all i'm sayin' pretty baby

В окне иллюминатора Новый Орлеан напоминал паутину, сотканную из света. Огни города раскинулись перед ним, как на ладони, а тёмный ковер растительности резко переходил в прямые очертания кварталов. Между этими двумя мирами извилистой границей змеилась Миссисипи. Прижав лоб к стеклу, Лестат созерцал вид. Его внимание блуждало по деталям пейзажа, будь то рельефная рябь перистых облаков или оттенки неба, от бледно-золотого до чернильного. Улетая из Лос-Анджелеса, он прощался с закатом, добровольно вступая в объятия ночи. Он жаждал встречи с тайной, открывающейся лишь под сумеречным куполом. Мысли гуляли по закоулкам разума, силясь понять, отличался ли этот город от увиденного им год назад. Безусловно, облик Нового-Орлеана остался тем же: здания, деревья и фонари не сдвинулись ни на сантиметр. Перемена произошла внутри него самого. Вспоминая себя год назад, Лестату хотелось улыбнуться. Он изумлялся собственной наивности. Тогда, двенадцать месяцев назад, мир виделся ему монолитным и неизменным. Казалось, ничто не сможет его пошатнуть, хотя Лестат осознавал, что находится на пороге перемен. И они, решительные, необратимые, пришли. Луи стал воплощением его новой жизни. Отныне Лестат не мыслил себя без него; совсем недавно он бы посчитал это величайшей трагедией. Для него не было большего страха, чем отодвинуть свою личность на второй план и отдаться мечтам о ком-то другом. На деле всё вышло ровно наоборот — находясь рядом с Луи, он ещё больше становился собой. В отсутствие этого важного ключа механизм его души ржавел и простаивал, истлевая. Поэтому он возвращался на юг Луизианы, как домой, ведь здесь жил человек, значащий для него целый мир. И, жаждая воссоединения, Лестат поклялся себе больше никогда его не отпускать. Вот только на пути у него встала небольшая помеха. Проходя регистрацию на рейс в Лос-Анджелесе, он создал настоящую давку: люди узнали в нём рок-звезду. Съехав с катушек, они окружили его со всех сторон, не давая проходу. Напрасно Лестат шёл у них на поводу, одаривая каждого встречного автографом — зеваки всё не заканчивались, а к ним прибавились вспышки фотокамер. Благо, на помощь пришла охрана аэропорта. Несколько рослых парней из службы безопасности отбили его у толпы, но появление Вампира Лестата не прошло незамеченным. Злосчастные репортёры пронюхали, куда он направляется. Едва приземлившись в Новом Орлеане, Лестат понял: о его визите знал весь город. На выходе из зоны прилёта его встретила оголтелая стена папарацци; жадные до внимания журналюги беспрестанно окликали его по имени, пытаясь добиться реакции и поймать удачный кадр. «Мистер Лионкур!», помноженное на двадцать, ударило в спину, пока он, ускоряя шаг, сбегал прочь. Ему удалось спрятаться от преследования в такси. Поймав машину, Лестат юркнул в салон и приказал водителю мчать на Эспланад Авеню, дом 714. Смеркалось. Автомобиль двигался по десятому шоссе — тому самому, где он когда-то катался с Луи под боком. Тогда Лестат подумать не мог, что ровно через год снова сюда вернётся, а с милым парнем из клуба его будет связывать нечто гораздо большее, чем симпатия фаната к артисту. Ближе к нужному району всё чаще встречались кривые, раскидистые дубы. Произрастая по обеим сторонам улицы, они тянулись друг к другу, смыкая длинные ветви; оранжевые фонари, возвышаясь над их кронами, отбрасывали на асфальт запутанные тени. Заметив из окна цветочную лавку, Лестат решил выйти чуть поодаль. Он расплатился с таксистом, забрал из багажника сумку и, закинув на плечо ремешок футляра, шагнул в ночь. Вечерняя прохлада коснулась лица. Ночной город дышал свежестью, и отовсюду струились ароматы цветов. Нежные запахи исходили от придомовых ирисов и бархатцев, расцветающего львиного зева, рассыпанных прямо под ногами примул: красных, белых и пурпурных. В сравнении с этим разнообразием купленные белые розы, обёрнутые бумагой, смотрелись несколько скучно. Они были простыми, с маленькими бутонами и короткими