
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Чимин ни черта не слышит, но упрямо продолжает танцевать. Флорист Тэхён не знает жестового языка, поэтому начинает общение с помощью языка цветов.
Примечания
Предупреждаю, что все действия фанфика происходят на территории РФ, все герои говорят на русском языке, поэтому при некоторых описаниях я буду опираться на русский сурдоалфавит и русский жестовый язык.
Dianthus — это род многолетних растений, которые принадлежат к семейству Гвоздичные.
Гиацинт и Петуния.
21 сентября 2020, 09:40
«Лучше бы меня просто душил убийца. Почему воздуха не хватает именно тогда, когда он так нужен?».
Перед выходом на сцену Чимин, впервые выступающий на сцене в качестве актёра любительского спектакля, взволнованно повернул голову в сторону зала, наполненного сидящими в ожидании людьми, которые пристально наблюдали за развитием действия. Он аккуратно поправил нежно-голубой хитон и, сгорбившись, как пожилой мужчина, сделал первые шаги в сторону импровизированной школьниками скалы высотой в метр-полтора. Слишком длинный гиматий, так-то сшитый совсем для другого, гораздо более высокого человека, которого заменял Пак, упрямо мешался под ногами. Поднявшись по лестнице, парень начал всматриваться в электронную доску с анимацией приближающегося, лавирующего по волнам корабля и, заметив на нём чёрные паруса, театрально охнул, схватившись за голову и оттягивая тёмные волосы. Кто-то из чувствительных зрителей издал почти плачущий звук, зная, что будет дальше: царь Эгей, понявший, что его сын Тесей погиб в сражении, спрыгнет со скалы. Вместо моря за скалой был надёжный — Чимин успел несколько раз отрепетировать падение — батут. И вот, прикладывая ладонь к сердцу, он наклонился вбок, собираясь упасть назад, как случайно наступил на плащ правой ногой. Последнее, что он смог сделать, — отчаянно замахать руками в глупой попытке ухватиться за воздух, когда осознал что летит не в ту сторону.
Видя, как проносится жизнь перед глазами, слыша, как чей-то ребёнок крикнул в ужасе, он чувствовал, как затылок пламенно встречается с полом, и в этот короткий миг потерял сознание.
Открывать глаза было страшно.
Чимин ощутил чьё-то дыхание на своей коже. Кто это? Мать, отец, или, может быть, дальний родственник? Точно. У него есть только любимая мама. В душе что-то щипит, когда нос улавливает до боли знакомый запах женских духов; хочется пить, тело пересохло, как зелёный лист в пустыне, почти разваливается на куски. Разлепляя веки, Пак ловит себя на мысли, что женщина напротив чуть ли не плачет, хотя, кажется, действительно плачет, только совсем бесшумно, а потом, при попытке поднять голову, кривится от резкой боли. Сразу после пробуждения, молча вошли доктора в белых халатах, смотрящие с такой жалостью, что холодок пробежался по ноющим позвонкам, а в корле застрял беспомощный вопрос.
«Что со мной?» — выговорил он напрямую, и время остановилось, жизнь разделилась на «до» и «после», почти покинула его тело.
Он не слышит себя.
От страшной догадки он ужаснулся, резко поднялся с помощью рук и тут же ощутил, как к горлу подкатывает ком желчи — его рвёт прямо на себя. Ему пытались помощь, но он запаниковал, усугубляя ситуацию, когда накатило во второй раз, третий. Лёгкая судорога прошлась по телу, желудок скрутился, пока его вытирали и переодевали в чистую одежду.
Пока его везли в нейрохирургическое отделение, он отмечал невыносимую тошноту и желание помереть на чёртовой каталке, нащупал на голове плотный слой бинтов, глядя на разнообразие посетителей, но больше не слыша гула, плача младенцев и стенания. Несколько врачей, переговариваясь между собой и листая результаты краниографии и компьютерной томографии, вынесли клинический диагноз: закрытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга лёгкой степени, перелом затылочной кости, вследствие двухсторонний поперечный перелом височных костей с поражением кохлеовестебулярного аппарата.
Следующие две недели в него усиленно кололи обезболивающие, назначив седативную и сосудистую терапию, заставляли делать вариации позы Ромберга, фланговую ходьбу, проверяли рефлексы. Испуганный Чимин, падающий на колени, заваливающийся вбок от лёгких упражнений, ни черта не слышал из того, что они говорили. Он тщетно пытался встать самостоятельно, но медсёстры всё же прибегали к нему и поднимали, провожая в палату.
