your petals and your thorns

Звук бьющегося стекла никогда не был хорошим знаком, но теперь, в месте с кошкой, которая, казалось, была не прочь разбить все хрупкое, у Бомгю не было другого выбора, кроме как развивать инстинкты и привыкать к этому звуку. Поэтому Бомгю не очень удивился, когда увидел, что рябоглазая кошка гордо стоит на одной из полок, а букет розовых примул лежит на полу, покрытый беспорядком из бывшей белой вазы. — Эмбер, чертово отродье, спустись вниз, — выругался брюнет, снимая серебристую кошку с полки и ставя ее на пол в нескольких метрах от груды разбитого стекла. — Ты уже разбила четыре другие вазы, зачем ты делаешь все еще хуже? — шипел он. Однако Эмбер лишь громко зарычала в ответ и посмотрела на прилавок, где в считанные секунды столкнула на пол одну из антикварных ваз Тэхёна. — Эмбер, у тебя есть столько свободного пространства, чтобы стать настоящей угрозой, и в пятый раз ты выбрала место, где находятся все хрупкие вещи, — заметил Бомгю, повернувшись спиной к кошке, которая издала несколько воплей, а затем спрыгнула и свернулась калачиком на одиноком табурете в углу. И хотя Бомгю прекрасно понимал, что постоянный контроль за тем, чтобы Эмбер ничего не сломала, пока он буквально на секунду отвернется, станет его новой реальностью, он все равно не мог не чувствовать себя немного измученным серой кошкой. Даже если прошло всего пять дней. Снова, и на этот раз громче, Эмбер зарычала, и когда Бомгю повернулся, чтобы посмотреть на нее, она лежала на боку и демонстрировала свой белый живот, ожидающе глядя на Бомгю своими коричнево-зелеными глазами. — Нет, ты не получишь никаких поглаживаний живота. За последнюю неделю ты разбила слишком много ваз, — сказал Бомгю кошке, взяв веник, чтобы убрать разбросанные осколки стекла. — Может быть, в другой раз, когда ты проспишь целый день и ничего не разобьешь. Она снова мяукнула, но Бомгю был таким же упрямым и сказал "нет". В обычной ситуации Бомгю показался бы странным его разговор с кошкой, но он привык к этому. Особенно если учесть, что недавно Тэхён на несколько часов оказался прикован к кровати, и Бомгю не с кем было поговорить. Оттуда доносились лишь звуки: Эмбер уютно спала на табурете, а Бомгю пытался не порезаться о стакан. Все было тихо, пока Бомгю не услышал, как Тэхён, который должен был спать наверху, пробежал по полу квартиры. Бомгю знал, что есть вероятность, что ханахаки Тэхёна разбудило его от сна, и ожидал, что Тэхён просто заснет, как только закончит. Поэтому сказать, что он был удивлен, когда услышал звук хлопнувшей о стену двери спальни и шаги с лестничной площадки, которые быстро становились все громче, было мягко сказано. Бомгю не успел даже среагировать должным образом, не говоря уже о том, чтобы подготовиться, как из-за двери выскочил обычно теплый Тэхён и без предупреждения набросился на Бомгю, заставив его попятиться назад. — Бомгю, лепестки! Меня вырвало засохшими лепестками! — взволнованно сказал Тэхён с блеском, который показался Бомгю чужим и в то же время знакомым, и он мог только улыбнуться его энтузиазму. — Петунии, которые я вырвал, умирали! — Знаешь, это здорово и все такое, но что именно это значит? — спросил Бомгю с неловкой усмешкой, в то время как Тэхён смотрел на него с пустым выражением лица. — Я не думал, что засохшие лепестки являются частью ханахаки. — Видишь ли, можно подумать, что кто-то настолько параноидально настроен по поводу болезни ханахаки, что может заглянуть немного дальше симптомов, но я думаю, что это слишком, — вздохнул Тэхён, чем вызвал недовольство Бомгю, который в ответ только хмыкнул и проворчал. — Но если говорить простым языком, то они умирают, — сказал он шепотом, в котором не было прежнего воодушевления, обхватив щеки Бомгю и опустив его на уровень глаз. — Ханахаки умирает, Гю. Мы приближаемся. Сказать, что его переполняло чувство облегчения, было преуменьшением для Бомгю, который быстро притянул полуобнаженного Тэхёна в свои объятия и прижал его голову к своей груди. — Боже, я просто хочу, чтобы все это поскорее закончилось, — пробормотал Бомгю, положив подбородок на макушку Тэхёна. — Удручает, что ты так радуешься выздоровлению, хотя этого не должно было произойти в первую очередь. — Эй, тебе лучше не использовать это как возможность обвинить меня, когда твои коленные чашечки находятся в идеальном положении для того, чтобы я их сломал, — пригрозил Тэхён, глядя на Бомгю сузившимися глазами. — В любом случае, мы приближаемся к концу, Гю. Давай хоть раз сосредоточимся на этом, а не на негативе. — Да, да, конечно, я виноват, — пробормотал Бомгю. — Но тебе, честно говоря, стоит вернуться в постель, — сказал он, прижавшись затылком ко лбу Тэхёна. — Похоже, у тебя сейчас поднимется температура, раз ты так болеешь. — Мне просто немного жарко, Гю, наверное, это не так серьезно... — Не заставляй меня приковывать тебя наручниками к кровати только для того, чтобы ты мог лечь. — Такая странная угроза, — сказал Тэхён, вырываясь из рук Бомгю и глядя на него пустым взглядом, а затем вздохнул. — И почему-то очень эффективная. — Да, потому что ты знаешь, что я сделаю это без всяких колебаний, — сказал ему Бомгю, повернувшись лицом к открытой двери на лестницу и слегка подтолкнув его. — А теперь иди отдыхай. Не нужно, чтобы ты разбрасывал цветы по всему дому. Бомгю только усмехнулся, когда Тэхён отмахнулся от него, после чего закрыл дверь и направился обратно по лестнице, не забыв, конечно, при этом громко выругаться.

