Пионы цветут в июне

Тодороки сидел в гостиной рядом с Ураракой и Мидорией, бесцельно следя за картинкой на экране беззвучно работающего телевизора. — Как насчет сковородки? — предложил сидящий в кресле Иида, опираясь локтями о разведенные колени и сведя пальцы на манер домика. — И тогда эта сковородка прилетит в Мидорию! — засмеялся развалившийся на противоположном диване Каминари, от громкого смеха которого ноутбук, находящийся на коленях, едва не свалился на пол. Бакуго, сидящий рядом, успел вовремя подхватить его и смерить друга гневным взглядом — это был его ноутбук. — Что не так со сковородкой? — Никто не дарит сковородки во время знакомства. — Урарака покачала головой и повернулась к Тодороки за поддержкой. Тодороки самому нужна была поддержка. После вчерашней сцены в цветочном магазине жизнь Тодороки потеряла краски, звуки и запахи, став жалкой черно-белой пародией на кинематограф начала двадцатого века. Бакуго ему не писал, Тодороки не писал Бакуго, а еще они упорно игнорировали друг друга (и не важно, что на данный момент их разделяла пара метров). Тодороки не мог подобрать нужных слов, потому что, во-первых, все еще испытывал чувство вины за опоздание и из-за звонка Айзавы, во-вторых, обижался на Бакуго (вот чего-чего, а пион в лицо он не заслужил — пион покоился на его рабочем столе в комнате), в-третьих, чувствовал себя готовым вот-вот взорваться и стать вспышкой света, как С-4, поскольку даже разбитое на осколки сердце (Тодороки продолжал драматизировать) разжигало в груди пожары влюбленности. А Бакуго сидел, сложив на груди руки, скрестив ноги и спрятав шею в приподнятых плечах; смотрел на экран ноутбука, шпынял Каминари и не обращал на него, Тодороки, никакого внимания. — Тогда вазу? — подал голос Иида вновь. — Керамическая ваза будет создавать гармоничную атмосферу в доме! — Ты перечисляешь вещи из Ашана? — покосилась на друга Урарака. Мидория помотал головой, сжимая низ растянутой толстовки с изображением Всесильного. — Не думаю, что это хорошая идея, — уныло произнес он. Мидория сломал голову над подарком для родителей Шинсо, с которыми познакомится на следующих выходных. Он с утра субботы тревожился, ходил слепой тенью самого себя, то и дело бормотал под нос различные варианты, которыми исписал всю тетрадь в сорок восемь листов, и в конце концов довел одноклассников до объявления коллективного обсуждения во имя спасения Мидории от самого себя (и самих себя от Мидории); в гостиной спустя два часа активного обсуждения остались только самые стойкие. — Подари им интервью на моем канале! — полулежащий на диване Каминари резко выпрямился от возникшей идеи (и снова чуть не свалил ноутбук). — Точно! Интервью с родителями героев! Только предс... — Каминари, я все-таки думаю, — прервала его Урарака, — что Мидории важно установить доверительные отношения с родителями Шинсо, а не быть выгнанным на улицу. — На следующих выходных будет дождь, — сказал Иида. — Тем более. Тодороки продолжал пялиться в телевизор и думать о том, что в его душе тоже шел дождь. Ливень. Крушил в его внутреннем мире перевернутые здания и разбивал стекла, постепенно затапливая пространство. Каминари поджал губы и развалился на диване, сокрушаясь из-за того, что одноклассники не разделяли гениальности его затеи. — Шоколад? — предложил Иида, концентрируя внимание на пальцах. — Шоколад — это просто и со вкусом. — Звучит как слоган. — Как дешевый слоган, — впервые за вечер подал голос Бакуго, закатывая глаза. — Что за хрень вы придумываете? Просто подари его родителям цветы и чай и перестань всех заебывать. — Я бы хотел что-то особенное, — Мидория покосился на него. — Ты школьник, Деку! — Бакуго закрыл лицо рукой, не в силах наблюдать глупость одноклассника. — Тупоголовый школьник! Какое, блять, особенное? Трехчасовой полет вокруг Луны под слоганом «Сбегите от суеты»? — А если цветы, то какие? — спросил Мидория, склоняя голову. — Розы? — Иида обвел пристальным взглядом присутствующих. — Розы! — Показал два пальца вверх. — Нет. Лучше подарить цветы в горшке. Так хотя бы будет оригинально. Азалию или бегонию. — С каких