Но самым шокирующим для парня было одно-единственное заключение аудиологического исследования: глухота с обеих сторон. Его беспокоит не то, что вкусовая чувствительность снижена, что он почти не может ходить самостоятельно, что тошнота держится в горле всё время, что голова трещит и раскалывается. Ему нужны звуки, нужен бит песен, нужна музыка, натренированные мышцы жаждут прежних тренировок в танце для практик, а он вынужден валяться пролежнем на койке, заставляя обеспокоенную мать таскаться по врачам и катать его на инвалидной коляске, чтобы хоть как-то разнообразить пребывание в клинике. В одну из таких прогулок Чимина передёрнуло от того, что на стене висела карта мира: он никогда не услышит природу тех мест, даже пение птиц.
Перед выпиской Пак разорвал кусок газеты, взял клей-карандаш со стола одного из врачей и хлопнул куском бумаги по надписью рядом с островом Крит.
«Эгейское море».
С каждым днём озлоблённость и упрямство ослабевали, уступая место отчаянию. Он помнит свой последний приступ гнева, когда, утром, при виде плакатов любимых групп и артистов, старых коллекционных виниловых пластинок, балетного трико, висящего в шкафу, не выдержал, закричал, как резаный, перепугав мать, всех спящих соседей, и, не услышав себя, разорвал, растоптал, уничтожил в комнате всё, чем дорожил, намеренно влетел в стену и бился головой, пока его оттащили. В тот день умерло его желание просто пытаться. Учить жестовый язык — бесполезно, поступать в университет — бессмысленно, заниматься балетом дальше, выполняя изящные глиссады, выходить на пробежки — не получиться, вестибулярный аппарат не одобряет. Намного лучше продолжать закупаться лекарствами и пичкать себя ими, продолжая лежать пролежнем.
Ему часто снился торнадо, он тонет, захлёбывается, рядом проплывает лодка, в которой сидит совершенно спокойная мать. Она не спасает его, ибо волны уносят её в противоположную сторону: мать смогла открыть пекарню на другом конце Москвы. Уехала. Оставила. Может быть, она сделал это специально, чтобы её сын наконец поднялся на ноги. Некоторое время женщина продолжала высылать деньги, но вскоре Пак впервые взялся за себя — не от любви к себе, к матери — и устроился на бирже фрилансеров, а позже, увидев рекламный баннер об открытии танцевальной студии хип-хопа, впервые за долгое время подумал: «А почему бы и нет?».
Так, быстро и незаметно, шло время. Чимин не знает, в каких условных единицах следует измерять его жизнь: её нет в секундах, нет в минутах, часах, или днях, нет. Но она есть в танцах. Она наполняет каждую мышцу его тела, раскрывает пыльные лёгкие, кости пропитываются ею, воздух становится свеж и чист, приобретает горький привкус, насыщается резиновым запахом танцевального зала, в котором Пак занимается почти ежедневно по глубоким ночам, когда помещение пустует. И пусть он падает, спотыкаясь о собственные ноги, пусть он получает синяки и ссадины, пусть его потом преследует тошнота, пусть его иногда вырывает в туалете, он чувствует эту музыку через вибрацию от слишком громких басов, которые многим мешают, двигается под неё, хотя определённо не слышит голоса вокалиста.
«Интересно, а какой голос у Тэхёна? Ему понравились цветы, которые я ему подарил?» — задумывается Чимин, продолжая водить губкой по тарелке, хотя она уже давно чиста, молится, чтобы недалёкий флорист понял его послание. Вернувшись домой, — нет, буквально сбежав от пугающе любопытного и настойчивого попутчика, — он заботливо поставил букет в самую обыкновенную прозрачную вазу и ещё раз осмотрел цветы, отмечая, что Ким выбрал не какие-то тюльпаны или хризантемы, а непонятный ему вид.
Мальва означает «прости меня» — что ж, Чимин понял, не дурак, умеет пользоваться Интернетом, может разобраться в запутанной символике. Отредактировав оставшуюся часть документа за ночь и найдя сайт цветочного магазина, он спустил всю свою прибыль на букет, — пришлось ещё и телефон с адресом сообщить — которым хотел сказать то, что не вышло сделать в глаза: «Конечно, Ким Тэхён, я тебя прощаю. Спасибо за понимание. Я так давно не общался с людьми вот так вот просто».
