Обручен — обречен

      — Звони своему начальнику.       Олежа поднимает на него совершенно бессмысленный взгляд, моргает несколько раз, будто пытаясь понять, что от него хочет Антон.       — Что?       Антон пытается говорить строго и уверенно — он не знает, как может действовать еще, а Олежа, очевидно, сейчас не сможет сделать всего сам — он стоит на тонкой границе между суетливой паникой и истерикой. Антон чувствует, что именно он должен сейчас взять все в свои руки.       — Звони своему начальнику и скажи, что ты должен прямо сейчас уехать. Попроси, чтобы он нашел замену.       Олежа чуть кивает и открывает на телефоне контакты. Антон краем глаза замечает, что имен мало. Очень-очень мало. И его имя на букву «А» стоит одинокой строчкой, а сразу за ним следует «Виктор» на букве «В». Да, Олежа не слишком общительный.       «Евгений Магазин Нач» берет трубку со второго раза. Олежа объясняет все быстро и сбивчиво, но мысль ему донести удается — разговор заканчивается Олежиным словами благодарности и: «Да, я ей позвоню, спасибо».       Потом Олежа звонит Марине. Ждет ответа не так долго, а потом пускается в объяснения по второму кругу, нервно стуча пальцами по столу. Антон не удерживается — накрывает их своей рукой. Пальцы у Олежи ледяные, а Антонову ладонь он сжимает крепко-крепко, почти судорожно. Опять благодарит, кладет телефон на стол экраном вниз и роняет голову на стол.       — Она придет минут через двадцать, — говорит он опять ужасно потеряно. Два звонка были четким планом действий, а теперь Олежа снова не понимает, что он должен делать.       — Сделаешь мне кофе? — просит Антон — на эти двадцать минут Олежу надо чем-то занять, чтобы он не потерял голову окончательно. Олежа поднимает взгляд и смотрит совсем непонимающе. — А потом позвони Оле и скажи ей собираться. Она в каком общежитии живет?       — В двенадцатом. Ты хочешь нас до вокзала довезти? Антон, правда, не надо, мы доберемся. А ты поезжай домой, мы тут как-нибудь… — отвечает Олежа, все же послушно щелкая выключателем чайника.       — Я довезу вас до Питера, — говорит Антон и даже с некоторым самодовольством наблюдает, как на Олежином лице отражается дикая смесь эмоций — от недоверия до шока.       — Ты с ума сошел?       Антон чуть пожимает плечами.       — Если Оля в двенадцатом, то мы будем у нее минут через двадцать после того, как отъедем. А потом напиши или позвони отчиму и скажи, что мы к утру будем, хотя это и из машины сделать можно будет. Тебе же, наверное, надо еще и кассу посчитать?       — Ты сейчас действительно не шутишь? — Олежа смотрит на него, пристально, недоверчиво, но с надеждой и будто со страхом. Как будто Антон сейчас скажет, что это шутка и поедет домой.       — Я говорю совершенно серьезно. Не думай сейчас, пожалуйста. У тебя будет почти восемь часов.       Олежа странно передергивает плечами и наливает в чашку кипяток, потом уходит в зал. Антон слышит, как открывается касса, слышит характерный шелест купюр во время пересчета. Открывает пока навигатор на телефоне и строит маршрут. Ночью-то, ясное дело, пробок нет, но дороги паршивые. Делает большой глоток кофе и радуется, что немного поспал перед тем, как поехать сюда. И что купил Олеже нормального кофе, а не того, что тот пил до этого.       Олежа возвращается в подсобку через несколько минут, моет руки. Вешает свой фартук на крючок. Движения у него рваные, оборванные и Антон не знает, как он может успокоить его сейчас, и возможно ли это вообще в таких обстоятельствах. Поэтому он делает единственное, что приходит в голову — встает сам и подходит вплотную (в этой подсобке это совсем не сложно) и чуть разводит руки в стороны. Олежа шумно выдыхает, прикрывает глаза и бессильно падает в его объятия. Антон чуть поглаживает его по спине. Каждая минута промедления — увеличивающаяся опасность того, что Олежа не увидит мать живой больше никогда. Каждая секунда все более нервная и напряженная. В тишине ночного цветочного каждый шорох громче, и неровное Олежино дыхание тоже.       — Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо. Мы часам к семи утра будем в Питере.       Олежа вздыхает совсем рвано, и Антон замолкает, сжимает его крепче.       — Ты правда нас туда повезешь? Антон, у тебя же работа, дела, — говорит Олежа, и, наконец-то, кладет свои руки, до того висевшие безвольными плетьми, Антону на поясницу.       Антон чувствует себя ужасным человеком из-за того, что сейчас, в эту секунду, в этих обстоятельствах, он наслаждается близостью Олежи. Но он не может, да и не хочет это менять.       — Это будет правильно. И быстрее всего на самом деле, потому что черт знает, как там поезда ходят. Только если Сапсан, наверное.       Олежа почти всхлипывает, прижимается к его плечу плотнее и стискивает его свитер. Говорит глухо, слов почти не разобрать:       — Ты же сам такой уставший… Антон. Поезжай домой, мы как-нибудь сами.       Антон почти злится, берет Олежу за плечи, чуть отодвигается. Олежа смотрит в пол покрасневшими из-за сдерживаемых слез глазами, избегает взгляда.       — Я отвезу вас. Пожалуйста, позволь мне тебе помочь, — Олежа всхлипывает, теперь уже по-настоящему, шмыгает носом и опять роняет голову Антону на плечо.       Антон гладит его трясущуюся спину, и сам закрывает глаза.       