стеблями, и совершенно точно не выражали тех чувств, которыми Лестат хотел поделиться. Впрочем, по пути его недовольство розами улетучилось. Те были красивы по-своему, а для всего остального есть слова. Он петлял узкими улицами, тонущими в рассеянном свете фонарных столбов. Над каждым из них, порхая мохнатыми крылышками, кружили мотыльки. За низкими каменными заборами торчали тропические листья, а с металлических оград свисали жёлтые гроздья каролинского жасмина. Время от времени Лестат приближался к одному из домов, всматривался в номер на двери и, убедившись, что цифры отличаются от искомого, отправлялся дальше. Наконец, он достиг заветного поворота. Пройдя под сенью величественного дуба, Лестат разглядел впереди двухэтажный дом, отделанный красным кирпичом. Старый, с тремя высокими окнами на фасаде, он выглядел донельзя узким, походя на жалкий кусок более грандиозной постройки. Справа обнаружилась калитка, ведущая во внутренний двор. Прикинув, с какой стороны находится квартирка Луи, Лестат толкнул железную дверь. Та, натужно заскрипев, отворилась, впуская его в полумрак небольшого сада. Здесь росло всего несколько кустиков, неприглядных и чахлых. Подняв взгляд, он увидел свет в окнах второго этажа. Створка была распахнута — обладатель жилища впустил внутрь сквозняк. Лестат улыбнулся резко и диковато, не в силах сдерживать подступившую радость. Стараясь не шуметь, он опустил футляр на траву и, щёлкнув замочками, достал акустическую гитару. Инструмент лёг в руки привычной тяжестью. Ремешок оттягивал воротник рубашки, когда Лестат, положив букет на газон, полез в карман за монеткой. Забыл взять медиатор, растяпа. Зажатый в пальцах четвертак брякнул по струнам, извлекая аккорд до-мажор. — Я скучаю по тебе, — пропел Лестат, не сводя глаз с окна. — И так давно не целовал. Как я хочу взглянуть в твои глаза! Едва он закончил первую строчку, как наверху мелькнуло движение. К стеклу приблизился силуэт, и спустя секунду в оконном проёме показалось удивлённое лицо Луи. Увидев, кто именно стоит на заднем дворе, он растерянно замер, вцепившись в подоконник. Изгиб его рта смягчился, рождая тёплую улыбку, светящуюся ярче всех фонарей округи. — Я грежу о тебе, — разошёлся Лестат, ударяя струны. — Без тебя мой мир потерян. Из близлежащего двора послышался сердитый крик — его бренчание явно поставило на уши всех соседей. — Ведь ты — моя первая любовь, — признался он бархатистым голосом. – А первая любовь никогда не умирает. На первом этаже зажёгся свет. Вздрогнув, Лестат отступил в тень, прижимаясь к стене. Стараясь не выдывать себя, он услышал сдавленное хихиканье: свешиваясь из окна, Луи смеялся, держась за лоб. — Ты приехал! — воскликнул он, ласково глядя на Лестата. — Ещё никто не пел мне Скотта Уокера под окном. — Как насчёт отблагодарить меня? — пылко отозвался тот, повесив гитару на плечо. — Погоди, сейчас я к тебе залезу. Подняв с земли букет, он засунул его под куртку и собрался схватиться за водосточную трубу; ему ничего не стоило вскарабкаться на второй этаж. Луи, мигом очнувшись, испуганно замахал руками — его лицо омрачила тень страха. — Нет-нет, стой! Не надо! — сглотнув, он отпрянул вглубь комнаты. — Я сейчас спущусь. Его фигура исчезла. Моргнув, Лестат пару секунд глядел в опустевшее окно. Затем, вздохнув, быстро спрятал инструмент в футляр. Встряхнув примятый букет, он обошёл дом и столкнулся с Луи у входной двери. Они чуть не стукнулись носами — настолько резко тот выскочил на крыльцо. — Ты здесь, — облегчённо выдохнул Луи и обнял его за шею. — Пожалуйста, не делай глупостей. Я не вынесу, если с тобой что-то случится. Он прижался к Лестату, сомкнув ладони у него на плечах. Жар его тела, проходящий сквозь одежду, наполнил грудь томительным чувством. Луи переживает за него? — Хорошо. Не буду, — пробормотал Лестат ему в ключицу. Его руки, занятые гитарой и букетом, не оставили возможности подарить ответное объятие. Тёмные пряди скользнули по щеке, когда Луи отстранился, вглядываясь в его