«Люблю цветы…»

Досадная несправедливость этого мира заключается в том, что мужчинам совсем-совсем не принято дарить цветы. Исключение составляют набивший оскомину своей блестючестью Киркоров и его коллега по сцене (возможно, когда-то и по постели) Басков. Эти двое каждый концерт не без помощи менеджеров уносят за кулисы охапки дорогущих массивных букетов. Потом вся эта величественная красота, общая стоимость которой преобразуется в сумму с несколькими нулями, совсем не достойно отправляется по мусорным бакам. А скольких простых людей эти букеты в перспективе могли осчастливить! Больше десяти лет прошло, а Тихон всё ещё помнит тот скромный подгончик белых тюльпанов, которые ему за первую главную роль в школьном спектакле преподнесла краснеющая одноклассница. Сейчас Тихон едва ли назовёт её имя, зато момент получения долгожданных цветов отложился глубоко на подкорке мозга и попрежнему вызывает тёплую ностальгию по ушедшим временам. От тюльпанов исходил душистый сладкий аромат, хотелось улыбаться, зарываться в них лицом и дышать весной. С тех пор каждому редкому букету Тихон радуется, как тому особенному — первому. Поступая в театральный, он и то малодушно фантазировал о приятных перспективах получения роз, лилий, бархатцев, пионов и так далее по списку. Любит Тихон цветы и ничего не может с собой поделать. Со временем несправедливо непопулярное веяние дарить букеты обаятельному кудрявому актёру Александринского театра практически сходит на нет. И Тихон соврёт, если скажет, что его это не расстраивает. Нет, цветы всё ещё были, но совсем редкие и словно купленные в последний момент. — Вот ведь цветочная фея, — посмеивается над ним Янковский, — давай уже домой, а? Нос чешется от всего этого букета ароматов, — в подтверждение своих слов Ваня громко чихает и тут же отмахивается от внимания подоспевшей продавщицы. — Прикольно же, ну, чего ты, Ванько, — Тихон не оборачивается, лишь проводит подушечками пальцев по нежным лепесткам распустившейся розы. Зайти в цветочный салон они решили спонтанно. Ванькино внимание привлекла высокая пальма, раскинувшая листья вблизи окна — смотри, Тиш, какая гигантская! — а Жизневский был только рад побродить среди душистых композиций, попеременно лаская гладкие лепестки. Он, кажется, даже Ваню так не всегда после работы нежил. — И чего ты завис здесь? Не понимаю, — пожимает плечами Янковский, ладонью мягко проводя меж его лопаток и задерживаясь пальцами на загривке. В районе шеи у Тихона была удивительно нежная чувствительная кожа, почти как у девушки, регулярно пользовавшейся дорогими кремами. Он отрывается от медитативного созерцания очередного душистого букета и улыбается кончиками губ: — Люблю цветы, — ограничивается Тихон, и никаких пояснений за этим не следует. Краем глаза он ловит недоумение, отразившееся на красивом Ванином лице. Заложив руки за спину, Янковский встаёт к нему плечом к плечу и наклоняется, чтобы втянуть резко-сладкий аромат тигровых лилий. — Тебе что, не хватает подарков фанатов? — спрашивает он. Смутившись, что он, состоятельный и взрослый мужчина, уже грёбаный час не может выйти из цветочного салона, вводя в растерянность не только консультантов, но и уставшего с прогулки Ваньку, Тихон неопределённо качает головой и резко разворачивается к выходу. — Эй, — Янковский ловит его за рукав футболки, удерживая на месте, — если хочешь, мы можем ещё здесь погулять. — А потом уйдём, ничего не купив? — фыркает Тихон, стоически игнорируя переглядывания персонала, склонившегося над телефонами и сравнивающего изображения на экранах с действительностью. — Ну и что? — Ваня широко белозубо улыбается, а потом наклоняется низко-низко, будто готовый предложить что-то неправильное, коварное, и шепчет: — Давай купим розу в горшочке, а? Будем за ней ухаживать, может, расцветёт когда-нибудь. Тихон