Обручен — обречен

Антон на ощупь находит нужный ключ, поворачивает с тихим щелканьем в замке. Как же он устал. Как он устал от всего, не от чего-то конкретного, а просто… просто устал. Говорят, так ощущается моральное выгорание. Антон не уверен в том, что он когда-то вообще горел, так, может быть тлел понемногу, но сейчас… сейчас угли покрылись серым пеплом. Даже тлеть уже нечему. — Я дома, — говорит он, чувствуя себя лжецом. Дом — это там, где хорошо. Дом — это там, где уютно. Дом — это не столько место, сколько ощущение. Новая просторная квартира со свежим дизайнерским ремонтом — не дом. Жилище, место, куда он приходит спать, «свой угол», который всем так хочется иметь, что угодно, но не дом. Он здесь не живет, он здесь существует или временно пребывает. Впрочем, как и в любом другом месте. Полина выходит из ее комнаты-мастерской, убирает за ухо прядь светлых волос, скрещивает руки на груди. В уставшем сознании Антона медленно шевелится какая-то мысль. — Ты ему звонил? — спрашивает она и смотрит на Антона одним из самых холодных своих взглядов. Антон знает — почти весь их арсенал предназначен ему одному, кроме самого ледяного, колкого, ненавидящего. Этот Полина адресует только своему отражению в зеркале. Антон чертыхается. Конечно, он забыл. Конечно же, он даже не отбил дежурную эсэмеску, и теперь… теперь Полина злится. Она думает, что он делает это специально, она считает, что он настраивает ее родителей против него. Когда-то, даже не слишком давно, Антон спросил, зачем, по ее мнению, ему это нужно, и Полина растерянно заморгала, и сказала так, как будто это непреложная истина, само собой разумеющееся: «Потому что ты устал. Потому что мы оба трусливые идиоты, которые смертельно устали изображать из себя черт пойми что. Потому что если мои родители решат, что ты мне не подходишь, то они сделают все, чтобы нас рассорить», — Антон подумал, что для того, чтобы кого-то рассорить, было бы неплохо, чтобы эти кто-то не были в состоянии перманентной ссоры и постоянного холода. — «Я бы хотела что-то изменить, но…», — она замолчала слишком надолго, и Антон закончил за нее: «Но я и сам все знаю. От нас отстанут на несколько месяцев, а потом все опять начнется». Полина грустно покивала. Они оба цеплялись за эти фальшивые отношения, потому что с ними пришла стабильность. Прекратились бесконечные «смотрины», прекратились фразы вроде «пора бы и о семье подумать» и «в твоем возрасте положено вить свое гнездышко». Им на смену пришли бесконечные расспросы о свадьбе и о том, когда они планируют заводить детей. Антон чувствовал себя увязшем в мелком-мелком болоте — и выбраться не выходит, и утонуть не получается. Антон выходит за дверь, так и не сняв пальто. Время еще не слишком позднее. Он позвонит сейчас. *** Разговор затягивается. Антон сказал, извиняясь за такой поздний звонок, что еще даже не доехал до дома, и это оказывается правильной тактикой — ему советуют больше отдыхать и меньше работать, а то он совсем себя загоняет. Гнев сменяется на милость. Антон катается по ночному району, чтобы в динамике был слышен шум машины. Останавливается возле светящейся вывески и прощается, говорит, что спешит к самой замечательной девушке, «спасибо вам за чудесную дочь, еще раз с праздником, в субботу обязательно будем, доброй ночи»; сбрасывает звонок с облегчением. Отец Полины занимает не последнее место в итальянском посольстве, и когда мать обмолвилась, что знает его жену и дочь… Антон до сих пор помнит, как отец пробормотал: «Удачная партия». Как будто они в шахматы играют. Полина не заслужила такого. Он не заслужил такого. Они — люди, а не деревянные фигурки, вынужденные ходить по расчерченному полю, слепо повинуясь чужому решению. Антон горько хмыкает — именно это они и делают. Поднимает глаза на вывеску цветочного магазина. Цветы — это всегда хорошо. От них всегда поднимается настроение. Антон выходит в ночной сентябрь и закрывает машину. Он, конечно, дарил Полине цветы, когда они еще не съехались. Таковы были правила — девушка должна возвращаться со свидания с букетом. А еще когда пара ссорится, парень тоже должен вернуться домой с чем-то в качестве извинений. Антона всегда злили эти дурацкие негласные правила — они должны были