лицо. По неясной причине он всегда нуждался в этом маленьком ритуале: всмотреться в черты Лестата, отметить, изменился ли он за время очередной разлуки. Луи будто пытался понять, остался ли он тем же человеком. Или, может, ему просто нравилось изучать его внешность, подобно искусствоведу подле мраморной статуи. — Наверное, ты устал? — участливо спросил Луи, отступив назад. — Давай мне сумку. Он приподнял брови, когда ему протянули цветы. С потаённым ликованием Лестат наблюдал, как Луи осторожно забирает букет, предусмотрительно освобожденный от бумаги. Его пальцы невесомо погладили белые лепестки, и Лестат мог поклясться, что ощутил это прикосновение на себе. — Спасибо, — тихо поблагодарил Луи, прижимая розы к груди. Пожав плечами, он оглянулся на дверь. На нём была футболка и тонкий тёмно-синий кардиган, который недостаточно защищал от прохлады ночи. Лестат воображал, что там, под одеждой, нежная кожа Луи покрывается мурашками. Его обуяло чувство ревности, ведь именно он желал быть их причиной. — Пойдём в дом, — прозрачно намекнул Лестат, кивнув на проход. Войдя в крошечный холл, Луи повёл его по узкой лестнице. Деревянные ступени скрипели под ногами, пока Лестат оглядывался вокруг. Стены и потолок, окрашенные светло-бежевой краской, потускнели за годы и, судя по тонким трещинам, явно нуждались в ремонте. Ноздри щекотал запах пыли, старой штукатурки и стирального порошка. Поднявшись на второй этаж, они прошли по вытянутому коридору до самой последней двери. В руке у Луи звякнули ключи. Пока он отпирал замок, Лестат бросил взгляд в рассохшееся окно: там, снаружи, протянулись десятки, нет, сотни таких же домовладений. Разных форм и расцветок, прикрытые полумраком, они гипнотизировали, рассыпаясь перед глазами веером. — Заходи, — окликнул его Луи, распахнув дверь. Перешагнув порог, он оказался в крошечной прихожей. Из неё вело два проёма, в кухню и комнату, а между ними затесалась ещё одна дверь, видимо, в ванную. Узкое пространство едва вмещало двух человек — настолько тесно здесь было. Луи, не выпуская цветы из рук, быстро исчез в спальне, оставив его раздеваться. — Представляешь, у меня нет вазы, — послышался разочарованный голос. Стянув с плеч кожанку, Лестат повесил её на крючок и небрежно скинул с ног ботинки. Поразмыслив, он нагнулся, чтобы поставить обувь более аккуратно. Квартира Луи, несмотря на бедную, аскетичную обстановку, просто сияла чистотой, и портить порядок не хотелось. В проёме возник силуэт: Луи, довольно улыбаясь, держал в ладонях большую стеклянную банку. — Нашёл, куда поставить розы, — объявил он, собираясь пройти в ванную и набрать воды. Он едва не оступился: Лестат, как коршун, набросился на него в порыве нахлынувшей страсти. Прижав Луи к стене, он обхватил ладонями его лицо и поцеловал приоткрытые губы со всем рвением, на которое был способен. Чужое дыхание ударило по коже. Раздался звон: упавшая банка с гулким шумом покатилась в сторону, чудом не разбившись. Ухмыляясь, Лестат задорно лизнул уголок его рта и, скользнув языком внутрь, ощутил вязкую влагу слюны. Ему нравилось целовать Луи так, суматошно и ненасытно. Чтобы тот лихорадочно вздрагивал, стоило сжать его запястья и прихватить зубами нижнюю губу. От трения тел под тонкой рубашкой напряглись соски. Нервы, оглушённые стимуляцией, пропускали через себя электричество. Задыхаясь, Лестат прильнул ближе. Он опустил ладони на талию Луи; погладив, прошёлся до рёбер, забираясь под ткань кардигана. Тепло, притаившееся в складках его одежды, передалось пальцам и согрело вечно холодные руки. Приоткрыв глаза, он поймал горящий взгляд: Луи смотрел на него встревоженно и жадно. Он будто хотел получить от Лестата всё и сразу, но по неведомым причинам добиться этого не мог, и оттого страдал. Не позволяя ему опомниться, Лестат ворвался обратно в поцелуй. Он быстро-быстро прикасался губами к мокрому рту, пытаясь прогнать нависший морок. Ему несмело ответили: сжав его плечи, Луи подался вперёд, обжигая сбивчивым