Вот так вот просто Чимин не общается даже с Хосоком, основателем танцевального клуба, принявшего глухого несмотря на его недостататки и диагноз. Электронный браслет на руке вибрирует, оповещая о сообщении, когда Чимин как раз закончил перемывать посуду. «Хей, не хочешь прийти и позаниматься сегодня ночью? Я тоже буду», — дружелюбно предлагает Чон. Немного подумав и оценив своё состояние, Пак радостно соглашается, предвкушая приятную боль в мышцах, освобождение от рутинной нелюбимой работы.
Он только начал собирать вещи, как внезапно свет в его квартире резко гаснет, поэтому он, вздрагивая, смотрит наверх, подходит к выключателю в спальне, щелкает, но, не видя результата, проделывает это с каждой комнатой. «Может быть, щиток?» — догадывается он и шагает ко входной двери, держась руками о стены, и открывает её, чтобы разобраться с неполадкой, но не смеет двинуться вперёд, потому что прямо перед ним стоит Ким, мать его, Тэхён, протягивая букет с пурпурными цветами, а позади него Чимин замечает открытую дверцу распределительного щита.
— Привет, — виновато улыбается флорист. — Прости, что так поздно. И вообще просто прости.
Блондин молчит, и, думая о возможности своих галлюцинаций, касается рукой чужого плеча, на что Ким только протягивает цветы вперёд, и Пак реагирует мгновенно, забирает букет, сжимая крафтовую обёртку, кивает, выражая благодарность, с грохотом захлопывает дверь, чуть не хлопнув того по носу. «Нет, я не буду с ним общаться и высасывать из него деньги», — обещает он себе, шатаясь, проходит на кухню и тяжело ставит букет в вазу с мальвой. По-прежнему темно, и Чимин, наклоняясь и вдыхая непонятный, но приятный, цветочный, немного горьковатый, с медово-шоколадными, пряными нотками запах, вспоминает о проблеме, идёт ко входной двери, смотрит в глазок на Тэхёна, стоящего около двери, как бездомный щенок.
Дубль два.
— Снова привет, — открывает рот шатен. — Прости, что вырубил свет. Я не знал, как… выманить тебе из квартиры другим способом, — объясняется он, шагает к щиту, настраивает, одним глазом глядя на растерянного парня в растянутой выцветшей футболке с невысохшими мокрыми пятнами и домашних шортах. Висящая лампочка в прихожей загорается, как и мозги Пака, выбирающего между танцами и незваным гостем. В конце концов, Чимин приглашает его внутрь и указывает на дверь в ванную.
Пока Тэхён послушно моет руки, он открывает холодильник, в котором шаром покати, понимает, что подать ему практически нечего, кроме молока, вчерашнего риса и варёных яиц, наклоняется, ища припрятанное на чёрный день мороженое в морозилке. Плавно и легко подошедший сзади Ким пугает парня, вздрогнувшего от лёгкого прикосновения по позвонкам. Пак смотрит на него, как она идиота, ибо кто так бестактно щупает тело человека, с которым ты смазанно познакомился только вчера, но Тэхён выглядит так, сияет, словно они с Чимином дружат всю жизнь.
«Я точно отстал от жизни».
Фрилансер указывает пальцем и пластиковый контейнер с рисом и приподнимает бровь, спрашивая: «Ты будешь это?», — и Тэхён тут же соглашается, хлопает себя по животу со страдальческим выражением лица: «Я съем всё что угодно». Чимин бесшумно хихикает и ловит себя на мысли, что, оказывается, чувство такта иногда совсем не нужно, чтобы понравится — как человек, конечно, как человек — кому-то, по крайней мере, Тэхён доказал это дважды.
— У тебя пахнет лекарствами, — замечает Ким, принюхиваясь, на что Чимин ведёт плечами, мол, с этим ничего не поделаешь. Всматриваясь в содержимое холодильника вместе с парнем, он заметил полупустые пузырьки, бутыльки и явно не новые упаковки с лекарствами. Корвалол, нурофен, мелаксен, донормил, глицин, парацетамол, пенталгин, парацетамол и ещё десяток других препаратов — с таким набором Чимин может открыть свою мини-аптеку. — И как твоя печень это выдерживает? — выдохнул он, не заметив, что Пак уже отошёл с продуктами.