быть соблюдены, но никто не объяснил, почему и зачем. Должны. Он должен. Всю жизнь сплошное должен-должен-должен. Иногда разбавляется более мягким «положено» или «следует». Антону бы хотелось в один прекрасный день плюнуть на все, сесть в машину и уехать черт знает куда, взяв самый минимум вещей, и больше никогда не возвращаться, но все эти «должен» держали крепче цепей. Должен быть послушным сыном. Должен хорошо учиться. Должен работать на государственной высокооплачиваемой службе. Должен завести семью. Должен-должен-должен-должен. Колокольчики над дверью мелодично звенят, когда он заходит в магазин. За стойкой сидит парень в фартуке — обычный, простой, не выделяющийся. Кажется, что смутно знакомый, но Антон отлично понимает, что на самом деле это просто знакомые черты. Глаза, волосы, тонкая шея и хрупкие руки. Сборный образ самых обычных людей. Антон думает, что даже этот парень-флорист, который работает по ночам, более свободен, чем он сам. Ему почти завидно. — Добро пожаловать. Ссора? — говорит он, и Антон даже не успевает открыть рот и спросить: «Как?». — Знаю этот взгляд, не первый день работаю флористом. У парня улыбка чуть натянутая, будто нервная. Устал? — Да. Мне что-нибудь, я не знаю… необычное? Флорист кивает, предлагает выбрать из готовых букетов или составить самому из свежих цветов. Антон просит его действовать по своему усмотрению. — Вы… Вы можете рассказать, если вам станет легче. Или проговорить речь, если вы ее готовили, — внезапно предлагает парень. Он не смотрит на Антона, взгляд опущен на какие-то очень многослойные цветы, похожие на розы, у которых он подрезает листья. Антон, который совершенно точно не собирался делать ничего из этого внезапно думает: «Я вижу его первый и последний раз. Он ничего и никому не расскажет», и глубоко вздыхает. Вроде как такое называют эффектом попутчика — когда ты всю свою подноготную рассказываешь совершенно незнакомому человеку. — Это даже не совсем ссора, я забыл поздравить ее отца с днем рождения, — начинает он, и парень кивает. Антон сам понимает — классика. Он наверняка слышит подобные истории по сто раз на дню. И тут у него будто срывает тормоза. Он говорит, говорит про все: про то, что они честно пытались построить настоящие отношения первые месяцы, но потом поняли, что просто не могут даже прикасаться друг к другу, потому что от этого только мерзко становится; про то, что они могли бы быть отличными друзьями, у них всегда были бы общие темы, если бы им не приходилось жить вместе и притворяться парой; про то, что он не может сделать ничего, что он совершенно бессилен, что все решено давным-давно и без его участия; про то, что год бок о бок с Полиной — сплошная серая череда одинаковых дней, где есть только холод и усталость; про то, что все ждут, когда он сделает ей предложение, потому что дольше жить вместе, не имея штампа в паспорте уже неприемлемо; про то, что они настолько друг от друга устали, что находятся в шаге от ненависти, про то, что оба понимают, что если они прекратят мучить себя и друг друга сейчас, лучше не станет, потому что очень скоро им найдут «достойную замену». Он рассказывает про первую встречу и про то, как они с Полиной договорились остановить этот хоровод потенциальных партнеров и начать ходить на свидания; про то, что они купили в их квартиру, которую им подарили по случаю начала совместной жизни, кровать самого большого размера, просто чтобы спать на разных ее концах и не соприкасаться даже случайно; про то, что он регулярно выкидывает в мусорку открытые презервативы, потому что как-то раз Полинина мать сказала, что считает, что у них все плохо, раз закрытая упаковка стоит в тумбочке в ванной уже две недели и Полине пришлось врать, что она решила перейти на противозачаточные; про то, что им надо быть идеальными со всех сторон. Он говорит и про бесконечные фотографии в инстаграм, чтобы все видели, как им хорошо вместе, про то, что он хочет хотя бы одни выходные просто провести лежа в кровати, а не бегать по бесконечным благотворительным мероприятиям, концертам, светским вечерам и пышным застольям с богатыми людьми, про то, что этот букет им, сказать по правде не нужен, но Полина завтра выставит его в сеть с какой-нибудь подписью, чтобы