пор ты стал разбираться в цветах? — Каминари от удивления отвлекся от работы над видео. — Моя жизнь не вертится вокруг ютуб-канала. Тодороки мог бы пошутить про профдеформацию, если бы они находились одни в гостиной (и если бы разговаривали друг с другом). — Мне нравятся пионы. — Мидория в задумчивости поднес палец ко рту, после чего схватил исписанную тетрадь и ручку. — Ты в любви кому собрался признаваться? — Бакуго тяжело вздохнул, будто разговаривал с детсадовцем. — Фиолетоголовому придурку или его родителям? Мидория замер, так и не успев чиркнуть на последнем листке тетради. — На языке цветов пион означает любовь. — А, — произнес Мидория и чуть покраснел, тыча ручкой в место под губой. — То есть лучше азалию или бегонию? — Лучше азалию. Считается, что этот сорняк что-то типа донора энергии для творчества, а еще восстанавливает гармонию. Но сначала узнай, есть ли у родителей аллергия на нее. — Бакуго поднялся с места и, убрав руки в карманы, направился к лестнице. — И если еще раз ты спросишь или пробормочешь про сраный подарок сраным родителям, я закопаю тебя в саду. Мидория не слышал его: Мидория записывал идею в тетрадь, и тень обреченности на его лице наконец исчезла, растворяясь в теплом свете гостиной. Тодороки краем глаза смотрел, как Бакуго поднимался по лестнице. Наверно, думал Тодороки, ему следовало подарить Бакуго букет пионов и перестать морочить голову себе, ему и бедной Яойорозу, которой пришлось вчера сначала читать его сетования, а потом слушать. Тодороки перевел взгляд на телевизор, на котором кадры стремительно сменялись один за другим. П П П П И И О О О О Н Н П П И И И О О Н Н П П И И И О О Н Н Н Н П П И И И О О О О Н Н *пион Он подскочил на месте, испугав Ииду и Урараку. — Тодороки? — Ты чего? Тодороки пришел к выводу, что он идиот. И перепрыгнул через диван, ломанувшись за Бакуго по лестнице. Пришло понимание долгих переписок, совместных обедов, ожидания у выхода из общежития — всех мелочей, которые можно было бы принять за назревающую дружбу, если бы не старательно не воспринимаемые всерьез долгие взгляды, случайные прикосновения и покрасневшие щеки с кончиками ушей. Наконец в его голове ясно предстала реальная картина с пушистыми облаками из сладкой ваты: Бакуго испытывал к нему чувства. Он догнал Бакуго на четвертом, когда ему оставалось несколько шагов до комнаты. Тодороки, перепрыгивая через две ступеньки, планировал долго-долго объясняться, говорить о том, что был идиотом (но Бакуго тоже был идиотом, потому что мог признаться первым), но оно все как-то само закрутилось, завертелось… Тодороки схватил Бакуго за плечи, чтобы развернуть его и крепко прижаться к распахнувшимся губам. Вздрогнувший Бакуго чудом не выпустил несколько взрывов из ладоней — потому что нечего подкрадываться к импульсивным, нервным героям. Вздрогнувший Бакуго ударил Тодороки локтем в живот — потому что нечего подкрадываться к импульсивным, нервным героям. У Тодороки выбило дыхание. Справка: он думал о том, что не сможет дышать, но от по-це-лу-я, а не от удара в живот. — Какого черта?! — закричал Бакуго, смотря на согнувшегося пополам одноклассника. Тодороки осторожно выпрямлялся, морщась от боли. — Нехрен ко мне подкрадываться! — Бакуго кричал, махал руками, но где-то на дне широко раскрытых глаз виднелись отголоски плещущей вины за пострадавшего одноклассника. И все же следовало сначала нормально поговорить, подумал Тодороки. И схватил Бакуго за руки (на всякий случай) и поцеловал. Поцелуй вышел смазанным и неловким. Он больше был похож на простое соприкосновение губ, но Тодороки и этого хватило, чтобы прошедшая по позвоночнику дрожь ударила по готовым вот-вот подогнуться коленям и подобралась к онемевшим пальцам. У него внутри все перевернулось и подорвалось, будто он встал на мину и разлетелся на сотни маленьких Тодороки, готовых вплавиться в Бакуго, руки которого он сжимал и к губам которого робко прижимался. Тодороки, отстранившись, выдохнул ему в губы и открыл глаза, видя в красных шок вперемешку с испугом. Бакуго понадобилось несколько секунд на осознание (за это время Тодороки чуть