inflorescences

             Когда Ланга пишет, что ему срочно нужна помощь и что это очень важно, Мия предполагает что угодно, но точно не то, что ему придется таскаться с ним по цветочному магазину, гугля значение цветов.       — Почему я помогаю тебе выбирать цветы на день святого Валентина? — Мия отрывается от экрана и смотрит на Лангу, задумчиво разноцветные лепестки изучающего. — Не лучше ли было обратиться к Шэдоу? Или давай хотя бы у менеджера спросим, когда она освободится?       — Это не на день святого Валентина, — Ланга буркает, бросив на Мию взгляд, и возвращаясь к цветам, не зная, что выбрать.       Мия закатывает глаза.       — Да? А что мы тогда делаем здесь четырнадцатого февраля?       — Я подарю их завтра. Четырнадцатого февраля же шоколад дарят, да? Девушки? — Ланга звучит неувереннее с каждым словом. Потеряннее и грустнее. — Я пытался разобраться, что делать мне, но так и не нашел четкого ответа.       Точно.       Мия совсем забыл, что Ланга вычеркнут из этого дня. Как и в принципе из всего. Что он воспринимается как кто-то «другой», тот, кого лучше не замечать, как будто он обязательно исчезнет, если делать вид, что его нет.       И почему Шэдоу он не попросил, Мия тоже понимает.       У Хироми сегодня выходной, но он все равно мог согласиться помочь, если бы его попросили, вот только его реакцию разве предугадаешь?       Да и хочет ли Ланга в принципе ему открываться? Хироми наверняка догадался бы, кому цветы предназначены, даже если бы Ланга попытался это скрыть. (Хоть Мия и уверен, что он бы это спокойно воспринял.)       А с ним самим, с Мией, Ланге легко: Мия тоже несуществующий.       Ланга узнает это просто: видит розово-желто-голубой чехол в виде кошки и спрашивает, когда рядом никого нет, значат ли его цвета для Мии что-то.       Мия не уверен, стоит ли ему говорить, хочет уже резко бросить «нет» и к этому разговору никогда не возвращаться, потому что какая Ланге разница? Почему он спрашивает?       Ланга смотрит вроде бы как обычно — Мия сталкивается с ним взглядами, прежде чем ответить — но в то же время и будто не так расслабленно, не так спокойно, словно из-за своего вопроса он не меньше Мии волнуется. И в этот момент окончательно становится ясно: Ланга похожий. Мия и так это предполагал, пускай и ничего не говорил и не спрашивал — мог ведь и ошибаться, интерпретировать все неправильно, думать, что он неглупый, а на самом деле как раз глупым и быть — но сейчас, когда паника прошла, наверное, он все же может пробормотать ему правду.       Ланга становится вторым, кто об этом узнает.       Первым был Рэки.       Мия рассказывает ему сам, потому что тот говорит, что сейчас приедет, и просит выйти, когда Мия грубит ему в сообщениях и злится, и сидит с ним на качелях в парке, пока Мия ничем делиться не хочет. Потому что Мия вцепляется в цепочки, как будто желая металл раскрошить, и, не двигаясь, смотрит на унылую землю, сквозь которую едва-едва иногда трава пробивается, и Рэки спрыгивает с сиденья и начинает легонько его раскачивать, говоря, что Мия может рассказать ему что угодно и может не рассказывать ничего, но, если они уже на качелях оказались, покататься нужно обязательно. Потому что Рэки действительно раскачивает его, из-за чего взгляду приходится от земли отлипнуть (иначе Мия просто упадет или ему станет плохо), и он вскрикивает от того, как высоко он подлетает, и зажмуривается. Потому что Рэки просит открыть глаза, чуть замедляясь, чтобы Мие было нестрашно, а ему совсем не хочется это делать, он сжимает веки лишь сильнее, хмурится и вертит головой — Рэки надоедливо зовет его по имени, не переставая, таким веселым, теплым, добрым голосом, и Мия злится, распахивает глаза, чтобы посмотреть на него уничтожающе, но вместо