the right time

      Их небольшой цветочный магазинчик на окраине города хорошо известен: сладкий манящий запах цветов внутри, аккуратно подстриженные кустики перед самим зданием, приятная музыка на фоне, та, что заставит тебя расслабиться даже если ты очень взволнован или тебя настигнет тревога. А звук колокольчика у входа — как отдельная песня перед сном для маленького ребёнка.       Порой колокольчик настолько неожиданно звучит в помещении с приглушенной мелодией, что два паренька за прилавком от этого поднимают головы, а один из них открывает глаза так широко, что те становятся похожими на два больших фарфоровых блюдца.       Те самые два молодых парня: один из них выглядит совсем как мальчишка с непослушными рыжими кудрями, а другой — как его любящий старший брат, но это не совсем так.       У одного большие голубые глаза, отдающие сероватым, и глядя в них, другой вспоминает:

«Глаза, похожие на Океан.»

      Милые веснушки на чуть вздернутом носе, которые, когда он морщится или хмурится, так смешно выглядят на его мордашке. Эти пятнышки оставлены даже на пальцах, которые сейчас покрыты перчатками, не говоря уже об острых лопатках и плечах, сгибах коленок и локтей. Солнце влюбилось в этого ребёнка ещё давно-давно, сделав его своим любимцем и одарив большим вниманием, в отличие от остальных. Единственное, что проносится у тебя в голове при взгляде на них:

/ Это чертовски мило. /

      Порой так и хочется преподнести ладонь к подбородку этого рыжего паренька, подцепляя его тонкими пальцами, чтобы ещё раз — в тысячный раз — пересчитать все эти созвездия из совсем бледных крупинок на щеках и чуть ярче на носу, подбородке и под пухлыми губами.       Губами, которые ты хочешь целовать до безумия, до потемнения в глазах, забывая дышать, ведь для Дазая губы Чуи и есть воздух. Лучше, чем воздух — они необходимы ему больше всего на свете.       Они роднее всего на свете.       Порой новым посетителям хочется сказать об их родстве (будто они чем-то похожи?), но обычно эта мысль проходит сразу же при виде этих взглядов и, конечно же, разговоре Юан и Ширасэ о влюблённых идиотах, что из-за своей невнимательности и поглощённости друг другом забыли включить холодильную камеру для цветов.       — Вы совершенно не похожи. Не понимаю, почему вас принимают за братьев? – Юан, что подрабатывает в этом месте по выходным и свободным от пар в университете дням, в очередной раз хмурится, жуя намытое до блеска яблоко.       — Фамилия сбивает с толку?       — Чуя, не будь таким наивным. Как им всем не понятно, что вы, мать вашу, замужем! — глаза Чуи опускаются на коробку с новыми материалами для цветочных композиций и теперь его пальцы быстро-быстро перебирают декор для заказных букетов очередной паре на годовщину. Щёки слегка порозовели от приятных воспоминаний.       Он сам частенько забывает факт того, что его свадьба была почти два года назад. Ощущение такое, будто они всё ещё беззаботные студенты, вместе прогуливающие пары по философии, попадая под ливень во время прогулки (что, на самом деле, их совместное секретное задания: «Купи мороженное так, чтобы один из самых злых преподавателей кафедры, сидящий на соседней скамейке, не спалил тебя за прогулом»).       Будто вчера он стоял напротив своей пары, давая клятву слегка подрагивающим голосом, таким же дрожащим, как и его пальцы, переплетенные с другими. Слегка холодными на кончиках, но такими, которые приятно ощущаются в его руке. Ощущаются правильнее всего, что с ним происходило за его жизнь.       И вот они сейчас — в своём собственном цветочном магазине, открытом больше года назад. А ведь в прошлом, если бы им поведали все то, что с ними случится спустя пару лет, удивились так, что открыли бы рты, сидя за учебниками и тетрадками с непонятными терминами. А шатен бы ещё и с огромной чашкой чёрного кофе, от которого, между прочим, Чуя хотел избавится как только его парень пронёс баночку этого убийственного «эликсира» через порог их однушки.       Сейчас он может лишь с улыбкой на лице вспоминать их маленькие стычки (ссорами их назвать сложно) потому что:       Осаму готов этим кофе только и питаться, ему ведь экзамены сдавать, считай, через всего ничего. А рыжий паренёк, наклоняясь к нему, строго твердит о его здоровье и хотя бы капельке сна сегодня ночью.       — Ты не можешь заставлять так беспокоится о тебе, Осаму, это подло.       — Чуя, ну любовь моя... — шатен слегка постанывает и трёт глаза ладонью, делая их ещё краснее. Приём слишком подлый, ведь тот знает, что Чуя просто не может устоять перед таким ласковым обращением к себе. Но не сегодня.       — Нет, Дазай, ты не можешь целыми днями сидеть над этим, — тот брезгливо тычет пальцем в груду макулатуры на их кровати и разбросанные недозаписи с половиной перечеркнутого текста, — тебе нужен отдых. Всем, мать твою, нужен отдых.       Выражение лица Накахары граничит между обеспокоенностью и осуждением, а в голосе слышны нотки стали.       Позже, Осаму даже не вспомнит, как заснул, но сделал он это по-смешному быстро — как только шатенистая макушка упала на колени его парня и пальцы зарылись в мягкую шевелюру, массируя кожу головы.       Им тогда было всего по девятнадцать. Такие буйные, ещё несмышлёные, но влюблённые до самого костного мозга, до мельчайших клеток тела, до молекул этих самых клеток ...       — Чтож, тогда я самолично прибью мигающий баннер с огромной надписью: «Чуя Дазай и Осаму Дазай замужем уже как три года, пора бы это запомнить, друзья». — усмехнувшись, он стоит в дверном проходе с очередной партией хризантем, а после кое-как открывает дверь в специально оборудованное помещение ногой, чуть не роняя ведёрко с цветами. Осаму такой Осаму.       ... И многие говорят, что любовь живёт недолго, она пропадает с течением временем, но также всем известно, что в каждом правиле есть исключение. Они стали исключением для друг друга, даже не подозревая этого.       Их семейный магазинчик — их маленький мирок, где, по словам Осаму, исполняются мечты.       И это чистая правда, Чуя верит в это.       Рыжий рассказывает почти каждому посетителю о небольшой придуманной легенде его Осаму (точнее, не одной, его муж кроме острого язычка славится еще и прекрасным воображением). Те только посмеиваются, нежно глядят на юного продавца за прилавком, а порой даже добавляют что-то от себя насчёт ушей эльфов, живущих в заколдованных никому не известных лесах.       И Чуя даже не догадывается, что своей беззаботной улыбкой и приятным голосом поднимает этим усталым после работы людям настроение. Помогает им просто окунуться в эту жизнь и прочувствовать то, что ради вот таких небольших, не особо значимых, простых моментов и надо жить.       И как после такого не заходить в это местечко просто так? Просто чтобы послушать очередную смешную историю о детективах и мафиози, придуманную на ходу, или же какое-нибудь сказание (громко сказано, но Дазая никак не переубедить) о бедняжке-пареньке, спасшем обычного прохожего и за свой поступок получившего признание самого короля.       Но самое любимое — мифы древних греков, чем почти постоянно занимается именно Осаму. Он чувствует себя по-настоящему окрыленным рассказами о судьбе Геракла, мифом о Наркисе или же легендой о душице.       — Это же так интересно! Просто представьте то, как люди узнали это из поэзии Гесиода и Гомера, благодаря Софоклу или тому же самому Еврипиду. Просто поразительно. — глаза загораются бешенным огнём, а Чуя предпочитает просто подсесть к нему рядом, прижавшись боком к теплому родному телу. Они все: великий и достопочтенный рассказчик, Чуя — самый внимательный слушатель, Юан, которая как обычно что-то жуёт и параллельно задаёт вопросы, интересующие её, и Ширасэ, задремавший за столом во время обеденного перерыва, ведь, как он сам потом скажет «у Дазая слишком подходящий голос для роли няни, укачивающей ребёнка», слишком любят такие моменты.       Именно они чувствуются слишком особенными.