дыханием, и тем самым открыл дорогу к своей шее. Не теряя времени, Лестат обнял его за пояс. Он втянул в себя запах тёмных волос, впитавших свежесть новоорлеанского ветра, и поцеловал точёную скулу. Затем — линию челюсти. Чем ниже он продвигался, тем сильнее смыкались ладони Луи. Достигнув его шеи, Лестат медленно, почти издевательски принялся вылизывать её, воскрешая в памяти желанную фантазию. Растворившись в ласке, он зацеловывал нежную кожу, стараясь отыскать наиболее чувствительные места, и мягко прикусывал выступающие ключицы. Его осыпало градом мурашек — Луи, всхлипнув, запустил пальцы ему в волосы. Короткие ноготки, зарывшись в пряди, легко скребли кожу головы, и здесь пришла очередь Лестата млеть от прикосновения. Забывшись, он уткнулся носом в грудь Луи. Лишь сейчас, стоя достаточно близко, он сумел принюхаться к аромату его тела. Различить нотки свежести, как у хвои или мяты, и терпкость увядающего диантуса вперемешку с сырым мхом. Сладковатый след старой, пожелтевшей от времени книги, и лакированного дерева, и высушенного на солнце чистого белья. Этот запах, пьянящий, сентиментальный, едва не заставил его разрыдаться. Прикосновение к волосам исчезло. Учащённо дыша, Луи отстранился, припадая к стене. Вместе с объятием растворилось и волшебство момента: они вновь вернулись в узкий коридор. — Цветы… — пробормотал Луи. — Надо поставить цветы. Метнув смущённый взгляд, он вытер рот рукавом. Его щёки горели, как от подскочившей температуры; пошатываясь, Луи нагнулся за оброненной банкой и быстро скрылся в ванной. Скрипнул кран. Прислушиваясь к шуму воды, Лестат задумчиво намотал на палец прядь волос. Потянул. Тупая боль прошила голову, слегка отрезвив. Ему стало душно, и, расстегнув несколько пуговиц рубашки, он прошёл в спальню. Это была единственная комната в квартире. Вполне уютная, но рассчитанная на одного человека, она грозила стать тесноватой для двоих. Как и в холле, её стены когда-то окрасили светло-бежевым. Оба окна выходили на двор, внутри же обстановка не отличалась красочностью: комод со стареньким телевизором и виниловым проигрывателем, письменный стол и кровать. Луи не обзавёлся полками, поэтому складывал книги друг на друга — это сооружение, воздвигнутое вдоль стены, доходило Лестату до середины бедра. На столе красовалась пишущая машинка Сильвер-Рид с коричневым корпусом, а подле неё лежала кипа листов, исписанных чернильными буквами. Затаив дыхание, Лестат потянулся к чужим сочинением, но шум шагов вынудил его воровато отшатнуться. — Как доехал? — поинтересовался Луи, ставя цветы в воду. Банка с розами опустилась на стол. Развернувшись к нему, Луи любопытно приподнял брови, ожидая ответа. По его шее скатилась прозрачная капля; судя по влажному воротнику футболки, он умылся, пытаясь остудиться после поцелуя. — В целом, нормально, — улыбаясь, Лестат спрятал ладони в карманы. — По пути меня засветили фотографы, но, как видишь, обошлось без происшествий. Луи хмыкнул. Он, скрестив руки на груди, наблюдал, как Лестат с облегчением падает на кровать. Матрас чуть колыхнулся, приняв вес его тела. Раскинув руки, Лестат устало вздохнул; нужно признать, что перелёт отнял у него львиную долю сил. Ему захотелось закрыть глаза, накрыться одеялом и вздремнуть, но вместо этого он поднял голову, ища Луи. Тот всё ещё стоял у стены, не сводя с него сосредоточенного взгляда. — Ты чего? — непонимающе спросил Лестат. Он, смахнув со лба мешающиеся волосы, опёрся на локоть. Наблюдая этот жест, Луи наконец-то ожил. Разжав руки, он прошествовал до постели, и его мягкая улыбка развеяла родившееся беспокойство. — Всё в порядке, — заверил он, присаживаясь на угол кровати. — Просто мне странно видеть тебя в своей спальне. Выглядит слегка нереально. — Тогда привыкай, — хохотнул Лестат. Перевернувшись на живот, он подполз к Луи, сминая под собой синее покрывало. — Не расскажешь, как проходят твои вечера? — спросил он, опустив подбородок на сомкнутые ладони. Оглядевшись, Луи виновато мотнул