***

Бомгю не думал, что это возможно, но за два дня температура Тэхёна как-то усугубилась. Конечно, он привык ухаживать за больным Тэхёном, но это, несомненно, стало для него новым испытанием. Он привык к тому, что Тэхён хочет провести лишний час в постели или просто часами нежиться с Бомгю. Но теперь, когда Тэхён вдруг стал просыпаться на два, три и даже четыре часа позже обычного и засыпать при любой возможности, на Бомгю была возложена ответственность за то, чтобы Тэхён не ускользнул во сне. И когда Бомгю в конце концов удавалось вытащить Тэхёна из постели, красноволосый только и делал, что дулся в углу, опустив глаза, и раскачивался взад-вперед, а затем, положив голову на прилавок, снова дремал два-три часа. — Такое часто случается, особенно к концу ханахаки, когда организм готовится, — объяснил Субин по телефону, поскольку Бомгю использовал его как последнее средство. — Просто дай ему немного времени, максимум два дня. — Вот в чем дело, Субин, прошло уже два дня, — подчеркнул Бомгю, проводя рукой по волосам Тэхёна, которые прилипли ко лбу от пота, а он сам хныкал от явного дискомфорта. — Я просто думаю, что он на самом деле болен чем-то другим. — А он может что-нибудь есть? — Я дал ему чай, и он буквально через четыре минуты выблевал его и лепестки. — Я чувствую себя чертовски несчастным, — пожаловался Тэхён, еще больше вжимаясь в холодную подушку. Все, что мог сделать Бомгю, это прошептать "Я знаю" в жалкой попытке утешить его. На фоне телефонного разговора Бомгю слышал звон ключей и металлические шаги. — Я схожу в аптеку и узнаю, есть ли у них что-нибудь от температуры, — со вздохом сказал Субин. — Я иду из квартиры Ёнджуна, так что буду там через двадцать пять минут. — Я предчувствовал, что ты придешь сюда еще до того, как ты что-то сказал. — Как насчет того, чтобы закрыть рот и позаботиться о Тэ, придурок. Не прошло и секунды, как линия оборвалась, к удовольствию Бомгю. — Подожди, нет, Эмбер, не... — начал Бомгю, наблюдая, как серая кошка набросилась на Тэхёна и подталкивает его руки, требуя, чтобы ее обняли. Встав, Бомгю в считанные секунды схватил кошку и поставил ее обратно на пол, но Тэхён даже в своем больном состоянии оказался быстрее и поспешно поднял кошку на руки. — Нет, она теплая, — устало пробормотал Тэхён, уткнувшись лицом в шерсть Эмбер. — Просто оставь ее в покое. Вздохнув, Бомгю сел обратно на кровать, ведь кто он такой, чтобы идти против воли Тэхёна? — Хорошо, хорошо, но Субин скоро придет с лекарствами, которые ты сможешь принять, — сказал он, убирая с глаз намокшую челку флориста. — Постарайся вздремнуть и не блевать на кровать, хорошо? — Честно говоря, я не могу дать тебе никаких обещаний. — Тебе лучше постараться, потому что я больше не буду убирать заблеванные лепестки.