***

      Когда они делают букеты для заказчиков или для выставочного материала — всегда вместе, прошу заметить, — бывают моменты, когда их пальцы соприкасаются и они могут увидеть собственные кольца, слегка переливающиеся от света люминесцентной лампы.       Чуя даже не скрывает, что любит рассматривать эту тонкую полосочку белого золота у себя на безымянном пальце. И Осаму по этому поводу уж точно ничего смущающего (Чуя верит и надеется на это) не скажет, проходя мимо него, сидящего за чашкой зеленого горячего чая, ночью. Темнота окутывает кухню и лишь приглушенный свет небольшой лампы направляет Дазая к своему Чуе. И он, что самое главное, наконец-то не врезается во все попадающиеся на его пути углы в их квартире.       Осаму может спокойно подойти и:       — Я не прогадал.       — О чем ты сейчас? — Чуя слегка рассеянно поднимает на него взгляд. По его лицу видно, что он сам буквально несколько секунд назад был поглощён чем-то.       — Белое золото подходит тебе больше, чем обычное жёлтое. Хотя, тебе бы подошло абсолютно все. Ох уж эти мои любимые аристократические пальчики.       Смех рассеивает тишину квартиры, причём не только Дазая, но и его слегка смущенного мужа. Он пытается закрыть легко порозовевшие щёки кружкой, как какой-то школьник. Пора бы давно привыкнуть к этим неожиданным речам, но он не может.       Ну, или же привыкнуть к неожиданным действиям, но он также не может этого сделать.       Не может скрыть этой смущенности и, порой даже стыда, ведь Дазай опять целует его тонкие белые пальцы, поглаживая при этом колечко подушечкой большого пальца, во время работы (некоторые посетители, приходящие частенько в эту обитель, уже привыкли к подобным картинам, но другие же... чтож, они поражены и удивлены, в хорошем смысле).       У Дазая почти такое же кольцо, только слегка толще, но они идеально дополняют друг друга, и им это безумно нравится.       Нравится, что даже при быстром взгляде можно понять, что фамилии их одинаковые не из-за каких-то неизвестных родственных связей, а потому что у их любви есть небольшое доказательство.       Оно нужно другим: от случайных прохожих, до близких, но не им самим. Их любовь была доказана ими ещё давно-давно, когда парни — те самые «везунчики» — столкнулись в кафетерии рядом с университетом, проливая на друг друга чай и кофе (и, думаю, вы догадываетесь, в каких руках был какой напиток), и в подтверждении не нуждается.       Ох, Дазай помнит, как тогда, при первой встрече, ему стало неимоверно горячо (и это не потому, что на него разлили чай, но одна из причин, да), а при взгляде на эту рыжую макушку и виноватые голубые глаза:

