его к остальным вещам, что связывали его тонкой и, как оказалось, совсем не прочной ниточкой с Джеком.       — И?       — Я должен… Чёрт, я убью этого мудака!       — Неужели всё так плохо? — напоровшись на вполне себе злой и серьёзный взгляд, девушка поняла, что сморозила глупость. — Он угрожал тебе? Нинет наблюдала, как брат стал быстро собираться, и от чего-то в её сердце закрадывалась тревога. Раф надел свою чёрную кожанку, а синеглазой хотелось его остановить, будто чувствуя, что он сейчас совершает большую глупость.       — Будь осторожна, когда гуляешь с Хелен, а Тео пусть осторожничает на улице с Люсом, — шепнул старший брат, выходя из кабинета. Долго девушка не сидела в тишине. Первым вошёл Тео, который встретил брата по дороге, по крайней мере, глаза говорили именно об этом. Хоть семья Депардье не славиться заботой друг о друге, но переживать за родного человека последнее поколение научилось. За Тео в кабинет ввалился Эдгар, самый эмоциональный член семьи.       — Я видел Рафа, из него разве что молнии не бьют! За все мои двадцать два года я ни разу не видел его таким. Что он сказал, ты же была здесь!       — Сказал, что отец знает про Джека и что мне нужно быть осторожней, когда гуляю с Хелен, а ты, — девушка повернулась к старшему брату, — чтоб был осторожен с Люсом… Отец ведь не мог… Нинет схватила свою сумочку и выбежала из комнаты. У лифта она принялась жать на кнопку вызова, моля его быстрее подняться. Но она не в фильме, где все везде успевают, и всё живое и не живое помогает главным героем. Она не в сказке, где у каждой истории обязательно должен быть счастливый конец. Лифт поднимался с восьмого этажа. Ждала она три минуты, спустилась за восемь, а когда выскочила из торгового центра, машина с Рафом уже уехала. Ей оставалось только опустить руки и смотреть на удаляющийся автомобиль. Девушка, всё ещё не теряя надежды, набрала номер брата, умоляя всевышнего сделать так, чтобы он ответил. Рафаэль упорно сбрасывал, обрубая все попытки сестры дозвониться и достучаться до него. Поняв, что всё бесполезно, Нинет швырнула новый телефон об асфальт. На неё косо посмотрели прохожие. Плевать. Абсолютно начхать, как и на всё остальное. Пускай смотрят, пускай пишут в газетах. Ей важна только её семья. А сейчас один из семьи совершает огромную ошибку.       — Чёрт, чёрт, чёрт! — приговаривала брюнетка, возвращаясь на рабочее место.

***

Рафаэль сидел в машине, которую поймал около здания, где его жизнь медленно начала рушиться, ускоряя процесс гниения. Быстрее, пока не передумал, пока не струсил. Главное не брать трубку, пока он не сломает то, что надломил его отец. Если ответит сестре, не сможет бросить Джека, а если не сможет, Джек умрёт. Всю дорогу он рассматривал фотографии в телефоне, кусая пальцы, стараясь не разреветься. Раф не думал, что ему когда-то надо будет их сдерживать, никогда не думал, что его когда-нибудь что-то доведёт до такого. В голове парень уже тысячу раз перебрал все возможные исходы, две тысячи раз прокрутил в голове тяжелый разговор, но разве это может его приготовить к тому, что произойдёт?       — Приехали, — донёсся голос водителя сквозь толщу ваты. Рафаэль не глядя сунул ему тысячу, быстрым шагом направляясь в студию парня. У него нет права тормозить, нет права отказаться, и нет права струсить. Он может обмануть себя, сказать себе, что это была вовсе не любовь, что это была банальная влюблённость, мимолётное чувство, которое рано или поздно погасло бы. А что если это не так? Что если с Джеком спокойнее всего? Что если, лишившись его, он лишиться того маленького, крошечного островка спокойствия и уголка уюта? Отцу ведь всё равно, остановив свои размышления, подумал Раф, уже стоя у двери. Отец ведь не будет жалеть о том, что сделал. Не будет скорбить по умершей душе парня и не будет жалеть о том, что просто напросто его сын сломается. Стук. Тяжёлый вздох. Стук ускоряющегося сердце от того, что оно слышит приближение к двери. Парень чувствовал, как пальцы его начинают дрожать, как дышать становиться сложно, как к горлу подступает комок, который не удаётся сглотнуть. Дверь открылась. Опять не спросил кто. — Слегка улыбнулся Рафаэль.       — Проходи, — улыбнулся беловолосый парень, откатившись на своей инвалидной коляске чуть дальше, чтобы брюнет мог зайти в помещение. Раф только закусил губу, стараясь запомнить всё. Его волосы, что спадают на лоб, его нежно-голубого цвета глаза, его овал лица, тонкие брови. Старался запомнить, какой он стройный, какая бледная у него кожа. Он хотел запомнить, что Джек носит очки только дома и в студии, что он носит такой же кулон и такое же кольцо, которое сам Раф запрятал туда, где отец не достанет. Хотел, чтобы в память врезались его изящные пальцы и худые ноги. Рафаэль хотел запомнить эту чёртову коляску, из-за которой его любимый не мог посещать многие места, которые так мечтал посетить. Хотел, чтобы его до смешного детская улыбка отпечаталась на его внутренней стороне век. Он просто хотел его запомнить такого.       — Я не надолго, — выдавил из себя брюнет, удерживая своё тело на ногах.       — Тебе чай или кофе?       — Я, правда, не надолго…       — Даже чай со мной не попьёшь? — повернулся к нему лицом Джек, снова улыбнувшись. Беловолосый снова развернулся, собираясь укатить на небольшую кухоньку, но Раф не дал. Он грубо развернул его к себе, присаживаясь на колени, чтобы не смотреть сверху вниз. Только не сейчас. Брюнет взял его лицо в свои ладони, утыкаясь своим лбом в его. Белоснежные волосы щекотали его нос, но смеяться от этого не хотелось совсем.       — Что-то случилось? — укладывая свои ладони на широкие плечи, прошептал голубоглазый, начиная водить рукой от основания шеи до местечка за ухом, а Раф закусил губу. Лишь бы не расплакаться. Всё что он репетировал в машине позабылось. Всё пошло не по плану.       — Это… Это прозвучит до боли смешно, — Рафаэль издал нервный смешок, облизнув в миг пересохшие губы, — но… Мы… мы не можем быть вместе. Джек слабо улыбнулся и отстранился от, по его мнению, немного пьяного парня, но где-то в глубине он понимал, что это не к добру.       — Ты Эдвардом из сумерек решил заделаться? Меня же не ожидает сюрприз по типу клыков, которыми ты хочешь высосать из меня кровь. Кончай ломать комедию, и пошли пить чай.       — Джек, ты не понял… Мы… должны… мы оба парни. Вглядило это высказывание из его уст так, словно утопающий цепляться за соломинку. Как же он надеялся, что Джек поймёт.       — Я в курсе?       — Я пришёл, чтобы… Мы… это… Когда-то это должно было… должно было закончиться…       — Ты сейчас серьёзно? Раф видел, как его любимые, изящные, длинные пальцы сжали штаны, а голос стал дрожащим, заметил, как тонкие губы сложились в линию. Он слышал первый всхлип.       — Это из-за того, что я… — парень закусил нижнюю губу. — Из-за того, что ин… — Рафаэль знал, что он хочет сказать, это слово всегда тяжело давалось Джеку, — инвалид…? — чуть слышно сказал беловолосый, давя всхлипы. Брюнет хотел застрелиться, лишь бы не слышать и не видеть. Что он должен ответить? Да, я тебя бросаю, потому что мне надоело с тобой няньчиться? Потому что мне надоело играть с тобой в любовь? Но это же не правда. Раф сглотнул, стараясь не смотреть в любимые, нежно-голубые глаза. Пусть лучше Джек его ненавидит, чем пытается убедить его, что выход всегда есть. Да, выход есть, но только не сейчас. Не сейчас, когда все двери закрыли, окна заколотили, а он остался в горящем здании гореть заживо. Синеглазый встал с колен. Он будет проклинать себя за то, что скажет, будет ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь.       — Да, именно из-за этого. Джек перестал смотреть на него, губы его начали дрожать, глаза уставились в пустоту. Пальцы сильнее сжали штанину.       — Убирайся… — шёпотом и с закрытыми глазами произнёс беловолосый. Брюнет закусил губу, ему хотелось извиниться больше всего на свете. Сейчас он отдал бы всё, лишь получить заветное прощение. Молчание затянулось. Рафаэль не мог сдвинуться с места. Не получалось подчинить своей воле теле, которое отказывались подчиняться, не получалось не смотреть на парня перед ним.       — Я сказал, пошёл вон! Я не хочу тебя видеть! Ненавижу! Я…! Ты… Уходи… прошу. Раф развернулся, открыв дверь, шагнул за порог. Глупое сердце разрывалось, просясь обратно. Он вышел на улицу. Не было того, что было в фильмах, а именно проливного дождя и грустной музыки. Был только он, прохожие, которым наплевать, и холодный ноябрь. Были лужи и весёлые дети, которые смеялись и прыгали, пачкая одежду. И не будет случайного прохожего, который остановит его, если парень вдруг решит спрыгнуть с моста. Никто не скажет, что всё будет хорошо, потому что нельзя путать фильмы и реальность. Снова поймав машину, Рафаэль возвращался в офис, сказав перед этим водителю адрес. Он сделал слишком больно человеку, которого безумно любит, и это нельзя оправдать тем, что так будет лучше для него, что так он будет в безопасности. Раф далеко не герой, который спасает всех и вся. Он унизил Джека всего четырьмя словами. Задел за живое человека, который боялся только того, что его бросят из-за этой чёртовой коляски. В офисе его ждали сестра и два брата. Сказать, что на брюнете не был лица, это значит ничего не сказать. Не хотелось ничего, что уж говорить о важном проекте, который им нужно доделать в ближайшие дни. На этот самый проект у Рафаэля просто не осталось сил. Нинет налетела на него, хватая за грудки рубашки. В её синих глазах плескалась злость и печаль.       — Что сказал отец?! Он угрожал тебе?! Брюнет лишь скинул руки девушки, проходя к своему столу, доставая из полки фото Джека, начиная поглаживать большим пальцем лицо любимого. Эта фотография теперь единственный способ видит парня, и если её найдёт отец, Депардье не уверен, что она уцелеет.       — Это не важно, — облокотившись на спинку офисного кресла, произнёс Рафаэль. — Теперь ты в безопасности, — уже для себя, будто утешая, одними губами прошептал парень.       — Я с кем разговариваю?! — не унималась младшая сестра.       — У меня скоро свадьба, вот что он сказал, я могу теперь продолжить работать? Обман. Раф не может даже думать о работе, которая в один миг для него стала не посильной ношей, что уж говорить о продумывании деталей гостиной.       — Но Джек… Синеглазый поднял уставший взгляд, давая понять, что этот разговор окончен.       — Захочет сам расскажет, — влез не особо разговорчивый Тео. — Давайте, мы должны доделать этот заказ. В три часа дня всё вернулось на круги своя. Ну, или почти всё. Мысли старшего сына Пьера были забиты тем, что завтра Джек прочитает ту злосчастную газету. Раф мог представить, как он будет плакать, как будет успокаивать его сестра и как Джек возненавидит его ещё больше. Вскочив из-за стола, прерывая поток ненужных мыслей, брюнет хлопнул себя по щекам.       — Кому кофе?       — Оу, Раф, с чего такая щедрость? — рассмеялся Эдгар.       — Хорошо, кому кофе, кроме Эдгара, который его не получит, — гадко улыбнулся старший, смотря, как Нинет подняла руку, а Тео поднял на него взгляд «Ты ещё спрашиваешь?». — Отлично. Кто бы мог подумать, что отвлечься будет так тяжело. Раф готов был делать что угодно, лишь бы не сидеть на месте. Так продолжалось до четырёх вечера, когда все стали собираться домой на ужин. Ни Тео, ни Нинет, ни Эдгар, тем более ни Эдгар, не знали, зачем именно сегодня родители решили собрать своих детей, один лишь Рафаэль ненавидел и проклинал этот день, вечер и ужин, который ещё даже не начался. Сегодня он должен был ужинать в компании Джека, есть обычные пельмени, а не давиться омарами и дорогим вином. Должен был смотреть до смешного банальные передачи по телику, а не слушать нудный разговор о бизнесе и политике. Должен был заснуть в неудобной, слишком мягкой постели с прижавшимся к нему Джеком, а не в холодной кровати, где за стенкой будут лежать мать с отцом. Он должен был проснуться от легких прикосновений к лицу, а не от шума будильника, что разнесётся по всему особняку. Спустившись вчетвером на первый этаж, они потихоньку побрели к выходу. Их встретил отец, стоявший у своей машины. Пьер поприветствовал их кивком. Единственная дочь просто прошла мимо, садясь на заднее сиденье ближе к правому окну. Ей была просто отвратительна перспектива банально здороваться с папашей после того, что он сделал с отношениями брата. Тео так же молча кивнул в ответ, садясь назад по середине. В отличии от остальных своих родственников, он был самым спокойным. Эдгар наигранно улыбнулся, присаживаясь на заднее сидение у левого окна, специально хлопая дверью. Он был единственным, на кого не обрушивался шквал негатива по поводу ориентации, но это не отменяло того, что он всё время видел заплаканные глаза сестры, когда та осмеливалась рассказать родителям о своей влюблённости, видел, как брат становиться молчаливым и начинает всё скрывать, и видел, как Раф злиться, когда отец начинал «ругать» его из-за очередного свидание с «не тем человеком». Рафаэль вышел последним. С ним отец поздоровался, протянув руку для рукопожатия. Брюнет уставился на него, как на незнакомца, который пристал к нему с просьбой одолжить сотку. Усмехнувшись и скривив губы в подобие улыбки, проходя мимо, шепнул у самого уха:       — Издеваешься? Он сел за переднее сиденье, запрокинув голову, дожидаясь, пока отец сядет за руль.       — Пристегнись, — произнёс глава семейства.       — Иди к чёрту, — всё так же шёпотом. — Я сделал, что ты мне сказал, а теперь, будь добра, отъебись.       — Ты мне потом спасибо скажешь, — тронувшись с места отчиканил Пьер.       — Да, папаша, спасибо тебе огромное, что отобрал последнее что было у меня.       — У тебя ещё есть кредитка, мы с матерью тебя обеспечивали, благодаря нам, у тебя есть квартира, есть работа, образование и довольно неплохие средства. На несколько минут повисла тишина. Нинет сидела и слушала музыку, ей нужно было как-то расслабиться, иначе она просто взорвётся, ибо эта гомофоб я отца её начала бесить. Как можно заставить сын бросить того, кого он безумно любит? Рыкнув так, что сидящие рядом браться чуть не подпрыгнули, девушка врубила музыку погромче. Тео переписывался с другом, который на самом деле его парень. Вернее будет сказать, что Люсиан писал огромные сообщения, а брюнет читал их и иногда, когда успевал, писал «да», «ага» и «нет» с «конечно». Это помогало забыть о сидящих впереди родственника, которые могут подраться в любой момент. Ну, а Эдгар смотрел в окно. Размывающиеся картинки, ветрины, магазины и дома, успокаивал нервы, которые были натянуты словно нить. Эти трое делали все, лишь бы не слышать ругань между отцом и братом.       — Да, ваши деньги очень помогут мне завтра закинуться алкоголем. Ваше образование поможет мне заглушить совесть. Ваша работа поможет мне забыть о том, что я сказал ему, учитывая, что именно на работе мне отдан был этот приказ . А моя пустая квартира очень поможет не думать. Оставшуюся дорогу ехали молча.