этого видит перед собой кромки деревья и прячущиеся за ними домики, облака, небо, окрашенные и согретые оранжевым сиянием заходящего солнца, через секунду исчезающие из поля зрения и показывающиеся снова, неожиданной красотой и умиротворенностью завораживающие. Потому что Мия хочет увидеть их еще, забывает о своей злости, своем раздражении, начинает сам двигать ногами, и Рэки отпускает его цепочки и садится рядом, тоже раскачиваясь. Потому что тот слушает внимательно, когда Мия рассказывает ему, что устал от того, как в тренировочном центре его задирают каждый день, устал отвечать им резко, чтобы не показывать слабость, устал чувствовать себя уязвимо. Потому что Рэки говорит, что они не понимают ничего, что Мия — крутой скейтер не потому, что он талантливый, а потому, что он упорно тренируется, пробует новые вещи, не перестает предпринимать усилия, и тянется, чтобы растрепать его волосы, затормаживая ногами, когда Мия устает раскачиваться и теряет скорость. Потому что Рэки заботится о нем больше, чем кто-либо, и хочется поделиться с ним чем-то, что никто не знает, чтобы Рэки стал еще более для него особенным.       — Рэки наверняка обрадуется в любом случае, — Мия замечает, пожимая плечами. — Хоть цветам, хоть шоколаду, хоть сегодня, хоть завтра. Потому что они от тебя.       — Думаешь? — Ланга резко вскидывает голову и смотрит, словно весь светится. Голубые глаза блестят ярко-ярко, как сверкающие кристаллики, и кажется, что глупее Ланги, когда дело касается Рэки, может быть только Рэки, когда дело касается Ланги.       Они же буквально практически уже встречаются.       Мия злится иногда, когда время с ними проводит. Не потому, что они забывают о нем или исключают его — просто не может избавиться от ощущения, что он какой-то идиотский ромком смотрит. Они постоянно обнимаются, устраивая руку на плече или талии или лицом друг к другу, даже когда просто стоят в очереди куда-то (Мия думает, что ему из-за своих родителей и то меньше неловко), откусывают друг у друга еду, когда второй отворачивается, и делают вид, что ни при чем — в итоге съедают все напополам, валяются, устроив голову на бедрах друг друга, когда они проводят время у Рэки дома, или дремлют на плечах в машинах и поездах, тянутся к ладошкам друг друга, когда они смотрят что-то грустное или трогательное втроем, и крепко цепляются друг за друга, когда что-то страшное, и Мия не понимает, почему они никак не поговорят об этом.       — Ему наверняка сегодня много шоколада подарили, — Ланга бормочет и показывает Мие желтые цветы (приложение, определяющее названия растений по фото, говорит, что это эустомы). — Посмотришь значение?       Нет, не подарили, думает Мия.       Ланге даже в голову это прийти не может, но ведь Рэки мало кого интересует. И до Мии самого не доходит почему.       Он любит Рэки как близкого друга или старшего брата, любит проводить с ним время, любит слушать его рассказы и идиотские шутки, наблюдать, как он творит всякие глупости, кататься с ним на скейте (Мия иногда все еще обгоняет его и дразнит — неловко признавать, что он ему важен, и неловко от того, что в итоге все равно всегда говорит ему об этом своим беспокойством, своей помощью или поддержкой, когда он переживает о чем-то — но он знает, что Рэки всегда догонит), даже любит его дурацкие касания, которыми Рэки, возможно, осознанно, возможно, нет, напоминает ему, что он, Мия, существует.       И именно из-за него впервые по-настоящему пробирающий, сковывающий, выбрасывающий из мира и уничтожающий ужас испытывает.       А потом ему тошно из-за того, что, переживая за Рэки, словно совсем в него не верил. Думал, что он гораздо хуже Адама, кричал, чтобы он не вставал и признал поражение, что с дождем еще вероятнее, что у него ничего не получится, вместо того чтобы его поддерживать.       