***

"А, ну, это определенно что-то новенькое", — подумал про себя Тэхён, оглядывая цветочное поле и с удивлением обнаруживая, что вернулся назад. Он быстро понял, что поле не было заполнено увядшими цветами, которые не поддались пожарам, оставившим от остальных кучки пепла. На этот раз это было бескрайнее море золотых подсолнухов, устремленных в небо, а белые кусты циннии закрывали их стебли. А посреди всего этого гордо возвышалось высокое голубое дерево глицинии с лепестками, которые плавно опускались на землю. "Наверное, мне нужно идти туда", — задался вопросом Тэхён, нерешительно ступая на каменистую дорожку, ведущую через золотое и белое море. Конечно, он с трудом пробирался через цветочное поле, поскольку высота подсолнухов и размер кустов циннии заставляли его сомневаться, были ли цветы увеличены по высоте и размеру, или же им каким-то образом удалось уменьшиться, как Алисе. Только когда он наконец достиг центра поля, Тэхён потерял дар речи и не смог сформулировать ни одной мысли. Это место было совсем не похоже на остальную часть поля. Нет, это был большой круг сочной зеленой травы с небольшими участками желтых роз и розовых камелий, на котором не было ни единого сорняка. А в самом центре стояло голубое дерево глицинии, которое давало немного тени от яркого солнца, светившего сверху. — Знаешь, мне было интересно, сколько еще времени тебе понадобится, чтобы добраться сюда. Его глаза быстро устремились к верхушке глицинии в надежде найти источник голоса, но сердце Тэхёна тут же забилось, когда его взгляд остановился на знакомом брюнете, который сидел на одной из веток, по-детски раскачивая ногами взад-вперед. Не в силах говорить, а тем более думать, Тэхён замолчал и уставился на Бомгю, так как страх того, что его временный рай в одно мгновение превратится в кошмар, пронесся по его венам. Он даже не был уверен, дышит он или нет, судя по тому, как тихо он оставался. В этот момент он хотел, чтобы все оставалось по-прежнему. — Что? Ты так и будешь стоять и смотреть на меня? — спросил Бомгю со своей фирменной гримасой, легко спрыгивая на землю. — Ты что, не рад меня видеть? Тэхён, как никогда, хотел возразить, хотел заверить другого парня, что скучает по нему больше всего на свете, но не мог вымолвить и слова, застрявшие в горле. Но даже несмотря на нехватку слов, Бомгю, похоже, все понял: на его губах появилась улыбка, а руки пробрались к щеке Тэхёна и погладили ее до челюсти. — Все хорошо, — с улыбкой сказал ему Бомгю. — Я здесь. Я здесь, чтобы остаться навсегда.

***

Как только Тэхён открыл глаза, он тут же скорчил гримасу: яркий свет, висевший над его кроватью, уже оказался большим источником предстоящей мигрени. — Вовремя ты проснулся, я был наполовину уверен, что ты умер или что-то типа того, — сказал Субин откуда-то из комнаты. — Я принес лекарства, так что как только будешь готов их принять, дай знать Бомгю. — Бомгю... где Бомгю? — спросил Тэхён сонным тоном, не обращая внимания на слова Субина и осматривая комнату с частично открытыми глазами. — Где... — Расслабься, Тэ, я здесь, — мягко сказал Бомгю, когда к Тэхёну вернулось знакомое ощущение игры с его волосами. — Что-то случилось? — Обещаешь? — спросил Тэхён, широко раскрыв глаза, чтобы посмотреть в глаза Бомгю. — Обещаешь остаться? Жалкое сердце Тэхёна сделало что-то странное, услышав смех Бомгю. — Конечно, Хённи, — заверил Бомгю. — Я обещаю, что останусь.