Twelve roses

На этой неделе Субин уже три раза отказался от смены в цветочном. Его босс не был против; весь этот год он работал достаточно хорошо, чтобы позволить себе такую вольность. Лиа, девушка, которая тоже работала в магазине, тоже не возражала — по-видимому, ей нужны были часы. И, допустим, Субин донимал ее вопросами, заходил ли в магазин кое-кто. Тот самый кое-кто, которого он так тщательно избегал. Во время одной смены, которую он все же отработал, он все время был на взводе, как заводная игрушка, которую завели почти полностью, но не до конца. Он жаждал, чтобы хоть кто-то завел механизм еще на один щелчок, чтобы получилось сбросить напряжение. Он так волновался насчет того, что Ёнджун может войти и расспросить его о том, почему он так внезапно ушел, и, честно говоря, он не был к этому готов. Поэтому он отказывался от каждой последующей смены. Он знал, что ведет себя как трус, и ненавидел себя за это. Особенно после того, как Ёнджун сказал ему тогда: «Может, ты храбрее, чем думаешь». Нет, и это было тому доказательством. Из-за этого он и сбежал, не так ли? Потому что испугался. Не из-за Ёнджуна. Не из-за чувств, нет, к этому он привык. Несмотря на то, как больно это могло ему сделать, он не боялся признать перед собой, что Ёнджун ему нравился. Нет, он боялся не из-за этого, а из-за того, о чем ему говорил Бомгю. Они провели вместе невероятный день, один из лучших в жизни Субина. Все шло лучше, чем он мог себе представить. Все эти легкие прикосновения, длинные паузы и взгляды украдкой заставили его чувствовать себя окрыленным. Но они были случайными, да? Но когда Ёнджун потянулся к его руке — если это вообще случилось, а не было просто плодом воображения Субина, — в мыслях тут же всплыли слова Бомгю. Мысль о том, что он может быть виноватым в чьей-то боли и разбитом сердце не давала ему покоя — он не смог бы с таким смириться. Он ведь просто Субин, ничего из ряда вон выдающегося или особенного. Конечно, он добрый и высокий, — он полагал, это неплохое качество, — и иногда может быть милым, но в конце концов, он просто Субин. Он этого не стоит. И что Субин ненавидел больше всего — он не сделал ничего, чтобы это предотвратить. Если бы он действовал на свое усмотрение, то он бы поддался Ёнджуну, он точно знал. Он ненавидел себя за то, что ему понадобился целый день, чтобы перестать быть эгоистом. Он должен был уйти в тот момент, когда взгляд Ёнджуна задержался на нем, или когда он нарочно возился со своим браслетом, чтобы Ёнджун помог его надеть. Но когда он был рядом с Ёнджуном, не было выбора из хорошего и плохого, правильного и неправильного. Был только он. Субин понятия не имел, что делать дальше. На данный момент лежать в кровати казалось хорошей идеей. Лежа в постели он не мог делать что-нибудь разрушительное или тупое, или то, о чем он мог бы пожалеть, так что он оставался там, только и надеясь, что решение само придет к нему. Ему хотелось увидеть Ёнджуна, и он понимал, что рано или поздно это произойдет, как сильно бы он не хотел это отсрочить. Должен ли он вести себя как обычно? Как будто ничего не случилось? Но, конечно же, Ёнджун спросит об этом. Стоит ли отрицать все? В конце концов, Ёнджун провел целый день, флиртуя с кем-то, пока находился в отношениях, и Субин не был уверен, хочет ли иметь с ним дело. Субин решил делать то, что он сделал лучше всего: отложить принятие реального решения на потом. В данный момент он был доволен, лежа там, уставившись на маленькое солнце на своем браслете и думая о своей луне, где бы она ни была.