Рэки извиняется за то, что оставил его и исчезнул, а Мия разрывается, потому что чувствует вину и не знает, как признать ее.       Он не может оправдаться своей тревогой — он мог волноваться и одновременно болеть за него, выкрикивать слова поддерживающие, а не испуганные, унижающие.       Мия думает забыть и не извиняться — Рэки же все равно его не слышал, да? — но не может. Будет вспоминать это постоянно, то, что отнесся к нему так отвратительно, в то время как Рэки, попросив прощения за ту ситуацию, только и делает, что поддерживает его. Нужно сказать всего лишь «Прости, что не верил в тебя», но такое ощущение, будто Мие проще предложить на неделю стать его котом или собачкой, чем извиниться. И чем больше он об этом загоняется, тем тяжелее становится от того, что он решиться не может.       Поэтому Мия выпаливает все, что думает, резко, когда уже не может продолжать чувствовать себя разрываемым. Выплескивает Рэки, что повел себя по-дурацки, что не поддерживал его почти совершенно, и остается только «прости», которое Мия бормочет, чувствуя, как слезы начинают капать. Он вытирает их рукавом и не знает, куда деться, потому что не собирался вот так плакать, не хотел быть настолько уязвимым, но Рэки просто берет его за плечи и затем обнимает, говоря, что все в порядке.       Что в порядке?       Мия начинает плакать еще сильнее.       Он не в порядке, Рэки не в порядке со всеми его травмами, с отношением Мии к нему — ничего не в порядке.       «Все в порядке, потому что ты извинился. Потому что теперь ты веришь в меня, да?»       Рэки улыбается — Мия по голосу чувствует.       «Я тоже в себя какое-то время не верил, так что я тебя понимаю».       Мия всхлипывает.       Зачем он это говорит, придурок?       «Но теперь я понял себя, понял, что я все могу и что мне на самом деле важно, и ты ведь тоже?»       Мия умудряется сквозь всхлипы «Да» прошептать и пытается перестать плакать, шмыгает носом. Гадает, собирается ли Рэки обнимать его, пока Мия сам не отстранится, потому что слезы его, похоже, совершенно не смущают, и так и происходит: Рэки улыбается, словно не замечая соленую лужу на своей толстовке, когда Мия разрывает объятия, постепенно успокоившись.       Мия думает, что не понимает, почему многие Рэки по достоинству не ценят, но он разве не таким же был? Никогда не обращал на него внимания, никогда бы не посмотрел на него даже, никогда бы не подружился бы с ним, если бы не Ланга.       Это ведь Ланга сразу притягивается к нему, потому что видит в Рэки прежде всего именно его самого, а не то, насколько он сильный и кто он на S, это Ланга желает узнавать его все больше и в результате действительно понимает его.       И поэтому, когда у них что-то происходит и они распадаются, Мия чувствует растерянность. Разве это возможно? Разве такое могло случиться с ними?       Мия не знает, в чем дело, и переживает из-за исчезнувшего Рэки, одновременно наблюдая за разбитым Лангой. Он выглядит опустошенным, потерявшим и потерявшимся, и Мия хотел бы помочь, но не знает как, и остается только переживать со стороны, думая, что эти двое обязательно найдут обратный путь друг к другу, потому что не может быть по-другому. Мия же не глупый вовсе, видит — хоть и еще не знает про бисексуальность Рэки, еще не отвечает Ланге — обрывки их чувств в их взглядах, движениях, словах (никто из них скрыть особо и не пытается, из-за чего Мия невольным свидетелем оказывается) и понимает все.       