дёргается, когда слышит щелчок камеры. Ваня отшатывается от него, хмурится и нервно оглядывается, наконец замечая телефоны в руках персонала, замершего с идентичной непричастностью на лицах. — Как-нибудь в другой раз, Ванько, — неопределённо говорит Тихон, с нескрываемой грустью поглядывая на переполненные красотой витрины. Идея Вани показалась ему… интересной. Несмотря на всю свою любовь к цветам, домашние растения из-за плотного графика толком у него никогда не приживались. Везло разве что с неприхотливыми кактусами. Один — самый любимый — однажды разродился скромным розовым цветочком. После этого, мечтая повторить успех, Тихон несколько месяцев порхал вокруг прозванного Георгием кактуса. Один раз даже свозил с собой на съемки в Москву! Видимо, на радостях, тот скоропостижно и благополучно зачах. Вместе с ним в Жизневском умерла всякая надежда содержать комнатные цветы. Но вдруг с Ваней у них бы получилось? Из цветочного салона Тихон вытаскивает Янковского, метающего из глаз молнии, а изо рта ругательства, практически за руку. Всю обратную дорогу Ванька возмущается непрофессионализму сотрудников и, кажется, заикается про суд. Дома, прежде чем удалиться в душ, Тихон успокаивающе гладит его по плечу и целует в макушку. А когда возвращается, посвежевший и приободрившийся, Ваня выглядит как обычно: улыбается, лезет под руку и тыкает телефоном в лицо, показывая в инсте новые публикации коллег, как будто Тихон сам не успел всё изучить и пролайкать.

***

Его московские каникулы предсказуемо затягиваются. Несколько раз Тихон порывается вернуться домой, но, заикаясь об этом, ловит настолько встревоженные и печальные взгляды Ванька, что моментально затыкается. Жара, стоящая в Питере, также не способствует появлению желания заказать ближайший билет. Так что Тихон спокойненько прохлаждается в столице, где температура воздуха не превышает терпимые двадцать три градуса. Они с Ванькой валяются, готовят лимонад, прерываясь на неторопливые поцелуи, перебарщивают с сахаром и смеются. А ещё много разговаривают, толкаются бёдрами на просторной кухне в обставленной трёшке Янковского и плескаются ледяной водой из-под крана. Никто из них не заводит разговор о предстоящем съёмочном сезоне, когда придётся приводить себя в форму, недосыпать и бесконечно скучать в разлуке друг с другом. Про поход в цветочный Тихон предсказуемо забывает и, как оказывается, зря. В один из вечеров, когда он кое-как заставляет себя посидеть с обучалкой по улучшению актёрского мастерства, Ваня заваливается домой в компании двух крепких парней. И нет, это не начало фильма с категорией восемнадцать плюс и названием «горячие самцы устроили оргию в роскошной квартире». Рабочие, облачённые в тёмно-синие комбинезоны, тащат ту самую гигантскую пальму. — Да, давайте её вот туда, — командует Ваня, указывая на пространство около балкона. Парни беспрекословно выполняют указание, после чего Ванька отходит и придирчиво изучает интерьер, — нет, знаете, я передумал. Ребят, давайте, может, сюда? — он подходит к дивану с обалдевшим Тихоном и дарит ему одну из своих фирменных обаятельных улыбок. Новое расположение Янковского опять не устраивает, поэтому он просит перенести массивный горшок в спальню. Тихон благоразумно остаётся в прежнем положении, только книгу откладывает. Выпроводив немногословных рабочих, Ваня облегченно вздыхает и падает на диван, устраиваясь у Тихона под боком. — Она же там для красоты стояла и не продавалась, — подаёт голос Жизневский, мазнув взглядом по светлой макушке и спускаясь к ключице, видневшейся за оттопыренной просторной футболкой. На ней алеет свежий глубокий засос — очередное свидетельство их пламенной страсти друг к другу. — Теперь у меня для красоты постоит, — парирует Ваня, довольно жмурясь, — и для дела! Знаешь, как назову? Тиша! Буду после