не поседел и на левую сторону). А потом Бакуго притянул его к себе и, попытавшись поцеловать, больно задел носом его нос. — Бля. Тодороки хотелось смеяться. И целоваться, да. — Почему ты не сказал мне? — спросил Тодороки, сентиментально упираясь лбом в его висок и закрывая глаза. Пальцами он осторожно поглаживал запястья расслабившегося Бакуго, млея от своей же нежности. — Что? — тихо спросил тот. — О своих чувствах. — Нет никаких чувств! — Бакуго оттолкнул Тодороки от себя и нахмурился, явно не понимая, зачем весь этот разговор, если они только что во всем разобрались. — И почему я должен был это делать?! — А почему я? — Тодороки одернул задравшуюся рубашку почти с детской обидой. Взгляд Бакуго метался, его желваки играли, зубы скрипели в приступе недовольства и нежелания объясняться. Но он посмотрел на Тодороки и, шумно вздохнув, громко сказал: — Потому что я думал, что ты пошлешь меня! — Я думал, что ты пошлешь меня тоже. Тодороки было приятно осознавать, что морозящимся идиотом в данной ситуации был не только он. — И я намекнул тебе! — Бакуго сложил руки на груди и оперся спиной о стену. Тодороки уставился на него, приподнимая бровь. — Когда дал тебе пион и книгу про сорняки. Тодороки моргнул. — Ты швырнул их в меня. — Мог бы поднять! Тодороки тяжело вздохнул и выдохнул — ну да, это же Бакуго, с ним по-другому не бывает. Он покосился на смутившегося одноклассника (и своего парня? они же теперь встречаются? о, боже, они теперь встречаются…) и почувствовал, как к горлу подкатывает ком нежности. Напряжение последних недель (или больше?) наконец спало, позволяя свободно и счастливо вдохнуть. — Пойдем к тебе в комнату или ко мне? — спросил Тодороки. И он бы соврал, если бы толика прозвучавшей двусмысленности и реакции на нее Бакуго его не позабавила. — За-чем? — Бакуго, стушевавшись, сильнее сжал предплечья и прикусил губу; эту же самую губу захотел прикусить Тодороки. — Если тебе нравится перспектива целоваться до потери сознания в коридоре обща… — Кретин. — Бакуго резко развернулся и, не глядя, схватил его за руку и потащил к своей комнате.

***

— Я расскажу сегодня нашим о том, где работаю, — произнес Бакуго во время обеда в понедельник, когда они с Тодороки сидели на крыше, наплевав на то, что столовая наконец была восстановлена и открыта. — Решил совершить рабочий каминг-аут? — Тодороки опирался плечом о его плечо и держал в руке ланч-бокс, который для него утром собрал Бакуго и всучил пятью минутами ранее. Тодороки был настолько счастлив и ошарашен, что не мог его открыть, пытаясь растянуть момент. Бакуго это вскоре надоело и он открыл для него контейнер с рисом и овощами. — Придурок. — Бакуго ткнул его локтем в бок. — Я просто подумал, что от того, что работаю в цветочном магазе, я типа… не перестаю быть самим собой. Ну и то, что я разбираюсь в сорняках, никак не влияет на мои способности. Тодороки эта фраза показалась до безумия знакомой. Будто он уже читал ее где-то (например, сорок страниц назад) или слышал. Впрочем, ему, жующему вкусный рис, было явно не до этого. Вечером того же дня в гостиной собралась толпа одноклассников, чтобы поздравить Каминари с успешным началом ютуб-карьеры (выложенное в воскресенье видео набрало четыре тысячи просмотров, и это было победой). Бакуго стоял возле стены, твердо решив, что либо он скажет сегодня, либо он что-нибудь разобьет. Тодороки стоял рядом; нет-нет, он совсем не играл роль моральной поддержки, просто зашел поздравить одноклассника. Бакуго открыл рот, чтобы раскрыть тайну своей подработки, как ему вторил голос закатившей глаза Ашидо: — Мы знаем, что вы встречаетесь. — Я работаю в цветочном магазине. — Ты работаешь в цветочном магазине?! — Подскочил на кресле Каминари, отвлекаясь от просмотра статистики на ютубе. — Они не встречаются, — лениво замахала рукой Урарака. — Мы встречаемся, — произнес Тодороки. — Мы не!.. — Бакуго мгновенно отлип от стены, пока на него накатывала паника. — Мы вчера начали встречаться, — продолжил Тодороки и пожал плечами. — Ох, неужели. — Яойорозу негромко захлопала, смотря на Тодороки: в ее взгляде читалась