все видели, какой Антон у нее романтичный. Антон ловит ртом воздух. Он чувствует себя так, как будто пробежал кросс, а не просто говорил, шагая туда-обратно от большой вазы с розами к стенду с цветами в горшках. Парень выглядит потерянным и смущенным (Антон думает, что вряд ли кто-то говорил ему подобное за все время работы), но, что самое странное — искренне сочувствующим. Антону становится неловко — он не собирался вываливать все это кому бы то ни было, но слов назад не вернуть. Он откашливается и тянется за бумажником, достает деньги и решается. Если уж все было сказано, если этот парень-флорист стал единственным, кто слышал все это… — Как бы вы поступили на моем месте? — говорит он и смотрит прямо в голубые глаза. Парень поджимает губы, отводит взгляд, берет деньги и набивает что-то в кассовом аппарате. У Антона как будто картинка накладывается одна на другую — он тянет руку кому-то, кто лежит на земле. Моргает и чуть ведет головой. Сейчас не это важно. — Я… я бы послал всех к черту и стал жить своей жизнью, — говорит парень. Антон пытается улыбнуться. Послать всех к черту — так заманчиво привлекательно, но совершенно невозможно. Слишком много ответственности, слишком много на нем обязательств. — И, — он вздыхает, как будто решается на ответную откровенность. — Я так и сделал. Бросил институт на третьем курсе, сказал отцу, что не хочу жить по его плану. Сейчас снимаю комнату у одной пенсионерки, работаю. Коплю на мечту, — он поднимает взгляд смело, но Антон видит притаившуюся на дне зрачков горечь. — Бегите. Лучше все это не станет. Антон смотрит на роскошный букет. Потом опять на парня. Простого, в дешевой рубашке, усталого. И совершенно точно настоящего. Антон восхищен им — не каждый решится на такое. Он вот не решается. — И вы не жалеете? Флорист неопределенно пожимает плечами. — Это было бы проще — жить как тебе говорит семья, так как положено в обществе, — он так выделяет это проклятое слово, что Антон понимает — он слышал его тысячи раз. И оно ненавидимо им также сильно, как слово «должен» Антоном. — Но… зато я живу сам. И я — это я, а не кто-то другой. Мне кажется, что это того стоит. — Спасибо, — говорит Антон. Да, не совсем такого он ожидал, когда заехал за цветами. — Хорошей вам смены. — До свидания, ждем вас снова, — очень грустно и заученно говорит парень. Уже когда дверь почти закрылась, Антон слышит сквозь звон колокольчиков, как тот желает ему в спину удачи.

***

Он второй раз за вечер открывает дверь и слышит стрекот швейной машинки. Полина что-то засиделась. Тихонечко стучит, приоткрывает дверь, впуская в коридор теплый свет. Полина сидит в наушниках, с убранными в высокий пучок волосами, и Антон с грустью думает о том, что она очень красивая. Что они, возможно, могли бы иметь настоящие чувства, если бы их буквально не принуждали их испытывать. Никто не любит, когда «надо». Полина недовольно вынимает наушник и смотрит на него и на букет. Он чувствует, что вторгается в ее пространство. Она не любит пускать его в мастерскую. Она пытается спрятаться в этой небольшой комнате, полной тканей, ниток, разложенных прямо на полу выкройках, манекенах в подколотых булавками вещах. Здесь ей спокойнее. Здесь она чувствует себя дома. Антон хотел бы, чтобы такое место было и у него. — Зачем? — спрашивает Полина строго, но Антон видит, что букет ей нравится. Хотя бы как человеку, который что-то понимает в сочетаниях, а уж одежды или цветов — это не так уж и важно. Антон пожимает плечами. — Можешь считать это импульсом. — Ты позвонил отцу? — Антон кивает. Полина немного смягчается. — Поставишь в вазу? Я хочу еще немного поработать. — Не засиживайся. Я в душ и спать. Полина желает ему доброй ночи и опять вставляет наушник. Сквозь закрытую дверь он слышит бесконечный стрекот машинки. Уже засыпая, он чувствует, как прогибается другая сторона матраса и опять думает, что они могли бы быть хотя бы хорошими друзьями, если бы не семьи и их ожидания. Если бы не миллионы «должны» и «положено». Антон вспоминает слова того парня-флориста: «Я — это я, а не кто-то другой». Антон не знает, кто он. Он знает, кем он должен быть. И его самого в этом прекрасном светлом будущем, нарисованным его отцом, нет от слова совсем.