Пока блондин разогревает быстро сделанную кашу, Ким осматривает скромную, маленькую кухню, а потом невольно вжимает голову в плечи, потому что микроволновка трижды кричит — даже слишком громко, ведь они были в идеальной тишине, не считая мерного тиканья настенных часов.
Смущённый, Чимин старается есть совсем бесшумно, не смеет поднять глаза, выверяет каждое своё движение, как робот, даже дышит тихо, молится не ударить ложкой по каёмке тарелки, не пролить содержимое на себя, но хуже всего — на Тэхёна. Тот изредка поглядывает на него с жалостью и понимает, что, чёрт возьми, каждый раз заставляет Пака чувствовать себя неудобно и жертвовать: парень положил гостю заметно намного больше, чем себе. Он так сильно уходит в свои грустные мысли, что случайно роняет ложку на стол, и блондин, словно услышав это — на самом деле просто почувствовав лёгкую вибрацию — заинтересованно отвлёкся от сосредоточенного, насильного впихивания в себя каши.
— Прости, я нечаянно. Ты можешь продолжать спокойно есть, — по слогам произносит Ким и мысленно кричит от странности и неловкости всей ситуации. — Правда, прости, — повторяется, ибо тот не сводит взгляд, зацепившись за тонкие гладкие губы, постоянно влажные то ли от того, что Тэхён облизывается, то ли от бальзамов.
«Пожалуйста, перестань извиняться! Ты заставляешь меня чувствовать себя очень плохо», — оторвавшись и достав телефон, печатает Чимин и показывает экран флористу, ещё больше сжавшегося от вины.
— По-моему мы только портим друг другу настроение, — выдыхает Ким. — Нам пора перестать ковать эту цепь бесконечных извинений, — необычайно легко улыбается он, и Пак слабо улыбается за ним, поправляет сползшую на лоб светлую чёлку, когда тот поправляет свою. «Почему я не могу стать таким, как он?». От внезапно накатившего вдохновения, Чимин пишет длинное сообщение, задумывается, переставая набирать слова, потом берётся за них с новой силой, но в итоге всё стирает и вздыхает. Понимающе улыбнувшись, Тэхён кладёт ладонь на его и медленно проговаривает:
— Почему ты прислал именно гортензии?
«По той же причине, что ты прислал мальву. Так что это за цветы?» — указывает он на новый букет.
— Я думаю, ты разозлишься, — нервно признаётся Тэхён, прикусывает губу, гладит пальцами цветки, собранные на верхушке стебля в виде кисти, их яркий околоцветник в виде колокольчатой воронки и снова завязывает нежно-фиолетовую ленту, успевшую развязаться. — Пурпурный гиацинт просит прощения. Как и мальва.
Чимин усмехается и печатает: «Надеюсь, это был последний раз».
— Я тоже, — выдаёт Ким. — Слушай, может нам заказать что-то? Нет, каша была очень вкусной, просто… хм… Чёрт.
«Всё в порядке», — махает руками блондин, досадно вспоминая, что придётся потратить некоторую часть накоплений, но, если раньше он дорожил каждой копейкой, то сейчас осознал, что
для Тэхёна не жалко этой копеечки.