Видит, что они дорожат друг другом больше, чем кем бы то ни было, как касаются друг друга телами и взглядами вроде бы просто, по-дружески, но только очевидно, что в это вкладывается большее: нежность к друзьям или семье другая (Мия знает ее по взглядам, направленным на себя и ребят с S, на сестер Рэки, чувствует ее тепло в прикосновениях и поэтому может точно сказать, что, она отличается. Рэки не смотрит на них с мечтательными улыбками и не светится так счастливо, когда ловит ответный взгляд, не улыбается порой легонько, уголками губ, совсем не стремясь показывать эту улыбку, едва заметно, но насыщенно, ласково — любовь, которую он не может сдержать, но о которой он не говорит прямо, хотя бы так проявиться желает, не держится с ними настолько близко совершенно естественно, даже не думая, что это может быть слишком или что он нарушает границы, ведь Ланга рядом с Рэки всегда тоже забывает о дистанции, не смущается так от их комплиментов или действий, потому что, исходящие не от Ланги, они не вызывают такой трепет, они приятные и теплые — Рэки благодарен за них — но не взбудораживающие, не настолько сильно желанные).       И Мия безумно рад, несмотря на то что не подает виду, когда все это возвращается с новой силой, когда они мирятся, когда он вновь может закатывать глаза из-за того, что они надоели ему своими глупыми чувствами и своими неловкостями, потому что они больше не исчезнувшие и исчезающие, бесконечно грустные. Видеть вновь, что у них все хорошо, Мия счастлив.       Они не сомневаются друг в друге и всегда поддерживают, защищают, восторгаются друг другом, доверяют и хотят бесконечно быть рядом.       Именно поэтому — так же, как он первым тянется к нему — когда они все в Рэки не верят, Ланга единственный верит.       — «В некоторых культурах эустома — это символ нежности и изысканности, а в других — оберег от бед и невзгод… “Эу” — с греческого “прекрасный”, а “стоум” — “уста”. “Прекрасные уста”», — Мия зачитывает, думая, что это самое дурацкое название, которое он в жизни слышал, и без какого-либо удивления смотрит, как Ланга разочарованно качает головой.       — Нет, не то.       — Может, эти? — Мия указывает на цветы с желтыми (покрытыми небольшими темными черточками) и розовыми, светлыми по контуру и более яркими в середине, лепестками, тонким длинным стеблем и продолговатыми листьями. Выглядит одновременно мило и ярко — наверняка Ланге Рэки напомнит — и Мия, получив кивок в ответ, уже смотрит название и значение. — Альстромерия. Если верить легендам инков, она появилась благодаря богу Солнца. Он ее… зажег на земле? Эм, так… означает начало новой жизни, радость, перемены… Считается… а, — он запинается, потому что сразу понимает, что это не подойдет. — Считается цветком дружбы.       Ланга устало выдыхает.       Обводит цветочный магазин взглядом — как будто бы помутневшим, серым, кажется, Ланга начинает отчаиваться, и Мия понимает его: он просто хочет найти цветы, которые передавали бы его чувства хотя бы частично, но такое ощущение, что их просто не существует. Он слышит от Мии про изящность и аристократичность, благодарность, гармонию, знак силы, благополучие, про привлечение удачи или денег, скромность, стремление к возвышенности, олицетворение чистоты, благородство, амбиции, но то единственное, что ему нужно, никак найти не может.       Мия даже напомнить, что они тут уже черт знает сколько торчат, или сказать, что зря они от помощи флористки (Ланге хочется сделать все самостоятельно) отказались, не пытается, потому что чувствует, как Ланга расстраивается, и правда не хочет сделать хуже.       Перед ними множество цветов, совершенно разных, по-своему красивых — Мие на самом деле даже немного нравится здесь находиться — но не тех, к которым Ланга стремится, не тех, которые понимали бы его.       Он наклоняется к мелким цветочкам, напоминающим рассыпанные разноцветные конфеты, и Мия наводит на них камеру телефона.       Гипсофилы. Чистота и невинность, и — Мия уточняет для Ланги — в католицизме еще и дисциплина.       