гордость за друга, игнорирующего волны недовольства, исходящие от Бакуго. — Вы начали встречаться вчера и ничего не сказали? — Урарака обиженно надула губы, косясь на Бакуго, который нервно стучал ногой по паркету; вся эта ситуация его порядком раздражала, тогда как Тодороки веселила. — Погоди-погоди, цветочный магазин? — Киришима, опершись на подлокотники, чуть приподнялся, пока его губы расползались в улыбке. — Так ты все-таки не вышибала в ночном клубе? —Джиро расстроенно откинулась на подушки и обреченно подняла глаза к потолку. — Прощай, моя двадцатка. — Привет, моя двадцатка. — Аояма сиял. — Ты знал?! — рявкнул Бакуго. — Всегда, — Аояма поиграл бровями в ответ. — Бакуго! — Иида резво поднялся с пола, на котором собирал паззл. — Сделай скидку Мидории, а я прорекламирую ваш магазин в своем твиттере! — На тебя подписано семь человек, — сощурившись, произнесла Джиро. — А в магазине можно снимать? — Каминари смотрел на страницу своего канала, пока в его голове загоралась идея, готовая ослепить всех вокруг. — Где моя компенсация за два года твоего нытья, Бакуго? — спросила Урарака и сощурила глаза. — Заткнись нахрен! — Несколько искр сверкнули в его ладонях. Тодороки же не послышалось? Он, взволновавшись, повернулся к Бакуго, который направил на него ладонь. — И ты заткнись нахрен! — Два года? — уточнила Яойорозу и получила уставший кивок в ответ. — Сочувствую. Это действитель… — Яойорозу, — прервал ее Тодороки, — не надо. Он не был готов к тому, чтобы Бакуго узнал о его… состоянии на протяжении… нескольких месяцев? года? (в его жизни были вещи, за которые ему было стыдно, и вот эта была одной из них) А еще ему нужно было переварить информацию о двух годах, так что… Тодороки совсем немного плавился, ощущая на щеках пожары. — Я уже представляю эти кадры! — Каминари. Был. Воодушевлен. — Розы, фиалки… э… розы… — Одуванчики, — подсказала Ашидо. — Одуванчики! — воскликнул Каминари и развернулся (слишком резко) к главному редактору ютуб-канала. — Токоями! — Нет, — ответил тот, вслепую ища подушки. — Ребята! — в гостиную вбежал переполошенный Серо. — Пароль от сигнализации «пароль»! Новость была воспринята радостным воплем, от которого могли бы сокрушиться стены, если бы те не были привычными к подобному. — Теперь вы двое можете спокойно возвращаться под ночь, — подмигнул Киришима. — Мы не будем возвращаться под ночь! — крикнул Бакуго. Ему была нужна помощь Тодороки, чтобы отразить шутки друзей, но тот все еще плавился, увы. — Никто не будет возвращаться под ночь! — Иида изобразил руками крест. — О, вы вообще не будете возвращаться? — Мы все-таки идем на концерт!! — Токоями, пожалуйста.

***

В субботу Тодороки, складывая зонт, спасший его от дождя, открыл дверь цветочного магазина и услышал привычный звон колокольчика. Бакуго, опрыскивающий листья цветков, поставил пульверизатор на свободную полку и вышел из оранжереи. — Подожди пять минут, и я принесу цветы. Когда он уже хотел закрыть дверь оранжереи, Тодороки спросил, схватив Бакуго за локоть: — У вас есть сирень? — Э? Да. — Он остановился, придерживая дверь. — Тогда принеси и букет сирени. — Каллы и сирень — хреновое сочетание, идиот. — Поэтому принеси два разных букета. Бакуго смерил невинно улыбнувшегося одними глазами Тодороки недоверчивым взглядом и, вздохнув, отцепил от себя его руку, чтобы скрыться в оранжерее. Тодороки подошел к прилавку, оперся о него, пытаясь не дать смущению выползти наружу и залить щеки красным. Бакуго его, наверно, за это прибьет, но это определенно того стоит. Бакуго вышел из оранжереи с двумя букетами, которые быстро обернул бумагой, назвал цену и протянул цветы Тодороки. Тодороки отдал деньги, взял букеты, а после протянул букет с сиренью ему (своему парню). Бакуго моргнул. — Я погуглил и узнал, что сирень на языке цветов означает первую любовь. Тц, нет, все-таки его щеки обожгло жаром, но, по крайней мере, его лицо не пылало закатом, как лицо Бакуго. — У тебя есть пять секунд, пока этот сорняк не оказался у тебя на голове, — произнес Бакуго, сжимая букет. — Дай мне десять, и тогда я успею тебя поцеловать. — …Восемь.