— Что ты хочешь? — интересуется гость. — Я, например, хочу суши. «Ох, я даже не помню, когда в последний раз ел суши. Хотя нет, помню, это было в мой выпускной, кажется. Да, точно, в выпускной», — расписывает свои мысли Чимин. — Тогда давай я закажу, — говорит Тэхён и начинает копаться в своём телефоне, пока Пак отчаянно мотает головой, отчего мягкие волосы превращаются в птичье гнездо, а чёлка возвращается, закрывая глаза. Когда флорист наконец отрывается от экрана, парень уже стоял около него с гримасой неподдельного ужаса. — Я сам, — каким-то странным, немного хрипловатым, сиплым голосом произносит Чимин, впервые что-то говоря в присутствии шатена, который посмотрел на него так, словно он перевернул всю Вселенную с ног на голову. Танцор, наверное, на всю жизнь запомнит именно это выражение его лица: широко раскрытые, пронзительные глаза, дрожащие ресницы и приоткрытые губы, готовые вот-вот выпустить упрямо рвущийся наружу вопрос. — Ты… говоришь? Вместо отвеча Пак кивает, тянется к своему телефону и печатает: «Да, вообще я могу говорить. Просто мне не нравится то, что я сам себя не слышу. Когда перестаешь слышать других и сам долго не разговариваешь, то приобретаешь акцент. Некоторые звуки, как говорит моя мама, я и вовсе проглатываю или произношу не совсем правильно. Стыдно». — Стоп. Ты же не виноват, это ведь последствия, — яростно запротестовал Тэхён, почувствовав колющее в груди желание переубедить приятеля. — Никто не будет смеяться над тобой, — произносит он яро, говорит быстро, поэтому Чимин не может прочитать его речь, стоит, хлопая глазами, и Ким повторяет свои слова, только медленнее в несколько раз. «Ты правда так думаешь?» — задаёт вопрос, потом виснет, обдумывая каждое своё слово, молчит. Запоздало в голову Тэхёна приходит догадка, что мир не такой конфетно-букетный, и, наверное, Чимин в своё время уже прочитал столько издевательских записок, переловил столько насмехающихся взглядов, что факт глухоты становится одновременно и причиной такого отношения, и даже облегчением: он не слышет то, как шепчутся за его спиной, не чувствует мерзкого тона и подозрительности в голосах. — Если хочешь, можешь общаться со мной голосом. Я не имею ничего против, так даже, наверное, будет удобнее, — предлагает Ким и не прячет свою надежду услышать парня ещё раз. — Да, — всего лишь одно слово, но оно заставляет Тэхёна улыбаться до ушей и восхищённо посмотреть на Пака, — я попробую, — как робот договаривает он, пока не коверкая слова. — Молодец! — восклицает флорист, чуть ли не хлопая в ладоши, но вовремя себя остановив. «У меня вообще есть право говорить ему такое?». — У тебя хорошо получается. — Правда? — Чимин запускает пальцы в волосы, поправляя их, а шатен размышляет о том, что это было: утверждение или вопрос, — потому что тот намудрил с интонацией. — Да, слова я ведь различаю… Раздалось бурчание. — Мой желудок требует еды, — объясняет флорист свою заминку. — Мы что-то отошли от нашей идеи. Заказываю всё-таки я, хорошо? — Стой… — фрилансер предпринимает попытки оставить Кима, набравшего в корзину всякой всячины и вбивающего номер своей банковской карты. — Это компенсация за все неудобства, нежданный визит и фокусы со светом, — настаивает Тэхён, глядя тому в глаза, но не давая шанса потратить денег на него. — Я не просил! — выкрикивает Чимин, затыкая тому рот, но тут же прикладывает ладонь к губам и по привычке жестами показывает извинение. — Ой, слишком громко, да? — Да не, всё в порядке, — успокаивает его тот. Пак наклоняется ближе, снова не различив слова. — Всё в порядке, — ещё раз говорит Тэхён и показывает жест «о’кей». — Давай я оплачу хотя бы половину? — предпринимает жалкую попытку Пак, но Ким отрицательно мотает головой, хитро улыбается, вынуждая того смущённо отвести взгляд на пол, и заканчивает возится с оплатой. — Ждём несколько минут и можно обжираться, — радуется он, вытягивая руки вверх и прогибаясь в спине. — Ты сказал «обинаться»? — недоумевает Чимин, понявший, что всё-таки не может читать по губам, если Тэхён не выделяет специально каждый из них или резко ускоряет темп. — Об-жи-рать-ся, — поясняет Ким и