Звон дверных колокольчиков оказывается оглушающе-громким, резким и неожиданным. Из открывшейся двери остро и холодно пахнет снегом и приближающейся зимой.       Олежа отстраняется быстро, вытирает щеки обеими руками, и делает шаг в торговый зал. Антон надевает свое пальто, берет Олежину куртку и выходит из подсобки вслед за ним.       Марина, та самая флористика с дредами, которая давным-давно не разгласила рабочий график Олежи приоткрывает рот, так и не закончив говорить. Моргает несколько раз, и потом только приветственно ему кивает. Антон отвечает тем же, а потом протягивает Олеже его куртку. Он мог бы, конечно, помочь ему ее надеть, но это только бы смутило всех здесь присутствующих. И Олежу особенно.       — Спасибо еще раз, что вышла. Я не знаю, сколько я там пробуду…       — Олеж, все окей. Напиши мне потом, когда что-то станет известно. Надеюсь, все будет в порядке, — говорит она уже когда Антон открывает дверь, и Олежа чуть приподнимает руку в прощальном жесте.       На переднее сидение Олежа вновь безвольно падает, закрывает лицо руками, но больше не плачет. Антон заводит мотор.       — Звони Оле. Мы будем через двадцать минут.       — Я ей сообщение напишу, — говорит Олежа, и Антон трогается. — Спасибо, — тихо говорит он после недолгого молчания. — И прости, я…       — Все хорошо. Правда. Подожди минутку, я должен позвонить Полине, — говорит Антон. Нажимает на кнопку вызова на панели, слушает гудки через динамики машины.       Она отвечает почти сразу — всегда спит очень чутко.       — Да? — сонно, не проснувшись. Антон бросает взгляд на Олежу — тот хоть и делает что-то в телефоне, но слушает ее по громкой связи очень внимательно.       — Я сегодня не вернусь, — Полина молчит, потом вздыхает.       — Мог бы и не предупреждать.       — Я еду в Питер. Не знаю когда вернусь. Может быть завтра, может быть через несколько дней.       — Ты с ума сошел? — вот теперь уже почти не сонно. — Какой Питер? Антон, у нас завтра встреча с фотографом, ты не забыл?       Антон вздыхает. Он не забыл.       — Перенеси ее. Или сходи одна, — бросает взгляд на Олежу. тот смотрит в окно, но так сжимает в руках свой телефон, что Антон опасается, как бы стекло не треснуло. — Прости, но это очень важно. И если будут спрашивать — то я заболел, ладно?       Полина молчит довольно долго — он даже смотрит, не сорвался ли вызов.       — Ты точно заболел. На всю голову.       — Прости. Но это правда очень важно и срочно, — Полина опять вздыхает.       — Хорошо. Позвони мне утром, ладно?       — Конечно. Прости, что разбудил. Спокойной.       — Будь осторожнее, дороги плохие.       — Ага, пока.       Олежа едет молча почти до самого общежития.       — Извини. Слушай, может ты правда просто добросишь нас до вокзала? Или высади меня у общаги, я такси вызову. От меня слишком много хлопот.       Антон почти вслепую нашаривает его руку, поглаживает немного. Олежа почти облегченно выдыхает.       — Перестань. Все в порядке, — говорит Антон и видит Олю. Он, конечно, никогда ее раньше не видел, только на фотографиях, но вряд ли какая-то еще девушка будет стоять посреди ночи около ворот общежития с рюкзаком.       Оля тоже ориентируется быстро, садится на задний ряд, стягивает шапку, здоровается. Антон видит в свете еще не погасших лампочек ее покрасневшие и припухшие глаза.       — Витя тебе звонил еще? — спрашивает она Олежу почти сразу после того, как Антон забивает в навигаторе путь до Санкт-Петербурга и трогается.       — Нет. Мы можем позвонить сейчас.       Оля согласно кивает.       Он тоже отвечает быстро, говорит, что новостей нет, что она на операции. Олежа просит адрес и говорит, что они уже в дороге.       — Олю встретили. Нас мой, — делает совсем крошечную, не заметную ни для кого, кроме Антона, паузу, — друг довезет. Утром будем.       Оля всхлипывает. Антон заворачивает на заправку.       — Рекомендую всем посетить уборную, потому что остановок будем делать минимум, — говорит Антон, подъезжая к бензоколонке. Оля мотает головой, ее рыжая растрепанная коса ускользает с плеча за спину. — Полный бак девяносто восьмого.       Олежа выходит из машины следом за ним. Антон заказывает в кафе с собой один кофе и два чая, просит положить еще три круассана, но Олежа перебивает.       — Два кофе, один чай, — Антон смотрит на него и хмурится.       — Тебе бы поспать.       Олежа пожимает плечами.       — Все равно не усну. Зеленый, пожалуйста, пятая колонка, — говорит он кассиру и достает из кармана свою карту.       — Олежа, — начинает Антон, но неожиданно для себя наталкивается на почти холодный и строгий взгляд.       — Я заплачу. Ты и так делаешь очень много, хоть не траться. Дай я хоть так тебе отплачу.       Антон кивает. Он понимает, что это важно для Олежи.       Антон отходит в уборную на несколько минут, умывается ледяной водой, чтобы согнать остатки сонливости. Ехать надо осторожно — дороги и правда ужасные. Возвращается, забирает у Олежи картонную подставку с напитками и бумажный пакет с круассанами, говорит, что подождет в машине. Олежа кивает.       Антон протягивает Оле чай и ее круассан, когда Олежа садится на переднее сидение. Пристегивается, забирает свой кофе, делает большой глоток и тут же поджимает обожженные губы.       — Поехали?       Антон кивает и как можно более ободряюще ему улыбается.       — Поехали.