Изумруды

— И знай, — раздается хрип в звенящей тишине агатового мрака. — Если ты хоть ещё раз проникнешь в мою комнату — не опомнишься, как сдохнешь на месте. Даби паскудно улыбается в ответ этому раздражённому, сейчас грубоватому голосу. Он не мог заставить себя прикусить свой грязный язычок, чтобы не сказать: — Мечтай, драный эскимос. В противном случае ты умрёшь в огне вместе со мной, — он резко снимает с себя жёсткую ото льда ладонь и, гордо выпрямившись, глядит в бледные глаза сверху вниз. — Я вернусь завтра, — Даби толкает корпусом чужое плечо и, развязно вышагивая к двери, косится на «эскимоса», который нахохлился как недовольный белый голубь. — Придёт день, — едва слышно выдал светловолосый парень, скорее походящий на очаровательную девушку, чьи светлые глаза стали мертвецки холодными, как у серийного убийцы. — И ты окажешься в Аду. — Ад уже наступил, детка. И я один из его подданных! — восторженно воскликнул тёмный человек с ужасающими ожогами по всему телу, небрежно скреплёнными с едва здоровой кожей. Его широкая улыбка и раскалённые скобы, с хрустом натягивающие почти разорванную кожу лица, пугают. Безумец…

***

Их отношения не заладились с самого начала. Апокриф хоть и считал себя довольно терпеливым человеком, но этот парень его разжигал в нём гнев не на шутку. Сначала глупые подколы, потом пошлые оскорбления и жесты, а со вчерашнего дня — «милые» посещения его личной комнаты. Бесит. Парень, отличавшийся довольно миловидной внешностью, которой могла похвастаться далеко не каждая женщина, противно морщился при любом упоминании этого коварного существа. Существа, которое переходило все границы дозволенного. Сегодня за обедом он вёл себя особенно отвратительно. Мало того, что он посмел откинуть капюшон Апокрифа назад, тем самым показывая присутствующим его лицо, так ещё и стал задавать странные вопросы. — Почему молчим? На поле боя ты разговорчивее. Ты когда в последний раз снимал эту плешивую шубу? Ты ешь, словно в последний раз, серьёзно. Боишься, что отберу? А что если и вправду отберу? Не захлебнись, ледышка! Апокриф и вовсе раскрыл глаза в удивлении, когда у него в прямом смысле этого слова отобрали тарелку с холодной лапшой. Он злобно зыркнул на Даби, который, кажется, только стал только веселее. — Да как ты смеешь? — Апокриф не выдержал, схватив агрессора за воротник пальто и приподнимая над стулом. В глазах заплясали ледяные бесы. — Я тебя по стенке размажу… — Увы, ты дал клятву Шигараки, а значит, не имеешь право нападать на меня. Я его особенно близкий служащий, если можно так сказать, — Даби пакостно улыбнулся во весь рот, зловеще показывая кровянистые десна. — Да и выяснять отношения при всех… Как-то не очень осмотрительно, не думаешь? Парень оглянулся. Действительно, все в столовой глядели на них. Шигараки здесь хоть и не было, но шавки из его шайки точно донесут. Апокриф тяжело выдохнул в мех своей шубы. Даби готов был поклясться, что видел, как светлые ворсинки покрываются инеем. — Давись моей лапшой, — холодно выплюнул парень, резко опустив оппонента обратно на стул. Накрыв голову капюшоном, он повернулся на цыпочках и спокойным шагом пошёл прочь. Но фраза, которая донеслась до его острого слуха, заставила Апокрифа вмиг остановиться. — Трус. Щёлк! И в голове словно что-то отключилось. Стало так легко принимать решения. Самые странные и необдуманные. Наверное, это разум отошёл на задний план… — Заткнись! — не помня себя, снова рычит Апокриф, сдавливая чужое горло. Глаза застелила пелена опьяняющего безумия. — Я могу убить тебя прямо сейчас! — Апокриф, успокойся! — на периферии сознания слышит парень со стороны. — Он просто играется с тобой! — Кх, может быть… — парень злобно глядит в ярко-бирюзовые глаза, из которых, кажется, пылал огонь. — Но унижать меня никто… — Шигараки убьёт тебя! — Идиот, прекрати, у него с Шигараки «особые» связи! — Смирись! — Да, Апокриф… Смирись, что ты на цепи. Тихо воя в мягкий мех шубы, Апокриф отступает в последние роковые секунды. Он убирает руки с обожжённой шеи, резко разворачивается и быстро уходит. В столовой было слишком холодно. Даби утирает замерзшие капли пота со своего лба и доминирующе улыбается, глядя вслед жертве его интриг. Однако из-за кашля ничего сказать не может. «Жалкая шавка, которая вынуждена прогибаться под новым руководством».