квадратно улыбается, явно позабавившийся вопросом парня, но делает он это так тепло, что тому совсем не обидно. — Я нечасто разговариваю, немного трудновато, — замечает фрилансер, водит пальцем по узорам на скатерти, и переводит взгляд на губы Тэхёна, форму, цвет, ухоженность которых он уже запомнил, ожидая ответа. Всё так же сидя на кухне, парни общаются несколько минут, прежде чем браслет Пака вибрирует, а сам танцор вскакивает, поздновато вспоминая о том, что забыл про Хосока и тренировку. «Всё в силе?». Впохватившись, он хватается за телефон и быстро печатает: «Прости, сегодня я не смогу прийти. Возникла непредвиденная ситуация», — блондин в общих чертах описывает такую беду как Тэхён. «Эх, жаль, но ладненько. Надеюсь, у тебя всё хорошо. Хорошей ночки, Чимин-а», — ничуть не упрекая его, понимающе прощает Чон, и парень представляет, как старший подбадриваще хлопает его по плечу. — Что случилось? — заинтересованно спрашивает Ким, и у Чимина пересыхает горло. «Что мне ему ответить? Я глухой, но настолько отчаян и эгоистичен, что продолжаю убого танцевать по вечерам, включая динамики на полную мощность? Я такой идиот, что продолжаю преследовать призрачную мечту, которой ни-ког-да не суждено сбыться, вместо того чтобы поработать ещё два часа и зарабатывать на несколько сотен рублей больше?». — Да так, просто ра…ботодатель пишет, — выкручивается он дрожащим голосом, тут же сжав зубы от груза вины за наглое враньё человеку, который так открыт перед ним. — Ай, я ведь помешал тебе выполнять работу! Он поторопил тебя? — с растроенным лицом беспокоется Тэхён, и Паку становится ещё хуже. — Нет, просто ин.нтер…ресовался прог…рессом, — снова ложь. — Тогда всё хорошо. — Да, — и ещё разок. Оставшееся время до приезда курьера Чимин всё сидел виновато и старался максимально непринуждённо поддерживать вялую — Тэхён говорил много и медленно, потому что тщательно выговаривал каждый слог, но блондин всё равно либо терял концентрацию, либо отвечал типичными фразами — беседу. — Хей, всё в порядке? — Ким вытягивает руку и ощутимо косается чужого плеча, когда тот совсем застывает. — Нет, — Пак совсем раскисает, понимая, что лучше бы сказал правду с самого начала. — Й плохой. — Я опять сказал что-то не то? Прости, я немного туповат, — вздыхает старший и хлопает себя по лицу, прокручивая разговор, чтобы найти ошибку. — Я плохой. Я соврал тебе. Похоже на признание детсадовкого мальчика, но Чимин говорит это твёрдо, сглатывает, упрямо смотрит на узорчатую скатерть — только бы не видеть рассерженное или разочарованное лицо флориста — и так сильно по привычке кусает себя за губу, что чувствует отрезвляющий, металлический привкус крови, заставивший его всё-таки наладить зрительный контакт с парнем. — Осторожнее… — никак не реагирует на признание Тэхён и, взяв салфетку со стола, акууратно — Чимин не может подумать «нежно» — вытирает малюсенькую струйку крови с таким невозмутимым, домашним видом, на что тот замирает, ожидая услышать продолжение. — Тогда кто это был? — осторожно спрашивает Ким, и Пак не замечает на его лице гнева или недоумения. — Это… — он запинается, пытаясь нормально выговорить элеметарные слова, чтобы они не звучали странно. — Твой парень? — с невозмутимым видом неожиданно бросает флорист. Жаль, что блондин не узнает о нотке разочарования в его голосе. — Н-нет. Просто я сегодня хотел пойти на танцы. Я занимаюсь хип-хоп танцами, — кратно объясняет Чимин и закрывает ладонями лицо, впервые за всё время чувствуя облегчение от глухоты, ибо он не услышит чужую усмешку. — Я знаю, это очень странно, — опережает он ожидаемые острые фразы. Касаясь своими узловатыми длинными пальцами чужих и раздвигая их, Тэхён посмотрел Паку прямо в глаза, совсем тихо шепча: — Я хочу увидеть, как ты танцуешь. Растерявшись, Чимин отстраняется и, не зная чем занять руки, поправляет чёлку, однако слова уже сказаны, никуда не деться, хотя парень очень хотел бы оказаться на другой конце света, ведь сама мысль о том, что Ким увидет его неуклюжие попытки устоять на ногах при сложных движениях, будоражит кровь. — Я не думаю, что… тебе понравится, — мягко отказывает