головой. — Наверное, ты сочтёшь меня скучным, — он вздохнул, посмотрев на розы. — Обычно я читаю, или пытаюсь заниматься писательством. Гуляю. Ещё готовлю ужин после работы. Иногда включаю телевизор, правда, больше слушаю его, чем смотрю. В общем, обычная жизнь обычного человека. Его профиль отчеканился выразительной линией на фоне блеклой стены. Залюбовавшись, Лестат хотел спросить, о чём он пишет, но фраза про телевизор переключила на себя всё внимание. — Погоди, то есть, ты видел эфир Грэмми? — оживился он. — И слышал, что я сказал на вручении? Повисло молчание. Луи комкал в пальцах покрывало, не торопясь отвечать. Его миролюбивое лицо помрачнело. — Слышал, — он закрыл глаза, собираясь с мыслями. — Мне кажется, это немного слишком. Он произнёс фразу максимально щадяще, с мягкостью, какую только позволяли воспроизвести голосовые связки. Не помогло. Утыкаясь ладонями в матрас, Лестат нелепо застыл, глядя на его сгорбившуюся спину. — О чём это ты? — собственный голос прозвучал донельзя жалко. А Лестат ненавидел быть жалким. — Ты говорил, что любишь меня, — возмутился он, сев. — Почему мне нельзя сказать то же самое? Он едва не отпрянул — так быстро Луи повернулся к нему, приминая постель. Схватив Лестата за плечи, он внимательно посмотрел в серые глаза, скованный маской напряжения. Его руки. Они всегда были такими сильными? — Потому что есть разница, — терпеливо начал Луи. — Я рассказал о своей любви тебе одному, ведь ты — её единственный адресат, — тёплые ладони скользнули к запястьям Лестата. — Но зачем кричать о наших чувствах на всю страну? От его речи сделалось обидно до слёз. Игривое настроение улетучилось, оставляя после себя липкую пустоту. Засопев, Лестат отвернулся. Светлые пряди, как занавес, упали на лицо и спрятали расстроенное выражение. Он выпутался из хватки. Лёг на бок, мигом лишившись всех сил. Власть Луи над ним была непомерна. Одна смена тональности его голоса, и вся мелодия летела к чертям. Трескалось полотно небес, мир рушился, а жизнь становилась сущим проклятием. Но исчезнувшую благодать в мгновение ока даровали обратно. Прикосновение вернулось: Луи, склонившись, обнял его за шею. Пальцы дотронулись до затылка — он отвёл волосы Лестата в сторону и, заглянув ему в глаза, извиняюще погладил по плечам. — Я не хочу делить тебя с целым миром, — прошептал Луи. — Вот она, исповедь эгоиста. Я мечтаю, чтобы ты был только моим. Так нельзя, знаю, потому и молчал. До этого самого момента, — подавшись вперёд, он прижался щекой к щеке Лестата. — Умоляю, оставь слова любви только для моих ушей. — Поцелуй меня, — плаксиво перебил Лестат, тая от его признания. — Поцелуй, или я обижусь. Он стиснул в ладонях талию Луи. Забрался пальцами под его футболку, желая прильнуть к шелковистой коже. Тело над ним зашевелилось. Неспешно отстраняясь, Луи окинул его непроницаемым взглядом — как ни ломай голову, не поймёшь, о чём он думал. Затаив дыхание, Лестат всмотрелся в глаза напротив. Яркая радужка состояла из тысяч нитей разных оттенков зелёного. В ней было всё: тусклый стебель тростника, сочный лист кувшинки, болотный туман и каждый ручей, стекающий в озеро Пончартрейн. Эти линии переплетались между собой, напоминая тропы, которыми ему суждено пройти, и обрывались у зрачка. Его чёрное пятно дрожало, то сужаясь, то расширяясь, и вдруг, всмотревшись в это влажное зеркало, Лестат увидел своё отражение. Искажённое, бледное лицо наблюдало за ним из глаз Луи. Нет, это был не он, не настоящий Лестат. Может, оттуда смотрел будущий «он», или его призрак, всегда живший внутри Луи и сейчас наконец-то выплывший на поверхность. Прикосновение к щекам оторвало от видения. Луи обнял его лицо ладонями и, легко подтолкнув, вынудил Лестата улечься на подушку. Это было похоже на их первый поцелуй, только теперь они поменялись местами. И, проведя пальцем по его нижней губе, Луи наклонился к нему, чтобы исполнить просьбу. Его поцелуи не были долгими и удушливыми. Они не несли в себе той пылкой страсти, с которой