***

— Отвратительно, — тихо выдохнул Апокриф. Ночь. А он, лишённый сна, сидит на крыше особняка и глядит куда-то вниз, на едва замёрзшую под чёрным небом землю. Вдох — лёгкие наполняет тёплый воздух. Выдох — пространство вокруг погружается в облака морозного пара, в котором иногда прорезались светлые снежинки. Он привык ничего не чувствовать. И теперь, когда на горизонте появилось нечто, что лишает его баланса, он не может себя контролировать. Этот человек доводил его до ручки. Апокриф никогда не чувствовал себя так ужасно. Так, словно теперь он не хозяин положения. Словно появился тот, кто может сбросить его с вершины. Быть может, это были лишь фантазии, но душа была неспокойна: падение их босса, передача власти вчерашним врагам, унижения, которым подвергаются его люди. Нет, он не будет подчиняться, не будет плясать под чужую дудку. — Проклятый Шигараки… И его крысы, — измученно стонет парень, закрыв глаза ладонью. — Если бы только вернуть всё назад… — Вините себя: вы первые подняли руку. Апокриф вздрагивает и медленно переводит взгляд на Даби, который, как оказалось, стоял позади него. Сколько он там стоял — парень, к своему стыду, не мог сказать. — Разницы нет, — ровным тоном протянул Апокриф, отвернувшись от довольной гримасы. — Вы победили и празднуете победу. Празднуйте, а меня не трогайте. — Ой-ой, — со смешинкой в голосе тянет Даби, присаживаясь на место рядом. — Какие мы серьёзные. Он без лишних слов вытягивает из кармана пачку сигарет и, немного повременив, курит, откинувшись назад. — Мы никогда не будем переносить друг друга, — легко кинул он, выдыхая в сторону парня сизый дым. — Даже причуды нам об этом говорят. Сам факт твоего существования бесит меня, — он вновь затягивается и выдыхает через нос. — Отказывать себе в удовольствии я не привык. Потому терпи, шавка. — Ты и твой любовник проиграете, — без единой эмоции сказал Апокриф. — Даже несмотря на силу. Ваш путь без цели. А если нет цели, нет плана. Нет плана — в конце будет крах. — Ошибаешься, эскимос, — усмехается Даби, опять играясь с никотиновым дымом. — Цели у нас есть. Но это уже не твоего ума дело. Апокриф молча посмотрел на расслабленное лицо оппонента. Сейчас он не казался таким толстолобым идиотом, как на обеде. Но менять своего мнения Апокриф не спешил. — Как будто уничтожение всего — это выход, — фыркнул он, сложив руки на груди. — Идиотизм. А самое ужасное, что я способствую этому идиотизму. — Не драматизируй, детка, — хихикнул Даби, развязно бросив окурок с крыши. — Всё не так страшно. Зато ты станешь свидетелем нового мира… — К чёрту, тупица. Молчание. Апокриф даже подумал, что парень рядом с ним внезапно уснул, но нарастающий жар отрезвил его. Жар стремительно перемешивается с холодом, щекоча нервы… — Какой ты скучный, — капризно сказал Даби и привстал на крыше, косясь на соседа. — Даже хуже, чем ящер. — Иногда кажется, что ты плевать хотел на своих товарищей, — спокойно шепнул парень, прикрыв глаза. — С твоим любовником та же история? — Да что ты заладил «любовник-любовник»? — Даби сделал шаг в сторону пожарной лестницы, демонстративно зевая. — Ревнуешь, что ли? — Ты ещё больший тупица, чем я думал, — с вызовом хмыкнул Апокриф. В ответ — вытянутый вверх средний палец. Парень опять прикрывает глаза. Рядом с ним всё ещё было жарко.