Пак и глядит с необычайной настойчивостью, какой раньше не обладал. — Почему? Я же сказал, что никогда не посмеюсь над тобой, — обещает во второй раз шатен, уже сияя от нетерпения. Танцор показывает руками крест; Тэхён хочет что-то сказать, но раздаётся звонок в дверь, а браслет на руке блондина вибрирует. — Да, ты мог не выключать свет. Возмёшь? — Пак указывает на дверь. Не поправляя его, Ким бежит к двери и забирает два пакета с едой, при виде которых Чимин охает, краснеет, а потом и вовсе возмущается: — Так много? Зачем?! — выходит, наверное, слишком громко, и Тэхён пугается такой реакции. — Ты потратил на это свои деньги. Сколько я тебе должен? — Ты уже отплатил трёхцветным букетом гортензий. Считай, что мы квиты, — по-доброму усмехается шатен и достаёт из горячего пакета коробки с запечёнными роллами. — Доставай тарелки. А Чимину два раза повторять не надо: через минуту стол был накрыт. — Почему так мало салфеток? Они же могут положить салфеток на пять тысяч, блин, — дуется гость, а Пак, приблизительно понимая смысл сказанного по слегка нахмуренным бровям и оскорблённому взгляду, улыбается, разъединяя деревянные палочки и одновременно удивляясь количеству съестного на тарелках. — Мы это не с…едим, — Чимин боится притрагиваться к еде, так-то купленной другим человеком, поэтому сидит, словно прося разрешения, хотя давно давится слюнями. — Значит, будет повод пригласить ещё раз к себе, — прыскает со смеху Тэхён, напрашиваясь в гости, и ловким движением кладёт одну сушинку к себе в рот. — Ешь, — приказывает он с набитым ртом, но то, с каким аппетитом он ест, убеждает блондина повторить за ним. — Вкусно! — по-детски радуется Чимин, раскрывая глаза-щёлочки, а Тэхён, наблюдая за счастливым лицом, ловит себя на мысли, что усталость, все тягостные мысли и страхи куда-то испаряются; в душе что-то трескается, позволяя зелёному зародышу пробиться вверх, слабо покачиваясь на ветру, и Ким тоже чувствует этот непонятно откуда взявшийся порыв, подтолкнувший его к одному из самых спонтанных поступков в его жизни — взять телефон и запечатлить этот по-настоящему стоящий момент, сделать так ещё, ещё и ещё. — Зачем ты… ф-фоткаешь меня? — Ты выглядишь счастливым, — признаётся флорист, — таким счастливым… Переваривая эти слова, Чимин осознаваёт, что медленно, но стабильно и ощутимо теряет контроль над своим личным счастьем: теперь оно вытекает сгущёнкой из замкнутого круга «танцы», нарисованного в планировочном блокноте с бюджетом и упрямо движется во все стороны, брызгается, пачкает стены, потолок, грозясь вот-вот затопить комнату, дом и поднять Чимина над многоэтажками, туда, где беззаботно летают свободные птицы. —… поэтому я решил забрать с собой этот момент. Ты же не сердишься? — заканчивает Ким с надеждой на то, что удалять фото не придётся. — Нет, что ты, нет, — яростно отрицает блондин. — Тогда кушай, — он снова принимается откармливать худого парня. — Тут двенадцать видов роллов и ещё суши, ты обязан попробовать всё. — Я хочу жить, — смеётся Чимин. Смех, впрочем, обрывается, когда плоский живот вздувается, в рот не лезет даже глоток воды, и хочется уже умереть, желательно в тёплой постели. — Поздновато уже, да? Я что-то задержался, — начинает беспокоиться Тэхён, поворачиваясь к окну — у танцора нет штор на кухне. — Вау, смотри, луна!!! — бурно реагирует он на растущую луну. Не успевая прочесть по губам, Чимин не понимает, чем вызван восторг у гостя, и тот тянет за локоть. Приходится встать и плестись на балкон, изо всех сил пытаясь не свалиться вниз от тяжести съеденной еды. — Луна! — указывает шатен пальцем в точку на небе и наводит туда камеру телефона, пока Пак щурит свои и без того узкие глаза, чтобы зацепиться за желтовато-серый круг и ахнуть. Тэхён тормошит его за плечо, обращая на себя внимание. — Через два дня, девятого марта, будет полнолуние! — Ой, точно, зав…тра восмое, — вспоминает Чимин. — Надо будет позвонить маме! — напоминает он себе вслух. — Можешь отправить ей букет, — намекает Ким, двигая бровями, и ловит подозрительный взгляд. — Ну, а что? Самореклама, — глупо хихикает он. — Идея хорошая. — Тогда приходи