съёмок приходить, обнимать её и думать о тебе. Она такая же большая и надёжная… Слушая его, Тихон удивлённо вздёргивает бровь. М-да, не думал он, что на Ваньку хоть как-то повлияет поход в цветочный салон. Не привередливый цветок в горшке, так гигантская пальма до потолка, ага? За эту спонтанность он и любит Ваньку Янковского и не собирается это скрывать. Смеётся и звонко чмокает его в щёку. — Можно её на Новый год украсить. Вместо ёлки, — воодушевлено предлагает Тихон, — будет такой… южный праздник. Ванька по обыкновению подхватывает его смех, кивает и ёрзает, выискивая удобное положение, а потом начинает расспрашивать о сегодняшнем дне, как будто Жизневскому действительно есть что рассказать. Тихон говорит предельно честно: спал, сходил на пробежку, посмотрел фильм, немного почитал, ну и обалдел с Ваниной покупочки, естественно. На этом моменте Янковский хлопает себя по лбу, соскакивает с дивана, несильно оттолкнув обнимающую его руку, и несётся в коридор. Там чем-то усердно шуршит и ругается себе под нос. — Ванько, ты там нормально? Помощь не нужна? — настороженно зовёт Тихон, впрочем, готовясь лицезреть результат всякого полёта мысли наследничка великой династии. Он Ваньку не первый месяц знает, поэтому даже не надеется обойтись малой кровью. — Неа, но можешь пока глаза закрыть и руки вытянуть, — служит ему глухим ответом, проясняющим примерно ничего. Подозревая, что задавать уточняющие вопросы бесполезно, Тихон неслышно вздыхает и выполняет веленое. Он распахивает ладони, ожидая какой-нибудь небольшой, наверняка бесполезный, но миленький презент. Как раз в духе Янковского, никогда не скрывающего свою патологическую неспособность выбирать сюрпризы, но искренне любящего это дело. — Держи крепко. Пальцами Тихон касается прохладной, покрытой краской глины, и исключительно чудом не роняет массивный горшок на пол. Охнув, он напрягает руки и, не открывая глаз, прижимает подарок к груди, ставя его на колени. Листья щекочут шею и лицо. Тихон морщит нос, силясь не чихнуть. — Теперь можешь смотреть, — великодушно разрешает Ваня. На коленях, гордо расправив листья и раскрыв несколько бутонов, возвышается капризная домашняя роза, которую ещё попробуй правильно выходи. А на горшке бантиком повязана глупая розовая ленточка. Тихон хлопает глазами, не без удивления смотря на своего чудика. Янковский светится, а-ля начищенный пятак, и широко улыбается, как губка впитывая его удивление. — Скажи же, классная? Я специально выбрал, которая уже цвела и будет цвести, её главное поливать правильно! Но мне объяснили, я научу, — частит Ванька, воодушевлённо долбя Тихона по плечу. Роза и правда красивая. А ещё на удивление большая, и бутоны у неё нежно-жёлтые. И где только флористы таких мутантов растят? Или она сама вымахала? Столько вопросов! Однако самый главный стучит Тихону по темечку с того момента, как он видит, считай, нового члена своей семьи. Ванька, конечно, молодец, и целовать его за такой подарок надо долго-долго и сладко-сладко, непонятно одно — как Тихону тащить это произведение цветочного искусства до своей квартиры в Питере? Выходов немного — либо на сапсане трястись с горшком в обнимку, либо для милого цветочка отдельное место в самолёте рядом с собой выкупать… — Тебе нравится? Ты же вроде это… — Ваня чешет затылок и лохматит волосы, — любишь цветы. — Люблю. Очень нравится. Романтик ты, Ванько, а ещё мне что-то высказывал, — шуточно качает головой Тихон, осторожно выгружая горшок на паркет. — Знаешь, что я подумал? Вот завянет она, это и станет концом нашей любви. Они синхронно смотрят на розу, которая, ощутив внезапный груз ответственности, как-то даже листиками поникла. — Правда, что ли? — дивится Тихон. — Нет. Это я так. Шучу. — А если всё-таки завянет? — Пусть только попробует! Чё я, зря что ли за неё столько отвалил?