привык нападать Лестат. Луи целовал коротко, припадая к его рту всего на несколько мгновений. Приоткрытые губы блуждали по коже, одаривая щекотными искорками удовольствия, и прижимались вновь. Руки переместились на шею Лестата, осторожно легли поверх, ловя ритм пульса. Тепло, шедшее из груди Луи, передалось ему, согрело, вытесняя прочь всё плохое. Объятие стало крепче. Горячая волна прошла сквозь тело, когда Луи, опаляя дыханием, двинул языком у него во рту — он, явно научившись у Лестата, взял жест на вооружение. Нарастающий жар ударил по животу. Не выдержав, Лестат испустил протяжный стон и, зашарив руками по стройному торсу, спустился ниже, к бёдрам. Он с восторгом ощупывал напряжённые мышцы, наслаждаясь их пластичностью, пока Луи, позабыв о поцелуе, отчаянно цеплялся за его плечи. Почуяв собственную вседозволенность, Лестат приподнялся. Утыкаясь носом в тёмные волосы, он накрыл ладонями ягодицы Луи и, не давая ему опомниться, упоённо сжал пальцы, сминая ткань штанов. Упругие полушария легли ему в руки. Ухмыляясь, Лестат обхватил их крепче, как следует помял, исследуя округлый изгиб и, наконец, с силой насадил на себя. С губ Луи сорвался стон. Он выгнулся, вжимаясь в Лестата, увеличивая эйфорию от контакта их тел. А через миг отпрянул, как ошпаренный, и перекатился на другую сторону кровати. Моргнув, Лестат нелепо стиснул пальцы, хватаясь за воздух. До него поздно дошло, что вес чужого тела исчез, а живота и шеи касается сквозняк. Краем глаза он заметил, как Луи, держась за покрывало, пытается отдышаться. Его грудь вздымалась тяжело и надрывно, вот-вот готовясь лопнуть. — Пообещай, что не заставишь меня заниматься этим, пока я не буду готов, — пробормотал он. Услышав, о чём тот толкует, Лестат изумлённо сел. — Заставлю? — он повторил слово и беспокойно нахмурился. — За кого ты меня принимаешь? — Обещай. Его просящий, грозный взгляд ощущался как нацеленное дуло пистолета. Лестат смотрел на него в ответ несколько секунд, прежде чем капитулировать — не из страха, а из слабости перед Луи. — Ладно, — он растерянно пожал плечами. — Не заставлю. «Потому что ты захочешь этого сам» — подумалось вслед. — Хорошо, — Луи кивнул, не меняя напряжённой позы. — Но что, если я никогда не буду готов? Он не прознёс это — выдавил, схватившись за волосы. Глядя на эту картину, Лестату захотелось удариться лбом о стену. Луи, сам того не ведая, вставлял палки себе же в колёса. Он останавливался за мгновение перед тем, как отпустить себя; неловко замирал на пороге, боясь войти в дверь. — Ты преувеличиваешь, — вздохнул Лестат, приобняв его за плечи. — У тебя в голове слишком много мыслей. Заправив ему за ухо тёмную прядь, он поцеловал Лу в висок, силясь забрать все переживания. — Я так счастлив… — тихо признался Лестат ему на ухо. — Так счастлив. Я будто стоял на краю гибели, но свыше мне даровали второй шанс. Сильнее сжав его плечи, он плавно развернул Луи к себе — Ты нужен мне, — сказал Лестат с мольбой. — Пожалуйста, будь со мной. Он видел его колебания. Видел, что Луи, сгорбившись, тщательно раздумывает о предложенном. Но каким-то шестым чувством Лестат знал: ему не откажут. Наверное, Луи слишком сильно его любил. — Хорошо, — раздался простой, пусть и несмелый, ответ. — Я согласен. Лестат замер. Не веря услышанному, он уронил Луи на спину и навис над ним, сотрясаясь от нахлынувшего счастья. — Серьёзно? — выпалил он. — Теперь я твой парень? — Ага, — улыбнулся Луи. Улыбка эта слегка потухла, когда Лестат, напоминая взбесившуюся овчарку, вскочил на четвереньки, грозясь всполошить криком всех соседей: — А ты — мой? — Точно, — Луи закивал, опасливо приподнимаясь. — Давай будем потише… Он вскрикнул, бесцеремонно сброшенный обратно на подушки. Оттянув зубами его белую футболку, Лестат добрался до голого живота и принялся щекотать нежную кожу. Он вёл себя как щенок, трепавший любимую игрушку, и Луи, заливаясь смехом, безуспешно пытался отбиться. Несмотря на все неудобства, выглядел он при этом вполне довольным.