завтра в наш магазин, — выдаёт флорист, хотя знает, что точно будет выглядеть ужасно: страшное-престрашное восьмое марта никто не отменял. Обычно в праздники он еле-еле просыпается, ползёт до магазина и начинает выслушивать просьбы людей сделать «что-то необычное», «красиво, но недорого», «со смыслом», хотя иногда под вечер находятся парни, тоже уставшие от праздника и просящие «просто одну розу», а потом, после весьма прибыльных девяти кругов ада, неживым уходит домой, оставляя Чонгука прибирать свинарник. «Может, в этот раз всё будет по-другому?». — Хмм… — блондин вспоминает, что по планам у него завтра танцевальный клуб, маленький заказ… — Да, — соглашается он несмотря на свою занятость. — Я буду ждать тебя, — улыбается в своей манере парень. — Дашь мне свой номер телефона? — он протягивает Чимину свой мобильный, тот набирает свой номер, звонит и отклоняет через браслет; потом они находят друг друга в социальных сетях. — Тебе пора, поздно, — пытаясь передать разочарование, говорит танцор и ёжится от холода. — Я вызову такси. Мне лень растрясать калории. Они довольно долго стоят на балконе, вдыхают свежий ночной воздух и молча смотрят на луну. В этом, на самом деле, нет ничего такого интересного, но сама атмосфера порождает в пустой голове вопросы о том, как так вышло, что буквально в нескольких сантиметрах от тебя находится человек, который на тебя накричал, и с которым ты познакомился только вчера. Чимину кажется, что это какой-то слишком реалистичный сон, может быть, он вообще лежит в коме, или это галлюцинации, вызванные тем, что он, бьясь в истерике, напихал в себя кучу всякой дряни, потому что, чёрт возьми, ему очень повезло встретить Тэхёна. Приходит уведомление, и парни видят, как подъезжает жёлтая машина такси. Чимину становится неожиданно слишком грустно, а Тэхён никак не может вдоволь насмотреться на бледную — как ранее лицо фрилансера, теперь по-здоровому порозовевшее — луну. — Жаль. Я бы провёл тут ещё несколько минут, — вздыхает он и выходит на кухню, двигаясь к коридору. Кивая, Чимин следует тенью за ним и, стоит тому открыть входную дверь и махнуть ладонью на прощание, искренне улыбается, поправляя лёгкий бордовый шарфик у него на шее. Захлопнув дверь, он бежит, в середине пути чуть не упав, на балкон и нетерпеливо ждёт. Проходит несколько секунд, — они кажутся вечностью — и из подъезда выходит высокая фигура в пальто, которая, садясь в такси, оборачивается и, заметив светлую макушку, машет руками на прощание, прежде чем сесть в такси и уехать. Ещё немного постояв на месте и пялясь туда, где скрылась машина, Пак, зевая, шагает убирать кухню. Роллы он не выбрасывает, — грех! — а убирает в холодильник. Вытирая стол, он не выдерживает, наклоняется к новому букету, вдыхая приятный аромат, и, к своему удивлению, находит маленькую записку:«Надеюсь, я не обижу тебя снова. Прости, если сказал что-то не то. С превеликим уважением и наидобрейшими намерениями,
Ким Тэхён».
Чимин хмурится, вспоминая об обещании Кима, и, почесав затылок, заходит на сайт цветочного магазина — на следующее утро ухмыляющийся Юнги с порога вручает сонному и толком не проснувшемуся флористу горшок с розовой петунией. — Хорошо привлекаешь клиентов, Тэхён, — показывает большой палец Сокджин, на что Чонгук хихикает. — Опять?! — удивляется Тэхён. — Чем он возмущён-то? * — Записку оставил, — Чон сует бумажку ему прямо под ном. — Сам писал, — гордо заявляет он. — Оно и видно, — подмечает Мин, насмехаясь над размашистым корявым подчерком. «Ты обещал больше не извиняться, но нарушил обещание в тот же день. Но вчера было незабываемым. Спасибо тебе за тёплый — холодный к концу — вечер». — Я не ожидал от тебя такого, — весело бросает младший флорист, возвращаясь на своё место доделывать букет. — Думал, до смерти будешь ходить один. — Надеюсь, ты не упустишь своё счастье, — напевает Сокджин. — Дерьмово работать флористом, делая букеты для влюблённых, когда у самого никого нет. — Прикрывать я тебя не буду, знай, — по-доброму ворчит Юнги, и Тэхён взрывается: — Заткнитесь все! Он собирается прийти сегодня к нам. О боги, я совсем забыл, что работаю с вами…