Ланга показывает дальше, а Мия думает, что цветов скоро не останется.       — Ранункулюсы. С латинского «маленькая лягушка», — у Мии вырывается смешок. Он уже сомневается, что Ланга это растение захочет. — Символ воинственности, могущества и власти.       Другие покупатели к этому моменту заканчиваются, и они остаются в окружении цветов вдвоем. Ланга решает пройтись, рассмотреть все еще раз, потому что вдруг он пропустил что-то, не заметил из-за большого количества людей? И Мия плетется за ним следом.       Все те же орхидеи и гардении, лилии, гаультерии, дельфиниумы, нарциссы, пионы, фиалки, хризантемы, магнолии, гортензии и георгины, штокрозы, те же эустомы и альстромерии, гипсофилы. Мия почти не надеется что-то найти, но Ланга затормаживает неожиданно возле горшочка с красными, желтыми и белыми соцветиями, окруженными длинными прямыми листьями, смотрит на широкие лепестки, собранные в два ряда, вдыхает их аромат, напоминающий нежную прохладу, свежесть и как будто весну, и Мия чувствует, как у них обоих надежда зарождается.       — Это фрезия. Она является символом молодости и доверия, восхищения… аристократической нежности? О, тут есть легенда о ее появлении. Прочитать? — Мия поднимает глаза, и Ланга кивает (как будто уже не так подавленно, и Мия мысленно просит цветок оказаться все-таки тем самым). — Весна должна была разбудить Землю от Зимы, но устала и поэтому уснула, когда легла отдохнуть. Вьюга, Холод и Снег сковали ее, и все вокруг начало замерзать, и только фрезия не поддалась. Ее звон разбудил Весну.       Мия читает последнее предложение и переводит взгляд с экрана на Лангу.       Атмосфера меняется: Ланга словно весь зажигается. Улыбается и теплеет, напряжение в нем проходит, и даже глаза больше не кажутся сероватыми, грязно-голубыми, замутненными переживаниями.       — Даже название… подходит… — Ланга шепчет и еще раз смотрит на цветы — с крошечной, но ласковой улыбкой, потому что оно все-таки существует, то, что может попробовать рассказать о его чувствах — прежде чем поблагодарить Мию и отправиться к менеджеру, наконец сказать ей, что они выбрали.       Ланга забирает цветастый горшочек — естественно, забыв расспросить, как за фрезией ухаживать (Мие приходится это сделать и на всякий случай записать, потому что Ланга радуется сейчас так по-дурацки, что наверняка все забудет) — и спрашивает у Мии, как выразить ему свою признательность за помощь.       Хочется сказать что-нибудь колкое, придумать что-нибудь дразнящее, но вместо этого Мия просто качает головой и говорит, что ничего не надо. Разве что он может чем-нибудь вкусным его угостить.       Мия не станет Ланге рассказывать, но сейчас он просто будет счастлив, если у этих двух дурацких слизней все получится.                     Мие нравится в Sia la luce. Он постоянно заглядывает туда после занятий или тренировок, любит, окруженный теплым светом и приятным запахом, уютным интерьером и красивыми цветами, играть на свитче или делать задания в школу, в принципе просто находиться здесь. Джо всегда готовит ему вкусняшки, и Каору постоянно заглядывает, когда не занят работой (Рэки с Лангой, Хироми — тоже, но реже), и Мия любит быть рядом с ними.       Он плюхается на стул с высокой спинкой у стойки и достает пенал и тетрадки, осматриваясь. Пара человек сидят за столиком у окна, а Джо домывает посуду — атмосфера расслабляющая и приятная — и, сложив ее аккуратно, поворачивается к нему.       — Будешь что-нибудь? — Джо улыбается, и Мия кивает. Выполняет элементарные задания по математике, пока перед ним тарелку не ставят и не растрепывают волосы, а затем погрязает в напрягающих английских словах, которые на завтра надо выучить. Мия повторяет их с соком в обнимку и отвлекается, лишь когда слышит, как дверь открывается и кто-то заходит и через секунду устраивается совсем рядом. Это Черри, Мия понимает, потому что обычно сюда только он садится, и через секунду действительно слышит его усталые приветствия и привычное «Тебе с чем-нибудь помочь?».       Мия качает головой и смотрит список дальше. Отмечает, что слово «free» он и так уже давно знает, и переходит к следующему.       Люди, сидящие у окна вскоре исчезают, Черри с Джо о чем-то тихо переговариваются (складывается впечатление, что скорее ругаются, но Мию это не отвлекает, он и внимания особого не обращает, потому что привык уже). Домашка делается не так быстро, как хотелось бы, но делается, покупатели сменяются и в какой-то момент заканчиваются, а свет ламп становится сильнее, и, отложив в сторону последнюю тетрадь, Мия расслабленно выдыхает и улыбается, зная, что наконец-то он может заняться тем, что ему нравится.       Он достает свитч, одновременно подключаясь к сети и к разговору Черри и Джои разворачивается на стуле, чтобы было видно их обоих. Уходить совершенно не хочется, но Мия знает, что где-то через час придется (хотя если он уговорит Каору отвезти его, то сможет остаться на подольше), и поэтому надеется, что посетителей, которые бы им помешали, больше не будет.       Стоит ему об этом подумать, как дверь тут же открывается, и он резко оборачивается (наверняка с неосознанно пугающим видом — хорошо, что Джо не видит, что Мия ему случайно клиентов разгоняет), но сразу же успокаивается: это Рэки и Ланга.       У Рэки в руках вчерашние фрезии, и даже спрашивать Лангу не надо, как все прошло, потому что просто по их лицам видно, что они станут еще невыносимее.       Фрезии временно отправляются на стул, когда эти двое со всеми здороваются и занимают ближайший стол: садятся на соседние стулья и разворачиваются лицами друг к другу — Мие видно только лицо Рэки, но и этого, кажется, хватит, чтобы его ослепить, потому что дурацкий слизень сейчас своим сиянием все находящиеся в ресторане лампы затмевает — и Ланга тянется к освободившимся рукам Рэки и сжимает его ладошку, переплетает их пальцы, что-то шепча. Яркая улыбка и красные щеки тут же вспыхивают, и Мия, скривив лицо, спешит отвернуться, не желая за этим наблюдать.       Ланга говорит, что он ненадолго, потому что хочет провести часть вечера с мамой, а затем добавляет, что им срочно нужно позвать Хироми, и просит Мию пока никуда не уходить.       — Что-то случилось? — Джо спрашивает, когда Хироми отвечает, что его смена заканчивается через полчаса и после он подъедет, и Ланга запинается.       — Э-э… — он смотрит на Рэки и, естественно, не может не расплыться в идиотской улыбке, такой теплой и ласковой, что Мие тошно становится, и затем мажет взглядом и по ним тоже: по Мие, Каору, Коджиро — прежде чем ответить: — в Канаде сегодня День семьи.       Первым отмирает Джо: улыбается и кивает, выходит из-за стойки, направляясь на кухню:       — В таком случае нужен праздничный ужин, чтобы это отметить.       (Ланга и Рэки с энтузиазмом кивают.)       Он скрывается за дверью, а Черри хмыкает, ухмыляясь — тоже по-теплому — и Мия думает, что в ближайшее время точно никуда не собирается.       Ланга на стуле к Рэки спиной разворачивается, и плавно падает назад, оказываясь головой у него на коленках, и тянется вверх, мягко касается волос, играясь с прядками — Рэки смущается и смеется, что-то говорит, из-за чего Ланга улыбается, как придурок, и резко поднимается и обхватывает Рэки руками, прижимаясь к нему, и его тоже обнимают — они оба словно все вокруг любовью своей наполняют.       — Отвратительно, — Мия под смешок Каору отворачивается. И вздыхает, чувствуя себя не менее дурацким: — хочу когда-нибудь как они.