«Глаза, похожие на Океан.»

      Потому что (он был честен с собой с самого начала) он не видел кого-то такого неимоверно прекрасного. Абсолютно всего, без каких-либо минусов.       И горячо ему было на груди, и в груди. Обжигающе горячо от неожиданно наплывающего чувства, неизвестного ему тогда.       Только позже, намного позже, Осаму понял, что это за ощущение было. Он испытывает его до сих пор и с каждым днем оно лишь крепчает.

***

      Небольшое хобби Дазая перед закрытием магазина — делать маленькие симпатичные букетики, которыми потом он украсит рыжие локоны, ведь так в сто раз красивее.       Особенно ему симпатично сочетание маленьких голубых соцветий анютиных глазок и ярко-огненных прядей.       — Дазай, они путают волосы! — Чуя нахмурен и его брови сильно сведены в переносице. Сейчас больше всего он беспокоится о судьбе его дорогих сердцу волос.       — Чуя, Чуя, Чуя! Пожалуйста, не снимай, это так очаровательно, ты себе даже не представляешь.       — Я представляю лишь свои запутанные волосы сейчас, Осаму, и уж поверь, если с ними что-то случится, то ты поплатишься за них своим кофе, идиот. — глаза так пристально смотрят, но это ещё пол беды. В глубине этой синевы видно то, что он готов пойти на всё.       Кажется, Чуя все же не ценитель прекрасного, хотя, чего скрывать, сам является искусством, по мнению Осаму.       — Ты же не серьёзно сейчас?       — ... — молчание поражает шатена в самое сердце.       — Скажи, что не серьёзно, умоляю. Ладно, я обещаю, что сниму с твоих волос эту, как ты выразился, «чёртову икебану».       После, уже дома, Осаму заботливо вытаскивает каждый мягкий лепесток уже завявших цветов, сидя со спины и бережно расчесывая пряди рыжих волос гребнем.       А самое приятное — это нежный поцелуй знакомых губ со спины, таких мягких, приятно давящих напротив его собственных. Это было нужно после долгого дня. Губы двигаются в такт какой-то неизвестной мелодии, будто в танце. Глаза прикрыты и Чуя видит темноту, но в ней какие-то отдалённые образы и вкрапления чего-то яркого.       Вроде бы между ними тишина, но она не оглушающая или же давящая, тревожащая, наоборот, в ней ещё более уютно и спокойно, комфортно и приятно. Им не нужны каких-либо слова для того, чтобы понять все, что между ними происходит.       Раньше такая связь слегка пугала, но теперь она ощущается совсем по-настоящему родной.

— Мам, а когда я пойму, тот это человек или нет?

— Ты обязательно поймёшь по тому, как будет биться твое сердце. Может не сразу, но не пугайся этого. Просто знай, что тот самый человек приходит тогда, когда ты нуждаешься в нем как никогда раньше. Он поможет тебе и спасёт от всего, понимаешь, малыш?

— Кажется, понимаю.

      И он правда всё понимает.       Чуя рад, что тогда его белую рубашку горячим кофе испортил именно Дазай, как бы это странно не звучало. Рад, что не замкнулся в себе, как это обычно делал, заводя новые знакомства, а просто понимающе кивнул и попросил извинения за невнимательность, что, между прочим, также делал и Осаму, говоря, что вины прекрасного незнакомца здесь нет и всё это итог его неуклюжести, и пригласил в этот же кафетерии тем же вечером.       — Знаете, все же осень знаменита не только своими пейзажами, но и статистикой заболеваемости. — однобокая улыбка и смешное замечание шатена заставляет улыбнуться и Чую. Дазай, протягивая руку с салфеткой к кофейному пятно на его груди, всё бубнит извинения и то, что надеется на хороший иммунитет рыжего.       — Так, вы придёте вечером?       — У меня такое чувство, мой милый рыжий друг, что я после уж точно не смогу куда-либо уйти.       Рад, что нужные вещи происходят с правильными людьми в нужное время.